Текст книги "Жизнь в белых перчатках"
Автор книги: Керри Махер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)
К ее удивлению, ответное письмо от князя пришло всего через несколько дней. Оно было написано на длинном хрустящем листе бумаги с двумя буквами R, обычной и в зеркальном отображении, под красной короной.
Дорогая Грейс!
Это я должен благодарить Вас за то, что, несмотря на очень плотный фестивальный график, Вы нашли время посетить мое маленькое княжество.
После Вашего отъезда я наконец-то посмотрел «Деревенскую девушку», и теперь мне совершенно ясно, почему Вас наградили за этот фильм. Роль Джорджи Элджин очень сильно отличается от тех, которые Вы исполняли у мистера Хичкока.
Должен признать, что, наблюдая за Вами, мистером Купером и мистером Гейблом, был поражен тонкостью и чуткостью, с которыми Вы играли. Я совершенно забыл, что вижу Грейс Келли, и был поглощен судьбой миссис Элджин. Примите мои поздравления – Вы целиком и полностью заслужили все одобрительные отзывы, которые получили за эту роль. Предвкушаю, как увижу Вашу принцессу Александру, и не сомневаюсь: все, что бы Вы ни привнесли в эту роль, станет лишь следствием Вашего таланта, а не посещения Монако, хоть мне и нравится льстить себя мыслью, что Вам там понравилось.
В том, что касается более долгих бесед, совершенно с Вами согласен. Надеюсь, нам удастся поговорить подольше. Дело в том, что во время каникул я планирую посетить Соединенные Штаты, ведь, как бы я ни любил солнце Монако, время от времени мне нужно от него отдыхать. Подозреваю, что снежное Рождество – именно то, в чем я нуждаюсь, чтобы с новой силой оценить потом все преимущества своего княжества.
Возможно, нам удастся встретиться, если мой визит состоится? А пока я буду с нетерпением ждать еще одного Вашего письма. Скажите, когда начнутся съемки «Лебедя»? Работаете ли Вы над чем-то еще?
Искренне Ваш,
(просто) Ренье
Предложение переписываться так озадачило ее, что показалось сюрреалистическим. Грейс вспомнилась та искра, которая проскочила между ними при расставании. Без сомнения, Ренье тоже это почувствовал, и она восхищалась, что он никак не упомянул о произошедшем, хоть и гадала, вспоминалось ли ему об этом так же часто, как ей. Что ж, решила Грейс, от одного письма вреда точно не будет. Одна мысль, что они могут стать друг для друга кем-то большим, чем друзья по переписке, казалась смехотворной…
И все же… ну зачем бы князю ей писать, не имея намерений определенного рода? Она достаточна знала жизнь, чтобы понимать: мужчины не станут тратить время или деньги на женщину, от которой ничего не хотят, а у князей свободного времени даже меньше, чем у большинства остальных мужчин.
«Не забегай вперед, – сказала себе Грейс. – Просто радуйся, что он католик и никогда не был женат». С этой мыслью она взялась за авторучку, чтобы написать ответ. А потом положила ее на место. Лучше не спешить и скрыть свой энтузиазм. Она немного подождет, а потом напишет ему.
Глава 23
Дорогой Ренье!
Прошу прощения за то, что долго не отвечала на Ваше чудесное письмо, но моя младшая сестра Лизанна совсем недавно вышла замуж, и я только теперь могу перевести дух. Господи, у меня было столько хлопот! Во время свадеб моих старших брата и сестры я была куда моложе, многого от меня не ожидалось, и сейчас я оказалась совершенно не готова к многочисленным обязанностям сестры невесты! Конечно, я наслаждалась каждой минутой торжества, к тому же молодой муж такой надежный и во всех отношениях безупречный, что лучше и желать нельзя. Я очень рада за сестру.
Вы спрашиваете, работаю ли я над чем-нибудь еще. Что ж, отвечу, что этим летом я решила отдохнуть. В прошлом году у меня был совершенно сумасшедший график, и мне нужен перерыв. Я собираюсь вместе с семьей насладиться «джерсийским побережьем», как это тут называют. В детстве меня привозили туда каждое лето. Я очень люблю строить песочные замки, есть мороженое и отправляться спать, чисто вымывшись после целого дня купания и чтения.
