Текст книги "Xамза"

Автор книги: Камиль Яшен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 39 страниц)

Алчинбек с утра зашел за Хамзой, и они вместе отправились в Айдин-булак. И хотя поначалу Хамза отказывался, говоря, что ему никуда не хочется выходить из дома, Алчинбек все-таки вытащил школьного друга на улицу. По дороге, за привычными "философскими" разговорами, настроение Хамзы начало улучшаться.

– Ловко зазывает этот Юсуфджан народ в свой цирк, – усмехнулся Алчинбек. – Завтра будут проданы все билеты, ни одного свободного места не останется.

– Кстати сказать, – заметил Хамза, – вот вам поучительный пример того, как надо разговаривать с народом. Юсуфджан высказал свои взгляды и свое отношение к сильным мира сего.

И сделал это в очень оригинальной форме – люди слушали его с большим интересом.

– Юсуфджан – циркач, – нахмурился Алчинбек, – и поэтому никто всерьез к шуткам этого юродивого не относится. Иначе они бы ему слишком дорого обошлись.

– Юсуфджан прежде всего кизикчи – народный острослов, – возразил Хамза. – В его шутках выражена мудрость и боль народа. И он хочет быть бальзамом для этой боли.

– Как вы можете называть мудрецом человека, который участвует в лошадиных представлениях в цирке? – пожал плечами Алчинбек.

– В цирке он зарабатывает себе на хлеб, – вздохнул Хамза. – Но дело не в этом. Мне понравилась скрытая форма его иронии. Он ничего не говорил впрямую, а между тем все его поняли.

– Не хотите ли вы сказать, дорогой друг, – улыбнулся Алчинбек, – что нам тоже надо привязать мочальные бороды, если мы решим обратиться сегодня к народу с нашими идеями о необходимости просвещения? А чтобы нас все поняли – еще и залезть на лошадей?

– Нет, сегодня, после Юсуфджана, я бы, пожалуй, не стал обращаться к народу...

– Но вы же собирались когда-то использовать народные гулянья для разговора с народом о пользе грамотности.

– Вы не поняли меня, Алчинбек... Что мы видели сейчас?

Интересное зрелище, театр. Юсуфджан адресовался к чувствам людей. Не к их уму, а к сердцу. Сначала к сердцу... Мне кажется, что это самая короткая дорога к уму человека – через его чувства... Помните, он назвал себя и разбойником, и сул-ей. Одновременно в одном лице. А ведь это уже образ – театральный образ, художественный образ. Потому что он состоит из двух несоединимых, противоположных, противоречащих друг другу сторон. Но каждый живой человек состоит из противоположных сторон. Все вокруг нас наполнено противоречиями. Надо только уметь находить такие противоречия, из соединения которых рождалась бы правда...

– Вы удивляете меня, Хамзахон. Как может быть разбойником такой почтенный человек, как судья? Если бы он был разбойником, его бы давно уже посадили в тюрьму.

– Мы с вами знаем многих почтенных разбойников, – вздохнул Хамза, которые давно должны были сидеть в тюрьме. И тем не менее они находятся на свободе и пользуются всеми благами жизни. Хотите услышать их имена?

– А может быть, мы сначала съедим хороший лагман? – предложил Алчинбек. – Чем славится Айдин-булак? Своими лагманами, пловом и люля-кебабами. Сейчас найдем прохладное тенистое место, как следует закусим и продолжим нашу беседу. Во многих умных книгах мудрецы говорят о том, что нельзя вести серьезный разговор на пустой желудок: из-за голода можно сделать неправильные выводы о совершенстве нашего мира. Тогда как все его несовершенство в такую минуту состоит, может быть, в том, что ты еще не успел пообедать.

– Значит, те, у кого желудок постоянно пуст, – задумчиво проговорил Хамза, – всегда делают неправильные выводы о совершенстве нашего мира? Для них-то мир постоянно несовершенен?

– Мы идем в лагманную или нет? – спросил Алчинбек, уклоняясь от ответа.

– Идем, идем, – рассеянно ответил Хамза.

Но не успели они пройти и десяти шагов по берегу озера, как навстречу им попались сын кузнеца Буранбай Дариз и Умар Калла.

– И вы здесь! – обрадовался Хамза. – Тоже гуляете? Пошли вместе с нами, а?

