Текст книги "Жизнь в белых перчатках"
Автор книги: Керри Махер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)
Как всегда дипломатичный, Форди перевел разговор на другие темы: прокладку новых дорог через город и выставку экспонатов из Древнего Египта, которую он недавно видел в музее. А потом, быстрее, чем Грейс успела к этому подготовиться, они оказались на Генри-авеню.
Хотя родители всегда украшали дом к праздникам, на этот раз они превзошли сами себя. Запах хвои был таким сильным и свежим, что Грейс даже призадумалась: неужели мать дожидалась вчерашнего дня, чтобы разместить повсюду сосновые ветви и безделушки? Или все это регулярно меняется? Ягоды на расставленном тут и там остролисте были налитыми и блестящими, клетчатые бантики – аккуратными. Должно быть, в этом году мать одержала верх над отцом и запретила никогда не нравившуюся ей «безвкусную» мишуру. По этому поводу на елке, которая в этот раз оказалась как минимум на фут выше, чем в прошлый раз, и пышнее, было несколько дополнительных гирлянд с белыми огоньками. Под ней расположились многочисленные подарки, профессионально упакованные в блестящую фольгу с цветными лентами, явно купленные в самых роскошных магазинах, которые Маргарет, видимо, посетила в Нью-Йорке: «Бергдорф», «Сакс» и «Тиффани». Новая стереосистема негромко играла рождественские мелодии, услаждавшие слух в дополнение к элегантным праздничным деталям, воздействовавшим на другие органы чувств.
– До чего тут славно! – сказала Грейс, почувствовав невероятное желание съесть испеченного матерью печенья: мягкого, с искрящейся сахарной посыпкой и остренькими кусочкам имбиря. Как по волшебству, на журнальном столике оказалась тарелка, поэтому Грейс нагнулась и взяла печеньице. Откусывая, она тут же вновь почувствовала себя пятилетней девочкой, которую переполняет восторг от праздников и всего, что они с собою несут. – Как всегда-, вкусно; мама.
Маргарет Келли, одетая в темно-зеленое приталенное платье, с ниточкой жемчуга на шее, сплела пальцы на уровне талии.
– Вижу, у тебя всего два чемодана, – заметила она, наблюдая, как Форди несет их по лестнице в бывшую детскую Грейс. – Что ты собираешься надеть завтра?
– Кое-что подходящее к случаю, мама. Не переживай, – ответила Грейс небрежным тоном, хотя внутри у нее все переворачивалось, когда она представляла себе новую встречу с князем. – В любом случае, раз я понравилась князю в том ужасном платье из тафты, наверное, завтра можно надеть что угодно.
Тут вошел отец, держа в правой руке бокал из уотерфордского стекла, в котором плескался виски.
– Нас тут особами королевской крови не удивишь, – сказал он и нагнулся поцеловать Грейс в щеку.
Грейс не понимала, взволноваться ей еще сильнее от этой его невозмутимости или, наоборот, расслабиться. К счастью, Ренье принадлежал к монархам католического вероисповедания, а не протестантского, как однокашники отца по Хенли, по-прежнему им презираемые, хоть его сын и побил их дважды.
– А как там насчет того, что ты вроде бы должна сыграть ту же главную роль, что была у Кэт Хепбёрн? Не так давно старик Уильям подшучивал надо мной на-счет этого на благотворительном вечере.
– Папа, – ответила она, не сумев скрыть досаду, – я давным-давно, рассказывала тебе про «Высшее общество».
– И не один раз, – многозначительно добавила мать, и Грейс была благодарна ей за поддержку.
Отец допил виски и произнес:
– Пожалуй, мне куда интереснее познакомиться с князем, чем смотреть, как моя дочь изображает кого-то другого.
При этих словах мать в прямом смысле закатила глаза. Да что творится в этом доме, почему мама так нетерпелива с отцом? Грейс отчаянно захотелось, чтобы этот разлад не бросился завтра никому в глаза. Хотя она и сказала Рите, что хочет, чтобы князь увидел ее жизнь, как она есть на самом деле, правда заключалась вот в чем: у нее не было сомнений, что Ренье не захочет иметь с ней ничего общего, узнав подноготную семьи Келли. Отец непременно об этом позаботится.