Потом начнутся съемки «Лебедя». Они будут проходить сразу в Калифорнии и Северной Каролине. Еще предполагается, что я сыграю Мэгги в фильме «Кошка на раскаленной крыше», но это случится, только когда эта пьеса сойдет с брод-вейской сцены. Пока что она хит сезона, и кто знает, как долго еще продержится такое положение вещей? «Эм Джи Эм» по-прежнему присылает мне сценарии, а я по-прежнему вежливо отказываюсь, но знаю, что должна быть осторожной, чтобы на студии не рассердились на меня и не приостановили опять мой контракт. К счастью, «Лебедь» – это проект самого Дора Шэри, а он король «Эм Джи Эм», так что сейчас он мною доволен. Еще Бинг Кросби хочет видеть меня в своем следующем фильме, который тоже будет сниматься на «Эм Джи Эм». Не знаю, что Вам известно о том, как работают контракты в мире кино, но по сути это подлая штука, я такого не пожелаю даже злейшему врагу.
Надеюсь, я не утомила Вас таким подробным письмом об обыденной в конечном счете реальной жизни Грейс Келли. И, разумеется, была бы рада получить в ответ рассказ о реальной жизни Его Высочества Князя Монако. На что она похожа на самом деле? И помните, для меня это исследование, ведь мне предстоит сыграть принцессу Александру.
Искренне Ваша,
Грейс
Р. $. Безусловно, я буду очень рада возможности с Вами повидаться, если Вы приедете в Соединенные Штаты. Праздничный Нью-Йорк божественен. Об этом даже поется во всех песнях.
Дорогая Грейс!
Судя по описанию, у Вас насыщенная и чудесная жизнь, и я буду счастлив, если Вы станете делиться со мной ее подробностями. Боюсь, что повседневное существование князя, вся страна которого куда меньше Манхэттена, будет иметь бледный вид по сравнению с жизнью принцессы экрана, чьи владения обширны, как земли, по которым она путешествует, чтобы создавать свои фильмы, и многочисленны, как кинотеатры, где эти фильмы показывают. Но раз Вы просите, я попытаюсь. В интересах исследования.
Большинство моих дней посвящены деловым встречам и телефонным переговорам. Порой я общаюсь с теми, кого узнали бы обычные читатели газет, вроде Рене Коти или Аристотеля Онассиса. Но в основном я встречаюсь с действительно важными людьми, чьи имена мало кто знает, но чье влияние в Европе велико, – это советники, чиновники, послы. Главная задача, которую я поставил для себя как правитель, – перенести эту прекрасную скалу из Средневековья в двадцатый век.
Кстати о старинных постройках: я начал по-новому видеть свой дворец с тех пор, как Вас там пофотографировали. (Вы читали статью в «Пари Матч»? По-моему, она неплоха.) Что, если, подновив и украсив его, в него удастся вдохнуть жизнь, в точности как это произошло от Вашего присутствия? Полагаю, однажды мне придется жить там круглый год, став настоящим князем, который правит прямо из своего дворца. Но я все откладываю этот день, ведь тогда придется признать, что я – взрослый мужчина, такой же, как мой отец.
Поздравления и наилучшие пожелания Вашей сестре. Надеюсь, ее брак будет освящен счастьем и детьми. А еще я почитал о джерсийском побережье, которое Вы упомянули, и теперь гадаю, в чем оно похоже на французские пляжи и чем от них отличается. Пожалуйста, расскажите мне о нем, чтобы я мог увидеть его Вашими глазами. О своей предстоящей поездке напишу подробнее, как только буду знать детали.
Искренне Ваш,
Ренье
Дорогой Питер Пэн,
неужели Вы и правда так боитесь повзрослеть? Я должна полагать, что правящий князь, регулярно встречающийся с президентом Франции, вынужден считать себя взрослым, но ведь бывает, короны носят порой и маленькие дети, так что это вообще не показатель. К счастью и к несчастью, я несу груз взрослой жизни с тех пор, как в семнадцать лет впервые покинула дом. Я всегда ценила свободу этого этапа своей жизни, но все-таки часто гадала, чего лишилась, не продлив детство, как сделали многие мои подруги, которые остались с родителями, играли в волонтерскую работу и никогда не жили самостоятельно, плавно переместившись из отчего дома в мужний.
