Текст книги "Криминальная история христианства. Том 2"

Автор книги: Карлхайнц Дешнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 49 страниц)

Рост притязаний на верховенство при Дамасе

В результате всевозможных инициатив этого мужа возникла тенденция к росту значения и престижа его трона. Таким образом, римский епископ постепенно превращается в главу всех западных прелатов.

Не случайно один из современников говорит о «arrogantia Damasi (ut princeps episcopatus)» ²⁴24
  Arrogantia Damasi (ut princeps episcopatus) (лат.) – высокомерие Дамаса, главы епископата. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. Ныне же «Католический справочник церковной истории»/ «Handbuch der Kirchengeschichte» называет его «убежденным поборником постоянно растущих римских притязаний на первенство, которые благодаря ему получили новые, доселе неизвестные формулиров ки». Отчасти, он подкрепляет право на верховенство ссылкой на Мф., 16,18, на петродоктрину, придававшую Риму «исключительность», но одновременно разрабатывает для нее и новые формы выражения.

Его жажда власти поддерживается и императором Грациа ном, более чем сговорчивым юношей (кн. 1, стр. 346). Он не только отказался в пользу римских епископов от прежде полагавшегося правителю титула «Pontifex maximus», но и им перским законом от 378 г. практически беспредельно расши рил их юрисдикцию на Западе. Дамас издал первую декреталию, то есть отдавал распоряжения в приказном тоне императоров. Он утверждал, что церковь Рима основана Петром и Павлом – принцип двойного апостольства. Насколько известно, он первым из пап заговорил об «апостольском троне». Ему нравилось, когда о нем говорили, что «в силу прерогатив апостольского трона (praerogativa apostolicae sedis), он возвышается над всеми, формально равными ему по рангу (munus)». С тех пор и по сей день римский епископский трон именуется «Sedes Apostolica». Все это способствовало развитию римских руководящих замашек и подводило под них теоретическую основу. «Дамас получал привилегии от государства и вел себя как король» (Гендлер/ Haendler)⁴³.

Кстати, он баловался и стихоплетством. Он сочинил множество жалостливых эпитафий (tituli), из которых до нас дошло более полусотни – полностью, в отрывках или позднейших цитатах. Скудость собственного словаря он компенсировал за счет заимствованных у Вергилия оборотов, а затем это переносилось на благородный мрамор каллиграфом Фурием Дионисием Филокалом. Луи Дюшесн/ Louis Duchesne язвит: «Никогда еще столь скверные вирши не выходили в свет с такой помпезной расточительностью». Столь же малохудожественное, сколь и бездуховное словоизвержение Дамаса, не в последнюю очередь совершаемое ради собственной посмертной славы, посвящалось прежде всего «многочисленным мощам святых, которые он искал и находил" и, как сообщает «Vita Damasi» в «Liber Pontificalis», «восславлял в стихах»⁴⁴.

Например: «Глубоко под толщей горы таилась могила. Дамас явил ее миру». Или: «Невыносимо было Дамасу (сознавать), что некогда погребенные без почестей, продолжали страдать, и обретя вечный покой. Итак, он принялся за многотрудное дело и приказал срыть огромные толщи земли с вершины холма, усердно исследовал тайные недра земли, осушил насквозь пропитанный водой участок и открыл источник, из которого мы черпаем теперь дары святости». Или, возвращаясь к основной теме, последний образчик папской поэтической продукции: «Ведай, что здесь было прибежище святых, имена которым, если тебе угодно знать, – Петр и Павел. Этих Учеников Христа послал Восток, и мы готовы признать это. Но во имя (пролитой) ими (в Риме) крови, их, хотя и последовавших за Христом сквозь звезды и пребывающих в лоне небес и в Царстве благочестивых, Рим вправе считать своими гражданами. Так Дамас возносит Вам Хвалу, Вы, новые звезды!»⁴⁵

Пусть остается неизвестным (или записанным в небесных скрижалях), сколько же святых произвел на свет столь усердный охотник за мучениками. Так обстоят дела, когда папа-убийца становится папой-поэтом. (Вспомним еще более выспренные пассажи Пия XII в XX в.!)⁴⁶

Со времени Дамаса существует также теория о трех петровских резиденциях: Александрии, Антиохии и Риме, которая служила обоснованием их прав на патриаршество. Причем среди трех великих Thronoi (тронов) «первейшей резиденцией апостола Петра была римская Церковь». Но даже согласно папе и учителю церкви Григорию I «Великому», эти три резиденции суть «одна единая резиденция одного единственного (святого Петра), которую, согласно божественному авторитету, сегодня возглавляют три епископа». А посему александрийский и антиохийский патриархи, как преемники Петра и в силу «божественного» права, имеют полномочия руководить частью церкви – не говоря уже о некоторых исторических несообразностях, довольно обоюдоострая теория.

