Текст книги "Xамза"
Автор книги: Камиль Яшен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 39 страниц)
– Деньги, деньги... Везде только деньги. Ничего вы не видите в жизни, ничего не хотите знать, кроме денег.
– Да, деньги! Которых ты не любишь! Потому что у тебя их нету!.. Потому что ты не умеешь их наживать!
– Что вы кричите, словно вас укусил скорпион?
– Хватит. Уходи. И не смей больше показываться мне на глаза. А сыну передай: если он посмеет причинить моему имени хоть малейший ущерб, ему несдобровать. Скажи, чтобы он перестал думать о Зубейде. Для своей же пользы. Иначе ему не сносить головы.
– Вы угрожаете?
– Да, угрожаю. И не я один.
– А кто еще?
– Мою дочь берет в жены Садыкджан-байвачча, тебе понятно? И сватом у него будет Миян Кудрат.
– Продал, продал дочь, презренный барышник!
– Убирайся! Вон из моего дома!.. Эй, кто там? Вышвырните его на улицу!
Ахмад-ахун бушевал. Пережитое ночью унижение придавало ему силы. Теперь настал его час. И хозяину дома очень хотелось, чтобы страх, испытанный им в собственном доме, передался другому, чтобы этот липкий страх, до сих пор сидевший внутри, обернулся бы в нем грозным хозяйским гневом.
Но согнувшийся однажды жалок в своей попытке выпрямиться. Жалок он сам, ничтожны его слова, беспомощен и бессилен гнев в устах уступившего гордость и честь в обмен на выгоду.
И даже на собственную жизнь.
– Грязь! Помои! – в бешенстве кричал Ахмад-ахун. – Та
биб для нищих! Иди нюхай свои порошки, собранные под хвостом у барана! Пей свои капли, настоянные на гное дохлых шакалов!
Ибн Ямин дрожал от ярости. Брезгливость и отвращение к обезумевшему старику сменились ненавистью.
– Будь ты проклят, – тихо сказал лекарь Хаким, – будь ты проклят со всеми своими деньгами...
4
Пора, давно пора познакомить читателей с человеком, имя которого уже неоднократно упоминалось в нашем повествовании, дела которого занимают далеко не последнее место в описываемых событиях, а судьба которого еще не один раз переплетется с судьбами остальных героев.
Имя этого человека, как уже, наверное, догадались наиболее проницательные читатели, Садыкджан-байвачча.
Вот он вышел из конторы своего завода и остановился около главного крыльца, поджидая коляску.
И пока он ждет ее, рассмотрим его внимательно.
В облике этого человека запоминается прежде всего некая нетерпеливая и властная любознательность. Пытливо всматривается он в каждую, возникшую перед ним фигуру, прислушивается к разговорам, он как бы готов вмешаться в любой эпизод и любое событие. По его постоянной и сосредоточенной напряженности чувствуется, что он будто стремится запомнить все происходящее вокруг, старается ничего не упустить из виду. А если что-то задерживается в его поле зрения своим несоответствием его представлениям, не задумываясь ни на секунду, может тут же все изменить по-своему.
Костюм Садыкджана-байваччи отчасти передает страсти его характера. Белый сюртук с золотыми пуговицами делает похожим на опытного, независимого, дипломированного инженера, работающего по вольному найму. Кавалерийское галифе, лаковые сапоги, серебристого цвета шелковая чалма, златотканый бухарский халат поверх сюртука – продуманное смешение стилей: деловитого, "полуколониального" и местного, традиционно восточного, в национальном духе.
И только одна деталь внешнего вида почти необъяснима:
зеленый галстук-бабочка под белым воротничком безукоризненно накрахмаленной сорочки. Эта легкомысленная "бабочка"
несколько размягчает четко сложившееся представление о натуре ее хозяина, ставит где-то рядом вопросительный знак...
Остается разглядеть лицо байваччи. Оно выразительно и даже красиво большие черные глаза, стреловидные брови, очень прямой нос. Классический профиль восточного повелителя, к ногам которого падают плоды утех и вожделений со всех райских деревьев мира.
