Текст книги "Жизнь в белых перчатках"
Автор книги: Керри Махер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)
Возвращение в нью-йоркскую зиму стало долгожданной сменой картинки, особенно если учесть, что оно сулило всепоглощающий роман с Олегом Кассини. Проснувшаяся в Грейс мятежница решила безоглядно влюбиться в него – и будь оно проклято, родительское неодобрение его разводов и русских корней!
Все начиналось плавно, с нескольких совместных ужинов и танцев, а потом наступил решительный момент: самое неожиданное и необычное свидание из всех, на которые она когда-либо ходила. Наказав ей надеть джинсы, а не вечернее платье, Олег, чтобы устроить «настоящий сюрприз», затащил ее в такси и отвез в бруклинскую пивнушку, где они, заказав пиво, смотрели, как поджарый молодой черноволосый парень по имени Ленни Брюс вышел на маленькую сцену, взял микрофон и исполнил комическую сценку, заставившую всех присутствующих хватать воздух ртом и держаться за бока. Она не веселилась так с детства, когда дядя Джордж брал ее с собой на кукольные спектакли и другие маленькие театральные постановки, которые давали по всей Филадельфии, – они ходили туда только вдвоем, скрываясь от неодобрительных взоров ее родителей-спортсменов.
– Как ты о нем узнал? – спросила Грейс Олега, широко раскрыв глаза, изумляясь и восхищаясь тем, что этот искушенный человек знал все не только о французском вине и Коко Шанель, но и о выступлениях полуподпольных комиков по городским окраинам.
– Мне нравится разговаривать с теми, кто у меня работает, с мужчинами и женщинами, которые режут ткань и строчат на швейных машинках. Они рассказывают, где в городе самая лучшая еда и самые лучшие развлечения. И посмотри-ка, ни одного фотографа! – Он обвел рукой прокуренный бар, скорее всего бывший подпольный клуб времен сухого закона, где теперь яблоку было негде упасть из-за толпы богемного народа, плевать хотевшего на Мэдисон-авеню.
Никто из этой публики даже не смотрел на них с Олегом, не говоря уже о том, что фотографов действительно не было. Взволнованная и радостная, она ухватилась за недавно сказанные Олегом слова:
– А что за еду хвалят твои швеи? Я проголодалась.
Он взял ее за руку и отвел в новое такси, а потом шепнул водителю, куда ехать, не сказав ей об этом ни словечка, сколько она ни умоляла. Ехали долго, Грейс даже стала нервничать – куда он ее везет? Но тут вдали показались знаменитое колесо обозрения и «американские горки», и она, повернувшись к Олегу, спросила:
– Кони-Айленд? В феврале?
– Я думал, ты хочешь, чтобы тебя удивили, – ответил он.
– Я поражена, – выдохнула она.
Когда они вышли из такси перед пиццерией «То-тонно», пронизывающий холодный ветер завыл у нее в ушах, и она услышала, как неподалеку разбиваются о берег волны. Вот уж где Грейс не ожидала оказаться сегодня вечером! Однако в пиццерии их приветствовали показавшиеся невероятными ароматы томатного соуса с травами, дрожжей, сыра и горящих углей. Воздух был влажным и горячим, и замерзшие щеки стало покалывать от тепла. Они уселись, заказали пива. Олег сказал официанту что-то по-итальянски, и тот немедленно принес корзинку теплых маслянистых хлебных палочек.
– Наверное, это самое вкусное, что я ела в жизни, – с полным ртом сказала Грейс. Она все никак не могла остановиться и съела почти все содержимое корзинки, а следом и свою половину пиццы.
Олег довольно засмеялся:
– Мне нравится, когда у девушки есть аппетит!
Он закурил и с сытой улыбкой откинулся на спинку стула.
Грейс вытерла руки и губы, наверное, сотой по счету крохотной салфеточкой и вздохнула с тем облегчением, которое наступает только после большого удовольствия.
– Но сейчас я вряд ли смогу пошевелиться, – в свою очередь, засмеялась она.
– Какая жалость! – сказал Олег, стряхивая пепел в стеклянную пепельницу, а потом наклонился вперед и тихо проговорил: – Ведь я подумывал еще об одном сюрпризе.