Каким образом Риму пришло в голову подобное? Некогда, когда Рим не был столь сильным, как того хотелось бы, таким способом он уравнивался с влиятельными восточными руководителями церкви и, в качестве главной резиденции, так сказать, князя апостолов, претендовал на большие почести. Позднее, и в этом суть, Рим пытался с помощью этой теории одолеть наиболее опасного из своих противников – константинопольского патриарха, поскольку тот, представляющий город, который не являлся резиденцией Петра, и, таким образом, не имел прав на превосходство. И в этой связи весьма кстати появляется эта теория. Как раз в эпоху Дамаса, а также при Льве I, Григории I, Николае I и Льве IX вслед за теоретическим оспариванием притязаний Константинополя на патриаршество на практике следует весьма вынужденное признание таковых⁴⁷.

Это лишь начало развития папского примата. Положение Дамаса в продолжение всего его понтификата оспаривалось даже в Риме; не он руководил церковью на Западе и за его пределами, но, без сомнения, Амвросий (кн. 1, гл. 9). Миланец влиял на императоров, если не руководил ими, при помощи изощренной в своей хитрости «духовной» стратегии, и по сей день остающейся классической, а Милан, город его епископского служения, был столицей Запада. Как в случае сенсационного триумфа над римской богиней Победы (кн. 1, стр. 362) в зале сената, так, впрочем, и во всех других случаях, успеха добивался не Дамас, а именно Амвросий, могущественный столичный прелат.

О «папской политике» пока не может быть и речи. В IV в. епископу Рима подчинялась даже не вся Италия. По всей видимости, он руководил всего лишь так называемыми субурбикарными ²⁵25
  (Расположенными) вокруг Рима. (Примеч. peg.)


[Закрыть] церквами на Юге и в Центре полуострова (граница проходила по линии от залива у города Специя до устья реки По). «Кроме того, нигде не обнаруживается каких-либо зафиксированных полномочий римского епископа» (Халлер/ Haller). Конечно, его кресло было самым уважаемым на Западе. Однако сам он находился под юрисдикцией vicarius urbis. И когда обратились с петицией о выведении римского епископа из-под юрисдикции римского префекта (в то время, как правило, язычника), пытаясь обеспечить ему вожделенную подсудность только перед императором, император Грациан отклонил ее, не утруждая себя предъявлением аргументов. Тогда, в качестве альтернативы суду императора, было предложено подчинить римлянина (духовной) юрисдикции собора. На одном из папских синодов впервые в церковной истории прозвучало ничем не подтвержденное – об этом упоминается и у Амвросия – утверждение, будто бы император Валентиниан I распорядился, чтобы священники были подсудны только священникам. Ведь о том, что «восседающий на папском кресле не подсуден никому», как учили позднее, в то время никому не было известно*⁸.

Иннокентий I – «Вершина пастырского служения» или сплошная ложь?

Папы, следующие за Дамасом и Сирицием (384-399 гг.), который ни в чем не задавал тона, никогда не играл ведущей роли и всецело находился в тени своего личного друга Амвросия, преумножили главенство Рима, его исключительное положение как «apostolica sedes», как «cathedra Petri», короче, развили мысль о римской церкви как главе единой Церкви. При этом они прибегали к помощи Библии, точнее, к тому, что их в ней устраивало, равно как и к помощи римского права.

И, не в последнюю очередь, к помощи богослужебного жаргона.

