Текст книги "Xамза"
Автор книги: Камиль Яшен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 39 страниц)
Слышишь, как поют струны – это плачет мое сердце... Где ты, Зульфизар? Ведь ты же только сейчас сидела здесь... Ах, ты просто пересела на новое место".
Но это не Зульфизар! Кто это?.. Кто эта юная девушка с глазами, похожими на крылья птицы? Сломанные, перебитые крылья птицы, которыми никак не взмахнуть?
Зубейда... Это она... Тоже нашла дорогу сюда... Она любила эту мелодию, "Исповедь души", и часто просила играть ее...
Первая любовь... Первое откровение сердца... Ей были написаны первые газели. Ей были отданы первые молодые чувства...
Где это все теперь? Давно уже ничего нет... Далекий жар души обратился в прах, в пепел. Все сгорело в пламени огненных лет. Остались только вот эти слезы о незабываемом, о невозвратном... Их тоже унесет река времени, как уносит потоки дождя бушующий внизу горный поток...
"Подожди, тамбур. Тише, струны... Замолчите.
Зубейда, дорогая моя, милая моя, красавица моя!.. Вы не забыли меня, вы пришли ко мне... Спасибо вам, спасибо... Почти двадцать лет прошло с тех пор, как мы расстались с вами... И вот я снова один, нет рядом близкой души, нет рядом любимой...
Я припадаю глазами к вашим рукам, писавшим мне когда-то письма и стихи, я целую их... Я без конца повторяю сейчас эти стихи и письма. Они как бальзам, как исцеление моей больной души. Вместе с памятью о вас, вместе с вашим лицом они навсегда хранятся в амулете моего сердца...
Мне угрожают, Зубейда, на меня клевещут, меня хотят лишить жизни. Помогите мне, не дайте сбиться с моего пути, не разрешайте быть слабым! Пусть ваш амулет в моей груди придаст мне силы, пусть он ведет меня только вперед, пусть он будет светочем для меня во мраке этой ночи... Я хочу, чтобы он страдал, печалился и плакал вместе со мной, чтобы он утешал меня, чтобы он всегда приводил меня к вам, сокровищу моей памяти, если я почувствую себя одиноким...
Я устал, Зубейда. Я прошел без вас уже столько дорог, столько испытал, что ноги мои сбились в кровь и душа моя кровоточит. На одной из этих дорог я встретил Зульфизар. Она была очень похожа на вас. И она стала для меня вами, вы воплотились в ней, вы ожили в ней после вашей смерти...
Но теперь и ее отняли у меня, и я снова одинок, снова вокруг меня пусто, холодно, идет дождь, гремит гром, жалят горы молнии...
Мой дом опять превратили в пепел, мой очаг сожгли, около него никого нет, что мне делать там одному?.. Вах!.. Уж лучше мне быть рядом с вами, чем одному... Вах!.. Ведите меня за собой, я пойду... Вах!.. Я ничего не вижу, ничего не понимаю... Зовите меня к себе, Зубейда!! Я откажусь от всего в этом бренном мире, от всех приобретений и услад и предстану перед вами... Я иду к вам, Зубейда, я лечу через долины и горы..."
И снова голубая молния осветила острые, неприступные пики гор, снова грянул гром, и еще одна молния ударила где-то совсем рядом, и над его головой посыпались, покатились вниз камни, падая в реку, и переполненный горный поток бешено бился в скалистых берегах, рыча и негодуя...
"Я устал, Зубейда... Я не даю житья многим людям. Они ненавидят меня, не могут видеть меня, озлоблены против меня...
Исмаил, шейхи, Бузрук-ишан, Валихан, Назири, Шавкат... Они хотят убить меня, застрелить, повесить... Я надоел многим, даже Зульфизар, голова которой многие годы лежала на одной подушке рядом с моей, и та бросила меня... А я так любил ее, я преклонялся перед ней, потому вы, Зубейда, были Зульфизар, а Зульфизар была вами... И голова моя лежала на подушке рядом с вашей головой...
Да, Зульфизар бросила меня, предала меня... Мои враги подчинили ее себе, настроили ее против меня... Вон те, пляшущие в свете молний над горами шайтаны и дьяволы, которых направлял сам сатана... Я слышу его голос... Он гремит вокруг меня обломками скал и камней, он хрипит внизу кипящими брызгами и волнами...