Грейс решила, что мощная реакция ее тела на эти слова – знак от Бога, особенно если учесть, как она наелась. Потом они долго ехали обратно на Манхэттен и всю дорогу целовались, их пальцы скользили по губам, вдоль шеи, зарывались друг другу в волосы сперва в такси, а затем и в пустом лифте; и, наконец, едва переступив порог шикарного жилища Олега и закрыв за собой дверь, они немедленно повалились на пол.
Глава 16
– Я хочу эту роль, Джей, – сказала Грейс твердо. Она пригласила своего агента на чай одного, без Джуди, чтобы тот понял: это деловой визит, ее намерение сыграть Джорджи Элджин в киноверсии «Деревенской девушки» (Ута Хаген получила «Тони»[21]21
Престижная театральная премия, которая полностью называется Antoinette Perry Award for Excellence in Theatre.
[Закрыть]за эту роль в бродвейской постановке) убийственно серьезно. Джорджи – героиня совсем другого типа, ни тебе блеска, ни походов по дорогим магазинам, хотя, благодарение Богу, костюмами будет заниматься Эдит Хэд. Но с Джорджи Элджин все было иначе, чем с Эди Дойл из фильма «В порту», потому что Грейс видела себя в этой роли. Начать сниматься означало снова оставить Нью-Йорк ради Голливуда, причем как раз когда их отношения с Олегом только-только набирали силу. Но она нутром чуяла, что оно того стоит, – и не потому, что может помочь ей прорваться на Бродвей. Она хотела сняться в этом кино ради него самого. Поразительно, но давняя мечта о Бродвее ослабила свою хватку и уже не была такой привлекательной, как прежде. Возможно, это более зрелый подход – стремиться в те области, в которых ты востребована.
– Я знаю, что ты ее хочешь, пташка Грейс, и, думаю, ты будешь в ней великолепна, но в «Эм-Джи-Эм» не горят желанием и дальше уступать тебя другим студиям, – сказал Джей, прежде чем взять очередное печеньице с изящно расписанного цветами фарфорового блюда.
– Тогда попроси их прислать мне сценарий, который стоит того, чтобы его рассмотреть, – ответила Грейс.
– Они считают, что уже прислали.
– Они прислали совершеннейшую чепуху, Джей, и тебе это известно. «Токо-Ри» еще довольно безвредный фильм, но «Зеленый огонь»? Я тебя умоляю. Это же ничем не лучше бульварного приключенческого романчика за десять центов.
– Грейс, фильмы, которые ты делала у Хичкока, пока не вышли в прокат, зрители еще не видели тебя в главных ролях. Ты становишься все более известна, но раз нет просмотров и рецензий, это просто неясная молва и домыслы. Ты не в том положении, чтобы распоряжаться. Пока еще нет.
– Что ж, это честно, – буркнула она, немного сбавляя обороты.
Джей по-прежнему выглядел белокурым парнишкой, которому только в теннис с дружками играть, но быстро становился важным игроком на поле Голливуда. Он знал, о чем говорит, однако его прямота раздражала Грейс.
– Я знаю, ничего другого ты от меня и не ожидала, – проговорил он, улыбаясь. К, его губам прилипли крошки.
– Вообще-то я больше привыкла к тому, что ты льстишь мне, чтобы заставить что-либо сделать, – без ехидства заявила Грейс.
В конце концов, так и было, и в подобных случаях она довольно охотно соглашалась на его предложения.
– Тогда мы, кажется, достигли новой точки наших взаимоотношений, – улыбнулся Джей.
Грейс сердито вздохнула:
– Ты можешь хотя бы попытаться добыть мне эту роль?
– Сделаю все, что в моих силах! – поклялся он, и она ему поверила.
Однако спустя два дня Джей позвонил со словами:
– Ничего не вышло. Они хотят, чтобы ты снялась в «Зеленом огне», а потом в других картинах «Эм Джи Эм-».
– Но это нелепо! Они только что уступали меня «Парамаунт Пикчерс» для «Токо»!
– Между нами говоря, они еще и беспокоятся насчет твоего имиджа. Джорджи Элджин – роль довольно невзрачная. Никакого блеска.
– Это смехотворно. Как ты только что отметил, люди видели меня только в трех фильмах. У меня еще нет имиджа.
– Мы с тобой оба знаем, что он у тебя есть, Грейс. И на студии знают, какой тебя видит Хич. Они же смотрели плакаты и рекламные ролики.