Особенно Сириций (который ввел термин «наследник» Петра – основание любой будущей папской идеологии – убеждающий, в бесспорной юридической взаимосвязи его и его коллег с апостолом) старался подогнать свои декреты под стиль и терминологию императорских указов. До него это практиковалось только синодами. Сириций выдавал свои законодательные декреталии за «издавна известную практику церковного права и поставил их на одну ступень с соборными канонами» (Войтович/ Wojtowytsch). Но как бы охотно ни играл «наследник» Петра роль верховного пастыря, как бы ни подчеркивал свое ведущее положение и правовое первенство в церкви в целом (уже в первой своей декреталии, сразу после своего посвящения в сан он пишет испанскому епископу Гимерию из Тарроко: «Мы решаем, чем всем церквам надлежит отныне руководствоваться, а от чего – отказаться…»), действительность была весьма далека от теории. «Наследник» (haeres) Петра, преемники Петра, назначение именно папы на пост наследника Петра – все это не более чем конструкция, не имевшая и не имеющая доказательств своей правомочности, а следовательно, и законной силы⁴⁹.

Иннокентий I (401 или 402-417 гг.), о котором говорилось, что у него, больше, чем у любого из его предшественников, прав называться «первым папой», целеустремленно развивал папские притязания на первенство и идею об исключительном положении римской церкви. Он задал тон на целое тысячелетие, и его воздействие сказывалось вплоть до XII в. Многое способствовало этому: конкурент из Милана, могущественный Амвросий, умер; императорская резиденция переместилась из Милана в Равенну. Сама же Западная Римская империя находилась на пороге гибели. Но важнее всего были его личные качества. Ведь он считал себя «главой и вершиной епископата». Вопреки решениям Карфагенского и Милевского синодов 416 г., он выступил с утверждением (которое осмеливался высказывать не всегда и не всем церквам), что синоды без санкции «апостольского престола» не вправе принимать окончательных решений «по делам даже отдаленнейших местностей». Этот законник хладнокровно выдает новое право за старое, новые обычаи за исконные и священные, пусть в прошлом не было тому ни примеров, ни оснований. Это был хитрый расчет, так как: «Лишь выдавая за давно существующее то, что в действительности представляло собой дерзкое новшество, он мог надеяться успешно противостоять критике современников» (Галлер/ Haller). Он действовал с небывалой самоуверенностью, правда, приноравливаясь к местным условиям: в Испании несколько смелее, чем в Галлии, где у Рима еще совсем недавно были трудности. Он добивался права на высший контроль над синодами и провозглашал «апостольский трон» высшей апелляционной инстанцией, которой должны быть представлены на рассмотрение все важные дела (causae maiores) – термин, который мог трактоваться им по собственному усмотрению. «Надгробная надпись особенно превозносит среди его добродетелей – кротость и скромность» (Грене/ Grone).⁵⁰

Первым из пап Иннокентий I постоянно и систематически пользуется «юридическим представлением о папе, как о наследнике Петра» (Ульман/ Ullmann). Он считал, что Петр и его ученики стали основателями всех церквей Запада, для чего нет ни малейших оснований. «Совершенно очевидно», – смело констатирует он в послании Децентию из Губбио, – «что по всей Италии, Галлии, Испании. Африке, Сицилии и на всех расположенных между ними островах нет иных церквей, кроме тех, которые воздвиг досточтимый апостол Петр и поставленные им епископы. Поищите в преданиях – там нет упоминаний о каком-то другом апостоле, учившем когда-либо в этих местах. А поскольку нет иных – письменных или устных – свидетельств, то всем следует придерживаться того, что свято хранимо римской Церковью, от которой, без сомнения, все ведут свое начало». Из этого папа Иннокентий делает захватывающий дух вывод: поскольку нигде не написано иного, значит, все было плодом миссионерства Петра и его учеников и, следовательно, должно находиться в подчинении римского епископа. Ирония Галлера/ Haller понятна, с большей дерзостью к argumentum е silentio – доказательству «по умолчанию» источников – пожалуй, не прибегали для подтверждения исторической истины, как бы это ни было заманчиво. А Эрих Каспар/ Erich Caspar подчеркивает, что учитель церкви Августин, на фоне которого «личность Иннокентия I исчезающе мала, был сторонником прямо противоположной версии». Ведь даже католические историки папства Зеппельт/ Seppelt и Швайгер/ Schwaiger пишут – и с точки зрения папства это является чудовищно тяжким, к тому же влекущим тяжкие последствия утверждением (или попросту ложью) – что слова папы «противоречат историческим фактам, но в них отражены идеи, которые все больше овладевали Римом». Которым, да будет нам позволено дополнить, папство обязано своим существованием! Между тем Иннокентий выводит из своих смелых допущений единственно правомочную норму: особые права (читай: привилегии) апостольского трона («referre ad sedem apostolicam») и римских обычаев (consu-etudo Romana) на почитание. Одно лишь заключение римско го епископа придает окончательную силу решению по любому важному делу (causae maiores). Так называемый трон Петра становится «fons» и «caput»* – «все реки берут начало на апостольском троне-первоисточнике и в своей чистоте изливаются на все области земли (totius mundi regiones)». Папа хладнокровно лжет, будто referre ad sedem apostolicam является старой традицией!⁵¹

