Текст книги "Xамза"

Автор книги: Камиль Яшен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 39 страниц)

Степан Соколов уже бежал к эскадронным теплушкам.

– Выводить лошадей! – кричал он зычным голосом. – На конь!..

Много раз приходилось агитпоезду отбивать нападения басмачей. Но однажды...

Давали спектакль в десяти километрах от железнодорожной станции. Ночью из полуэскадрона, остававшегося охранять типографию и киноустановку, прискакал израненный всадник.

Бандиты захватили эшелон, все бойцы, сражавшиеся у вагонов до последнего патрона, погибли в неравном бою – басмачей было во много раз больше. Под угрозой расстрела на месте главарь шайки заставил паровозную бригаду развести пары. Эшелон угнали.

Долго и мрачно думал Степан Петрович Соколов о том, что делать дальше. Хамза предлагал вернуться на станцию, но Соколов принял другое решение.

Возвращаться было нельзя – басмачи могли снова нагрянуть. И Соколов решил обойти станцию через пустыню. Проводником вызвался быть молодой местный парень-туркмен Бешим. Все три спектакля – узбекский, русский и татарский – он неподвижно просидел около самой сцены, завороженно глядя на артистов.

К верблюдам, купленным на станции, чтобы привезти декорации и артистов, пришлось докупить в поселке, где давали спектакли, еще десяток. Степан Петрович собрал рано утром все три труппы, построил рядом полуэскадрон.

– Товарищи, нам предстоит совершить тяжелый переход через пески и пустыню. Возможна встреча с врагом. Не исключается, что многих будет мучить жажда... Но мы обязаны преодоь этот путь... Другого выхода нет. Нам нужно сохранить первые театральные труппы нового Туркестана.

По утренней прохладе удалось преодолеть довольно значительное расстояние. Но по мере того как солнце нагревало пески, дорога становилась все тяжелее. Вокруг, куда ни глянь, были одни барханы. Медленно переползал караван с одного гребня на другой...

...Почерневшие лица, пересохшие губы. Прошло несколько дней. Обессилели кони. Только надменные верблюды, ни на что не обращая внимания, спокойно шагали по пустыне.

Тучный певец Кары Якубов страдал от жары больше всех.

Сухощавый Хамза ехал рядом с ним.

– До колодца уже недалеко, – сказал он.

Якубов, тяжело дыша, молчал.

– Вода в колодце бывает сладкой, – вдруг произнес кто-то сзади. – Воды, воды... Дайте, дайте...

Хамза оглянулся. Зульфизар, сидевшая на верблюде, делала какие-то странные движения, будто пила воду горстями, будто умывалась водой.

– Возьми, – сказал Хамза и протянул ей несколько маленьких плоских камней.

– Что это? – прошептала Зульфизар.

– Положи под язык.

– Зачем?

– Утоляет жажду.

– Вода! Вода!! – раздалось впереди.

Это кричал с вершины бархана Бешим. Он махал руками.

Хамза, подъехав к нему, увидел внизу колодец.

Кары Якубов неожиданно легко спрыгнул с верблюда и побежал к колодцу.

Степан Соколов, выехав перед колонной, поднял руку. Конь Соколова вздрагивал от нетерпения.

– Назад! – скомандовал Соколов. – Приказываю всем назад!

Кары Якубов упал на горячий песок и неподвижно замер.

Только пальцами рук он все еще продолжал бежать вперед – пальцы скребли песок.

– Первому взводу встать в боевое охранение!

Лошади, учуяв запах воды, рвались вперед.

Холодная прозрачная вода полилась в желоб. Бойцы задвигались, заволновались, окружили желоб. Все облизывали пересохшие губы... Зульфизар, опустившись на колени, прислонилась щекой к холодному желобу. Кары Якубов бросился было к воде, но тут же раздался окрик Соколова:

– Стой!

Хамза оттащил Якубова в сторону.

– Сначала пьют лощади, по два ведра, – приказал Соколов.

Первые две лошади пили, не отрываясь от воды... Бойцы смотрели на них с завистью. Соколов, взглянув на Зульфизар, погрузил флягу в воду, протянул стоявшему рядом Хамзе:

– Передай!

Хамза взял флягу. Зульфизар потянулась к ней, но рука Хамзы застыла в воздухе... Лошадь, которая пила первой, медленно опустилась на песок. Вторая, подняв голову от желоба, словно прислушиваясь к чему-то, захрипела, рухнула, задергала ногами в агонии, сверкая на солнце подковами. Круп ее сотрясался.