– Я не хочу, чтобы на меня навешивали ярлыки. Мне всего двадцать четыре года. Если меня видели только в ролях модно одетой франтихи, что же я буду делать, когда мне стукнет сорок?
– Ты не первая актриса, которая задает этот вопрос.
– Прекрати изображать из себя китайское печенье с предсказаниями и будь моим агентом.
– Я и есть твой агент, пташка Грейс. И моя работа заключается в том, чтобы ты не оставалась без работы, а это значит, что тебе следует быть реалисткой. Кинобизнес жесток к женщинам старше тридцати, но, когда настанет время, мы перейдем и этот мост.
– Я сейчас покажу тебе, что значит быть реалисткой, – заявила она. Где-то в животе вспыхнул жар и волной поднялся к щекам. Слишком много в ее жизни людей – мужчин, похоже, это всегда мужчины, – которые говорят, кто она такая и что ей делать. Наверное, ей стоит все же попытаться стать чуть более похожей на собственного отца, от которого ничего не добиться запугиваниями. – Можешь сказать Дору Шэри, чтобы он изменил мой адрес у себя в записной книжке. Я откажусь от квартиры на Суитцер-авеню, если не смогу сыграть в «Деревенской девушке». Я все равно нацелилась снимать квартиру попросторнее на Манхэттене, там я на телевидении больше заработаю. Пусть шлют рождественские открытки сюда.
– Ты уверена, пташка Грейс?
– Абсолютно, – отрезала она, чувствуя, как в теле пульсирует кровь.
– Хорошо, – с каменным лицом произнес Джей, – я передам тебе его ответ.
Посмотрев великолепную постановку балета «Спящая красавица», Олег и Грейс расположились за тихим столиком в задней части «Персидской комнаты». Олег увлеченно слушал рассказ Грейс о ее телефонных переговорах с Джеем. Когда она закончила, он поцеловал ее в губы, поманил официанта и распорядился:
– Два бокала «Поль Роже», s’il vous plait[22]22
Пожалуйста {фр.).
[Закрыть], чтобы мы могли поднять тост за принцессу викингов Грейс Келли.
Грейс хихикнула:
– Прекрати.
– Почему? Я восхищен твоим присутствием духа, пусть даже мне придется летать в Лос-Анджелес, чтобы с тобой повидаться. – И он демонстративно вздрогнул от притворного ужаса, упомянув их общий самый нелюбимый город.
– А ты прилетишь? – Пульс Грейс участился, когда она представила себя и Олега в ее излюбленных злачных местах Голливуда, а потом – на Суитцер-авеню. Придется прикупить красивых простыней и мебели. – Мне еще интересно твое мнение насчет квартиры побольше, – добавила она в надежде, что Олег поймет намек.
– Квартира побольше, бесспорно, подойдет восходящей звезде, которая захочет приезжать в свой стильный pied-a-terre[23]23
Второй дрм {фр,),
[Закрыть] в промежутках между съемками в отмеченных наградами фильмах.
– Ты как фразу из журнала прочел.
Он вздохнул, неожиданно и печально:
– Прости. Я просто провел весь день в редакции «Вог».
– Но ведь это замечательная возможность!
– Так и есть, – согласился Олег. – Но выматывает. Еще и потому, что я встал до рассвета, наводил последний блеск на летнюю коллекцию.
– Как ты можешь думать о лете, когда идет снег и воздух пахнет каштанами?
– Использую воображение. – Он постучал указательным пальцем по виску. – Мне всегда отлично удавалось отгородиться от окружающего мира и предаваться фантазиям.
Узнав в этом описании себя, Грейс прониклась к Олегу еще более сильными чувствами. Она понимала, что тянется к нему не только телом, но и душой; такого не бывало с ней со времен романа с Доном, и она осознавала, какая это редкость. Вопреки хорошим манерам Грейс положила руки на скатерть, потянулась к нему и проворковала:
– Что это за фантазий, мистер Кассини?
Он не спеша тоже подался вперед, зеркально повторив ее позу так, что их носы едва ли не соприкасались над уединенным столиком:
– Буду более чем счастлив продемонстрировать их вам чуть позже, принцесса викингов.
Остаток ужина прошел в искрящемся флирте и все усиливающемся предвкушении, обострявшемся от каждого прикосновения. Когда они наконец добрались до квартиры Олега, он страстно поцеловал Грейс, потом, дразня, отстранился и проговорил:
– Насколько я помню, ты хотела увидеть мои фантазии.