Умар и Буранбай переглянулись, – видимо, у них были какието свои планы. Но Алчинбек сделал рукой широкий жест – я угощаю! – так, вероятно, нужно было понимать его, – и вся компания направилась к широко натянутому между деревьями полотняному навесу, под которым располагалась самая большая лагманная и шашлычная одновременно в Айдинбулаке.

2

Эргаш – профессиональный головорез, каких не сыскать было во всей Ферганской долине, – сидел в большой лагманной за ситцевым пологом, наслаждаясь послеобеденным отдыхом.

Лицо Эргаша было похоже на желтую тыкву, в центре которой плашмя была приклеена короткая и толстая морковка. Узкие щели глаз тараканами разбегались в разные стороны. Могучие плечи обтягивал шелковый халат.

В Коканде Эргаш официально считался торговцем – он даже держал для видимости на базаре несколько мелких лавчонок. Но все знали, что главное его дело – кинжал и небольшая шайка отпетых удальцов, готовых за деньги отправить на тот свет хоть самого пророка Магомета.

Эргаш, поджидая Кара-Каплана, ближайшего своего помощника, дремал вполглаза за своей ситцевой занавеской. И в то же время он зорко наблюдал за входом в лагманную – ему было видно все, а он не был виден никому.

Компания Алчинбека, шумно усевшаяся неподалеку и тут же начавшая громкий разговор, привлекла его внимание. Он подозвал чайханщика.

– Кто эти словоблуды? – спросил Эргаш, не оборачиваясь.

– Приказчики и рабочие с завода байваччи.

– Рабочие? Почему ты их пустил сюда?

– Они пришли с Алчинбеком, родственником Садыкджана.

Эргаш чуть отодвинул занавеску.

– Какой из них Алчинбек?

– Вон тот, с длинными усами.

– А который читает газету?

– Поэт Хамза Хаким-заде, сын лекаря.

– А остальные?

– Кузнец Буранбай и Умар, рабочий-чайрикер.

– Поэт сидит за одним столом с кузнецом и чайрикером?

О чем же они могут говорить?

– Не знаю, мой господин.

– Иди и послушай, а потом расскажешь мне.

– Хорошо, мой господин.

– Когда придет Кара-Каплан, посадишь его рядом со мной, спиной к занавеске.

– Все понял, мой господин.

Между тем Хамза, Алчинбек, Умар и Буранбай, покончив с лагманами, заказали шашлыки. Чайханщик принес восемь длинных шампуров с нанизанными на них кусками мяса и начал прибирать соседний стол.

– Вот послушайте, друзья, – опустил Хамза газету, – какие стихи напечатал сегодня наш известный поэт Абдулла Авлани:

"В Ташкенте зимой очень много грязи – баев, имеющих много денег, но мало ума, много!"

Буранбай и Умар захохотали. Уткнувшись в салфетку, засмеялся и чайханщик. "Э, как метко и верно сказано! – подумал он про себя. – Сколько таких глупых баев с толстыми кошельками, орущих на каждого встречного-поперечного, есть и у нас в Ко-канде!.. Ничего не расскажу этому красноносому бандиту ЭргаШу-Чего доброго, еще начнет придираться к молодым и веселым йигитам. Пусть живут эти поэты, если могут писать о том, что на душе у каждого человека. Да будет им благо!"

– Я очень уважаю Абдуллу Авлани, – с достоинством заговорил Алчинбек, он постоянно заботился об интересах родины и нации. Но это стихотворение мне не понравилось. Зачем мазать одной черной краской сразу всех узбекских баев? Разве они одинаковые?.. Конечно, большинство наших богачей невежественны. Но называть глупыми всех баев подряд... Возьмите Микармилбая из Андижана. Он хозяин семи заводов. Может управлять таким огромным хозяйством глупый человек? Конечно, нет... Или Садыкджан-байвачча. Про него можно сказать что угодно, у него много недостатков, о которых я сам откровенно говорю ему в лицо. Он плохо образован... Но кто же станет отрицать его большой природный ум и великий коммерческий талант?

Нет, Абдулла Авлани явно поторопился со своими умозаключениями.

– Но вы же сами только что сказали, мой друг, – вступил в разговор Хамза, – что узбекские баи в своем большинстве люди невежественные и ограниченные. Именно об этих наиболее распространенных и характерных чертах наших богатеев написал поэт. Он не имел в виду какого-то одного конкретного человека, а создал образ.

– А что вы ответите мне, когда узнаете, что Садыкджанбайвачча согласен дать деньги на организацию нескольких школ для детей бедняков? подбоченился Алчинбек.