Эх, Зульфизар, Зульфизар!.. Зачем же ты рассыпала хрустальные бусы нашей жизни?.. Вот они катятся вокруг меня вниз, смываемые водой с лица земли... Столько лет я был абсолютно уверен в твоей верности и преданности, но оказалось, что я делал халву из воды, нож из палки, горы из дыма..."
...Гроза, отсверкав и отгрохотав, ушла на Памир. Дождь кончился. Забрезжил слабый рассвет. Горы выходили из траура ночи. Очертания их становились все отчетливее и яснее.
Хамза спустился со скалы. Мокрая земля дымилась испарениями. Он шел к своему дому как в тумане. Ноги были тяжелыми после бессонной ночи, в глазах рябило. Пряные ароматы цветов и трав кружили голову.
Он открыл калитку и остановился пораженный. Около веранды стояла... Аксинья с маленьким Гиясом на руках.
Аксинья опустила сына на землю. Гияс медленно пошел на слабых еще ножках к отцу. Хамза наклонился, поднял сына на руки. "Сынок, цветочек мой, – шептал Хамза, вдыхая детские ароматы ребенка, – родной ты мой человечек..."
Он тревожно посмотрел на Аксинью – она, загадочно улыбаясь, медленно шла вокруг дома. Остановилась, поджидая его...
Он двинулся за ней, держа на руках Гияса.
Аксинья возвращалась в горы. Она была уже далеко впереди и все останавливалась, все звала, все манила за собой рукой.
Гияса на руках уже не было.
Хамза поднял голову. Светало все сильнее. В горах, на скале, около которой он провел ночь, стояла Зубейда. Аксинья поднималась к ней.
Они стояли рядом – молодые, веселые, красивые. Улыбались...
Ветер ласкал длинные волосы Зубейды, они поднимались за ее спиной как два больших черных крыла.
А золотая голова Аксиньи была украшена венком синих полевых цветов.
Сзади к ним подошел Степан Соколов, обнял за плечи. И все трое засмеялись.
Над горами взошло солнце.
...Хамза очнулся, тряхнул головой.
Он сидел в своей одинокой комнате на холодной кровати. – Остаюсь, громко сказал Хамза и ударил себя кулаком по колену. – Никуда не поеду!
3
На центральной площади Шахимардана собрался народ.
Ждали открытия памятника Ленину.
Справа от памятника, закутанного белым полотнищем, стояла деревянная трибуна, покрытая коврами. На перилах трибуны висел транспарант из красной материи, которую во время торжественных собраний постилали на стол президиума. На транспаранте большими белыми буквами было написано: "Да здравствует 8 марта – Международный женский день, свободу всем женщинам!"
Прямо перед трибуной горел большой костер, в который все время подкладывали ветки карагача.
Погода была хорошая, люди одеты празднично. На трибуну поднялись Амантай, Камбарали, Алиджан и Хамза.
– Товарищи! – подняв руку, громко крикнул Амантай. – Сегодня, в день праздника женщин, мы открываем в Шахимардане памятник Ленину!.. Этот памятник мы построили своими руками – вот этими руками!.. Для фундамента мы сами носили камни!.. Конечно, фигуру нашего вождя мы сами сделать не смогли бы, ее нам сделали рабочие в городе на заводе!.. Но скульптуру Владимира Ильича нам никто не дарил – она отлита из металла на деньги дехкан нашей артели! Мы собирали деньги по всем дворам нашей артели, и не было такого члена нашей артели, который не сделал бы взноса на памятник! Даже самые последние бедняки внесли кто сколько мог, чтобы в нашем кишлаке стоял памятник вождю мирового пролетариата! Товарищи! Сегодня в жизни нашего кишлака великий день! Исторический день!..
Затрубили карнаи и сурнаи, забил бубен. Раздались аплодисменты и крики: "Ура-а! Ура-а!.."
– Товарищи! – кричал с трибуны Амантай. – Пословица говорит: где нет хороших стариков, там нет хорошей молодежи!
У нас есть хорошие старики! Поэтому, наверное, будет правильно, если памятник Ленину откроет наш самый старый колхозник, наш Мебува-ата!
Снова раздались аплодисменты.