Ничего себе, как я с Вами искренна! Вопросы такого рода я не поднимаю даже с самыми близкими подругами, и вот пожалуйста, мы сейчас обсуждаем их в переписке. Надеюсь, Вы не сочтете мое поведение неподобающим.
Позвольте я для поднятия настроения лучше порассуждаю об отличиях французских пляжей от нью-джерсийских. Полагаю, главное заключается в том, что на моей стороне Атлантики носят скромные купальные костюмы! А еще тут есть пиво. И хот-доги. В Нью-Джерси не увидеть ни одной обнаженной груди, ни одной бутылки охлажденного вина, ни одного багета. Какая жалость! Может, сама прихвачу что-нибудь такое, когда отправлюсь туда на следующей неделе.
Зато и у нас, и у вас есть мороженое. Благодарение за это доброму Богу.
Ваша ужасно проголодавшаяся
Грейс
Дорогая проголодавшаяся!
Пожалуйста, не переставайте писать мне о своих сокровенных чувствах. Знаю по себе, когда пишешь, избавляешься от того, что гнетет, а если есть возможность отправить всю эту писанину кому-то неравнодушному, чувствуешь себя не так одиноко – а я очень неравнодушен, Грейс. Надеюсь, Вы можете сказать то же самое и о себе.
К тому же я восхищаюсь Вашими независимостью и решимостью, хоть и ощущаю некую грусть, некое подозрение, что Вы упустили нечто ценное, чем наслаждаются другие девушки Вашего возраста, – тот беззаботный жизненный этап, когда женщина уже перестала быть ребенком, но еще не стала женой и матерью. Возможно, Вы могли бы пережить нечто подобное позднее, не в ранней юности, а, например, сейчас? Надеюсь, у моих будущих дочерей будет несколько беззаботных лет – ведь так чудесно путешествовать и знакомиться с разными сокровищами этого мира, правда? В этом возрасте человек одновременно обладает уже умом взрослого, чтобы читать об истории и природе, и восприятием ребенка, чтобы восхищаться всем этим.
Однако я понимаю, что Вы имеете в виду, когда пишете о грузе взрослой жизни, и сожалею, что он так рано лег на Ваши плечи. Мои собственные родители разошлись, когда я был еще мал, и их чувства друг к другу можно описать как ненависть, да и то только в хорошие дни. В плохие дни они были жестоки друг к другу, а мы с сестрой всегда оказывались под перекрестным огнем. Взросление ребенка происходит быстрее всего и становится особенно болезненным, когда он оказывается пешкой в игре собственных родителей. Так что есть еще одна вещь, которую я надеюсь дать своим будущим детям, – это свобода от моих неврозов. Однако закончить свое письмо на такой ноте я не могу!
Прихватили ли Вы на пляж вино и багет? Хотелось бы увидеть фотосвидетельства этого в светских колонках европейских газет. Возможно, Вы положите начало новой моде, хотя должен признать, что и холодное пиво на песчаном пляже кажется мне весьма уместным.
Жаждущий и Ваш
Ренье
Дорогой жаждущий,
оказывается, в знойный летний день пиво легче сохранить холодным. Бутылки меньше, и их проще запихать в сумку-холодильник. Может, правда в том, что французы на самом деле пьют тепловатое вино? Пишу и смеюсь над этой мыслью. А еще я люблю гамбургеры – сильнее, чем багеты, ветчину и даже сыр бри. Вчера мой отец жарил их у нас во внутреннем дворике, и я съела ДВА, причем была в мокром купальнике и с песком между пальцами ног. Нет, думаю, не стать мне в скором времени законодательницей европейских мод, слишком уж много во мне от той части света, где я родилась и выросла.