– Когда-то вы говорили, что ваш дядя Садыкджан-байвачча абсолютно не заинтересован в этом.

– Так было раньше, а теперь все изменилось, – обвел гордым взглядом Алчинбек всю компанию. – И не буду скромничать – изменилось не без моего личного участия. Мой дядя дает сейчас деньги не тблько на школы, но и открывает в Коканде бесплатную библиотеку для простого народа. А Миркамилбай жертвует несколько тысяч рублей на типографию, которая будет печатать школьные учебники.

– Несколько тысяч рублей?! – изумленно и радостно воскликнул Хамза. Да ведь это же замечательно!

– Не правда ли, дорогой друг, что все это несколько разрушает обобщенный художественный образ ограниченного и невежественного узбекского бая, который создал Абдулла Авлани? – прищурился Алчинбек.

Хамза молчал. Он посмотрел на Буранбая и Умара. Они, как сели за дастархан, так и не промолвили до сих пор еще ни одного словечка, внимательно прислушиваясь к разговору своих просвещенных и поднаторевших в многомудрых спорах приятелей.

– Гак почему же вашему Абдулле Авлани, – продолжал Алчинбек, – не посвятить свою очередную оду в газете благородным и высоким поступкам Миркамилбая и Садыкджанабайваччи? Почему бы ему не воспеть этих щедрых людей и не пожелать им в стихотворной форме удачи в их промышленных делах, если от успеха этих дел идет прямая польза просвещению народа?

– Вы забыли о наших высших мусульманских властях, уважаемый Алчинбек, вставил наконец в разговор свое слово Умар Калла. – Такие люди, как святой Миян Кудрат или судья Камал, могут запретить открытие новых школ и библиотеки.

– Теперь уже никто и ничего не сможет запретить Садыкджану-байвачче! рубанул воздух рукой Алчинбек. – Он избран членом Государственной думы Российской империи! Разве вы не читаете газет? Или вас интересуют в них только нападки на жадных и невежественных баев, уподобленных грязи?.. Да, наши баи еще жадны и ничтожны! Да, они еще задают пышные пиры и умножают число своих жен, вместо того чтобы умножать свои капиталы! Да, эти слепые глупцы еще тратят деньги на гаремы, вместо того чтобы строить заводы!.. Но уже недалеко то время, когда лучшие наши узбекские баи поймут – деньги надо тратить на то, что приносит новые, еще большие деньги!.. И такие люди уже есть! Они догадываются – на рынки Европы теперь уже нельзя отправляться на верблюдах. Караван верблюдов берет сто тюков с хлопком, а караван вагонов на железных рельсах берет сто тысяч тюков. Верблюда может погонять неграмотный дехканин, а кто будет погонять паровоз?.. Нашей нации нужны технические знания, но как прочитать человеку книгу об устройстве машины, если он вообще не умеет читать?.. Вот о чем надо думать сейчас каждому истинному узбеку и правоверному мусульманину. А скакать на лошади с привязанной мочальной бородой умеет каждый дурак. Все эти кизикчи и наездники – разносчики суеверий и предрассудков. Они заслоняют нам солнце просвещения, они тащат нас назад, а нам нужно идти вперед, чтобы вывести народ на берега счастья и блаженства!.. И этот путь народ должен начинать в школах, где дети мусульман будут обучаться грамоте новыми, быстрыми методами, а не только по древним книгам... Вот тогда, когда современные знания станут у нас такими же привычными, как молитва и посещение мечети, только тогда мы научимся жить и сможем тягаться на мировых рынках с другими народами! Если же мы не сумеем этого сделать, мы исчезнем с лица земли, исчезнем как нация. Так уже было со многими народами, которые не смогли найти себе вовремя достойных руководителей...

– Скажите, уважаемый Алчинбек, – смущенно опустил глаза Буранбай, – а взрослые... они смогут учиться теми новыми методами, о которых вы сейчас говорили?

– Конечно! Для тех, кто не получил образования в детстве и кто трудится в течение всей недели, мы откроем воскресные школы. Для них мы напишем специальные учебники и напечатаем их в типографии Миркамилбая Муминбаева в Андижане...

Никогда еще не испытывал Хамза такой гордости за своего школьного друга, как в тот день.

"Алчинбек из богатой семьи, – думал Хамза, – но как он заботится о детях бедняков, как печется об интересах нации!