Столетний Мебува стоял перед трибуной, степенно поглаживая бороду. Высокий, широкоплечий, немного сутулый, он каэался неподвластным своему возрасту. Бронзовая голова его – лицо, затылок, шея, изрезанная глубокими светлыми морщинами, – была похожа на крону могучей чинары, которая целый век сражалась с ветрами, бурями и ураганами и все-таки уцелела, выстояла и, несмотря ни на что, каждый день устремляет свои ветви к солнцу.
– Иди, – толкнула Мебуву в спину жена, – тебе велели открыть памятник.
– Ну что ж, – сказал Мебува, – и пойду. Кому же еще, как не мне, открыть памятник Ленину. Мне все-таки сто лет.
Он неторопливо двинулся вперед. Проходя мимо толпы зрителей, увидел мальчика лет пяти, которого держала за руку женщина в парандже.
– А ну, внучек, пойдем со мной, – наклонился к нему старик. – Наш Ленин-ата делал революцию для таких, как ты.
Наступила тишина. Несколько мужчин, из-под халатов которых виднелись воротники стареньких, застиранных гимнастерок, приложили ладони с плотно сжатыми пальцами к тюбетейкам.
Это были бывшие красноармейцы. Они отдавали честь Ленину.
Мебува взял в свою заскорузлую руку мягкую податливую ладошку мальчика, положил в нее нож, натянул шпагат, привязанный к полотнищу на памятнике, и сказал мальчику:
– Ну-ка, сынок, отрежь эту веревку!
Мальчик перерезал шпагат, и полотнище упало вниз.
И в эту минуту к пламени костра метнулась женская фигура.
Это была Санобар.
Резким движением сорвала она с головы паранджу и чачван.
Бросила мгновенный взгляд на памятник, как бы ища у него поддержки. И швырнула паранджу в костер.
– Молодец!! – крикнул с трибуны Хамза.
– Молодец!! – присоединились к нему Амантай, Алиджан и Камбарали.
К огню приближалась Мехри. За ней гуськом шли десятка полтора девушек.
Мехри остановилась около костра. Что-то злобное закричала из-под паранджи какая-то старуха.
– Смелее! – сложил ладони около рта Амантай. – Не бойся никого! Я с тобой!
Мехри освободилась от паранджи.
– Подруги! – обернулась она к остановившимся позади нее девушкам. – Мы договорились, не забывайте...
И, глубоко вздохнув, набрав в легкие воздуха, Мехри закричала, подражая Амантаю:
– Сколько лет можно задыхаться под этими тряпками! До каких пор мы будем скрывать свои лица! Хватит! Люди хотят знать и видеть, кто мы такие! – И она так яростно бросила в костер, подняв тучу искр, свою паранджу, будто избавилась от злейшего врага. – Сгори ты, проклятая! – вошла в азарт Мехри. – Превратись в пепел!.. Чтобы больше никогда не надевать на себя этот мешок!
Что-то кричала в толпе злобная старуха, проклиная забывших бога бесстыдниц, Санобар и Мехри. Некоторые мужчины, ничего не знавшие о том, что в этот день женщины будут сжигать паранджи, и оскорбленные неслыханным поведением Мехри, вышли из толпы и двинулись к ней, возбужденно размахивая руками.
– Пошли! – быстро сбежал с трибуны Хамза.
Амантай, Алиджан и Камбарали бросились за ним.
Но возмущенных уже заталкивал обратно в толпу активист Каримджан. С ним, недовольно оглядывая его обтянутые халатом бугристые плечи, никто, конечно, связываться не собирался.
– Красавицы! – шутливо отвесил напуганным проклятиями неуемной старухи девушкам низкий поклон председатель артели Камбарали. – Что же вы стоите не шелохнувшись? Или не хотите сбросить с себя эти наряды ваших бабушек?.. А как же вы тогда будете работать у нас в артели? Как я узнаю, кто из вас что сделал? Как я буду выписывать вам трудодни, а? Ведь я могу все перепутать.
Мебува, вернувшийся к своей старухе, неодобрительно поглядывал на нее. Еще утром жена обещала ему, что не заставит его краснеть перед народом. И вот опять заупрямилась. Мебува, показывая свое недовольство, сделал нетерпеливое движение.
– Состарился, а не остепенился, – заворчала старуха. – Ну хорошо, я не буду ходить в чачване!.. Но зачем в костер добро бросать? Сгодится дома на какие-нибудь заплаты... Ишь, насупился, прямо снег из бровей идет.