Грейс открыла рот, чтобы ответить, но обнаружила, что от вожделения лишилась остроумия. Олег засмеялся, взял ее за руку и повел в свою домашнюю студию, которая располагалась в угловой комнате с видом на город; Снаружи стоял живописный зимний вечер: там и тут светились уличные фонари и окна домов, небо было темно-фиолетовым, с тяжелыми тучами, обещавшими снегопад еще до наступления утра.
Олег включил светильник, который залил комнату розовым светом. Он сделал Грейс знак сесть в шезлонг у стены, а сам подошел к рабочему столу, взял оттуда несколько листов плотной бумаги и вручил ей. На первом листе оказалась изображена она сама: высокая, худая, в белом костюме с эффектным воротником, на втором – тоже она, в раздельном купальнике; этот рисунок заставил ее покраснеть. Третий рисунок назывался «Оскар», на нем Грейс была в эффектном голубом платье без бретелек.
Она уже открыла рот, чтобы сказать, что с «Оскаром» Олег поспешил, но он перебил ее, заявив твердо и хрипло:
– На будущий год.
Грейс впервые ощутила, что ее упорный труд высоко оценен, и это было совершенно новое чувство. На глаза навернулись слезы. Сморгнув их, она прошептала:
– Спасибо тебе.
Олег забрал у нее рисунки, аккуратно положил на пол, забрался к Грейс на шезлонг и поцеловал ее с такой нежностью, что одна из недавних слезинок сбежала по щеке вниз. К сладости его прикосновений примешалась соленая нотка.
– Что бы ты сделала, если бы тебе разрешили сыграть в «Деревенской девушке» в случае твоего согласия на роль в «Зеленом огне»? – спросил ее по телефону Джей.
Цена. У всего есть цена. Но Грейс ее заплатит. Она ожидала худшего.
– Решено. – Был ее ответ.
И меньше чем через неделю уже сидела с Ритой в их кухне на Суитцер-авеню. Несколько предыдущих дней пронеслись в вихре. Она бегала по магазинам и наводила дома порядок к приезду Олега. Он обещал прилететь, но Грейс уже успела пожалеть об этом. Она хотела его видеть почти больше всего на свете – однако все усилия нужно было сосредоточить на «Деревенской девушке». Но она справится, научится совмещать любовь с работой, с искусством, думала Грейс, и чихать на отца, которому она даже не удосужилась позвонить, чтобы сообщить о своем возвращении в Голливуд.
– Похоже, Бинг Кросби не хотел, чтобы мне дали эту роль, – сказала Грейс Рите. – Он считает, что я слишком молода и неопытна для нее.
– Вдобавок ты еще и слишком красива для нее. Но не все ли тебе равно? Ты докажешь, что он ошибается.
– Проблема в том, что я боюсь: а вдруг он прав? Вдруг я действительно слишком неопытная?
– Элизабет Тейлор, когда она сыграла в «Национальном бархате», было всего одиннадцать, а Джуди Гарленд в «Волшебнике страны Оз» – семнадцать.
– Но они были детьми, это совсем другое дело.
– Не вижу разницы. Это всего лишь доказывает, что великолепно сыграть можно в любом возрасте и с любым количеством опыта.
Грейс вертела на столе свой стакан чая со льдом. Приятное ритмичное шуршание сопровождалось веселым позвякиванием ледяных кубиков. Но Риту это, похоже, сводило с ума, потому что она накрыла руку Грейс своей, останавливая подругу, и проговорила:
– Думаешь, Лиз и Джуди не опасались перед началом съемок, что роли им не по зубам?
Грейс скептично подняла бровь, глядя на Риту:
– Ладно-ладно, может, Элизабет Тейлор не опасалась. Но это только потому, что она…
– Элизабет Тейлор.
– Ты знаешь, что я пытаюсь сказать! – зарычала от нетерпения Рита.
– Знаю, и я тебе благодарна, – вздохнула Грейс. – Но я приложила столько усилий, чтобы добиться этой роли и чтобы студия меня отпустила. Не хочу никого подвести.
– Да забудь ты обо всех! – категорично отрезала Рита. – Единственный человек, которого тебе нельзя подвести, – ты сама. Сыграй так, чтобы ты могла гордиться, и плюнь на остальных.