Но резкие прорези вертикальных складок в уголках плотно сцепленных губ и крупный подбородок несколько нарушают традиционно восточный тип. Эти прорези и подбородок – человека активной, практической сметки, привыкшего ежедневно принимать выигрышные деловые решения, который не ждет, пока плоды созреют и упадут, который не подбирает их с земли, а срывает с ветки сам, который ежесекундно готов начать трясти древо рая, а если найдется оптовый покупатель на этот вид древесины, прикинуть – не выгодно ли вообще срубить все райские кущи, распилить их и доставить в хорошо упакованном виде по адресу, указанному оптовым покупателем?
...Подъехала коляска личного выезда. Садыкджан, подобрав полы бухарского халата, легко вскочил в нее. Ткнул кучера в спину. Породистый, рослый, хороших кровей вороной жеребец – любимец хозяина, оскалясь и закусив удила, фыркнул, уронил клок пены и резво взял с места.
Через двадцать минут Садыкджан-байвачча уже въезжал во двор своего дома.
Слуги, почтительно наклонив головы, стояли с двух сторон на ступенях входа – от нижней до верхней. Байвачча быстро взбежал на веранду. Резко обернувшись, подозвал старшего слугу, спросил отрывисто:
– Он здесь?
– Еще нету, хозяин...
– Когда придет, сразу веди ко мне... Все куплено?
– Как вы приказывали.
– Коньяк, вино?
– Все готово, хозяин.
Слуга, приложив правую ладонь к сердцу, сломался в пояснице.
Пройдя через анфиладу комнат, Садыкджан-байвачча вошел в свой кабинет. Сбросил халат, снял чалму. Устало опустился в кресло. Привычным движением, не глядя, достал из сейфа бутылку коньяка. Плеснул в пиалу. Выпил. Спрятал обратно.
Давно уже не соблюдал Садыкджан никаких запретов и ограничений шариата, но держать коньяк открыто, на виду у слуг, воздерживался даже в собственном кабинете. Зато курить в своем доме позволял себе в любой комнате, несмотря на то что коран в равной степени запрещал мусульманам как пить вино, так и употреблять табак.
Глубоко затянувшись английской папиросой, байвачча откинулся на спинку кресла. Он был раздражен сегодня с самого утра, хотя и старался никому не показывать этого.
Вчера в Коканд приехал Миркамилбай Муминбаев. И, как говорится, едва лишь выйдя из вагона железной дороги, андижанский миллионер уже через час встретился в своем номере в гостинице с неким человеком, который официально был владельцем всего лишь двух местных учетно-вексельных контор, а на самом деле через петербургский банк Рябушинского занимался в Туркестане крупными финансовыми операциями, пуская в оборот, по имевшимся слухам, средства нескольких членов императорской фамилии. Поговаривали также и о то, что это были не просто деньги великих князей, – главную роль, например, в махинациях с ценными бумагами играли якобы и капиталы из Европы.
Выяснить подробности встречи в гостинице Садыкджан-байвачча поручил своему близкому родственнику Алчинбеку, которого с некоторых пор за усердие приблизил к себе, а недавно тайно сделал одним из своих особо доверенных личных секретарей.
И вот что рассказал Алчинбек сегодня утром.
В прошлом году Миркамилбай депонировал в банке Рябушинского чудовищную сумму – один миллион восемьсот тысяч рублей из расчета шести процентов годовых. Вклад был сделан, естественно, не наличными, а учетом векселей. Агент Рябушинского трижды обернулся с этими суммами и на русских, и на европейских биржах, закладывая и перезакладывая андижанские векселя с помощью своих западных партнеров на счетах великих князей.
И все участники операции нажили кучу денег, а Миркамилбай получил чистыми на руки триста двадцать тысяч рублей! Как говорят русские, не ударив даже палец о палец!
А он, Садыкджан-байвачча, остался в стороне...
Еще глоток коньяка!
Сегодня вечером Миркамилбай Муминбаев будет здесь, у него. На любых условиях предложить ему деловое партнерство.
Шутка ли, триста двадцать тысяч рублей! Сколько нужно скупить, обработать и отправить в Россию хлопка, чтобы записать в книгах прихода эту сумму? Сколько товаров пропустить через магазины и лавки, чтобы взять такую разницу на элементарной купле-продаже? А тут выбросил на прилавок самый быстрый и прибыльный товар – деньги! – и оборот ускорился в несколько раз, а чистая прибыль как с неба упала.