Рядом с ней стоял йигит, очень похожий на Мебуву. Это был их сын. Старуха зашла ему за спину и стащила с себя паранджу.
– Иди, сынок, брось ее в огонь. Пускай уж твой отец будет совсем доволен. А то ему было мало, что он открывал сегодня памятник.
Мебува усмехнулся и удовлетворенно забрал бороду в кулак.
Сын отправился в сторону костра, старуха стыдливо закрыла лицо руками, и тут к ней подбежала Санобар, обняла ее и расцеловала.
– Вай, айи-джан! Как хорошо, что вы тоже открылись!
Эта поддержка старшего поколения прибавила решимости девушкам. Один за другим исчезали в огне их чачваны. Хамза, как только очередная паранджа летела в огонь, делал знак музыкантам, и карнаисты и сурнаисты оглушительным трубным гласом приветствовали конец каждой паранджи.
Скоро на площади не осталось ни одной женщины в парандже. Те, кто не хотели снимать чачваны, ушли. А мужчины, ревнители шариата, посрамленные при всех, стояли молча, угрюмо уставившись в землю.
Карнаи и сурнаи не умолкали теперь уже ни на секунду.
Торжественные их звуки оглашали горы, оповещая весь кишлак, всю долину о том, что в Шахимардане началась новая жизнь – без паранджей.
Взволнованный Хамза вернулся на трибуну. Он был счастлив.
Он испытывал величайшее удовлетворение. Усилия его не пропали даром. На глазах, зримо, менялся социальный облик времени.
Никакая литература – ни стихи, ни пьесы, ни песни – никогда не давала ему таких высоких творческих ощущений, какие дал сегодняшний день. Потому что это было социальное творчество – прямое революционное творчество многих людей, народа. За один только этот день не жалко было отдать несколько лет жизни.
– Дорогие матери и сестры! – сказал Хамза, радостно глядя на открытые лица женщин. – Я поздравляю вас с еще одной победой! Вы покончили с прошлым, впереди у вас новая жизнь!..
Она принесет вам много радостей!.. Идя по пути Ленина, вы обрели свободу. Слава Ленину!
Ему хлопали все.
Хамза прочитал свои стихи "Узбекским женщинам и девушкам". И снова ему аплодировала вся площадь.
Он подал сигнал, из красной чайханы к памятнику Ленину вышли пятьдесят учеников школы "Дехканин", недавно открытой Хамзой для самых маленьких жителей кишлака. В руках у каждого был красный флажок, на шее – красный галстук.
Дети выстроились перед трибуной и хором начали декламировать:
– Взошло солнце свободы! Не льются больше слезы угнетенных! Наши отцы сожгли короны и троны, народ обрел счастье!
Ленин наш отец – никого мы теперь не боимся!
А на трибуну вбежал Алиджан. Подняв руку, прося тишины, он громко начал читать стихи:
Сердца людей, измученных в борьбе,
Призвавший Ленин!
И нищих, и рабов в одно сплотивший – Ленин!
К последним схваткам нас зовущий правдой слов,
Тиранов и владык в бою разбивший – Ленин!
Пусть люди станут боевой горячею стеной,
Вздымая красный стяг – сказал народам Ленин!
Простой и ясный друг ведет к свободе нас,
К победоносному труду, к богатству жизни – Ленин!
На площади перед трибуной раздались громкие амплодисменты.
– Эти стихи написал наш Хамза! – крикнул Алиджан.
Слушатели захлопали еще громче.
А на одной из боковых улочек, круто поднимающейся вверх, невидимые с площади, стояли шейхи.
Шейхи не смотрели друг на друга. Молча, растерянно и злобно наблюдали они за торжествами на площади. Как необычно и шумно ведут себя некогда тихие, послушные и покорные им во всем шахимарданцы!
Было ясно – времена покорности и послушания прошли.
Хозяевами в кишлаке становились вон те люди, собравшиеся внизу на площади вокруг костра, в котором догорали последние остатки паранджей.
В одной из пристроек к мазару, в низком и длинном сводчатом помещении, сидели на небольшом возвышении шейх Исмаил и паломник из Гилгита. Между ними стоял низкий стол. На столе горела свеча.