«Если бы все было так просто», – подумала Грейс, но спорить не стала, ведь подруга изо всех сил старалась ее поддержать.
– Ты права, – сказала Грейс. – И вообще, что понимает Бинг Кросби?
На самом деле она предполагала, что понимает он очень многое. К тому же он был в этом фильме более значимой фигурой, чем она. Роль, которую ему предстояло сыграть, как бесцеремонно заявляли наименее деликатные источники киноновостей, до неловкости мало отличалась от его собственной жизни. Его герой, Фрэнк Элджин, некогда был популярным театральным артистом и певцом, но потом алкоголь взял над ним верх. Потом он получил последний шанс вернуться на сцену, потому что режиссер, Берни Додд, возможно, единственный в Нью-Йорке еще верил в него. Додд (его играл Уильям Холден, и Грейс рада была вновь встретиться с ним после «Токо-Ри») полагал, что все беды Элджина от его чересчур заботливой жены Джорджи. К концу фильма Фрэнк вынужден признать собственные грехи, а Додд скрепи сердце начинает понимать правду о Джорджи.
Бинг, чья карьера в последние годы пошатнулась из-за избытка вечеринок и женщин, не хотел, чтобы кто-то встал на пути у его собственного возвращения. Не говоря уже о «принцессе с Главной линии». Именно так, по словам Джея, певец воспринимал Грейс, что доказывало, как мало он о ней знал. Будь она на самом деле принцессой с Главной линии, ее родители, возможно, постарались бы разглядеть дочь и ценить ее достижения.
Грейс надеялась, что Рита права и Бинг быстро изменит свое мнение, поняв шикарную иронию ситуации, в которой оба они будут играть собственных антагонистов. Ведь пусть даже личная жизнь Бинга и имела много общего с жизнью его героя, для публики он по-прежнему оставался благополучным певцом с приятной внешностью; человеком, чьи песни действовали как прикосновение царя Мидаса. Было в роли Джорджи нечто, привлекавшее Грейс сильнее всего и заставлявшее верить, что она сыграет хорошо, несмотря на собственную молодость, которую можно спрятать при помощи грима и нарядов, подобранных ее драгоценной Эдит: то, с каким непониманием встретилась эта женщина. Многие годы она беззаветно любила и поддерживала мужа, терпела дурное обращение и от Фрэнка, и от людей вроде Додда, в точности как Корделия из «Короля Лира», давно и нежно любимой Грейс трагедии. Поэтому Джорджи ушла в себя и вылупилась из своего кокона печали, лишь когда в ней наконец-то увидели ту непоколебимую женщину, которой она была на самом деле.
Привлекало ее и место действия фильма. В «Деревенской девушке» рассказывалось о театре – первой любви Грейс. «Нет ничего загадочнее и тише темного театра… в беззвездную ночь», – говорит Джорджи Элджин Берни Тодду на пустой сцене. Эта реплика проникла в душу Грейс, в самую ее сердцевину, держала и не отпускала. Пусть она играла роль Джорджи не на сцене, но все это было настолько близко к театру, насколько вообще возможно для фильма, если это не кинематографическая интерпретация Шекспира или Чехова. И в неожиданно счастливом финале именно театр и вдохновенный труд на его ниве и его вдохновением спасли Фрэнка Элджина, а вместе с ним и Джорджи. Грейс надеялась, что это тоже поможет им с Бингом сблизиться.
Пробные прогоны не всегда проходили удачно. Бинг суетился и нервничал. Ища ему оправдания, Грейс твердила себе, что он просто глубоко входит в роль. Но когда при знакомстве он едва пожал ей руку, Уильям Холден поднял брови и бросил на Грейс взгляд, говорящий: «И это все, на что он способен?» Грейс старалась вести себя профессионально, произносить реплики и следовать указания Джорджа Ситона, который в сравнении с Альфредом Хичкоком положительно казался безъязыким. Но он вообще вел себя сдержанно и больше всего говорил с актерами о силе сценария, что не удивляло Грейс, ведь Ситон был не только режиссером, но и писателем. Собственно, это именно он адаптировал для кино сценарий «Деревенской девушки», написанный Клиффордом Одетсом.
По прошествии недели, когда предварительная читка окончилась и начались непосредственно съемки, Бинг уселся со своим обедом возле Грейс, которая ела и читала «Нью-Йоркер», надев очки. Возможность носить очки в этой роли очень ее радовала. В них она прекрасно видела, куда идет.