Но чтобы торговать деньгами, нужно иметь хороших, надежных покупателей. Первому встречному-поперечному деньги, и особенно большие, предлагать нет смысла. Невыгодно. Когда продается такой товар, как деньги, и продавец и покупатель получают особую взаимную пользу друг от друга. И поэтому именно здесь, при торговле деньгами, очень важен личный контакт, объединение интересов.
Банк Рябушинского – хороший покупатель. Тем более хороший покупатель Европа. А участие и посредничество в сделках членов императорской фамилии – надежная гарантия успеха.
Подлец Миркамилбай сумел под самым носом у него, у Садыкджана, установить контакт с кокандским агентом Рябушинского.
Значит, теперь нужно идти на все – лесть, унижение, временные убытки, чтобы только войти в долю к этому проклятому Миркамилбаю и вслед за ним пробиться в Петербург, к великим князьям. А когда это произойдет, миллионера из Андижана можно будет и оттереть в сторону, а если начнет сопротивляться...
Садыкджан почувствовал, как внутри у него закипает крутая волна неуправляемого, слепого бешенства.
Так всегда бывало с ним, когда он терпел неудачу в делах или упускал реальную возможность быстро нажить хорошие деньги.
Если это состояние заставало его дома, он обычно уходил на женскую половину к одной из своих трех жен (чаще всего, конечно, к самой молодой) и в ее обществе искал утешения от своих неудачных финансовых предприятий.
Самую молодую жену звали Шахзода. У нее была очень женственная, зовущая фигура, а кожа такая нежная, что, едва прикоснувшись к ее руке, байвачча сразу же забывал обо всем на свете.
Много раз успокаивала красавица Шахзода своего темпераментного мужа, взбешенного деловыми неурядицами, много раз снимала напряжение с его души.
Но в последнее время и Шахзода перестала утолять гнев.
Несравненные ее прелести уже не заслоняли перед свирепым взором байваччи многозначные цифры доходов, уплывших в чужие карманы то ли по своему недосмотру, то ли по чьей-то чужой воле. И хотя никакого застоя в делах не было, а сумма общего капитала непрерывно возрастала, общение с молодой женой больше не облегчало того мрачного, гнетущего состояния, которое неизбежно наваливалось на него, когда упущенную выгоду нельзя было уже наверстать ничем.
И однажды, после какого-то незначительного просчета на бирже, он даже не вспомнил о Шахзоде. И тогда же, некоторое время спустя, он понял, что ему нужна новая молодая жена, которая помогала бы ему справляться со своими настроениями в случае деловых неудач.
Но в какой семье, в каком доме Коканда заботливые родители уже вырастили для него, Садыкджана, такую девушку? Самую молодую, самую красивую, а? Чтобы за нее было не жалко заплатить хорошие деньги, чтобы свадебный калым не пропал бы зря.
Озабоченного поисками новой жены дядю невольно выручил племянник... Когда-то Алчинбек (под большим секретом, разумеется) рассказывал байвачче о тайной и возвышенной любви его друга по медресе поэта Хамзы и дочери торговца со старого базара Ахмад-ахуна. Рассказ этот запомнился Садыкджану.
Может быть, потому, что, расписывая красоту дочери торговца, Алчинбек не жалел ни слов, ни красок.
Теперь, когда была нужна новая жена, байвачча вспомнил про Ахмад-ахуна. Верные люди под предлогом покупки новых платьев привели Зубейду в дом, где Садыкджан, не обнаруживая себя, увидел из соседней комнаты лицо девушки.
Но Зубейда пришла покупать платья не одна. За ней увязалась младшая жена отца – Зульфизар.
Это и заставило тогда Садыкджана принять необычное решение. Зульфизар поразила байваччу. "Мои будут обе!" – мгновенно решил он.
И, чтобы не откладывать дела в долгий ящик, на следующий же день послал человека к Эргашу, потому что не существовало в природе никакого другого способа, которым можно было бы заставить Ахмад-ахуна отдать ему, Садыкджану, и дочь и младшую жену.