Хромой дервиш только что вернулся с горной пасеки.
– Я имел встречи со всеми курбаши, – сказал он. – Нужно срочно менять план начала восстания.
– Почему? – удивился Исмаил.
– Пришла весна, – сказал Агзамхан, – но басмачи сейчас к активным действиям не готовы. Боюсь, что они не будут готовы даже к лету.
– Вы не преувеличиваете ваши опасения?
– Я бы хотел их преуменьшить, но надо смотреть правде в лицо. Надо быть реалистами. Басмачи из-за длительного бездействия потеряли боеспособность. Кроме того, их просто очень мало, вопреки сделанным в прошлом году заверениям господина Назири о том, что в течение зимы численность банд будет в десять раз увеличена... Спрашивается: куда же ушли английские фунты, которыми мы как из лейки поливали все эти годы ваше подполье?
Могу ответить на этот вопрос: они потрачены руководителями подполья на личные нужды... Нет, вы бы только посмотрели на эти пещеры, в которых живут курбаши! Они увешаны коврами, басмачи едят на золоте, пьют из серебра, в их лагерях полно баб...
Что они смогут сделать, когда спустятся в Ферганскую долину?
Их перестреляют, как куропаток, войска ОГПУ, не говоря уже о регулярных частях Красной Армии, которые просто раздавят их.
– Что вы предлагаете?
– Нужен эмоциональный взрыв. Нужно широкое народное возмущение.
– А именно?
– Придется еще раз разрушить гробницу. Или сжечь.
– Вы с ума сошли! Это же святыня!
– Гробницей придется пожертвовать. Вы, кажется, специалист по таким операциям?
– Как вас понимать?
– Ладно, не обижайтесь, шейх. Это была шутка... Когда приезжает Миян Кудрат?
– Я жду его со дня на день.
– У меня к вам один личный вопрос... В случае необходимости вы готовы бросить все и уйти в горы?
– А моя семья? А жены, дети?
– Понятно... Тогда я перехожу к самой главной части нашего разговора. В эти дни, в горах, я пересмотрел свое отношение к убийству Хамзы. Он должен быть уничтожен. Этого требуют наши оперативные интересы. Хамза – сильный лидер. Пока он здесь, мы лишены возможности поднимать восстание. Хамза может сорвать начало, то есть предотвратить религиозную вспышку... Его убьет Шадман. Вам необходимо внушить ему, что Хамза лишил чести его дочь Санобар. После этого Шадмана тоже следует убрать. А в кишлаке с помощью шейхов распространить слух, что Шадман убил Хамзу как оскорбленный отец. Этой версии должны придерживаться все, когда начнется следствие.
В таком случае вы сможете остаться здесь со своей семьей, женами и детьми. И упорно проводить одну и ту же линию – Хамза убит не на религиозной почве, а из чувства личной мести... Вас судить не будут. Вы слишком крупная фигура. А чтобы Советской власти было кого посадить на скамью подсудимых, принесете в жертву аллаху двух-трех шейхов. Обещайте им приобщение к лику святых. Пускай пострадают за исламскую веру... А когда все уляжется, начнете восстанавливать свою власть над Шахимарданом.
– Я вас понял. Мысль об убийстве из-за Санобар очень удачна и реальна. Хамза в последнее время стал заниматься с ней музыкой, они часто остаются наедине. Гиясходже удалось разжечь у жены Хамзы чувство ревности до такой степени, что она уехала из Шахимардана. Ваш замысел хотя и наполовину, но всетаки удался.
– Уехала? Это замечательно! Хамза, оставшись без женщины, начал заглядываться на молодых девушек. Тем более они теперь ходят без паранджей... Версия оскорбленного отца становится предельно убедительной.
– Когда вы хотите, чтобы я начал готовить Шадмана?
– Сегодня. Немедленно. Мы не можем терять ни одного дня, ни одного часа. Я буду присутствовать при этом. Посылайте за ним. И пускай поторопится!
Шадман-ходжа робко вошел в гробницу. Прямо за могильной плитой, грозный, как сам аллах, стоял в длинном златотканом халате и в огромной, как всегда, белой чалме на голове шейх Исмаил. За ним шеренгой расположились все остальные шейхи.
– На колени, поганый! На колени! – загремел Исмаил. – Сейчас будешь проклят на веки вечные!