Тарелка Бинга оказалась зеркальным отражением тарелки Грейс: гамбургер с американским сыром, помидором и горчицей плюс зеленый салат. Увидев это, Грейс улыбнулась:
– Вижу, вы тоже любите гамбургеры.
– Просто обожаю, – ответил Бинг с какой-то тоской, положив руку на сердце, – только вот они мне больше не подходят. Но все же… когда я увидел их сегодня в меню, не смог не взять себе один.
Грейс заговорщицки ухмыльнулась:
– Обещаю, что никому не скажу.
Кросби улыбнулся, посмотрел на свою тарелку, потом снова на Грейс. Сейчас его взгляд нельзя было назвать иначе как щенячьим, и от этого Бинг словно помолодел лет на десять.
– Прошу прощения, – сказал он, – что был ходячим воплощением старого актера с тяжелым характером. Мне не следовало сомневаться в ваших талантах.
Грейс с облегчением вздохнула:
– Я очень благодарна вам за это, Бинг. А я, конечно, в ваших талантах ни на миг не усомнилась, – сказала она со смехом, чтобы он понял: это комплимент, а не выволочка.
Бинг тоже усмехнулся:
– Надеюсь, я смогу доказать, что достоин вашей веры в меня.
– Похоже, этот фильм – риск для нас обоих.
– Для вас – потому что люди перестанут видеть в вас девушку с обложки?
Она видела, что ему искренне интересно и он не имеет в виду ничего плохого, но словосочетание «девушка с обложки» вывело ее из равновесия в точности как в те времена, когда его использовала однокашница по Академии, доказывая, что Грейс никогда не бывать настоящей актрисой. Ей не хотелось вновь испортить едва налаживающиеся отношения с Бингом, объясняя, что его слова прозвучали высокомерно, но и быть нечестной не хотелось тоже, поэтому она ответила:
– Нет, о таком результате я как раз мечтала бы. Риск, наоборот, в том, что публика не сможет увидеть во мне кого-то помимо девушки с обложки.
– А-а, – протянул он, по-видимому на миг погрузившись в собственные мысли, а потом, внезапно вернувшись в реальность, с опаской добавил: – Было бы хорошо, если бы я не понимал так отчетливо, на какой риск иду, участвуя в этих съемках.
– Тогда нам необходимо постараться сделать все как можно лучше, – сказала Грейс, – чтобы вы спокойно спали по ночам.
– Должен признать, что стал спать лучше, зная, что вы играете Джорджи.
У Грейс потеплело на душе.
Следующая неделя прошла продуктивно. Грейс наслаждалась, сознавая, что верно играет Джорджи и не разочарует ни саму себя, ни Бинга, ни кого бы то ни было еще. Она получала удовольствие и от общения с Эдит, которая насмешливо заметила:
– Не такая уж радость одевать тебя для этой роли, Грейс. Где вызов, если мне не приходится превращать твою долговязую фигуру в подобие песочных часов?
Угнетает, когда из красивой женщины приходится делать несчастную.
– Взбодрись, Эдит! Хич писал мне, что, вероятно, будет делать фильм во Франции. Такой, как он выразился, игристый. Разве не весело?
– Хич? Игристый? Должно быть, он влюбился!
– Надеюсь, не в меня! – рассмеялась Грейс.
Эдит одарила ее предостерегающим взглядом, и Грейс швырнула в нее один из бесформенных свитеров Джорджи Элджин. Потом взяла одну из тех практичных коричневых туфель, которые ей приходилось носить на съемках, и пошутила:
– Надену-ка их на следующую встречу с Хичем. Это наверняка излечит его от влечения, если он его ко мне питает.
Эдит фыркнула:
– Либо он попросит тебя нарядиться монашкой и травить самые грязные анекдоты про католиков.
И они обе просто покатились со смеху.
В конце недели прилетел Олег, и Грейс встретила его в аэропорту. Стояли теплые розовые сумерки, она приехала на спортивном красном кабриолете, в любимых круглых солнцезащитных очках и повязав вокруг головы шарф от «Эрмес» так, как ему нравилось. Пристроив чемодан на заднем сиденье и поцеловав ее в щеку, Олег тоже надел очки от солнца, сплел пальцы на затылке и заявил:
– Может быть, мне тут и понравится. Когда я уезжал из Нью-Йорка, там дул жуткий ветер.