А без Зульфизар байвачча уже не представлял себе своей дальнейшей жизни. Да и без Зубейды тоже. Страсть к обеим молодым женщинам, как это часто бывает с мужчинами, не привыкшими себе отказывать ни в чем, пронзила Садыкджана одновременно и насквозь.
А что могло помешать ему удовлетворить свою страсть в городе, половина которого вставала и ложилась по его повелению?
Ничто.
Ведь он не кто-нибудь, а Садыкджан-байвачча! Опора всего Кокандского вилайета. Второй человек во всей Ферганской долине после Миркамилбая Муминбаева.
– Ну? – строго спросил хозяин дома.
– Он отказал нам, мой байвачча, – печально вздохнул КараКаплан, – да перейдут ко мне все ваши болезни, недуги и огорчения.
– Что, что? – сморщившись, не понял Садыкджан. – Он отказал мне?
– Вах, отказал, да быть вам всегда здоровым и счастливым.
Хозяин дома не верил своим ушам. Кто отказал ему? Ахмадахун, ничтожный и мелкий купчишка, все деньги которого можно унести в одной тюбетейке? И кому он отказал? Человеку, который кормит половину Коканда? Нет, в это просто нельзя было поверить.
– Вы все сделали так, как я приказал?
– Все, мой байвачча, все от начала и до конца... Мы перелезли через забор, тюкнули по башке сторожа...
– Я не приказывал убивать сторожа.
– А мы и не убивали его, мы только сделали его сон более глубоким.
– Дальше. И без подробностей.
– Потом мы нашли старика, чуть кольнули его кинжалом...
– ............!
– Зачем ругаться? Ваш будущий тесть оказался очень жадным старикашкой. Он уже успел продать свою дочь в Андижан.
– Кому в Андижан?! За сколько?! – рявкнул Садыкджан, и от гнева у него потемнело в глазах. Если Миркамилбай, не приведи аллах, и здесь перебежал ему дорогу, он задушит его сегодня своими руками, изрешетит из пистолета!
– Он только собирался сделать это, – хихикнул Кара-Каплан, – но мы с Эргашем удержали его от ошибки. Я только что из Андижана...
– Где Эргаш?
– Остался на похороны сына Рузибая...
– Рузибая?
– Ага. Молодой байчик уже собирает цветочки вокруг трона всевышнего.
– Вы проливаете слишком много крови правоверных. Аллах не любит этого.
– Любовь аллаха будет стоить вам на этот раз пять тысяч.
– Три тысячи!
– Хоп, не будем торговаться. Святой Миян Кудрат может начинать накручивать чалму для сватовства.
– А Зульфизар?
– Старик дал клятву на коране. Правда, сначала мне пришлось слегка кольнуть его...
– Кара, мне надоели твои разбойничьи шутки!
– Без шуток в нашем деле нельзя – будут сниться плохие сны.
– Вот деньги. Завтра с утра пошли кого-нибудь к судье Камалу узнать насчет...
– Разводного письма?
– Да. И будь осторожен. Я не хочу, чтобы злые языки раньше времени...
– Хозяин, могу я дать вам один совет?
– Какой еще совет?
– Сын Рузибая в надежном месте. Но есть человек...
– Хамза?
– Он самый. Его язык самый длинный и злой в Коканде.
– Предлагаешь отрезать его?
– Нет, это было бы слишком сложно даже для меня.
– А Эргаш?
– Тоже не согласится.
– Правильно. Хамзу на виду у всех со своими стихами.
– Он друг вашего племянника Алчинбека. Здесь есть опасность...
– За Алчинбека не беспокойся... А Хамзу я возьму на себя.
В конце концов, он работает у меня на заводе, ест мой хлеб...
Я повышу его в должности!
– Аллах вкладывает мудрые слова в ваши уста, байвачча.
Настроение улучшилось. Спровадив Кара-Каплана, байвачча решил совершить омовение перед вечерним приемом гостей.
Он позвал старшего слугу.
– Приготовь все для омовения и молитвы.
Слуга расплылся в широкой улыбке.
– Чему ты радуешься? – нахмурился байвачча.
– Сегодня вы милостивы к аллаху. Надеюсь, он наградит вас в ответ своим великим милосердием.
– Иди и не болтай лишнего.
Слуга, не спросив разрешения, приблизился к столу, на котором стояла пустая бутылка из-под коньяка, взял ее и неслышно вышел.