Как ни иронично, но в такой ситуации ее основной надеждой было восхождение по социальной лестнице, которое родители культивировали, сколько она себя помнила. Грейс всегда ненавидела этот культ и то, как ради него отец с матерью добивались совершенства от каждого из своих детей, но есть одна вещь, которую амбициозный основатель фирмы «Келли. Кирпичные работы» делать не станет. Он не станет гладить против шерсти князя.
Во всяком случае, она цеплялась за эту надежду.
Глава 25
После того как подарки были распакованы, а кофе с кусочком того самого вкуснейшего рождественского кекса, который Грейс обожала румяным, намазанным маслом и клюквенным джемом, с тех пор как научилась самостоятельно доносить пищу до рта, выпит, ей пришлось провести несколько утомительных часов, пока вокруг нее суетилась Бетси, мамин парикмахер. Маргарет утверждала, что за работу в рождественское утро той заплатили вчетверо против обычной суммы. Но Бетси, чей белокурый начес не внушал Грейс никакого доверия, казалась энергичной и довольной. Грейс твердо сказала ей, что хочет выглядеть естественно.
– Конечно, золотко, – с местным акцентом заверила Бетси.
Вначале Грейс прикидывала, сколько времени понадобится, чтобы уничтожить конструкцию, которую Бетси предположительно соорудит у нее на голове, но потом обрадовалась: выяснилось, что та и впрямь вполне способна придать прическе естественный вид. По правде сказать, волосы Грейс давно уже не выглядели такими пышными и полными жизни, и поэтому она согласилась завтра купить в салоне целый арсенал средств для ухода, чтобы в последующие недели самостоятельно заниматься головой. Так она скрасила Бетти Рождество.
С праздничным настроением, чувствуя себя хорошенькой, пусть ее до сих пор и подташнивало от волнения, Грейс спросила у матери, не нужна ли той помощь.
– Ты с ума сошла! Последнее, что нам нужно, – чтобы это платье испачкалось до приезда князя. – Маргарет, одетая сегодня в красное шерстяное платье, всмотрелась в дочь и сказала: – Кстати о платьях, твое мне нравится. Где ты его купила?
– В «Саксе», – ответила Грейс, опуская взгляд на широкую юбку кремового платья из плотной парчи, с пуговицами-жемчужинками по спинке, округлым отложным воротничком и рукавом три четверти. Над правой грудью она приколола брошку – блестящий красный венок.
– Оно очень… простое, – заявила Маргарет.
Грейс подозревала, что даже ее мать не в силах произнести слово «целомудренное», не рассмеявшись… или не плюнув.
– Рада, что тебе нравится. И все здесь тоже выглядит чудесно.
По всей комнате тут и там были расставлены стеклянные конфетницы с орешками, ирисками и другими сластями, графины с вином и виски, а обрывки праздничных оберток и прочий утренний мусор убран вместе с новыми игрушками племянниц и племянников Грейс, словно его и не бывало, – правда, без подарков елка выглядела теперь чуть-чуть сиротливо. Утром, когда все роскошные бумажные упаковки и ленты отправились в мусорные мешки, мать посетовала, что князь не приехал, как она надеялась, в рождественский сочельник. Но надетая на елку юбочка тоже была очень красивой, ее сшила вручную еще бабушка Грейс.
– Не могу поверить, что забыла попытаться приготовить что-нибудь из того, – говорила между тем Маргарет, нервно оглядывая комнату, – что обычно подают в его родном Марокко.
– Не в Марокко, а в Монако, мама, – в миллионный раз поправила ее Грейс.
– Да, конечно…
Грейс понимала, что ей еще неоднократно придется делать это.
– Может быть, лучше не напоминать князю о его стране, пока он тут, – как могла мягко предложила она, но Маргарет Келли все равно смерила ее острым и неодобрительным взглядом. – В любом случае, – добавила Грейс – не думаю, что нужно подавать какие-то монакские блюда. Князь приехал за американским Рождеством. Это же отдельное удовольствие – отметить праздник по обычаям чужой страны.