А теперь, Ваше Высочество, я должна очень серьезно с Вами поговорить. Почему это только Вашим дочерям дозволено будет наслаждаться безмятежным жизненным периодом, так красноречиво описанным в предыдущем письме? Печально думать о мальчике, который все это пропустит из-за того, что будет стоять в очереди за короной (последнее слово я использую как в буквальном, так и в переносном смысле, ведь мой собственный отец вовсе не князь, однако обременил своего сына короной, колючей, как терновый венец). И, конечно, подобные странствия и чудеса были бы противоядием той родительской жестокости, которую пришлось пережить Вам. Я восхищена тем, что Вы хотите дать своим детям настоящее детство, ничуть не похожее на Ваше.
По правде говоря, Ваши слова заставили и меня задуматься, какого детства я хочу для своих будущих детей и чем оно должно отличаться от моего.
Мне бы хотелось, чтобы они росли свободными от родительских ожиданий – или, во всяком случае, от моих собственных. Окружающий мир, конечно, всегда и во все вторгается, правда? Но, наверное, очень здорово расти, понимая, что у твоих родителей нет любимчиков и они любят тебя таким, какой ты есть. Мне кажется, ни у одного из нас не было в детстве подобной защищенности. И все же вот они мы – возможно, закалившиеся в испытаниях нашего детства. Думаю, я не променяла бы силу, которую в нем обрела, на приволье, о котором мечтала.
Скоро я вернусь в Нью-Йорк, а потом полечу в Северную Каролину. Предвкушаю знакомство с Алеком Гиннесом. Может быть, Вы видели его на сцене или на английском телевидении? Так замечательно, что его первым американским фильмом станет «Лебедь»! И жду не дождусь, когда начну работать с Агнес Мурхед и слушать ее рассказы про Орсона Уэллса! Пожалуй, мне не жаль покидать пляж и возвращаться к работе.
Искренне Ваша загорелая
Грейс
Дорогая загорелая!
Надеюсь, это письмо дойдет до Вас, где бы Вы ни были, хоть у меня и нет Вашего адреса в Северной Каролине… и, пожалуйста, расскажите мне об этом штате. Должен признать, что самая южная часть страны, где Вы живете, для меня загадки. Такое ощущение, что она куда дальше от Европы, чем на самом деле. Я видел фотографии сельскохозяйственных угодий, проток и деревьев, которые в прямом смысле сливаются с травой и ручьями, и все это производит очень чужеземное впечатление.
Алека Гиннеса я видел в нескольких английских фильмах – его Феджин в «Оливере Твисте» прекрасен, как и другой герой Диккенса, имя которого я забыл, из «Больших надежд». Каково это – работать с артистами, чьи имена так широко известны? Нервничает ли хоть когда-нибудь такая королева экрана, как Вы? Я порой волнуюсь перед самыми важными встречами, особенно если мне предстоит чего-то добиваться и придется что-то изобразить, «сыграть». «Играть» я не люблю и никогда не смогу делать то, что делаете Вы, с таким самообладанием (хотел написать «с такой грацией», но решил, что это будет дешевый каламбур)[26]26
Grace по-английски значит «грация»
[Закрыть].
Я близко к сердцу принял Ваши слова про мальчиков и девочек. В моем мире само собой разумеется, что с ними обращаются по-разному. Но Вы, конечно, правы: и те, и другие достойны детства без родительских ожиданий и тревог. И мальчикам, и девочкам нужно вырабатывать характер и исследовать мир. От невзгод никуда не деться, но лучше всего, когда родители не становятся их дополнительным источником. Мне жаль, если Ваши родители не смогли сделать для Вас этого, но, как Вы заметили, в результате Вы стали той, кто Вы есть. А Вы просто потрясающая.
Еще должен сообщить, что, отправившись на пляж во время выходных, взял с собой пиво вместо вина. Это стало откровением! Думаю, в Вашей части света, как Вы ее описываете, я буду чувствовать себя как дома. Мои планы оказаться на противоположном берегу Атлантики обретают форму, и, не исключено, через несколько недель мы встретимся в Лос-Анджелесе. Возможно ли это? Я часто думаю, как славно было бы обсуждать все эти материи в личной беседе.
С нежностью,
Ренье
Дорогой нежный Ренье!