Хамза отшвырнул флягу. Зульфизар заплакала, и слезы покатились по ее лицу крупными градинами.

Бешим стоял около колодца, будучи не в силах поднять голову. Холодная, прозрачная вода, наполнявшая желоб, сверкала на солнце... Словно очнувшись, Степан Соколов ударом сапога опрокинул ведро. Бешим, вздрогнув, пугливо оглядел бойцов, молча смотревших на него. И тут же попятился назад. Соколов с искаженным судорогой бешенства лицом шел на него... Схватил за ворот халата, швырнул на песок. Выхватил из кобуры пистолет:

– Убью, предатель!

Бешим закричал. Хамза бросился к Соколову:

– Он же не виноват!

Степан, с трудом справляясь с собой, провел ладонью по лицу, спрятал пистолет.

– Всем отойти от колодца!.. – Закурил, сел на песок рядом с молодым туркменом, похлопал по плечу. – Ладно, не обижайся... Сколько до следующего колодца?

Бешим поднялся, отряхнул песок с халата, тихо ответил:

– Я не виноват, товарищ командир.

– Сколько? – повторил вопрос Соколов.

– Вперед нельзя ехать...

– Почему?

– Если этот отравлен, значит, другие тоже отравлены. Я басмачей знаю... Но есть один чистый. Только немного в стороне.

– Сколько до него?

– Нам не доехать.

– Сколько дней до него, можешь ответить?

Бешим, вздохнув, показал четыре пальца.

Степан, сплюнув сухой, тут же закипевшей на песке слюной, от души выматерился.

Утром разведка доложила командиру отряда – по следам каравана идет отряд басмачей.

Из-за ближайшего бархана выехали пять верховых. На штыке винтовки одного из них трепыхалась белая тряпка.

Парламентеры приближались. Подъехали совсем близко.

Степан Петрович Соколов тронулся с четырьмя бойцами навстречу.

Широкоплечий человек в бешмете спрыгнул с коня.

Соколов тоже спешился.

Они стояли друг против друга.

– Вы командир отряда? – спросил широкоплечий.

Соколов качнулся с носков на пятки и обратно.

– Нет, не я.

– А кто командир?

– А вон тот толстый, – обернулся Соколов и показал на Кары Якубова.

– Мне нужен только командир.

– Не беспокойтесь, я уполномочен вести переговоры.

– Я Азизбек, представитель Закаспийского правительства.

– Слушаю вас.

– Вы окружены.

– Возможно.

– В последнем бою вы лишились большой части своих сил.

Ваше положение очень тяжелое. Сдавайтесь.

– И не подумаем.

– Послушайте, вы же русский человек. Зачем вам умирать за интересы чужой нации?

– А вы, Азизбек, случайно не англичанин?

– Нет, не англичанин.

– А почему же вы одеты в английскую форму?

– Разве бешмет – это английская форма?

– Бешмет, конечно, не английская форма. Но в кармане бешмета у вас лежат английские деньги. Не так ли?

– Будете сдаваться?

– Нет.

– На что вы рассчитываете?

– А у нас есть секретное оружие...

– Какое там еще секретное оружие... У вас нет даже воды.

– И у вас воды нет. Иначе бы вы не приехали сюда с белым флагом.

– Лично вам будет гарантирована полная безопасность.

– А моим женам?

– Каким женам?

– Русской, узбекской и татарской.

– Вы что, мусульманин?

– А вы разве не заметили? Мы же с вами разговариваем поузбекски.

– Кстати, откуда вы знаете тюркский язык?

– Жены научили.

– Вашим женам я тоже гарантирую безопасность.

– А моим бойцам и их сестрам? У нас у каждого бойца по три сестры узбекская, русская и татарская...

– Я понял вас. Вы не хотите разговаривать по существу дела. Вы ведете несерьезный разговор.

– Это вы, Азизбек, ведете несерьезный разговор. Неужели вы думаете, что я, бывший русский солдат, а ныне командир Красной Армии, сдамся вам, английскому наемнику?.. Вы видели когда-нибудь русского солдата, который сдается?.. А что касается интересов чужой нации, так я вам скажу вот что... У нас чужих наций нет, у нас все нации свои... А вас мы будем гнать с этой земли вместе с вашими хозяевами-англичанами. Так им и передайте.