– Шейх мой! – смиренно опустился на колени Шадманходжа. – В чем моя вина?!
Боевое настроение Шадмана-ходжи, возникшее тогда, когда он узнал, что шейх дважды получил с него долг, давно прошло.
– Что ты делал в доме невера Хамзы?
"Как он узнал? – в ужасе подумал Шадман. – Неужели он действительно всевидящий и всеслышащий?"
– Я пил у него чай.
– О чем вы говорили?
– О моей дочери Санобар...
– А знаешь ли ты, презренный, что безбожник Хамза опозорил твою дочь? Что полагается за это по корану?!
Шадман растерянно моргал, не зная, что ответить. В голове у него не укладывалось сказанное шейхом.
– Всевышний избрал тебя саблей мести. Ты должен отомстить за дочь!
– Я, грешный, стал для всевышнего саблей?! – разинул рот от удивления Шадман-ходжа, – Я недостоин этого!
Шейх обернулся назад:
– Оставьте нас!
Все вышли.
Исмаил смотрел на Шадмана печально и ласково.
– Сбившийся с пути истины, раб божий! Ты сам знаешь, по какой дороге надо идти. Проси убежища у святого Али, умоляй его!
Шейх, взяв Шадмана за руку, поднял его и подвел к могильному камню. Почувствовав покорность, сказал властно:
– Клади поклоны! От всей души! Умоляй святого Али помочь выйти на правильный путь!
Шадман-ходжа покорно приник глазами к подолу чапана шейха, поцеловал его руку.
– О святой Али-Шахимардан, духовный глава всех сирот и бедняков, смиренно начал Шадман-ходжа, когда шаги шейха, оставившего его одного, затихли. – Об одном тебя умоляю.
Прости прегрешения моей дочери Санобар, еще не ведающей многого. Подари ей долгую жизнь и счастье праведное. За все ее грехи накажи лучше меня. Если придется принести себя в жертву, я буду рад сделать это. Святой Али, и ты ведь был отцом, ты можешь понять боль души моей...
В могиле послышались тяжкие вздохи. Шадман-ходжа в ужасе отпрянул назад.
– О святой Али! О святой Али! – бормотал он.
– Долг и честь для мусульманина защищать исламскую веру... Тот, кто забывает об этом, проклинается на веки вечные! – раздался голос из могилы. – Шадман сын Гуляма, спроси у своей души, истинный ли мусульманин ты?!
– Всю жизнь, как и стинный праведник, я молился богу, выполняя все предписания религии, – прошептал Шадман-ходжа.
– Шадман сын Гуляма! – снова донеслось из могилы. – Знай и ведай, что ты стал тем самым праведным мусульманином, которому доверено исполнить волю всевышнего. Ты теперь меч избранных во вселенной!
Голос был слишком знакомый, слишком человеческий. Шадман-ходжа с подозрением взглянул на могильный камень.
– Не противься моей воле, – вещал голос, – только тогда в ином мире ты и дочь твоя удостоитесь райских кущ. Повелеваю тебе: вырви с корнем насаждения греховников, защити камни моей гробницы от их мерзких поползновений!..
Голос затих. Подозрения Шадмана-ходжи увеличивались.
Несколько раз протягивал он руку, чтобы приподнять край полога, закрывавшего могильный камень, но все-таки не решался сделать это.
– Хамза изнасиловал твою дочь! Нанеси ему ответный удар во славу аллаха! Убей Хамзу!..
Шадман-ходжа узнал голос шейха Исмаила. Все остальное было теперь неважно.
– Убей его ради чести своей дочери Санобар! – бубнил загробный голос. Чтобы смыть с нее грех! Ради святой правды и ради всевышнего – убей Хамзу!..
Шадман-ходжа приподнял край полога. В могильное отверстие проникал свет. Наклонившись, Шадман вгляделся и увидел внизу Исмаила. Шейх поднял голову, и глаза их встретились...
Шадман-ходжа встал. Его шатало.
С шумом распахнулась боковая дверь мазара. В гробницу торопливо вошел Исмаил. За ним ворвалась толпа шейхов. Шадмана окружили.
– Шайтан попутал тебя, ты усомнился в пророческом даре святого Али! закричал шейх. – Как ты посмел усомниться, негодный!
– Мой шейх, – заикаясь произнес Шадман-ходжа, – что же это такое?! О боже!