Каких только игр со своим именем я не повидала за всю жизнь! «Грейс, мне сердце грей». «Грейс улетает в дальний рейс». Меня называют даже «Божественная Грейс», что, будучи католичкой, я считаю богохульством. А родители, помнится, говорили: «Грейс, не грезь!» Вообще, наградив меня таким именем, они преподнесли отличный подарок писакам разных таблоидов.
Ида, конечно же, я до сих пор нервничаю! Но когда я только начинала, было куда хуже. Пока снимали «Ровно в полдень», я места себе не находила; наверное, можете вообразить, каково это – никому не известная актриса в паре с великим Гэри Купером! Сейчас, впрочем, бабочки у меня в животе ведут себя гораздо спокойнее. Но даже если бы я была постоянно тревожащейся барышней, Алек и Агнес мигом привели бы меня в порядок. Эти двое просто неиссякаемый источник чудесных историй, которым, увы, не отдать должное в письме, слишком уж они многочисленны и уморительны. С нетерпением жду Вашего приезда, чтобы пересказать их лично.
Кстати о приезде. Могу сказать, что съемки «Лебедя» затянутся на целую вечность; мы уже отстаем от графика. Поэтому, пожалуйста, не сочтите меня злодейкой, если я скажу, что мне больше по душе Ваш план приехать на рождественские каникулы. Наш режиссер, Чарльз Видор, очень взыскателен и вообще педант, и, если Вы приедете, пока я буду сниматься в Калифорнии, не думаю, что у нас найдется время для спокойного и долгого общения. Но, полагаю, в декабре мне удастся устроить себе настоящий отпуск в Нью-Йорке.
С надеждой,
Ваша Грейс
Глава 24
– Ты целых полгода состоишь в переписке?! – Судя по тому, что Рита использовала одно из подхваченных у Алека английских выражений, она явно была потрясена.
– Я сама удивлена этим сильнее всех, – сказала Грейс.
В это неожиданно холодное декабрьское утро они пили горячий чай в своей квартире на Суитцер-авеню. К собственному восторгу Грейс, на ней все еще была фланелевая ночная рубашка, которую она подоткнула вокруг себя и сидела на диване, словно в теплом коконе. В углу комнаты стояла маленькая елочка, украшенная гирляндой белых огоньков и разноцветными стеклянными шарами.
– И он собирается знакомиться с твоей семьей? – переспросила Рита. Грейс только что поделилась с ней этой информацией. – Причем не когда-нибудь, а именно на Рождество? Как будто Рождество и без того не самое напряженное время в большинстве семей! Вы пригласите к ужину князя?
– Формально его пригласят к нам Остины. Я не рассказала тебе об этом? – Рита, до сих пор изумленно таращащая на нее глаза, покачала головой.
Грейс засмеялась, припоминая детали. – Значит, так, Эли и Рассел Остины – старые друзья моих родителей. Они живут по соседству, я их с детства знаю. Приятная пара, и дети у них приятные, хоть я никогда особенно с ними не сближалась. Хотя кое в чем они ведут себя довольно странно. Им всегда нужно все самое новое и самое лучшее, что только есть на свете, в то время как мои родители обычно выжидают, прежде чем что-нибудь приобрести, чтобы понять, окупятся ли вложения. И они любят вечеринки. Поэтому, когда они этим летом ездили во Францию, то вбили себе в головы обязательно посетить в Монако Гала-бал Красного Креста.
Грейс снова громко расхохоталась, припоминая рассказ Пегги. Слушая его, она представляла пухленькую Эди, даму средних лет, и любителя сигар Рассела, вынашивающих этот план на поле для гольфа в Ист-Фоллс.
– И раз уж они видели в «Пари Матч» фотографии, на которых меня сняли вместе с Ренье, то взяли и написали ему, что они хорошие друзья семьи Грейс Келли и хотят всего лишь попасть на Гала. «Можно ли им приобрести билеты?»
– Нет! – воскликнула Рита.