...После намаза он сидел один на задней веранде дома, выходящей в густой сад, и пил кок-чай. В голове вертелась фраза, которую он должен будет сказать вечером Миркамилбаю в решающую минуту. После этой фразы у Миркамилбая не должно оставаться никаких путей к отступлению. Только деловой союз и объединение интересов на сумму три-четыре миллиона. В ценных бумагах, разумеется. Наличными Муминбаеву нельзя давать в руки ни одной живой копейки. Проглотит, но не вернет.
Интересно, какой куш на разнице смогут сорвать они вдвоем, если единовременно выбросят такие деньги на туркестанский финансовый рынок?
Конечно, рынок будет потрясен до основания. Кое-кому придется кое с чем расстаться. Вот в чем состоит главный смысл финансового объединения двух капиталов – присоединить к себе третий.
Естественно, оба они с Миркамилбаем будут в тени. За них станет действовать человек Рябушинского. А когда барыш – миллион? два? – будет поделен, тогда они откроют свое лицо.
И тогда-то уж он задаст праздничный той на весь Туркестан!
И Зубейда, как сказочный алмаз в ожерелье, украсит его дом по всем законам корана и шариата. А Зульфизар займет место Шахзоды – двухнедельный барашек всегда вкуснее годовалого.
А Шахзода?.. Ничего, ничего, найдется дело и для Шахзоды.
...Сладкий голос, напевавший ему все это, неожиданно оборвался – над решеткой перил веранды торчала чья-то незнакомая большая голова с широким морщинистым лицом, жидкой бороденкой и в старой, стираной-перестираной чалме.
– Кто такой? – быстро опустив пиалу и положив руку на карман халата, в котором всегда лежал браунинг, нахмурился хозяин дома.
– Не узнали, байвачча? Я Пулат из Гандижирована...
– А-а... Чего надо? Почему влез сюда? Кто тебя пропустил в сад?
– Э-э, байвачча, ваш отец пускал меня к себе в любое время суток. Конечно, он жил не в таком большом доме, а вы были совсем маленьким байчиком, всегда просили меня сделать вам свистульку...
– Ну хорошо, хорошо... Говори скорее, что случилось?
Почему ты решился нарушить мой отдых после молитвы?
– Я хочу отдать вам свой долг, байвачча.
– Ты мне что-то должен? Ха-ха-ха!.. Сколько же ты мне должен?
– Двести рублей.
– О-хо-хо-хо! О-ха-ха-ха! Как же тебе удалось выманить у меня такую огромную сумму? Как и когда?
– Семь лет назад я заложил у вас свою землю в Гандижироване.
– Землю? Семь лет назад? А под какой процент ты брал эти двести рублей?
– Вы разрешили мне дать вам беспроцентный вексель.
– Беспроцентный? Я?!..
– Я много лет работал на полях вашего отца, он всегда доверял мне...
– Эй, кто-нибудь!.. Пусть принесут тетрадь векселей по Гандижировану!
Все оказалось правильно – от Пулата из Гандижирована семь лет назад был принят беспроцентный закладной земельный вексель под ссуду в двести рублей сроком на три года.
– Так ты же дважды просрочил свою закладную! – в сердцах воскликнул Садыкджан, мельком взглянув на запись.
– Вы два раза давали мне отсрочку, хозяин.
– Я?!– Два раза отсрочку? Да ты в своем уме?
– Я говорю правду.
Действительно, срок закладной был продлен дважды. "Вот она, моя доброта, о которой я даже не помню, – с досадой подумал Садыкджан, доброта и глупость. Миркамилбай уводит у меня деньги из-под носа именно из-за этого моего хорошего отношения к людям. Разве позволил бы он себе продлить какойнибудь вексель, даже на пять рублей, хоть на один день? Никогда и ни за что! Поэтому он и идет впереди меня во всем – ив торговле хлопком, и в финансовых операциях, и в общем размере капитала. Он-то свои векселя пускает в оборот через банк Рябушинского, а я свои векселя продлеваю из жалости к таким вот оборванцам, как этот Пулат",
– Ты принес деньги?
– Да, принес.
– Положи вот сюда.
– Ну, что ты стоишь? Отдал долг – хвала тебе. Иди занимайся своими делами.