Вскоре прибыли брат и сестры Грейс с супругами – и без детей, которые, вероятно, пребывали в коматозном состоянии в доме Пэгги, под присмотром еврейской бабушки.
– Мне нравится такая версия рождественского ужина, – сказала Пегги. Лед в ее стакане для коктейля громко звякнул. – Взрослая еда, и посуду слуги моют.
Грейс подумалось, что слуг как раз многовато: мать наняла для кухонных работ целую армию, считая, что так удобнее, и возражать не имело смысла.
Час визита князя близился, и Грейс чувствовала, что ее плечи напрягаются все сильнее, а в ушах стоит звон, из-за которого сложно было слышать какие-то другие звуки и вообще на чем-то сосредотачиваться. Но вот сквозь эти помехи до нее донесся дверной звонок, все вокруг неожиданно стало слишком громким, а собственное тело – пожалуй, даже слишком расслабленным. Святые угодники, да что же с ней такое?
Отец пошел открывать. Брат Келл и Лизанна с мужем, которые до сих пор сидели, поднялись, и вся их компания выглядела до нелепости официально, когда вошел князь Ренье в сопровождении Эди и Рассела Остинов и священника, который был известен Грейс как отец Такер, доверенный советник князя.
«Пришло время шоу», – подумала Грейс, набирая в грудь побольше воздуха и задерживая дыхание.
– Добро пожаловать! – жизнерадостно воскликнул отец, пожимая руку Ренье. – Счастливого Рождества!
– И вам тоже счастливого Рождества, – ответил тот с широкой улыбкой, отвечая на рукопожатие и касаясь свободной рукой предплечья атлетически сложенного отца Грейс. Тот был на несколько дюймов выше гостя, но это не имело значения – в присутствии Ренье комната будто наполнилась присущими ему теплотой и сердечностью. Грейс успела забыть, как музыкально звучит его голос с чарующим английским произношением.
Когда все обменялись рукопожатиями и перезнакомились, откуда-то как по волшебству возникли две девушки из тех, что наняла Маргарет. Одетые в черные платья с белыми фартуками, они бесшумно приняли у гостей пальто, перчатки и шляпы, и Грейс была благодарна матери за мудрое решение. Сама Грейс стояла позади, у камина. Когда всех представили, она шагнула вперед, застенчиво проговорив:
– Здравствуйте, Ренье. – Они самым естественным образом пожали друг другу руки и расцеловались в обе щеки. – Так замечательно, что вы сегодня составили нам компанию.
От его прикосновения Грейс почувствовала, как по телу побежали мурашки предвкушения. Ренье смотрел на нее лишь на миг дольше, чем полагается, и в его очень темных глазах отражались озорные рождественские огоньки. Значит, она все запомнила правильно. Между ними есть какое-то притяжение.
Потом Ренье словно бы вспомнил, где он находится, откашлялся и сказал:
– Позвольте представить вам отца Фрэнсиса Такера, который очень рад вернуться на родину в Рождество нашего Спасителя.
Седовласый священник лет шестидесяти выступил вперед, чтобы пожать Грейс руку.
– Монако, конечно, очаровательно в Рождество, – произнес он низким и добрым, но грубоватым голосом, – но, должен признать, я обрадовался возможности вновь оказаться дома. – Потом он переключился на украшенный камин и сказал матери Грейс: – Ваш вертеп просто прекрасен, миссис Келли.
Та, просияв, отозвалась:
– О-о, спасибо, отец Такер. Это венецианский вертеп. Мы с Джоном купили его, когда после войны путешествовали по Италии.
Разглядывая вручную раскрашенного младенца Иисуса и остальные фигурки персонажей библейской сцены через очки в роговой оправе, отец Такер заявил:
– Просто удивительное мастерство!
– Могу я предложить вам выпить, Ренье? – спросил отец Грейс, явно чувствовавший облегчение оттого, что его попросили обращаться к князю по имени, без титулов.