Настоящий благородный йигит! Если бы все наши образованные молодые люди так болели душой о будущем мусульманского мира!.. Действительно, в нашем обществе не на кого опереться, кроме как на богатых людей. Для просвещения народа нужны деньги, а деньги лежат в стальных сундуках баев. Значит, нужно воздействовать всеми средствами на наших богачей – писать статьи в газеты о пользе образования народа и, может быть, даже попробовать сочинить на эту тему несколько стихотворений. Но ведь я же не пишу больше стихов, не так ли? Все правильно – я не пишу больше газелей о любви. А для газеты стихи нужно написать. Нужно заставить узбекских баев следовать примеру Миркамилбая Муминбаева и Садыкджана-байваччи... Итак, Садыкджан первым дал деньги. Теперь надо уйти с завода и начать работать в школе. Выходит, мечта сбывается, а? Я буду учить детей, буду работать, работать, работать для народа! И если бы еще... Нет, нет, не нужно пока даже думать об этом. Все станет ясно в понедельник... Ах, Алчинбек, дорогой друг! Какой великолепный день провели мы сегодня вместе в Айдин-булаке! Какие прекрасные новости сообщили вы мне!.. Возможно, вы не правы в своих суждениях о Юсуфджане и Абдулле Авлани, но я все равно благодарен вам..."

Мысли Хамзы оборвались появлением в лагманной необычного человека. По широте плеч он мог сравниться только с грузчиком Умаром. Шеи у человека не было – лошадиный подбородок лежал почти на груди. Из-под расшитой бисером тюбетейки падала на лоб косая черная челка. Одет человек был в новый голубой халат-чапан, подпоясанный зеленым платком. На ногах скрипели желтые кожаные сапоги. Вообще по количеству цветовых оттенков, яркой радугой переливавшихся на нем, вновь пришедший вполне мог бы сойти за попугая. Тем более что голос у него был очень громкий и резкий.

Это и был Кара-Каплан, ближайший помощник Эргаша, которого тот дожидался за ситцевой занавеской.

– Вах! Кого я вижу! – заорал Кара-Каплан на всю лагманную, едва только взгляд его остановился на Алчинбеке. – Да не пропасть мне в расцвете йигитских лет, если это не племянник нашего великого Садыкджана-байваччи! Ха-ха-ха-ха-ха!.. – не спрашивая разрешения, он плюхнулся рядом с Алчинбеком и обнял его за плечо. – Вы, уважаемый юноша, пропали, как таньга, упавшая в песок, – продолжал Кара-Каплан, похлопывая Алчинбека по спине. – Почему вас нигде не видно? Поступили еще в одно медресе? Ха-ха-ха! Болели чумой? Хо-хо-хо!

– Почему в медресе? – нахмурился Алчинбек. – Вы же знаете, что я давно работаю в конторе у дяди.

– Значит, никак не могли оторваться от службы? Но стоит ли целиком отдавать молодые годы только чернилам и бумаге? Не лучше ли пировать с друзьями и обнимать хорошеньких женщин где-нибудь в укромном уголке, а? Ха-ха-ха! Хо-хо-хо!

Алчинбек молчал. Молчали и все остальные.

– Вах! – фыркнул Кара-Каплан, удивленно оглядываясь по сторонам. – Уж не в компанию ли глухонемых я попал? Что вы безмолвствуете, молодые люди, как в турецком застенке? Или вам всем уже отрезали языки? Давайте знакомиться... Впрочем, одного из вас я, кажется, знаю. – Он ткнул пальцем в сторону Хамзы. – Вы сын лекаря, пишущий газели, не так ли?.. Знаю, знаю, и даже читал некоторые. Очень хорошие газели, сплошное назидание. Наверное, здорово помогают нехорошим людям спасать их заблудшие души, а? И он оглушительно захохотал.

Алчинбек резко встал. За ним поднялись и другие.

– Мы уходим, – сказал Алчинбек и бросил чайханщику несколько монет.

Кара-Каплан сотрясался от смеха.

– Кто это? – шепотом спросил Хамза у Алчинбека.

– Один торговец...

– Веселый, видно, человек.

– Да уж куда веселее, – мрачно усмехнулся Алчинбек.

Они пошли к выходу.

– Эй, молодежь, куда же вы? – очухался наконец от приступа неудержимого хохота Кара-Каплан. – Не съесть ли нам чегонибудь? Эй, чайханщик!