– Мне хотелось бы получить назад мой вексель.
– Назад твой вексель? Но у меня нет его здесь... Или ты думаешь, что все эти семь лет я хранил твою закладную у себя под подушкой?
– Я вас очень прошу, хозяин...
– Да у меня тысячи таких векселей, как твой! Не могу же я держать их все у себя в доме. Они лежат в конторе, на заводе.
– Байвачча-ака, всемогущим аллахом вас заклинаю – верните мне мою расписку за мою землю. Обращаюсь к вам как мусульманин к мусульманину...
– Еще раз говорю – здесь, в доме, нет твоего векселя... Да и зачем он теперь тебе? Я дал тебе деньги без процентов, дважды продлил закладную, хотя мог бы отобрать у тебя и три танапа твоей земли, и твой сад... Разве я поступил с тобой не так, как должен поступать мусульманин с мусульманином? Сейчас ты принес деньги, вернул свой долг. Все сделано по-человечески, мы с тобой в расчете, не так ли? Без судов, без процентов.
Пулат несколько секунд с тоской смотрел на Садыкджана, потом растерянно оглянулся назад...
И тут над решеткой перил веранды возникла еще одна мужская голова такая же большая, как и первая, в цветастой повязке вместо чалмы.
– Это что еще такое? – отбросив пиалу, сжал в кармане халата браунинг хозяин дома. – Кто такой?
– Не сердитесь, байвачча. Это мой сын Умар. Он работает у вас на заводе.
Вглядевшись во вторую голову, Садыкджан узнал ее – один из самых вредных поденщиков на разгрузочных работах. Вечно недоволен оплатой, вечно шепчется о чем-то с другими грузчиками.
– А что тебе здесь нужно?
– Я пришел вместе с отцом.
– Вот как? Неужели? – медленно закипая, со смешком заговорил байвачча. – Как это трогательно выглядит – сын с отцом запросто гуляют по чужому саду... – Он быстро поднялся на ноги. – Вам что здесь – проходной двор? Место для народных гуляний?!..
– Мы пришли за нашим векселем, – тихо сказал Умар. – Если бы вы сразу отдали его отцу, вам не пришлось бы ругаться на меня.
– Да зачем вам эта бумажка? Я же сказал – мы в расчете.
– После вашей второй отсрочки наш вексель действует еще два года.
"А он грамотный, дьявол", – подумал Садыкджан.
– Завтра я скажу в конторе, чтобы ваш вексель погасили.
– Нам бы хотелось получить его на руки, – настаивал Умар. – Напишите записку в контору, чтобы нам отдали завтра закладную.
– Ты будешь учить меня, как мне вести свои дела?
– Вы можете забыть о нас, – вздохнул Пулат, – у вас большие дела, не чета нашим.
– А ваши конторщики случайно отдадут вексель в уплату за что-нибудь, поддержал сын отца, – и тот, кто купит его, целых два года будет угрожать нам отнять нашу землю.
"Все понимает, – продолжал злиться Садыкджан, – угадал
самую суть закладного обязательства. Где только ума набрался, проклятый нищий!"
– Без моего разрешения никто не трогает земельные векселя,-строго сказал он вслух, – я сам контролирую положение ценных бумаг.
– Все ясно, – опустил голову Умар. – Значит, наш вексель настолько ценен для вас, что вы и не собирались отдавать его?
– Я же сказал, завтра погашу вашу расписку. Ты что, не веришь мне?
– Нет, не верю, – отчетливо произнес Умар и твердо взглянул в глаза Садыкджану.
– Тогда забирайте ваши деньги и убирайтесь вон!!
– Значит, несмотря на то что мы принесли вам наш долг, – прищурился Умар, – вы еще два года хотите держать нас за горло? Потому что для вас так выгоднее, потому что...
– Вон, я говорю!
– Потому что вся ваша власть над людьми держится на этих векселях! Ими торгуют в Коканде, как дынями!.. Вы опутали весь город своими ценными бумагами! Вам все должны – дехкане, ремесленники, торговцы, муллы и даже сам судья Камал... А все начинается с безобидного векселя, который, как ненасытная пасть, проглатывает людей. Ваши векселя – веревка, которой вы вяжете людей по рукам и ногам!