Ренье попросил виски с содовой, и вечеринка началась. Скоро комната наполнилась громкими беседами и смехом. Грейс изумляло, насколько естественным выглядит все происходящее. Потягивая пряный имбирный эль, она все меньше нервничала и даже начала получать удовольствие от того, что творилось вокруг. Поразительно, но Ренье словно бы годами был другом дома; казалось, он-то начал получать удовольствие сразу.
Во время коктейлей Грейс умышленно держалась от него подальше, потому что знала: благодаря матери за ужином они будут сидеть рядом. Когда подошло время первой перемены блюд, Грейс с радостью опустилась на знакомый мягкий стул, который будто придал ей новых сил. Испустив вздох облегчения, она расстелила на коленях красную льняную салфетку. Ренье, вытаскивая свою салфетку из золотого кольца, наклонился к Грейс и сказал на ухо:
– Наконец-то мне удастся провести немного времени с красивой женщиной, ради которой я сюда приехал.
Она улыбнулась, потому что слышать это было лестно:
– Очень приятно видеть вас снова. Счастливого Рождества.
Ренье взял под столом ее руку, нежно пожал, отпустил и сказал певучим тихим голосом, напоминавшим звучание саксофона в самых низких регистрах:
– Счастливого Рождества, моя дорогая. Слов нет, до чего я рад быть здесь.
Хотя за ужином они и разговаривали, их реплики были лишь частью общей застольной беседы. Грейс успокаивало то, что отец избегал острых тем вроде недавних событий в Алабаме, смерти Джеймса Дина и компании по переизбранию Эйзенхауэра после его сердечного приступа осенью. Вместо этого в беседе коснулись планов об открытии Диснейленда, куда Джек и Маргарет намеревались свозить внуков, и новой вакцины от полиомиелита, которая, по словам Маргарет, могла избавить мир от этой «ужасной болезни». Джек и Келл с удовольствием разнесли на все корки нью-йоркский бейсбольный клуб «Янкиз» и хвалили «Бруклин Доджерс», победивший их в первенстве страны. Примечательно, что Ренье внес в разговор на эти чисто американские темы свой вклад, сделав остроумные и толковые замечания.
Перед тем как переместиться в гостиную, где был сервирован десертный шведский стол – печенье, пирожные и мороженое, – Грейс сказала Ренье:
– Поразительно, сколько вы знаете про американские парки развлечений и спорт.
– Я читаю не меньше пяти газет ежедневно, – объяснил он, – в том числе и «Нью-Йорк таймс». Хотя должен признать, что стал внимательнее относиться к новостям, касающимся сферы развлечений, после того как мое внимание привлекла одна американская актриса.
Грейс почувствовала себя теплой и мягкой, будто растаявший свечной воск, и понадеялась, что улыбка и румянец покажут Ренье, как она ему благодарна.
После десерта отец Такер с извинениями удалился спать, как и родители Грейс с Остинами, дружно твердя, что им пора на боковую, а молодежь пусть непременно гуляет дальше.
– Как насчет партии в бридж? – предложила Пегги, и все согласились.
Сестры Грейс принялись устанавливать испытанные карточные столы, давая ей возможность остаться наедине с Ренье. Он взял ее за руку, и она снова ощутила, как от этого прикосновения по телу побежали искры.
– Надеюсь, завтра у нас найдется время побыть вдвоем, – сказал князь. – Может, устроим пикник? Погода на диво хороша, а я так люблю свежий воздух.
– Превосходная идея! – оценила Грейс. – Будет просто замечательно сбежать от всех на некоторое время. Я соберу все для пикника.
Последующие часы прошли в дружеском соревновании, и Грейс очень радовалась, что Ренье идеально вписался в компанию. Он будто вырос где-то по соседству. Все ввосьмером обменивались туманными шуточками о том, у кого какие карты на руках, а Ренье смешил остальных до упаду историями о крупье и дилерах Монте-Карло – обычных монегасках, которых он считал своими друзьями.
– Боже мой, – сказала Пегги, – ни за что бы не догадалась, что вы выросли во дворце.
Ренье ответил, широко улыбнувшись:
– Вот лучший комплимент, который вы только могли мне сделать. Никогда в жизни не хотел быть неприступным князем.