– Для вас я уже накрыл чистый дастархан, – сломался в пояснице хозяин лагманной.

– Где?

– Вон там, около занавески...

– Хорошо, сейчас иду... Нахальная у нас пошла молодежь, не так ли? Особенно вот эти двое – Алчинбек и Хамза. Друзья, видишь ли... Вместе стихи пишут, вместе проповедуют, вместе сдохнут, наверное.

Он поднялся и перешел на место, указанное чайханщиком.

Теперь Кара-Каплан сидел рядом с Эргашем – спиной к нему.

– Ты чего раскудахтался как курица? – тихо, но зло спросил Эргаш. Чего вырядился как павлин?

– Пусть люди запоминают меня пестрым, – так же тихо, не оборачиваясь, ответил Кара-Каплан. – Когда будет нужно, ты увидишь на мне только один цвет – черный. Я сольюсь с ночью и растворюсь в ней.

Он сделался вдруг очень серьезным – все балагурство как рукой сняло.

– Видел его?

– Видел, Эргаш, видел...

– Сколько дает?

– Две тысячи... Пополам?

– Нет, Кара. Делим, как всегда, – мне две трети, тебе одну...

Что он хочет?

– Рискуем одинаково, а заработок разный? Я не согласен.

– Замолчи, грязный ишак! Или я намотаю твои кишки на свою правую руку! Ты забыл, кто спасает тебя от тюрьмы?.. Говори скорее, что он хочет?

– Обеих сразу – и жену и дочку.

– Он ведь женился недавно, зачем ему еще две новые жены?

– Когда у человека много денег, он может жениться хоть через день.

– Но всех жен добываем ему мы!

– У каждого свой товар. У него – деньги, у нас – кинжал.

– Он загребает миллионы, а нам платит копейки.

– Зато мы имеем от него постоянный заработок и никогда не сидим без работы.

– Что ты бубнишь все время одно и то же? Почему защищаешь его?

– Когда ему надоедят бабы, он позовет нас на другие дела.

Ему не обойтись без нас.

– Когда еще это будет...

– Скоро, скоро, Эргаш. Он уже играет на бирже, а там всегда надо убирать кого-нибудь покрупнее, чем мужья его будущих жен.

– Ладно, подождем... Ты взял задаток?

– Взял.

– Сколько?

– Шестьсот.

– Оставь себе двести, четыреста подсунь под занавеску...

Когда пойдем?

– В ночь на понедельник.

– Где встречаемся?

– На базаре.

– Хоп.

3

Черна кокандская ночь. Две тени бесшумно двигаются по улицам города. Подолгу стоят на перекрестках, прислушиваясь к ночным звукам и шорохам.

Углубились в узкое пространство между двумя глинобитными стенами. Это уже переулок. Теперь недалеко.

Вот и нужные ворота. Две тени – Эргаш и Кара-Каплан, это были они заматывают лица тряпками. Тихо перелезают через забор во внутренний дворик.

Перед верандой спит на кошме сторож. Эргаш крадется к нему. Удар рукояткой кинжала по голове – сторож дернулся и затих.

– Убил? – спрашивает Кара-Каплан.

– Оглушил. Заткни ему в рот кляп, свяжи руки и ноги.

Вошли в дом. Где он?.. Вот он – спит на атласных одеялах.

Немощный старик, мешок с деньгами. Что надо такому? Щелчок по носу – и готов. Но он нужен живой.

Р-раз! Один сел на ноги, другой приставил нож к горлу.

– Кто? Что? – встрепенулся со сна хозяин дома. – Кто здесь?

Увидев кинжал, словно поперхнулся.

Эргаш шепотом:

– Жить хочешь, лежи и молчи...

Старик таращил в безумном ужасе глаза.

– Кто... кто вы такие?

Эргаш чуть опустил тряпку с лица.

– Эргаш?!..

– Узнал? Да, это одно мое имя, а второе – смерть...

Кара-Каплан придвинулся к поверженному хозяину, прошептал:

– А это я... Здравствуй, Ахмад-ахун, как поживаешь? Как здоровье твоей молодой жены Зульфизар?

Из глаз старика выкатилась и побежала по щеке одинокая слеза.

– Возьмите деньги, возьмите золото, но только не трогайте ее.

– Никто не собирается ее трогать, – строго сказал Эргаш, – и золото твое нам не нужно. Мы пришли к тебе как деловые люди.