Возможно, ложь и обман были у папы Иннокентия в крови. Весьма вероятно, что он был сыном своего предшественника Анастасия I, который, в свою очередь, также был отпрыском священника.

Кстати, в Риме на протяжение всего первого тысячелетия папами зачастую становились сыновья священников. Среди прочих: Бонифаций I, Феликс III (предположительно прадед папы Григория I «Великого»), Агапет I, сын епископа Теодор I, сын епископа Адриан II (его дочь и бывшую жену Стефанию убил сын многодетного епископа Арсения). Марин I ²⁶26
  В некоторых списках папских имен Марин I ошибочно назван Мартином II. (Примсч. peg.)


[Закрыть] тоже был сыном священника, как и Бонифаций VI (который, будучи пресвитером, вел столь скандальную жизнь, что папа Иоанн VIII был вынужден временно отстранить его от должности. Он правил всего две недели и был, по всей видимости, отравлен). Папа св. Сильверий (сосланный своим преемником Вигилием на один из Понцианских островов, где он и умер) был даже сыном папы Гормизды. Иоанн XI (который приказал бросить в темницу и убить собственную мать и единоутробного брата ²⁷27
  Ошибка автора. В действительности по приказу единоутробного брата Иоанна XI Альбериха II толпа римлян, ворвавшись в замок Св. Ангела, растерзала их мать Марозию. В столкновениях погиб также папа Иоанн XI. (Примеч. peg.)


[Закрыть]), согласно хро нисту Флодоарду Реймскому, «никогда не применял насилия… и занимался только божескими делами». Католики Зеппельт/ Seppelt и Швайгер/ Schwaiger не подвергают сомнению «активность и энергию его понтификата». Папа Иоанн XI был сыном папы Сергия III (убийцы двух своих предшественников, который – не умолчим и о «добром деянии»)?) – отстроил заново разрушенную землетрясением Латеранскую базилику). И то сказать, Дамас призывал клир «плодить детей для Господа»!⁵⁵

Может быть, мне стоит поведать о литургических предписаниях Иннокентия? Что в ходе святой мессы поцелуй священника, как символ божественной любви, должен даваться только после причащения? Что имена жертвующих прихожан надлежит оглашать только после соответствующей молитвы священника над приношениями? Что в субботу следует поститься в знак печали по Спасителю, покоящемуся в могиле? (Ср. кн. 1, стр. 10.) Историк папства Грене/ Grone ровно половину главы, посвященной Иннокентию, заполняет подобным бредом, разумеется, к вящей пользе читателя, который таким образом знакомится «со святым Иннокентием, искушенным в церковных обычаях и законах и проникнутым апостольским духом папой»⁵³.

Как бы то ни было, он знал свое дело. Он умел подчеркивать римское превосходство, строить из себя начальника, единоначальника, он умел подать себя неприступным, но готовым к решительным действиям господином, который не спускает глаз со своих собратьев, но не забывает и о мудрости дипломата – в отличие от своих преемников. Тон его щедро пересыпанных библейскими цитатами посланий скорее убийственно вежливый, нередко ироничный и ласково усмиряющий, нежели угрожающий. Этот тон оказал воздействие на формирование стиля духовных эпистол. «Мы верим, что тебе и так это известно», – пишет он. Или. «Кто же не знает?» Или: «Кто же еще не понял?» «Miramur»' – было его излюбленным оборотом, едва ли не стереотипной формулой для выражения порицания. «Мы удивлены, что умный человек просит нашего совета в подобных делах, которые ясны и общеизвестны». «Мы долго удивлялись, читая твое письмо». «Мы удивлены, что епископы не обратили внимания на это, так что впору подумать, что они пошли на это сознательно или не подозревая о том, что это противозаконно». Хорош комментарий Каспара/ Caspar: «В таком – то вкрадчивом, то резком – тоне, предпочитают работать истинные виртуозы власти, избегая громоподобных, угрожающих речей. Так им удается достичь того, что адресат испуганно вздрагивает, в то время как грубые средства парализуют его либо побуждают к сопротивлению. Можно представить, как субурбикарный епископат дрожал перед этим духовным повелителем»⁵⁴.