– Заткнись, а то прокляну твой род до седьмого колена! – гремел шейх. Стань на колени, отродье шайтанское! Готов ли ты выполнить приказ священной гробницы?
Шадман-ходжа впервые в жизни ослушался приказания Исмаила. Он не опустился на колени. Он стоял прямо.
– Шейх! Неужели все это было обманом? Ведь я же верил вам, как богу! Боже праведный, боже праведный!
Из толпы шейхов вышел человек, и Шадман узнал иностранца. Хромой дервиш был взбешен неудачей. Он понимал, что весь тщательно разработанный им вариант устранения Хамзы руками Шадмана провалился. Из-за тупости Исмаила, который сам полез в могилу, вместо того чтобы отправить туда кого-нибудь из шейхов.
И тем не менее паломник из Гилгита еще не терял надежды.
– Шадман, – спросил иностранец, – готов ли ты выполнить приказ шейхов священной гробницы? Убьешь Хамзу, когда тебе скажут, или нет? Подумай. От этого будет многое зависеть в твоей жизни.
Шадман молчал.
– Если ты согласишься, – продолжал иностранец, – получишь деньги, которые и не снились тебе. Если тебя и арестуют, мы освободим тебя. У нас хватит сил, чтобы спасти тебя... Ну, отвечай!
– Я прожил свою жизнь в бедности и никогда не покушался не то что на чужую жизнь, но даже на чужое достояние, – потухшим голосом сказал Шадман-ходжа. – Отпустите меня. Мне тут нечего делать.
– Но Хамза же изнасиловал твою дочь! – не унимался хромой дервиш.
– Я не верю этому, – спокойно ответил Шадман. – Хамза не такой человек... Вы просто не знаете его и поэтому выдумываете всякие глупости, которым не поверит даже последний дурак.
Арчибальд Лоу чуть было не выругался по-английски.
– Пока ты не поклянешься на коране, что никому не расскажешь о том, что было здесь, ты отсюда не уйдешь! – Шейх Исмаил смотрел на Шадмана тяжелым взглядом.
– Теперь уже поздно думать о коране, – раздраженно сказал хромой дервиш. – Он вообще не должен выходить отсюда...
Кара!
Из толпы шейхов вышел Кара-Каплан. (Алчинбек Назири не взял его обратно с собой в Самарканд. Он был оставлен в горах для выполнения поручений паломника из Гилгита.)
Кара-Каплан вынул нож.
– Только без крови! Без крови! – нервно заговорил Исмаил. – Здесь же священный мазар!
Кара-Каплан вопросительно посмотрел на своего нового
хозяина. Тот показал на голову. Кара понял. Рывком сдернул с себя чалму и стал скручивать ее в жгут.
Шадман-ходжа попятился. Мрачный горбун приближался к нему... Шадман растерянно оглянулся – шейхи стояли около всех выходов...
Кара-Каплан бросился к Шадману, захлестнул ему шею и стал душить.
...Кто-то вошел в гробницу. Не видя в темноте, что тут происходит, громко сказал, обращаясь к Исмаилу:
– Шейх, из Андижана на исповедь к вам прибыли мусульмане...
Его вытолкнули наружу. И тут раздался предсмертный хрип Шадмана:
– Шейх, с тебя шкуру сдерут! Запомни!.. Санобар! Прости меня, доченька! Вспоминай меня!.. Вот вы какие святые все тут?
Лгуны, подлецы!.. Будьте же прокляты, прокляты!..
Все было кончено. Паломник из Гилгита, словно опомнившись, первым стремительно вышел из гробницы к прибывшим из Андижана.
– Мусульмане, – послышался его голос с площади перед мазаром, – наш шейх, уединившись, занят молитвами. До рассвета его нельзя перебивать. Приходите завтра утром.
Исмаил был смертельно бледен. Руки его дрожали. Ничего никому не сказав, он вышел в одну из боковых дверей мазара.
4
Через степь, по дороге, ведущей в Фергану, ехали верхом три человека Хамза, Алиджан и Амантай. Они то отставали друг от друга, то соединялись вместе, то снова разъезжались в разные стороны.
– Все-таки нехорошо, что мы все трое одновременно уехали из Шахимардана, – задумчиво произнес Амантай. – Наши хлопотливые шейхи, воспользовавшись нашим отсутствием...