– Ведь мы же соседи по базару, – добавил Кара-Каплан и ухмыльнулся.

Ахмад-ахун с недоумением переводил взгляд с одного на другого.

– Скажи, бай, – приблизил Эргаш кинжал к горлу старику – тебе нужна твоя жизнь?

– Конечно, ему нужна его жизнь, – уверенно сказал КараКаплан.

– Кара, выйди во двор и посмотри, все ли там тихо? – приказал Эргаш. Есуш проснется кто-нибудь, свяжи и положи рядом со сторожем.

Кара-Каплан вышел из комнаты.

– Так я жду ответа, – повторил Эргаш, когда они остались вдвоем.

– Какие условия?

– Первое: наш приход к тебе навсегда останется тайной. Ты унесешь ее с собой в могилу! Хоп?

– Хоп.

– Второе: твою дочь Зубейду хочет взять в жены Садыкджан-байвачча.

– Что, что?!

– То, что ты слышал. Получишь большой калым. Согласен?

– Но у Садыкджана уже есть несколько жен! Зачем ему портить молодую девушку?

– А сколько жен есть у тебя, старый ишак? Ну, сколько?.. Но ты взял недавно еще одну! А сколько лет твоей младшей жене Зульфизар? Шестнадцать? И ты еще вздумал кого-то учить, сын змеи и шакала!!

– У Зубейды есть жених!..

– Кто такой?

– Сын Рузибая из Андижана. Я обещал его отцу...

– Зубейда знает об этом?

– Нет.

– Считай сына Рузибая уже мертвым.

– Почему Садыкджан-байвачча прислал ко мне таких сватов, как вы?

– Байвачча привык все делать наверняка, с первого раза.

Хозяин долго молчал.

– Ну, принимаешь второе условие?

– Принимаю...

– Как только из Андижана будет получено известие, что сын Рузибая отправился на небеса, в тот же день к тебе придут сватать Зубейду. Сват от Садыкджана на пороге твоего дома – это знак того, что сын Рузибая уже мертвец. Понял меня?

– Понял.

– Свадебный той через месяц после сватовства. На это время запри дочь в доме, и чтобы она не смела выходить на улицу. Понял?

– Понял.

– Если все будет хорошо, сватом от Садыкджана-байваччи придет сам святой Миян Кудрат. Это высокая честь, но не ты заслужил ее, старый ишак. Это цена красоты твоей дочери.

Ахмад-ахун проглотил слюну.

В комнате неслышно появился Кара-Каплан.

– Все тихо, – сказал он, – никто не проснулся.

– А сторож? – спросил Эргаш.

– Тоже спит глубоким сном. Ты, видно, пришиб ему мозги.

Ахмад-ахун застонал.

– Теперь третье условие, – сказал Эргаш и положил лезвие кинжала плашмя старику на горло. – Сколько тебе лет?

– Вчера исполнилось сто, – хмыкнул Кара-Каплан.

– Помолчи, Кара! Меня уже тошнит от твоих глупых шуток!

Ты что, собираешься ночевать здесь? Нам надо уходить, а ты все шутишь...

– Ему шестьдесят девять лет, – строго сказал Кара-Каплан, но, не удержавшись, добавил: – Он был пожилым верблюдом уже при моем рождении.

– Шестьдесят семь, – хрипя, уточнил хозяин дома.

– Так вот, – сказал Эргаш, – ты слишком стар для своей младшей жены Зульфизар. Тебе шестьдесят семь, а ей шестнадцать. Завтра отведешь ее к судье Камалу и дашь разводное письмо. Судья знает, что ты придешь...

– Нет, нет, нет! – захрипел Ахмад-ахун. – Я не отдам Зульфизар!

Эргаш надавил на кинжал – старик стал судорожно хватать ртом воздух.

Эргаш отпустил.

– Согласен?

– Нет! – упрямо выдавил из себя Ахмад-ахун.

– Ах, так? Значит, ты не хочешь жить?.. Кара, кольни его!

Кара-Каплан, словно только и ждал этих слов, навалился на

старика, придавил его локтем и ужалил кончиком ножа в плечо.

На белой ночной рубашке проступило красное пятно.

– О-о! – застонал хозяин дома. – Что же вы делаете, разбойники!

– Кольни еще!

– Нет, нет, не надо! Я согласен! – заплакал Ахмад-ахун.