Эти слова отозвались в душе Грейс. Она улыбнулась: как здорово Ренье ладит с ее сестрами! К часу ночи все старательно скрывали зевоту, и Ренье сказал, что ему пора спать.
– Вызвать вам такси? – спросила Грейс, смутившись, что не подумала об этом раньше.
– Не о чем беспокоиться. Меня ждут на улице.
– Все это время? – ахнула Пегги.
– Мой человек хорошо экипирован, – улыбнулся Ренье;
Грейс бросила взгляд в окно и была потрясена, что до сих пор не заметила большого черного «мерседеса», припаркованного на улице неподалеку от их подъездной дорожки, – слишком уж ее занимало происходящее внутри дома. Силы небесные! Она и вообразить не могла, как нужно экипировать взрослого мужчину, чтобы тот провел в автомобиле целых шесть часов.
– В следующий раз, – сказала она, – пожалуйста, пригласите его в дом. В самом крайнем случае он мог бы посидеть в кухне, где тепло и полно еды.
Ренье с улыбкой ответил:
– Это замечательная идея, – но у Грейс возникло смутное ощущение, что князю по большому счету все равно, где будет находиться его шофер. Однако вечер был слишком хорош, чтобы переживать из-за подобной мелочи.
Брат и сестры снова оставили их наедине, когда Ренье надевал свое мягкое толстое пальто. Обняв Грейс одной рукой за талию, он подошел к ней поближе, и она смогла различить слабый мускусный запах лосьона после бритья. Это был соблазнительный аромат, и Грейс закрыла глаза, вдыхая его и разрешив себе впитывать исходящее от Ренье тепло. Она чувствовала, как внутри растет желание, и не сомневалась, что вот сейчас он поцелует ее в губы, но вместо этого он запечатлел на ее щеке нежный, томительно долгий поцелуй и прошептал прямо в ухо:
– Жду не дождусь, когда же наступит завтра.
* * *
На следующий день Грейс чувствовала себя несколько неловко из-за двух мужчин в костюмах и тяжелых зимних пальто, расположившихся на клетчатом одеяле в четырех или пяти ярдах от них с курицей и спагетти в картонных коробках из местного ресторана. Она как раз распаковывала корзинку, которую собрала для них с Ренье, положив туда то, что, как ей показалось, больше всего понравилось ему накануне, и бутылку белого бургундского. Ей пришлось спросить:
– Это те же люди, которые ждали вас вчера вечером?
– Жорж – да. Куда бы я ни шел, при мне всегда должен быть хотя бы один человек, – с тем же равнодушным смирением ответил он. – Вопрос безопасности, вы же понимаете.
– Конечно, – ответила Грейс, чувствуя себя дурочкой из-за того, что раньше не замечала охрану.
– Это странно, но они мне как родственники, и все же я едва замечаю, что они все время со мной. Мы редко разговариваем, хотя я доверяю им свою жизнь.
– Такое положение вещей не кажется вам специфическим?
– Мне трудно ответить, ведь я никогда не жил иначе, – сказал он, а потом, нахмурившись, добавил: – Но многие мои друзья согласились бы с вами. Специфическая жизнь, да.
Грейс чувствовала, что из-за этой специфичности ему приходилось терять друзей, и возлюбленных, конечно, тоже. Ей было известно о его длительных и болезненных отношениях с французской актрисой по имени Жизель Паскаль, но она не хотела ничего о них выведывать, точно так же, как не хотела, чтобы Ренье начал задавать ей вопросы о Джине или Олеге.
– Мне жаль это слышать, – сказала она. – Я сама не всегда жила на виду у публики и могу сказать, что у артистов тоже жизнь специфическая.
И пусть обычные люди клянутся всем на свете, что хотели бы оказаться на месте одного из нас, на самом деле это не так.
«Меня послушать, так я мало чем отличаюсь от Кларка Гейбла. Веду такие же речи пресыщенного и утомленного человека», – печально подумала она. У нее ушло несколько лет на то, чтобы понять: собрат по ремеслу был прав.
– И все же даже в ваших глазах моя жизнь выглядит странно?