– Там же остались Камбарали и Каримджан, – перебил его Алиджан. Вполне заменят нас. Сколько дней мы будем на курултае, Хамза-ака?
– Дня два-три.
– Ничего за это время, я думаю, не случится, – уверенно сказал Алиджан.
– Так-то оно так, но все-таки мне что-то не по себе, – не успокаивался Амантай. – Надеюсь, вы знаете, что в эти дни к нам должен приехать Миян Кудрат.
– По-моему: это случайное совпадение, – сказал Алиджан. – Как вы считаете, Хамза-ака?
– Наверное, – односложно ответил Хамза.
Он был рассеян. Они ехали по тем местам, где проходила молодость его отца. Отсюда же был родом и его дед Халбай и даже прадед Ниязмухаммад. "Может быть, именно поэтому потянуло меня в Шахимардан, – подумал Хамза, что рядом лежала земля, по которой ходили мои предки?"
...В полдень, остановившись около невысокого холма, они спустились с дороги к ручью и напоили лошадей. И в это время из-за холма показалась величественная конная процессия.
Впереди на стройном тонконогом скакуне с белой звездочкой на лбу сухощавый старик в простом суконном чекмене. Голова его была обмотана голубой чалмой, на что имели право только потомки святого Али. Лошадь под всадником была покрыта бархатной попоной с позолотой, сбрую украшали драгоценные камни.
По обеим сторонам старика, чуть отставая, держались два телохранителя широкоплечие красавцы йигиты. А метрах в десяти сзади человек тридцать свиты – всякого рода и звания духовные лица в красочных халатах и чалмах, лошади которых тоже были богато и нарядно украшены.
– А вот и сам Миян Кудрат собственной персоной, – сказал Хамза. – Как говорится, легок на помине. Со всей своей святейшей сворой.
Амантай с тревогой следил за удаляющейся кавалькадой.
– Зачем они так вырядились? – спросил он.
– Наверное, для того, чтобы показать народу, – усмехнулся Хамза, – что милости аллаха, несмотря на Советскую власть, попрежнему неиссякаемы к преданным слугам ислама.
– Надо возвращаться, – забеспокоился Амантай. – Эти красавцы наделают нам беды в Шахимардане.
– Мы не можем, – вздохнул Хамза. – Мы делегаты курултая. Надо будет просто скорее освободиться и вернуться сразу же после съезда.
– Интересная встреча, – покачал головой Алиджан. – Мы, Советская власть, выглядим как нищие, а они отделены от государства. Но посмотришь на них и подумаешь – вот едут хозяева жизни.
– У них всегда была внушительная внешность, – сказал Хамза, – они бьют на эффект. На самом же деле власть этих людей призрачна. Перед нами проехал караван призраков.
– С волчьими зубами, – добавил Алиджан.
– Советской власти только двенадцать лет, – сказал Амантай. – А они копили свои сокровища веками.
– Ну, ладно, – начал подниматься на дорогу Хамза. – Паровоз нас ждать не будет.
Здание Кокандского городского театра было украшено плакатами. Над входом, во всю ширину портала висел лозунг: "Привет депутатам рабоче-крестьянского курултая Советов Кокандского вилайета!"
У входа толпились делегаты, встречались и приветствовали друг друга старые друзья.
– Салям алейкум, Дадабай-ака! Как у вас там дела? Все живы-здоровы? Сколько колхозов организовали?
– Ассалям алейкум, Туракул-ака, как поживаете? Говорят, что у вас самый высокий процент коллективизации?
Когда Хамза регистрировал вместе с Алиджаном и Амантаем свои мандаты, ему передали записку. В ней было написано: "Вас ждут на втором этаже за сценой, в комнате № 6".
– Идите в зал и занимайте места, – сказал Хамза. – Я тут отлучусь ненадолго, минут на десять.
Он прошел за сцену и поднялся на второй этаж. Прошел по коридору, увидел на дверях цифру "шесть", постучал.
Дверь открыл Рустам Пулатов.
На ступеньках гробницы стоял Бузрук-ишан. В одной руке он держал небольшой колокол, другой непрерывно звонил в него.
Услышав эти непривычные звуки в кишлаке, выходили на улицы люди, удивленно спрашивали друг у друга: что случилось?