В то же время Иннокентий был исключительно гибок.

С епископами отдаленной Галлии он вел себя куда сдержаннее, а на Востоке даже этому тертому калачу вообще ничего не светило. Как бы ни хотелось ему контролировать именно константинопольскую церковь. Пусть он и был, по всей видимости, первым из пап, кто мог позволить себе иметь в тамошней резиденции собственного поверенного в делах – апокрисиария (apokriciar), как именовался тогда постоянный папский представитель при императорском дворе в Константинополе. Это была главная дипломатическая должность Рима. При Иннокентии ее, как представляется, занимал Бонифаций, позднее ставший папой. Иннокентий стал основателем папского викариата в Фессалониках, правда, по еле того, как Дамас – если допустить, что его послания подлинны – уже навел туда мосты, претендуя, в противовес Константинополю, но в полном согласии с властями Западной Римской империи, на церковное руководство Восточной Иллирией (Illyricum orientale). Он поручил в 412 г. епископу Руфу править «вместо нас» (nostra vice) всеми церковными ²⁸28
  Miramur (лат.) – мы удивлены. (Примеч. ред.)


[Закрыть] приходами иллирийской префектуры, церквами в Ахайе, Фессалии, Epirus vetus и Epirus nova ²⁸28
  Miramur (лат.) – мы удивлены. (Примеч. ред.)


[Закрыть], на Крите, в Dacia mediterranea и Dacia ripensis ²⁹29
  Epirus vetus – римская провинция в Македонии. Epirus nova – римская провинция в южной Иллирни. (Примеч. peg.)


[Закрыть] ³⁰30
  ‘Auctoritas sedis apostolicae (лат.) – авторитет апостольского трона. (Примеч. peg.)


[Закрыть], Мезии, Дардании и Превалитании. Он великодушно расширил права митрополита, а именно: «выносить решения по всем делам, рассматриваемым в вышеперечисленных областях». Но когда Иннокентий и император Гонорий в ходе дела Иоанна Златоуста направили в Константинополь свою делегацию, с нею обошлись оскорбительно: император не принял посланников и с позором отослал их восвояси. Патриархам Востока и в голову не приходило подчиняться «архиепископу» Рима, как на соборе в Халкидоне именовали даже Льва I. А константинопольский император и подавно не уступил бы какому-то римскому епископу своего права на принятие окончательных решений. Согласно имперскому праву, Иллирия как церковно, так и политически подчинялась Константинополю Поэтому христианские императоры и христианские епископы еще долгое время продолжают спорить вокруг этого яблока раздора между Римой и Византией. Это было поводом для все новых конфликтов по поводу принадлежности и неукротимых властных амбиций⁵⁵.

Евлалий против Бонифация, «Апостолитического главы»

Длившаяся много месяцев борьба за римский престол началась после смерти папы Зосимы (417-418 гг.), который впервые распространил на епископов Рима завет, данный Иисусом Петру – связывать и разрешать – а следовательно, равные с ним полномочия и право на почитание: ошеломляющая логика. Зосима утверждал, что его собственный авторитет столь велик, что никому не дано подвергать сомнению его утверждение («ut nullus de nostra possit retractare sententia»), А завершает он этот бесстыдный пассаж еще большей наглостью: якобы «отцы» признали его авторитет равным апостольскому! Несмотря на краткость своего понтификата, он еще больше укрепил вожделенный auctoritas se-dis apostohcae*, но одновременно спровоцировал и усиление сопротивления этому, прежде всего со стороны африканской церкви⁵⁶.