– Да! – взвыла от смеха Грейс. – Можешь вообразить такую самоуверенность? Но еще смешнее то, что он ответил «да». Ну, или так ответил этот отец Такер, которому Ренье доверил свою жизнь. Он даже не задал никаких вопросов! Просто сказал, что друзья Грейс – наши друзья, и вот вам два билета на самую грандиозную вечеринку в Европе. Даже я на ней не была.
– Похоже, ты сможешь там побывать, – присвистнув, сказала Рита, – стоит тебе лишь захотеть.
Грейс утерла слезы со словами:
– Может быть. Но суть не в этом. Суть в том, что Остины и его светлость князь Монако теперь лучшие друзья. А моя мать даже ради спасения собственной жизни неспособна запомнить, что речь о Монако. Она постоянно говорит «Марокко».
На этот раз засмеялась Рита:
– Похоже, Рождество выйдет скорее как в комедиях Фрэнка Капры, чем как на литографиях фирмы Карье и Айвза.
– Ох, я очень на это надеюсь. Нужно, чтобы Ренье увидел, как оно все есть на самом деле.
– Почему-у? – смущенно протянула Рита.
– Просто так, – так же смущенно ответила Грейс, касаясь плеча подбородком и хлопая ресницами.
– Грейс Патриция Келли, наверняка ты это не всерьез, – произнесла Рита, искренне скандализированная.
– Насчет чего?
– Этот рождественский ужин ведь не прелюдия… к чему-то более серьезному, нет?
Грейс пожала плечами и вопреки желанию широко улыбнулась.
– Ты же едва знаешь этого парня!
– Мне кажется, что из-за этих писем я знаю его лучше, чем когда-либо знала Джина или Олега. А еще у меня возникло ощущение, что отсутствие личных встреч дало мне шанс быть с ним честнее, чем я была с любым из мужчин в моем прошлом. Ну и… физиология не вмешалась и не испортила все, как часто случается. Странно, правда, что в письмах легче быть честной, чем когда стоишь с человеком лицом к лицу.
– Что-то скрыть в переписке тоже легче, – заметила Рита. – У вас обоих была куча времени, чтобы подать все так, как хочется.
– Знаешь, Рита, я достаточно взрослая, чтобы видеть разницу между правдой и притворством. Я ничего перед ним не изображала, и верю, что и он передо мной тоже.
– А что говорят твои родители?
– Он же князь! Ну что они могут сказать?!
Говоря по правде, хоть Маргарет Келли и не была способна даже ради спасения своей жизни выучить слово «Монако», она трепетала, переполненная планами и волнениями. А отец сказал: «Он королевских кровей, католик и никогда не был женат. Если ты не пустишь в ход все свои женские трюки, мне придется проверить, все ли у тебя в порядке с головой». Но она не собиралась делиться этим с Ритой, которая, казалось, была совершенно потрясена, узнав о таком до невозможности целомудренном романе.
Потом Рита улыбнулась и пожала плечами:
– По крайней мере, тебе не двадцать два, черти бы драли этот прекрасный возраст, как было мне, когда я встретила Сидни. Мы были младенцы. А Ренье старше тебя всего на несколько лет, не то что все остальные стариканы, с которыми ты водилась до него, – пошутила она.
– Спасибо, что нашла во всем этом хорошую сторону, – добродушно отозвалась Грейс.
Она знала, что Рита просто заботится о ней; в конце концов, подруга же видела, как тяжело ей приходилось с Олегом. Грейс точно так же старалась оберегать Риту, наблюдая, как сказались на той сперва брак, а потом и развод с Сидни. Она не знала, как отнестись к новому кавалеру подруги, Томасу Гинцбергу, разве что всем сердцем понимала стремление к роману с мужчиной, не имеющему отношения к киноиндустрии. Изо всех сил стремясь к тому, чтобы сойтись с подругой во мнениях, она сказала только:
– А еще он нравится мне по той же причине, по которой, в числе прочих, тебе нравится Том. Он не актер, не режиссер и не продюсер.
– Но Том – издатель и редактор журнала. Он целыми днями работает с творческими личностями и поэтому вроде как понимает, что к чему, ты согласна?