Грейс бросило в жар от смущения при мысли, как прозвучал ее недавний вопрос.
– Нет, я имею в виду… – запинаясь и нервничая, проговорила она, но потом все-таки решила, что лучше всего быть честной. – На самом деле да. Меня повсюду сопровождают журналисты, а не телохранители.
– А могли бы вы смириться с присутствием телохранителей в вашей жизни? Если вместе с ними в нее вошли бы всякие другие, хорошие моменты.
Вопрос явно не был праздным. Ясно как день, Ренье просто тщательно выбирал слова, чтобы в случае чего дать ей путь к отступлению. Неужели происходило то, на что так надеялось ее недавно исцелившееся сердце? Она боялась вновь отдать его кому-то, как когда-то Олегу, и, наверное, поэтому в ушах звенело и теснило грудь. Грейс вздохнула и ответила:
– Думаю, да, могла бы. В жизни я много к чему приспосабливалась.
– Несомненно, приспосабливались… – Ренье игриво улыбнулся и закончил: – Но грациозно.
Она хихикнула:
– Ну, Ренье, вы-то точно можете придумать что-то получше!
Эта шутка, напомнившая об их переписке, разрядила обстановку. Они пили вино с пряностями из термоса, ели печенье, смеялись и разговаривали, и так прошел час.
– Я очень рад снова встретиться с вами, Грейс Келли, – сказал Ренье и так внимательно посмотрел ей в лицо, что она смутилась и перевела взгляд на то, что осталось от угощения.
– Я тоже, – согласилась она.
– И ваша семья тоже была очень добра ко мне и очень гостеприимна. Вчерашняя беседа с вашим отцом доставила мне удовольствие.
«Что ж, ты первый из моих ухажеров, кто может сказать это о себе!» Хотя слово «ухажер» совершенно не подходило для описания Ренье.
– Мои родственники чудесно провели время, – заверила его Грейс. – Мама чересчур суетилась перед вашим приездом, но, пока шел вечер, постепенно расслабилась, я точно знаю.
– Она превосходная хозяйка, – сказал Ренье. – Еда была вкусной, обстановка – домашней и непринужденной. Я знаю из нашей переписки, что ваша жизнь была более… сложной, чем я наблюдал вчера вечером, но мои собственные несчастные родители не могли собрать гостей без того, чтобы все закончилось слезами.
Ее сердце наполнилось сочувствием к мальчику, которым когда-то, судя по всему, был этот мужчина. Она положила ладонь на его руку:
– Наверное, тяжело расти в такой обстановке.
– Понимаете, моя мать, Шарлотта, была незаконнорожденной. Ее отец, принц Луи Второй, влюбился в красивую дочку прачки, и у них родился внебрачный ребенок – что не улучшило отношений князя с собственным отцом, его светлостью князем Альбертом. Альберт делал все, чтобы не признать мою мать, но, когда стало ясно, что Луи ни за что не женится на другой женщине и не произведет на свет законного наследника, ему пришлось сдаться, иначе Монако прибрали бы к рукам французы.
Тут Ренье сделал паузу, чтобы посмотреть на реакцию Грейс.
– Продолжайте, – сказала она, чувствуя облегчение оттого, что услышала эту историю из его собственных уст. – Я кое-что читала о Монако… – «Вернее, именно об этой истории», – мысленно добавила она. – И знаю, что, если у князя не будет наследников, оно отойдет Франции.
Ренье определенно порадовало, что она произвела подобное исследование. Он с улыбкой кивнул:
– И конечно, князь и княгиня не могли допустить, чтобы это произошло. Однако не предполагалось, что моя мать станет правящей княгиней. Когда прадедушка Альберт передал корону моему деду Луи, ясно было, что тот в свою очередь передаст ее мне, а не моей матери. И, видимо, чтобы все еще сильнее усложнилось, моя старшая сестра считает, что правила бы Монако лучше, чем я.
Грейс ахнула, потому что об этом не читала нигде.
– Она пыталась вас свергнуть?
– Ходили такие слухи, но доказательств нет. Мы с ней не близки. – Он говорил резко, с очевидной обидой.