Уже 27 декабря, в день погребения Зосимы, архидиакон Евлалий (418-419 гг), старейший из диаконов, был провоз глашен в Латеране духовным главой Рима. Его противники утверждали, что он занял церковь еще во время траурной церемонии, забаррикадировал подходы к ней и заставил безвольного, едва живого, «находящегося при смерти епископа Остии» (Ветцер/ Вельте // Wetzer/ Welte) рукоположить себя. На следующий день большинство пресвитеров, противостоявших коллегии диаконов, и большинство народа (правда, сведения о численном соотношении сторон, как это часто случается, противоречивы) в церкви Св. Феодоры избрали верховным пастырем Рима уже очень старого пресвитера Бонифация I (418-422 гг.). Он был сыном священника Иокунда и представителем Иннокентия I при константинопольском дворе. (С тех пор апокрисиарий при императорской резиденции рассматривался как наиболее вероятный кандидат в папы.)

Нерешительный Гонорий был подавлен происходящим. Первый императорский рескрипт от 3 января 419 г. признал выборы Евлалия и предписал удаление Бонифация. Вторым императорским рескриптом от 18 января оба кандидата в епископы вызывались для разбирательства в Равенну. Положение обострялось, поскольку синод не принял решения, на которое рассчитывал Гонорий: единства не наблюдалось даже среди нейтрально настроенных прелатов. Третий рескрипт императора удалял обоих высокосвященных соискателей. Проведение пасхальных торжеств 30 марта поручалось стороннему епископу – Ахиллу из Сполето. Подобное унижение потребовало издания сразу целого ряда новых императорских указов: городскому префекту Рима, язычнику Аврелию Аницию Симмаху, племяннику своего знаменитого тезки префекта Рима, который некогда столь тщетно боролся за статую богини победы Виктории (кн. 1, стр 363), епископу Ахиллу, сенату и римскому народу. Однако партия диаконов не желала мириться с позором, с тем, что император привлек сполетинца. Они не могли допустить, чтобы епископ-чужак проводил пасхальные торжества в Риме, при всем при том, что, как свидетельствует Ириней, Пасха праздновалась в Риме даже далеко не каждый год! Возможно, диаконы, которые в то время остро соперничали с пресвитерами, просто увидели еще один благовидный предлог для того, чтобы заявить о себе. Как бы то ни было, 18 марта Евлалий возвращается в Рим, чтобы лично провести пасхальные торжества в Латеране. Вскоре после этого в Рим прибыл и епископ Ахилл из Сполето: последовали аресты, допросы, народные волнения и новые кровавые столкновения за церкви.

Император Гонорий теперь перешел на сторону Бонифация, за которого ходатайствовали влиятельные придворные круги. Принцесса Галла Плацида в многочисленных письмах агитировала за своего протеже известных католиков: Августина, Аврелия Карфагенского и Павлина Ноланского. Однако победу в борьбе обеспечил Бонифацию позднее ставший императором Флавий Констанций, который охотно улаживал внутрицерковные конфликты. Гонорий же, который первоначально выступал за Евлалия, теперь приказал изгнать его и, чтобы положить конец «погоне римских священнослужителей за должностями» (ambiciones), впервые установил государственный порядок выборов папы (на практике, правда, никогда не применявшийся): впредь, в случае избрания одновременно двух пап, ни один из них не мог занять папский престол, а всей общине на новых выборах надлежало определить епископа⁵⁷.

На самом деле, споры и разногласия при выборах епископов Рима были столь обычным явлением, что Августин начинает свое послание преемнику Бонифация Целестину I (422-433 гг.) своеобразным поздравлением: «До нас дошло, что Господь возвел тебя на трон Петра и это не вызвало какого-нибудь раскола в общине…»⁵

Антипапа Евлалий впоследствии стал епископом Непе. Бонифаций I – юрист, как и Иннокентий I – охотно опирался на папские амбиции своих предшественников. Всегда и неизменно нацеливаясь на всемирный епископат Рима, он развивал их, как водится, посредством экскурсов в Библию и историю, «исторических» примеров, «documenta». Для него важно было не то, что имело место в действительности, а напротив – все более превозносимая петронианская идея. Короче говоря, прошлое виделось папским взором и трактовалось соответственно⁵⁹.