– Я вам даю час времени. Не сдадитесь – будете уничтожены.

– А я вам не даю ни минуты! Идите туда, откуда пришли!

Хамза тяжело брел рядом со Степаном, ведя в поводу коня.

Соколов вел своего.

– О чем ты так долго с ним разговаривал? – спросил Хамза.

– Репетировал...

– Что, что? – удивился Хамза.

– Репетировал, говорю... Четвертый ведь месяц каждый божий день с театрами кручусь. Да еще с тремя сразу. Сегодня – узбекский, завтра русский, послезавтра – татарский. Научился кое-чему, набрался от вас ума-разума.

– А что ты репетировал? – улыбнулся Хамза.

– Его капитуляцию. А сказать точнее – прощупывал его с помощью вашего сценического искусства, разведку проводил.

– Ну и как?

– Хреновый мужичок, жидкий... Говорит, что у него сил больше, а сам стоял как бобик и слушал, пока я ему разные турусы на колесах разводил... Из этого делаем вывод – силы у них тоже на исходе. Если Бешим нас вперед их к колодцу выведет, значит, наша взяла... – Соколов обернулся назад: Эй, Бешим!

Иди-ка сюда... Сколько до твоего колодца? Завтра четвертый день начнется...

– Завтра вечером должен быть.

– Теперь слушай меня. Когда до колодца с полверсты останется, дашь мне знать. И больше никому ни гугу.

Понял?

– Понял, – улыбнулся Бешим, – никому ни гугу.

Двинулись дальше.

– Не нападает что-то Азизбек. – сказал Степан. – Дал час времени, а уже второй кончается. Видать, ихние йигиты тоже притомились, по жаре лезть не хотят. Я это заранее знал.

– Как ты мог знать заранее?

– Кто такой рядовой басмач? Тот же солдат. А солдатская душа – она везде одинаковая... Азизбек-то, он барин, ему простого человека не понять. Он думает, что все они, басмачи, спят и видят, как бы поскорее помереть за его Закаспийское правительство. На-кася, выкуси! Басмач – он тоже разный...

Я уверен, что пройдет какое-то время, и басмаческое движение начнет разваливаться. Потому что интересы у них противоположные – у верхушки и у рядовых. И никакого газавата не получится.

– Классовый подход к оценке военной ситуации?

– А как же? Еще доктор Смольников, покойник, царствие ему небесное, в девятьсот пятом году научил на всю жизнь во всяком деле две стороны видеть – ихнюю, буржуйскую, и нашу, пролетарскую.

– Ты думаешь, что до ночи они нападать не будут?

– Нет, не будут. Местность эта, надо понимать, им мало знакомая, поэтому и приезжал Азизбек. Увидел, что мы в пески уходим, и забеспокоился... А харчи у них, видно, кончаются. Да и про колодец чистый они вроде ничего не знают. В этом наше преимущество.

– Но людей же у них больше...

– А я его, Азизбека-то, секретным оружием припугнул.

У нас, говорю, секретное оружие имеется. Только сунься.

– Какое секретное оружие? – удивился Хамза.

Степан показал на один из двух вьючных мешков, висевших на его лошади.

– Здесь у меня полсотни ракет и две ракетницы. На самый крайний случай берег. Теперь он, видать, подступил, этот крайний случай.

– Ракетами будешь отстреливаться?

– Нет, не отстреливаться.

– А как же?

– Увидишь... Отстреливаться будем из пулеметов, а это – военная хитрость.

Вопреки предположениям Соколова, ночь прошла спокойно.

Басмачи жгли костры на барханах в двух-трех километрах.

Было видно, что активных действий они предпринимать не собираются.

– А ты говорил, что они ночью нападут, – сказал Хамза,

глядя на костры.

– Значит, ошибся, – устало вытянулся на песке Степан. – Похоже, что им и воевать-то ни грамма не хочется.

– Но они все-таки идут за нами.

– Азизбек гонит. Народ подневольный.

Хамза пошел к артистам. Кары Якубов чувствовал себя уже лучше, чем в первые дни, – привык к жажде. Да и все остальные тоже притерпелись к тяготам походной жизни в пустыне. Жалоб почти не было.

Зульфизар сидела одна, чуть в стороне. Хамза сел рядом.

– Жалеете, что с нами поехали? – спросил он.

– Нет, не жалею, – ответила Зульфизар. – В моей жизни лучше этой поездки ничего не было.