Кажется, Рита заметила, что брови Грейс начали разочарованно хмуриться, и быстро добавила:
– Но вообще да, я согласна. Никаких киношников нам с тобой больше не надо. – Она подняла свою чашку с чаем и провозгласила тост: – За новые приключения!
Грейс набрала в легкие побольше воздуха и подхватила:
– За новые приключения!
Очень правильные слова. Она сама не сказала бы лучше.
* * *
Съемки «Лебедя» так затянулись, что Грейс пришлось отложить уроки пения, которые она затеяла, чтобы петь дуэтом с Бингом в музыкальном ремейке «Филадельфийской истории», который в конце концов решено было назвать «Высшее общество». Ради этих уроков ей придется раньше, чем хотелось бы, мчаться в Нью-Йорк, отпраздновав Рождество в Филадельфии, но она решила пока не предупреждать об этом Ренье, чтобы темные тучи не омрачали той радости, которую они оба чувствовали в связи с его приездом. В любом случае, как знать, что их ждет? Все может пойти совсем не так, как мечтается. Грейс не собиралась ради него менять свой рабочий график. Пока еще.
Потому что в последнее время она думала – и думала, и думала – именно об этом. Ее профессия актрисы стала камнем преткновения для Олега. Как он ни гордился ею, понимая ее стремление выразить себя через творчество (потому что и сам был творческим человеком), ему все равно не нравилось, когда работа Грейс их разделяла. Олег не выносил, что она сотрудничает с другими модельерами, например с Эдит, или целует перед камерой других мужчин, или допоздна работает с людьми, которые, возможно, в прошлом были с ней связаны.
Она понимала, почему мужчин это так нервирует. Во время свадьбы Лизанны Келл даже сказал ей, что, если она не хочет до старости лет носить фамилию Келли и умереть старой девой, ей лучше отказаться от Голливуда. «Мужчины не любят, когда их жены в центре внимания, а все успешные актеры, насколько мне известно, те еще ребята».
А когда они с отцом вальсировали на танцевальной площадке, тот высказался еще откровеннее: «Ты сейчас в расцвете лет, Грейс, и мы с твоей матерью проявляли терпение, пока ты развлекалась. Не пора ли остепениться и забыть обо всей этой чепухе с актерством?»
Грейс всегда знала, что ее собственная мать, некогда преуспевавшая в качестве университетского тренера, оставила работу, чтобы стать миссис Джон Б. Келли. По-видимому, без всяких сожалений.
Ренье казался Грейс человеком, с которым она может обсудить свою карьеру. Они обсудили уже многое, и то, как он говорил о детях, всколыхнуло у нее внутри нечто первобытное. Прочтя его слова о детстве без ожиданий и тревог, она повела Оливера на прогулку в Центральный парк и там ловила себя на том, что с трудом сдерживает слезы.
И все же, несмотря на лесть Ренье насчет бескрайних владений Грейс, ей казалось, она догадывается, что он может сказать про ее карьеру. Он был мужчиной. Она знала стольких мужчин, начиная с собственного отца. И до самого последнего времени считалось, что актрисы немногим лучше шлюх – особенно в Европе. Мужчина вроде Ренье захочет в жены скорее Лизу Фермой или Фрэнсис Стивенс, чем Грейс Келли, пусть даже Грейс Келли могла идеально сыграть этих светских львиц.
А еще Ренье был первым мужчиной, чье внимание не заставляло ее нервничать, чего она совершенно не понимала. Ведь он же, ради всего святого, князь! Их роман наделал бы божие шума в семье и в прессе, чем отношения с каким угодно мужчиной, включая Кларка Гейбла (или, применительно к сегодняшним реалиям, Марлона или Монтгомери). Но у Грейс было ощущение, что они могут стать друг для друга пристанищем в этой буре.
Его письма определенно играли для нее такую роль – теплые, полные сердечных тайн, они всегда были у нее в карманах или в сумочке. Не только их присутствие служило буфером между ней и остальным миром; Ренье действительно написал совсем недавно: «Мне хочется думать, что я мог бы защитить Вас от излишнего внимания, так Вами порицаемого. Будучи князем, я обладаю некоторыми инструментами, чтобы держать на расстоянии людей, которых не хочу подпускать близко. Существует еще и чудо побега. Я был бы рад показать Вам те уединенные места, которые повидал и где имел удовольствие жить, целиком и полностью оставаясь самим собой».