Эта история заткнет за пояс мелкие поводы для зависти в клане Келли, подумала Грейс. В их случае на карте не стоит судьба страны.
Сжав руку Ренье, она проговорила:
– Теперь мне еще понятнее, почему вы хотите дать своим детям беззаботную юность.
Князь, который до этого полулежал, сел прямее и вытащил свою руку из-под ладони Грейс, чтобы заправить ей за ухо все еще упругую выбившуюся прядку.
– Когда я с вами, то чувствую, что вы меня… понимаете, – сказал он, задержав у ее щеки ладонь, теплую и какую-то… обнадеживающую.
Грейс закрыла глаза и снова вдохнула запах его одеколона – сегодня более насыщенный, – в котором смежались нотки сосны, кардамона и цитруса.
– И я тоже, – шепнула она.
Странно, но, хотя они и обменивались игривыми комплиментами, хотя Грейс безусловно тянуло к Ренье, их отношения были несопоставимо целомудреннее ее предыдущих связей. Эта мысль крутилась у нее где-то на задворках сознания, пока они еще где-то час прогуливались и беседовали, а их руки периодически соприкасались. Несмотря на холод, она не надела перчаток, надеясь, что от контакта кожи к коже по телу снова пробежит дрожь. Ей хотелось понять, достаточно ли сильно их тянет друг к другу. Несколько лет назад Грейс решила бы, что нет, что этот легкий порыв влечения не идет ни в какое сравнение с вожделением, которое она испытывала к Кларку, Рэю или Олегу. Зачем бы ей соглашаться на меньшее?
Но все эти былые страсти не принесли ничего, кроме душевной боли. Ее действительно тянуло к Ренье, особенно сексапильным казался его голос, и – ах, как он мог ее рассмешить! И не теми банальными шуточками, которыми легко вызывают смех мужчины ее профессии, а забавными аллюзиями, понятными им обоим, а порой уморительными наблюдениями за тем, что происходит вокруг. Например, когда они увидели мужчину, который игриво боролся в парке Макмайкла со своим золотистым ретривером, Ренье насмешливо заметил:
– Пожалуй, у них получатся отличные щенки, вы согласны? Хотя, должен признать, сука подошла бы для этих целей больше.
Неожиданно услышав такой циничный комментарий, Грейс очень смеялась; ей вспомнился один уличный театр, куда ее частенько водил дядя Джордж, когда она достаточно подросла для этого. То, что Ренье не был снобом, несмотря на обстоятельства его рождения, произвело на нее хорошее впечатление.
По мере того как проходил день, ей все сильнее и сильнее хотелось, чтобы Ренье поцеловал ее. Ее удивляло, что он до сих пор этого не сделал, ведь возможность представлялась неоднократно, и Грейс гадала, что же его останавливает. Если Ренье таким образом пытался разжечь в ней страсть, то преуспел, хотя ее чувства были какими-то совершенно девичьими, на удивление невинными. Она и сейчас изнемогала, вспоминая о пылких объятиях других мужчин. Но в ее тяге к Ренье было нечто бодрящее, чтобы не сказать захватывающее, – Грейс воодушевляли мысли об их общем будущем, их детях, о совместной жизни до глубокой старости. Ведь через несколько лет вожделение все равно неизбежно угаснет. Ей ни разу не доводилось видеть давно женатых супругов, которые выглядели бы так, будто готовы в любую минуту утащить друг друга в постель. Нет, вовсе не в страсти секрет долгих отношений. Общие ценности и схожее чувство юмора – вот что может связать двоих людей на всю жизнь.
Она чувствовала, что нашла все это в Ренье Гримальди. «В князе Монако», – скептично подумала она. Что ж, если в придачу к счастливому замужеству она станет княгиней, в этом ведь нет ничего плохого! Можно смириться с телохранителями, если у нее будет муж, дети и все те прелести семейного очага, о которых Грейс так долго мечтала.
Непроизвольно в голове замелькали одиозные колонки светской хроники, раздались шепотки с вечеринок, на которые ее не пригласят, распространяющие домыслы о ее выборе: «Из девушек с обложки – в княгини», «Грейс Келли мало быть царицей Голливуда», «Принцесса Хичкока предпочла ему другого».