– Коканд вспоминаете?

– Нет. Я хочу забыть обо всем, что было со мной в Коканде.

Рабство не вспоминают.

Низкие звезды мерцали над горизонтом. Дул легкий ветер.

Печально шелестели кусты саксаула.

– Почему они преследуют нас? – спросила Зульфизар. – Что им нужно, например, от нас, от артистов? Ведь у нас в руках нет оружия.

– У вас в руках, – задумчиво произнес Хамза, – самое сильное оружие на земле – искусство... От него нет защиты. Особенно у богатых и особенно от народного искусства. Потому что оно всегда направлено против богатых... Казалось бы, какой урон можете нанести врагам революции вы своими танцами?.. Огромный! Ваши танцы напоминают о красоте и величии души народа, создавшего их... Но красота души народа не соответствует его жизни. Народ щедр душой, но беден. Народ красив духом, но бесправен... Где же выход из такого положения? Как разрешить это противоречие? Нужно изменить жизнь, говорят великие умы человечества Маркс и Ленин, нужно отнять у баев богатство, чтобы пришла справедливость, чтобы все были равны. В этом состоит высшая правда жизни... И вы своими танцами, Зульфизар, постоянно напоминаете людям об этой правде, все время зовете их к этой правде. Ваше искусство – это голос народа, великого, но угнетенного. В танцах, которые вы исполняете, выражена жизнь народа, его культура, его история. И всякий талант – это сосуд, в котором народ хранит сокровища своего духа... Вот поэтому они и преследуют нас. Они хотят уничтожить ваше искусство и ваш талант, чтобы меньше было напоминаний о правде и о том, что жизнь надо изменить... Но искусство нельзя уничтожить, как невозможно зарыть в песок собственную тень.

Пока жив народ, будет жить искусство, ибо оно есть выражение его духа. А народ вечен, и поэтому искусство тоже вечно... Сейчас, когда пришло новое время, перед искусством открылись огромные возможности. У нас будет новая музыка, новые песни, новые танцы... У нас будет свой театр... И все это, рожденное в огне и пламени борьбы, еще выше поднимет величие нашего народа...

Он умолк и с удивлением посмотрел на Зульфизар. Почему он все это говорил ей здесь, в пустыне, ночью, накануне завтрашнего дня, когда никого из них, может быть, и не останется в живых?

И сразу понял – поэтому и говорил, что завтрашний день может стать последним днем жизни, и захотелось высказать все самое главное, чему научила жизнь, все самое ценное... Но почему он говорил все это именно Зульфизар?

И вдруг одна простая мысль осенила его: Зульфизар когда-то жила в одном доме с Зубейдой... И он говорил все это сейчас не Зульфизар, а Зубейде, о которой не вспоминалось в напряжении и круговороте последних дней, недель, месяцев, лет... Нет, нет, конечно, вспоминалось! Он вспоминал ее все время, но почему-то сегодня это произошло как взрыв, как прощание с чем-то... С чем?

С кем?.. С Зубейдой? Но с ней не надо прощаться. Ее давно уже нет... Может быть, он говорил все это накануне встречи с Зубейдой – там, далеко?..

Пустыня молчала. Края неба начинали светлеть. Горизонт прояснялся, но пустыня молчала. У нее не было ответов на вопросы, которые задавал себе Хамза. Пустыня была объята тишиной, великой тишиной. Той самой тишиной, в которой рождается откровение.

– Хамзахон, – сказала пустыня.

Хамза вздрогнул. Это был голос Зубейды. Так она называла его – Хамзахон.

– Хамзахон, – повторила Зульфизар, – если мы останемся живы...

Молния осветила сердце Хамзы – ослепительно яркая молния... Это был голос Зубейды... Но не было грома – это вспыхнула на горизонте зарница.

– Если мы останемся живы, – повторила Зульфизар, – возьмите меня в жены...

Гром ударил. Ослепительная молния воткнулась в землю и замерла, не потухая.

– В жены? – удивленно переспросил Хамза.

– Я хочу быть вашей ученицей, Хамзахон! – горячо шептала Зульфизар, прижимая руки к груди. – Я хочу учиться у вас новому искусству, новым песням и танцам? Я не могу больше одна жить... Я не хочу умирать завтра только со своим прошлым!..