Умар перевел дыхание.
– Отдайте нашу расписку, хозяин! А не то...
Садыкджан, побледнев, шагнул назад, медленно вытащил из кармана браунинг.
Умар испуганно смотрел на пистолет в руке байваччи.
– Ну, договаривай... – шепотом, стараясь унять дрожь в руке, сжимавшей браунинг, выдавил из себя Садыкджан-байвачча. – Договаривай...
Глава четвертая
ЦАРИ ОДНАЖДЫ СТАНУТ НИЩИМИ
1
В тот день, когда ибн Ямин, вернувшись от Ахмад-ахуна, все рассказал сыну, Хамза заболел. Несколько дней не выходил он из своей комнаты, лежа на циновке лицом к стене.
Посыльному из заводской конторы, пришедшему узнать, почему Хамза не появляется на работе, ибн Ямин сказал, что сын серьезно болен.
На следующий день тот же посыльный принес записку от Алчинбека, в которой школьный друг беспокоился о здоровье товарища, спрашивал, можно ли чем-нибудь помочь, извинялся, что из-за отсутствия времени не смог прийти сам.
Хамза, прочитав записку, ничего не ответил Алчинбеку.
Но дружба есть дружба. Алчинбек, нисколько не обидевшись на то, что его записка осталась без ответа, пришел к Хамзе и передал ему устное приглашение дяди быть вечером у него в доме на торжественном ужине.
– Вы удивлены этим приглашением, Хамзахон? – участливо спросил Алчинбек. – Но байвачча зовет вас к себе не как своего служащего, а как известного поэта.
Конечно, Хамза не мог даже догадываться, какую роль сыграли рассказы старого друга о Зубейде в сватовстве его дяди.
– На ужине будет много интересных людей, – продолжал Алчинбек, например, ваш любимый Юсуфджан-кизикчи...
– Хорошо, я приду, – тихо сказал Хамза, – я приду и прочитаю стихи.
Ярко горят две хрустальные люстры в самой большой комнате. Многокрасочные ковры, шелковые и атласные одеяла, вышитые затейливыми восточными узорами подушки играют всеми цветами радуги. Веселье в полном разгаре. То и дело слышны громкие взрывы хохота. Слуги непрерывно подливают гостям в пиалы искусно заваренный душистый чай.
Лучшие люди Коканда собрались сегодня у Садыкджанабайваччи, цвет города – торговцы, купцы, заводчики, финансисты, мануфактурщики, окрестные баи-землевладельцы, большие и малые додхо – начальники из местной администрации.
В центре – Миркамилбай Муминбаев, грузный, дородный, в темных очках. Одного глаза у Миркамилбая нет, зато вторым и единственным он видит столько и так далеко, куда другим не заглянуть и в подзорную трубу.
Хозяин дома без устали угощает почтенного гостя.
– Отведайте вот этого мяса, бай-эфенди, прошу вас, очень вкусно...
– Да-да, очень вкусно, хай-хай, – говорит Муминбаев, не притрагиваясь к еде.
Садыкджан-байвачча наливает в две маленькие пиалушки с золотыми ободками медно-коричневый напиток.
– Коньяк? – шевельнув ноздрями, спрашивает Миркамилбай.
– Французский, только что из Парижа.
– Это большой грех для мусульманина – пить коньяк...
... – Грех, грех, – улыбаясь, соглашается байвачча.
– Да взыщет с нас всевышний со всей строгостью за эти наши маленькие заблуждения, хи-хи!
– Обязательно взыщет и примерно накажет, хе-хе... Ваше здоровье!
– Ваше здоровье! Да пойдут нам на пользу все наши грехи и заблуждения...
– Да получим мы восемь процентов годовых во всех наших новых финансовых начинаниях, бай-эфенди!
– Рахмат, спасибо. Святые слова, байвачча. Катта рахмат, большое спасибо!
Хамза сидел около дверей с Юсуфджаном-кизикчи. Этот край опекал Алчинбек.
Хамза, с самого начала сказавшись больным, не притрагивался к своей пиале. Нервы его были напряжены до предела. Он боялся, что, если выпьет хотя бы каплю вина, случится что-то непоправимое. Он сидел опустив голову, стараясь не смотреть в сторону Садыкджана, и лишь изредка отщипывал по одной виноградине от лежавшей перед ним большой золотисто-розовой грозди.