При этом надо признать, что для Бонифация, до своего избрания долгое время бывшего экспертом Рима по Востоку, особое значение имела Иллирия. Из девяти сохранившихся от него посланий три посвящены вопросу о юрисдикции над так нызываемым папским викариатом в Фессалониках. По требованию тамошних, недовольных Римом епископов и константинопольского патриарха Аттика эдикт императора Феодосия II от 14 июля 421 г. переподчинил этот викариат константинопольской церкви, «которая обладает такими же правами, как и старый Рим». Бонифаций немедленно выразил протест и был поддержан императором Запада Гонорием, которому он с успехом пожаловался на «коварство некоторых иллирийских епископов». С соответствующими цитатами из Библии и «историческими» примерами он, подобно его предшественникам, настаивал на примате Рима, на исключительности должности Петра, на петродоктрине. стремительный взлет которой, собственно говоря, с него и начинается, и представлял монократическую идею («favor apostolicus») в самом выгодном свете. Происхождение и ведущая роль римской церкви восходят к блаженному Петру, а Рим – глава всех церквей мира… Кто восстает против этого, не будет допущен в Царство Небесное, ибо лишь «благоволение стража ворот» (gratia ianitoris) Петра может открыть его врата. Учение о неоспоримости решений и установлений Петра, представленное уже Зосимой, теперь еще более заострено надменным заявлением: «Никто не смеет поднять руку на апостолического главу (apostolico culmini), в его приговоре никто да не усомнится". Короче, церковь покоится на Петре и его преемнике; от него зависит «совокупность вещей», и лишь тот, кто послушен ему, предстанет перед Господом⁶⁰.

Проблемы в Иллирии не прекращались. Оппозиция в тамошнем епископате не унималась, но и Бонифаций действовал решительно. Он призывал своего викария к стойкому сопротивлению и неустанно приводил ему в пример героизм Петра (который на самом деле далеко не всегда отличался храбростью): «У тебя ведь есть блаженный апостол Петр, который может впереди тебя сражаться за свое право… Не беспокойся, этот рыбак не потерпит утраты прав своего престола… Он поможет (тебе)… и сокрушит нарушителей канонов и врагов церковного права». В другом послании он высказался жестко: «Вы хотите, чтобы я пришел к вам с розгой или с любовью и кротостью? Ибо, как вам известно, и то и другое во власти блаженного Петра: кроткого встречать с кротостью, а высокомерного укротить розгой. А посему почитайте его надлежащим образом». Во всяком случае, Бонифаций пытался «искоренить» некоторые недостатки. Так римлянин добивался авторитета в Иллирии, для начала обеспечив ее принадлежность к своей сфере влияния. Сражаясь с иллирийской оппозицией, он возвел претензии Рима на власть во всей Церкви «на доселе невиданную высоту» (Войтович/ Wojtowytsch)⁶¹.

На фоне убожества Запада и его все большей внутриполитической раздробленности, папство, действуя по обстоятельствам – иногда заодно с государством, иногда против него – стало важной политической силой, одним из самых могущественных и долговечных паразитов истории. «Св. Трон», – с символической опечаткой сказано в «Archivum Historiae Pontificiale», выпущенном в 1978 г. Папским университетом, – «более или менее открыто был признан квалифицированным стражем ³¹31
  «Борьбы и разногласий не избежала и римская церковь. Но они никогда не достигали такой степени страстности и кровавой дикости, как на Востоке».
  Иоганн Галлер'
  «Конфликт из-за Оригена вылился в настоящую войну между обеими столицами Востока и их могущественными патриархами – Феофилом Александрийским и Иоанном Константинопольским».
  Ян Штейнман1
  «В союзе с коптами и, насколько это было возможно, с Римом Феофил, Кирилл и Диоскор предали эллинизм в христианстве, дабы обеспечить и укрепить власть патриарха Александрии. Но это было пирровой победой… Закат эллинского христианства в Египте произошел уже в тот момент, когда Феофил под давлением коптов унизил оригеица Аммоиа, потребовав: «Еретик, прокляни Оригена». Это прозвучало как смертный приговор для всех эллинов Египта».
  Теалог Карл Шнейдер3


[Закрыть] правоверности»⁶².

Но за патриаршие троны Востока велась еще более свирепая борьба, нежели за «святой трон» Рима.