– Какой понятливый старикашка, – удовлетворенно заметил Кара-Каплан, вытирая нож о полу халата. – Ему бы учиться в детстве в медресе – из него получился бы большой мулла.

– Кара, найди здесь где-нибудь коран...

– Коран у меня всегда под рукой... Где же он?.. Ах, вот он!

Держи.

– Целуйте, бай, святую книгу, – сунул Эргаш коран в нос Ахмад-ахуну и прижал книгу к губам старика. – Клянитесь выполнить все, что обещали...

– Клянусь, – выдохнул из-под корана Ахмад-ахун.

– Едино слово и бог един! Повтори.

– Едино слово и бог един...

– Теперь, бай, если ты нарушишь клятву, аллах покарает тебя и всю твою семью. А мы, верные слуги аллаха, поможем ему... Прощай! И не забудь, что завтра судья Камал ждет тебя.

– Да будут беспечальными все наши будущие беседы и встречи, – хихикнул Кара-Каплан.

И они исчезли, как два привидения. Только сейчас были здесь – и уже нету. Растаяли в воздухе.

Долго еще лежал неподвижно в темноте Ахмад-ахун. Слезы ручьем катились по его щекам. Все тело болело – не было сил встать. Он словно побывал в когтистых лапах какого-то огромного чудовища, измявшего все его кости.

Наконец поднявшись, медленно побрел Ахмад-ахун, держась за стену, к дверям.

Зульфизар спала в своей комнате, разметавшись на одеялах.

И крепок был девичий сон – ничто не разбудило ее, ничто не обеспокоило, не слышала она, как за стеной решалась ее судьба.

Ахмад-ахун опустился перед молодой женой на колени. Как красива она была! Какой аромат исходил от ее нежной свежести!

Как хорошо на душе, когда в твоем доме спит молодая женщина!

Старик смотрел на черные волнистые волосы, на пульсирующую голубую жилку около виска, которую он столько раз целовал, на белую грудь жены, от которой он сходил с ума, на плавные изгибы ее тела, которые он так любил гладить рукой и от которых передавалась ему волшебная сила жизни, на длинные полные молодые ноги...

Кто отнимает у него эту последнюю радость в жизни? Почему он должен отдавать самое дорогое, что осталось у него? За что прогневался аллах на несчастного Ахмад-ахуна?

Может быть, за то, что он взял в жены девушку, которая моложе его дочери?

И неожиданно к нему вернулось упрямство, которым он так славился в своих торговых делах на базаре. Гордость, сломленная кинжалом Эргаша, распрямилась в старом Ахмад-ахуне. Он словно зарядился новой энергией и силой, глядя на лежавшую перед ним молодую женщину.

Нет, он не отдаст Зульфизар! Он наймет людей, которые защитят его. Плевать на кровожадного Эргаша и его прихвостня собаку Кара-Каплана! Против кинжалов всегда найдутся другие кинжалы. Надо только хорошо заплатить. Еще не все потеряно.

Он выроет закопанный в саду котел с золотыми монетами. Деньги могут все. Он сумеет защитить свою честь.

Кого нанять? Сколько будет стоить? Сколько заплатил Садыкджан-байвачча Эргашу и Кара-Каплану за Зубейду?..

А кому хотят продать эти два шакала Зульфизар?

Его вдруг осенила догадка. Кому же еще, как не Садыкджану? Стал бы Эргаш стараться для кого-то другого! Садыкджан нанял его, чтобы получить за одни и те же деньги сразу двух женщин. И здесь решил провернуть выгодную сделку, проклятый!

Ну уж нет! Он, Ахмад-ахун, не позволит обсчитывать себя. На базаре в Коканде никогда не бывало такого случая, чтобы ктонибудь обманул Ахмад-ахуна хоть на одну таньга, хоть на один рубль.

Решено. Он отдает Зубейду, а Зульфизар не отдаст. Молодого байчика из Андижана все равно зарежут. Но его, Ахмад-ахуна, зарезать не так-то просто. Он наймет людей, он заплатит любые деньги... Конечно, у него нет миллионов, как у Садыкджанабайваччи. Но кое-что есть. Не зря всю жизнь просидел в лавке, торгуясь из-за каждой копейки, срывая голос.

Садыкджан водится с властями, с полицией – он нажил свое богатство в новые времена. На хлопке, на железной дороге. А он, Ахмад-ахун, наживал свои деньги на старом базаре. Но это не значит, что садыкджановские деньги лучше. Их просто больше.