– Эй, Юсуфджан! – закричал через весь дастархан захмелевший Миркамилбай Муминбаев. – Как поживаете, как здоровье детей, домашней посуды, того-сего?
– Слава аллаху! – тут же громко и весело откликнулся кизикчи. – Это только привидения могут позволить себе несчастье иметь детей, а мы, осеняемые милосердием наших щедрых баев, живем себе припеваючи, не имея ни домашней посуды, ни потомства – ни мальчиков, ни девочек!
Общий смех подгулявших гостей покрыл ответ знаменитого острослова.
– Сегодняшняя щедрость нашего хозяина действительно не имеет границ, вступил в разговор судья Камал. – Великая честь получить приглашение к такому обильному угощению...
– А меня никто не приглашал сюда! – перебил судью Юсуфджан. – Я пришел сам. Я вообще никогда не жду никаких приглашений. А почему? А потому, что знаю – везде ждут меня!
И снова общий хохот гостей был ответом на очередную шутку кизикчи.
– Меня никто не приглашал, – продолжал Юсуфджан, – зато я пришел самый первый. А почему? А потому, что знал – здесь будет очень вкусная еда. Наш хозяин всегда славился хлебосольством, ибо аллах непрерывно осыпает его своими милостями. А почему осыпает? – спросите вы у меня. А потому, отвечу я, что если уж бог захочет кого-нибудь наградить богатством, так он.не спрашивает, кто был твой отец.
Теперь уже все смеялись, как говорится, навзрыд, до упаду.
Не было за столом человека, который не помнил бы, кем был отец Садыкджана-байваччи и сколько тысяч танапов оставил он в наследство сыну.
– У вас, Юсуфджан, очень острый язык, – сказал судья Камал, когда смех утих.
– Не язык, а ум, – коротко хохотнув, поправил судью кизнкчи. – Это большая разница.
– Тем хуже, – нахмурился Камал-кази.
– Почему хуже?
– Нажили себе, наверное, много врагов, а?
– У меня, кази-ака, против врагов есть сильное средство, – подбоченился Юсуфджан, – я все молитвы корана знаю назубок.
Кроме того, из тысячи имен господних имеется три имени – Джабар, Кабыз и Кави, которые надо написать на бумаге и зарыть в землю, чтобы всем твоим врагам по воле божьей стало худо жить на этом свете... Если же кто-то добивается твоей погибели, то нужно выбрать три имени из девяноста девяти имен господних. Вот они, эти имена, – Каххар, Музил и Джабир.
Когда вы напишете их на бумаге, надо принести землю из семи развалин: первую – с перекрестка, вторую – из развалин дома, третью – от старой мельницы, четвертую – опять из развалин дома, пятую – из развалин минарета, шестую – с того места, где ишак перевернулся, а седьмую, последнюю, – с самого высокого холма... Возьмите какую-нибудь посудину, все смешайте, тысячу раз произнесите имя своего врага, желая ему самой страшной смерти, потом закопайте посудину среди наиболее древних развалин города, и готово дело: вашего врага настигнет мучительная гибель – он умрет в корчах и судорогах.
– Слишком заумно шутите, Юсуфджан, – вздохнул судья Камал. – А ведь в коране сказано: кто в этом мире переусердствует в роли шута-масхарабоза, тот в день всемирного светопреставления станет свиньей...
– Боже праведный, как замечательно! – захлопал ладонями по собственному животу Юсуфджан. – Неужели это возможно? Неужели мы все явимся на тот свет в еще более интересном виде, чем живем на этом свете?
И снова, хватаясь за бока, громко смеялись гости, снова вытирали веселые слезы даже самые угрюмые и неулыбчивые.
Хамза, давно знавший Юсуфджана-кизикчи, много раз видевший его в цирковых представлениях, был поражен смелостью и находчивостью знаменитого народного острослова. Ему даже захотелось записать некоторые из его шуток, чтобы потом использовать их в каком-нибудь стихотворении или в статье в газете. И даже использовать не саму шутку, а тот принцип, по которому она строилась, – постоянная нацеленность против общественного зла и несправедливости.