«Прекрати, – сказала она себе. – Ты же знаешь, что нет никакого смысла интересоваться всей этой ерундой».
Пока она размышляла об этом, лежа в мягкой уютной кровати родом из детства, в дверь постучали, и голос отца спросил:
– Можно к тебе?
– Конечно, – ответила Грейс, садясь и свешивая босые ноги с кровати.
Она не припоминала, когда отец в последний раз переступал порог ее спальни. Да случалось ли вообще такое когда-нибудь? Кажется, она знала, чем вызвано столь редкое событие, и тревожное, но не расстроенное выражение отцовского лица это подтверждало. Он развернул кресло, стоявшее возле письменного стола, так, чтобы сидеть лицом к Грейс. Отец был таким высоким, что кресло казалось до смешного маленьким.
– Я воспитывал тебя так, чтобы ты стала умной девочкой, – сказал он, сперва посмотрев на собственные зажатые между колен руки, а потом на нее. – Так что, думаю, ты догадываешься, о чем я собираюсь поговорить.
– Это ведь касается Ренье, да, папа?
– Ты знаешь, что да.
– Я люблю его, – проговорила Грейс.
Так странно, что в первую очередь ей пришлось признаться в этом не кому-нибудь, а именно отцу!
– Ну, это хорошо, потому что тот священник сказал мне вчера вечером о планах Ренье просить твоей руки.
– Папа, девушкам нравится, когда предложение им делают неожиданно, – сказала Грейс, чувствуя одновременно тревогу и раздражение.
В детстве она регулярно сбегала от отцовских лекций, отсиживаясь в туалете якобы с больным животом или заявляя, что совершенно вымоталась и хочет лечь пораньше. А потом укрывалась в этой самой комнате с книжками, куклами и мечтами о жизни далеко-далеко от Генри-авеню.
– При обычных обстоятельствах я бы с тобой согласился, – ответил отец, – однако сейчас они какие угодно, только не обычные. Мы с твоей матерью все обсудили и сошлись на том, что мне нужно спросить тебя, прежде чем дать свое… разрешение.
– А он просил у тебя разрешения?
– Пока нет.
– Но ты хочешь удостовериться, что я соглашусь?
Отец кивнул, и Грейс почувствовала внезапный прилив благодарности. Он давал ей шанс при желании уклониться от брака. Он готов был сам сообщить Ренье плохую новость в мужском разговоре.
– Так замечательно, что ты спросил, папочка, – сказала Грейс. Она глубоко вдохнула, очень медленно выдохнула и лишь после этого добавила: – Но я собираюсь согласиться.
Джек откинулся на спинку кресла, которое заскрипело под тяжестью его длинного костистого тела. Он скрестил руки на груди и изучающе вгляделся в лицо дочери:
– Ты уверена, Грейс? Как давно ты вообще знакома с этим парнем?
«С этим парнем»! Будто речь о каком-то баскетболисте, желающем пойти с ней на выпускной. «Я все еще не соответствую твоим стандартам, папа!»
– Мы переписывались больше чем полгода. Иногда отсылали по два письма в неделю, – напомнила она отцу. – И когда увиделись после такой переписки, я убедилась, что все это время в моем сердце росло чувство к Ренье.
Джек Келли потер подбородок двумя пальцами. Грейс увидела, как он, не разжимая губ, провел языком по зубам. Помолчав немного, отец проговорил:
– Что ж, я не пожелал бы лучшего для любой из моих дочерей. Католик, никогда не был женат, не сильно тебя старше, преуспевающий, умный и – такие вещи трудно игнорировать – королевских кровей. Никогда не загадывал такого мужа ни для одной из вас, но, раз уж есть возможность, не стану отрицать, что это куда лучше какого-нибудь исполнителя главных ролей, который неизбежно оказался бы англосаксом и протестантом.
– Так ты одобряешь? – Сердце Грейс барабаном колотилось в груди, и этот бой громко отдавался в ушах. Ей хотелось отцовского одобрения, очень хотелось.