Женским своим естеством прочитала Зульфизар мысли Хамзы о Зубейде. Пустыня помогла ей сделать это... Женским своим существом ощутила Зульфизар одиночество пустыни в сердце Хамзы. И ей захотелось разделить это одиночество, захотелось помочь Хамзе. И она сделала это по-женски, напомнив ему о том, что он мужчина. Она просилась в ученицы к нему... Но она была женщиной Востока и не представляла себе, как можно быть ученицей и не быть одновременно женой. Если мужчина что-то дает женщине, значит, она обязана быть ему женой...

Хамза молчал. Его руки, лежавшие на коленях, вздрагивали.

Он смотрел в пустыню. Она уже многое подарила ему сегодня, и он словно опять ждал от нее что-то.

Щека Зульфизар коснулась его руки...

Неистово и безмолвно полыхнула на горизонте зарница.

Фиолетовое мерцание желтой волной пронеслось над пустыней.

Пески встали дыбом, но вновь наступившая темнота поглотила пытавшиеся умчаться в небо барханы.

Вдруг почему-то вспомнился Дамаск, Рабия... Та женщина тоже была танцовщицей. А он поэт. Что-то соединяет, наверное, поэзию и танец. Стихия сотворения, свободный полет чувства. Та женщина спасла его от гибели. Аксинья спасла от гибели. А Зубейда погибла сама... Что же такое любовь гибель или спасение?

Пушистая голова Зульфизар лежала у него на коленях. Она хочет, чтобы он взял ее в жены? Она хочет быть его ученицей?..

Что ж, с ее данными она могла бы стать хорошей драматической актрисой. И он бы писал пьесы для нее. И она была бы его женой...

Но ведь она уже была женой отца Зубейды! Она была любовницей Садыкджана-байваччи! А теперь переходит ко мне?..

"Кто из вас без греха, пусть бросит в нее камень", – пришли на память прочитанные когда-то в какой-то книге слова христианского бога... Разве это не подходит и для мусульман? Все люди на земле грешны – и христиане, и мусульмане. Грехи для того и существуют, чтобы их искупать. В этом ислам и христианство сходятся... И во многом другом, наверное. Ислам и христианство исповедуют люди, а у людей гораздо больше общего, чем разного... Вон Степан. Он рожден христианином, а я мусульманином.

А мы товарищи, друзья, почти братья...

Останутся наши отношения прежними, если я возьму в жены Зульфизар? Поймет ли он меня?

Так что же делать? Брать или не брать Зульфизар в жены?..

"Возьми", – сказала пустыня.

Беззвучными зарницами во все небо полыхал горизонт, но в сердце Хамзы жила печаль...

В конце четвертого дня местность начала понижаться. Чаще попадались заросли саксаула. Близость колодца ощущали все.

Поняли это и засуетившиеся басмачи. Мелкими группками начали они заскакивать справа и слева вперед. Но основная часть шла как и прежде строго сзади. Видно, не пускал Азизбек: берег злость к ночи. Чтобы, как говорится, одним ударом и воду добыть, и покончить с полуэскадроном и артистами.

На всякий случай Соколов приказал передать по отряду – ускорить движение.

Бешим оказался прав – вода в маленьком полузасыпанном родничке оказалась совсем чистой, но шла вверх очень слабо.

Впрочем, это, кажется, уже никого и не волновало. Цель была достигнута. Даже близость ночного боя, в котором никто не сомневался, не могла уменьшить усталой умиротворенности людей. Они дошли, вода есть, а что будет утром – покажет ночь.

В конце концов, им было держать оборону, а наступать – басмачам. А в обороне человек хоть чем-то, но укрыт. Наступающий же распахнут настежь, все пули летят в него.

Отряд грамотно занял круговую оборону – четыре пулемета перекрывали фланги друг друга. Лошадей и верблюдов свели в центр. Бойцы заняли секторы между пулеметами. Соколов приказывал окопаться песком – кто как сумеет. Всем артистам были выданы винтовки и комплект патронов.

Младшие командиры, как понял Хамза, видимо, знали о "секретном" оружии Степана – после короткого разговора с ним они все вернулись в цепь, приказав потушить костры, чтобы не делать свою позицию мишенью.

Ночь была облачной. Скоро зашла луна. Все замерли в тревожном ожидании. Только Бешим иногда выползал то в одну, то в другую сторону, пытаясь определить, откуда будет нанесен первый удар. Но это было даже и не нужно. К первому ударубыли готовы со всех сторон.