Все мусульмане равны перед аллахом. И все деньги равны перед аллахом. Аллах видит все. Так почему же он допускает несправедливость?

– О всевышний! – зашептал Ахмад-ахун. – Защити меня,

отведи нож Эргаша от моей груди! Оставь мне Зульфизар! Пошли силу против золота Садыкджана-байваччи! Разве ты можешь позволить, великий аллах, чтобы золото было сильнее твоей воли и власти?..

А через несколько часов, днем, в понедельник, в дом Ахмадахуна пришел отец Хамзы.

Он осмотрел старшую жену хозяина Рисалат и назначил ей лекарства. Потом зашел к Ахмад-ахуну. Старик, погруженный в невеселые думы, лежал на тех же одеялах, на которых мучили его ночью Эргаш и Кара-Каплан.

Нехороший день выбрал лекарь Хаким для сватовства своего сына. Ох, нехороший!

Мрачен был бай, неприветлив. Ибн Ямин попробовал было для начала поговорить о том о сем, о состоянии больной, о ценах на рынке...

Бай злобно молчал.

Наконец решившись, заговорил Хаким-табиб о главном.

– У меня есть сын Хамза, – начал он.

Ахмад-ахун угрюмо смотрел на него.

– И у моего сына есть желание...

Бай безмолвствовал.

– ...стать вашим сыном.

– Что, что? – словно проснулся хозяин дома. – Что вы сказали?

– Мой сын Хамза хочет быть вашим сыном.

– Каким сыном? – насторожился Ахмад-ахун. – Он просит у меня в аренду лавку для торговли на базаре?

– Нет, мой сын просит вашу дочь, Зубейду. Мой сын любит вашу дочь.

Эх, не знал Хаким-табиб, простая душа, каким "лакомым куском" оказался его приход для Ахмад-ахуна после минувшей ночи, каким "бальзамом" пролились его слова на израненную, истерзанную душу хозяина дома.

– Ваш сын? – приподнялся и сел на одеялах Ахмад-ахун. – Мою дочь? Ха-ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха-ха!!

Какого угодно ответа ждал ибн Ямин, но только не этого громкого, обидного старческого хохота.

– Чему вы так смеетесь, уважаемый?

– Вы пришли сватать сына, при рождении которого не смогли пригласить даже флейтиста?

Ибн Ямин опустил глаза.

– А кто такой ваш сын? Шейх, купец, владелец табунов и овечьих отар?

– Мой сын, к вашему сведению, служит в конторе у Садыкджана-байваччи.

– В конторе у Садыкджана? Не может быть! Ха-ха-ха! Хаха-ха-ха-ха!

– Мой сын – известный поэт. Его знает весь Коканд.

– Ах, поэт! Очень хорошо. Вот с этого и надо было начинать... Значит, моя дочь – цветок должна стать женой человека, занимающегося сочинением газелей? Вы хотите, чтобы я, выдав свою дочь за вашего сына, обрек себя на вечные загробные муки?

– Ваша дочь и мой сын любят друг друга...

– Кто вам сказал, что моя дочь любит вашего сына? Она вам об этом сказала?.. Моя дочь будет любить того, кого я дам ей в мужья!

– Мне сказал об этом мой сын.

– Ваш сын молокосос! И, судя по тому, что послал вас ко мне, еще и глупец!.. Но вы-то, вы-то, взрослый человек, как вы рискнули прийти с таким безнадежным делом к порогу моего дома?

– Вы сами вызвали меня осмотреть вашу жену. Или вы уже забыли, что я лечу вашу жену?

– Ах, вот оно что! Вы хотите использовать свое табибство?

Теперь понимаю, понимаю... Вы заставляли Зубейду приходить к себе домой якобы за лекарствами, а на самом деле для того, чтобы ваш сын мог там встречаться с ней!

– Послушайте, Ахмад-ахун! Хотя вы и бай, человек известный и уважаемый, но сейчас ваш рассудок помутился от гнева.

Я не позволю вам оскорблять моего сына и меня самого. Я вам не кто-нибудь, а врач! Меня знает народ...

– А мне наплевать на тех, кто тебя знает! Ты пришел сватать мою дочь с дыркой в кармане... А знаешь ли ты, несчастный, что ее хотел взять в жены младший сын Рузибая из Андижана? Но я отказал ему, потому что всех его денег не хватит на то, чтобы оценить красоту моей дочери...