Ей так этого хотелось – быть собой. И она чувствовала, что могла бы позволить себе эту роскошь с Ренье, который, похоже, в отличие от Олега понимал, как она любит родителей, хотя те, судя по всему, не всегда отвечали ей тем же и в той же степени. Понимал он и то, что было невдомек Джину, – ее стремление к уравновешенной, размеренной жизни, куда вернулась бы часть еще детской религиозности.
Князь как никто другой сопереживал ей, потому что лишь бумаге она доверила свои страхи и чаяния. В одном из писем Грейс даже призналась, что не знает точно, какая мать из нее получится, пусть даже ей и хочется иметь детей, – вот как далеко она зашла в Своих откровениях. В ответ Ренье заверил: «У Вас доброе сердце и широкая душа – а это определенно основа основ материнства». Грейс очень хотелось Верить, что он действительно понимает ее, и Хотя порой приходили сомнения, как можно что-то узнать о ней из нескольких писем и одной встречи, она гнала их прочь мыслями: «У него есть интуиция и чувствительность. Разве не этого ты всегда хотела?»
Со всеми этими беспрерывно крутящимися в голове мыслями, от которых Грейс так нервничала, что потеряла аппетит, она прибыла в Филадельфию накануне Рождества.
Форди встретил ее на железнодорожном вокзале объятиями и поцелуями в обе щеки.
– А вот и наша оскароносная девочка! – сказал он с гордостью и такой нежностью, что Грейс, не звонившая ему неделями, почувствовала себя негодницей.
– Форди, ты не должен так мне льстить, – возразила она.
– Ты заслужила это, Грейс. Ты упорно трудилась, чтобы этого добиться. Я тобой горжусь.
Она села с ним рядом в новый «линкольн».
– Как ты, Форди? Расскажи мне про жену и дочку.
Потом она слушала рассказы о его жене, которая работала в церкви, и о дочери, которая весной заканчивала колледж (тут пришлось достать ежедневник, открыть его на мае и быстро черкнуть «Форди – подарок на выпускной»).
– Она могла бы стать кем угодно, – сказал Форди о дочери, – но хочет быть учительницей тут, в Филадельфии. Хочет помогать детям, которым, как считают остальные, ничем не поможешь. – Его голос был теплым и осип от чувств. – Но сперва она решила поехать в Монтгомери и посмотреть, какую пользу можно там принести.
Живот у Грейс скрутило от волнения другого рода, и она спросила:
– Но она там в безопасности?
Всего несколько недель назад негритянка по имени Роза Панке отказалась занять сиденье в задней части автобуса, как это предписывал закон Алабамы. На недавней вечеринке в Лос-Анджелесе, где подавляющее большинство присутствующих сочувствовали миссис Панке, Грейс назвала белых южан-законодателей и так называемых законопослушных граждан расистскими свиньями, но очень волновалась бы, если бы ее ребенок отправился туда, чтобы участвовать в очередном автобусном бойкоте. Со времен дела «Браун против совета по образованию», признавшего, что раздельное обучение белых и цветных детей противоречит конституции, в южных штатах было так неспокойно, что вспышки насилия, казалось, происходили ежедневно.
– Я не мог запретить ей ехать, раз ей этого хочется, – сказал Форди. – Да у меня и желания такого не возникло. Я бы и сам поехал, если бы мог.
Грейс уловила скрытый подтекст: Форди не может позволить себе поехать. Ему приходится продолжать возить ее родителей, чтобы дать своей дочери свободу выбора.
– Ты очень храбрый, – проговорила она, с удивлением услышав, что и ее голос сел от восхищения и грусти.
И откашлялась, жалея о невозможности дать Форди то, в чем он так нуждался: определенную сумму, которая позволила бы ему уволиться и быть с дочерью. У нее хватило бы средств, но родители убили бы ее. Грейс почувствовала жгучий стыд оттого, что у нее не хватает смелости бросить ради Форди вызов родителям.