– Олег, милый, погода – часть своеобразия Нью-Йорка, – мурлыкнула Грейс. – Не надо наговаривать на нее.
Но сама вынуждена была признать, что начинает привыкать к калифорнийскому солнцу среди зимы и наслаждаться его теплом и светом.
На следующий день Грейс взяла выходной, и они катались на ее машине по холмам, устроили пикник с холодным цыпленком и белым вином, потом ленились в ее заново обставленной квартире, в основном валяясь в постели, а затем уселись во внутреннем дворике с Ритой и Сидни, который приехал несколько дней назад. Эти двое хорошо ладили, и они так хорошо веселились все вместе, попивая приготовленный Сидни шипучий лимонад и обмениваясь новостями об общих знакомых по Нью-Йорку, что Грейс и Олег едва не проворонили время, на которое заказали столик в клубе при отеле «Амбассадор».
За ужином с устрицами и нью-йоркскими стейками – они просто не смогли удержаться, увидев это блюдо в меню, – разговор шел о предстоящих проектах и показах Олега, а потом наконец добрался до работы Грейс.
– Ну и как оно – работать с Бингом Кросби? – спросил Олег, кладя вилку с ножом и вытряхивая из серебряного портсигара сигарету.
– Вначале не все шло гладко, но теперь мы подружились.
Она рассказала Олегу о тревогах Бинга и о том, как тот изменил свое мнение о ней. Олег прикурил сигарету, глубоко затянулся, потом выпустил дым в сторону от Грейс, зная, что она не любит этой его привычки, и отрывисто произнес:
– Быстро он.
– Что быстро?
– Передумал насчет тебя.
Грейс показалось, что кожу на шее сзади пощипывает, как будто от какой-то угрозы. Олег словно бы намекал на что-то, но она не могла сообразить на что. Обычно он всегда вел себя участливо, и она ожидала от него чего-то вроде: «Ну конечно! Как он вообще мог в тебе сомневаться?»
– Небось, взглянул на тебя и сразу понял, как ему повезло, вот и все, – добавил Олег без своих обычных одобрительных интонаций.
– Я чувствую, ты пытаешься мне что-то сказать…
– Да ладно тебе, Грейс. Уверен, Бинг так же хорошо, как я, знает о твоей склонности к мужчинам постарше, с которыми ты снимаешься.
Ощущение, которое начиналось как покалывание иголочек внизу затылка, теперь расползлось, будто сыпь, по всему телу. Грейс точно не знала, что именно Олегу известно о ее закончившихся романах, а его осуждающий тон был неприятен. В конце концов, вряд ли он сам достался ей девственником.
– Олег, неужели ты веришь всему, что пишут в газетах? – спросила она.
Он снова затянулся сигаретой и, не отвечая, стряхнул пепел в серебряное блюдечко на столе.
– Милый, – самым бархатным своим голосом проговорила Грейс, – всем известно, что я влюблена в тебя.
– В этом городе фантазий такие вещи не имеют значения.
– Ты вроде бы говорил, что мог бы тут прижиться, – проронила она, гадая, не обкидало ли ее на самом деле крапивницей. Ей до дрожи хотелось закончить этот разговор.
Он вновь не ответил, но его молчание было таким же агрессивным, как брань или пощечина.
– Олег, журналисты будут писать обо мне, – продолжила Грейс, – но все это ложь. Пожалуйста, пожалуйста, скажи мне, что сумеешь не обращать на нее внимания. Я хочу быть только с тобой, – закончила она и, многообещающе положив руку ему колено, заглянула в глаза, надеясь выразить взглядом всю глубину своей любви.
Прошло больше времени, чем ей хотелось бы, но в конце концов Олег накрыл ее руку своей, нежно сжал пальцы и с виноватым вздохом сказал:
– Прости меня, Грейс. Просто у меня не было ни к кому таких сильных чувств… уже очень давно.
Грейс с облегчением вздохнула:
– И у меня тоже.
Нежно поцеловав его в губы, она подумала: «Бедолага. Мне нужно быть с ним побережнее, у него такое ранимое сердце».
Олег удивленно улыбнулся.
– Какая приятная новость! – И поцеловал ее в ответ.
«Надеюсь, он тоже будет со мной бережен», – мелькнуло в голове у Грейс.