– Ползут, – сообщил наконец Бешим после очередного своего рейса, везде ползут, ругаются между собой: почему у красных темно?

– Боязно, значит, на темноту идти, – удовлетворенно заметил Степан. Но ничего, все равно придут. Водичка-то, она притягивает... – Он толкнул локтем лежащего рядом Хамзу. – Слыхал? Боятся... Наполовину тем самым себя уже ослабили. Да еще друг наш Азизбек, когда увидел, что мы костры потушили, голову себе, наверное, ломает: какое такое секретное оружие?

Хамза напряженно всматривался в темноту.

– На войне самое главное – мозги противнику набекрень поставить, чтобы он все как бы торчмя видел, перевернутым...

Несколько минут все вокруг было пронизано звенящей тишиной.

– Товарищ Соколов, – шепотом передали из цепи, – неподалеку они уже...

– Внимание! – тихо скомандовал Степан, и по всей круговой цепи, повторяемая младшими командирами, пошла его команда. – Приготовились!..

Резко поднявшись во весь рост, он выстрелил из обеих ракетниц одновременно и тут же упал на землю.

На всю жизнь запомнил Хамза эту картину – все басмачи, ползшие по склонам барханов вниз, к роднику, задрав головы, смотрели только вверх, следя за взлетом и падением двух ракет – красной и зеленой, осветивших барханы, как днем.

И в эту секунду по ним ударили из темноты сразу все пулеметы, все винтовки.

Вскочив, басмачи бросились назад по ярко освещенному, вскипающему свинцом песку, сбиваемые с ног очередями и залпами, оставляя убитых и раненых. Эффект был невероятный, превосходящий все ожидания.

– Прекратить! Не сметь! – бесновался на гребне бархана Азизбек. – Всех расстреляю! – Он был потрясен, ошарашен. – Это ракеты! Обыкновенные ракеты! – надрывался Азизбек.

Степан энергично отдавал команды бойцам своего отряда:

– Собирайте оружие... Разбивайте пленных на группы...

И скорее, скорее!..

На рассвете от отряда Азизбека приехали парламентеры и сказали, что аллах хочет, чтобы все они перешли на службу в Красную Армию. И еще, если, конечно, на то будет воля аллаха, – они хотели бы получить немного воды.

– Где Азизбек? – спросил Соколов.

– Мы его расстреляли, – ответили парламентеры, – он был против воли аллаха.

– Привезите тело, – потребовал Степан.

Через полчаса он убедился, что парламентеры говорили правду.

– Ну и правильно сделали, – сказал Соколов. – Закаспийское правительство вообще было создано против воли аллаха.

Пророк Магомет что говорит? Всякая власть от бога. А в Туркестане сегодня существует только одна власть – Совет Народных Комиссаров.

После этого он объявил условия капитуляции: сдать всех лошадей и все оружие; в Красную Армию бывшие басмачи будут приняты в ближайшем населенном пункте, где есть Совет рабочих и солдатских депутатов; до этого населенного пункта придется следовать в качестве пленных.

Парламентеры согласились.

– Берите воду, – сказал Степан. – Даю вам полдня сроку на похороны своих убитых. Выступаем вечером.

В суматохе сборов Соколову все никак не удавалось поговорить с Хамзой.

Он нашел его в группе актеров. Хамза разговаривал с Кары Якубовым.

– Степан Петрович, а вы просто прирожденный артист! – восхищенно защелкал языком Кары Якубов. – Такого зрелища, какое было здесь, не увидишь, пожалуй, ни в одном театре мира.

– Война из людей артистов делает, – сказал Соколов. – Недаром в газетах пишут – на театре военных действий...

– Театр войны – жестокое зрелище, – задумчиво произнес Хамза. – Страсти обнажены до предела... Хотелось бы когданибудь на сцене достичь такого накала страстей...

Степан отвел Хамзу в сторону.

– А чего такой невеселый?

– Есть причина.

– Какая.

– Мне не хотелось бы говорить об этом...

– Не стесняйся, выкладывай.

– Это была опасная инсценировка, Степа, – вздохнул Хамза. – И Азизбек мог обратиться к своим людям от имени аллаха...

– Не поверили бы! – рубанул воздух рукой Степан. – Ты посмотри на этих бывших басмачей... Кто они? Голь перекатная...

Халаты рваные, седла обтрепанные!.. А у Азизбека рожа холеная и бешмет из тонкого сукна... Я это сразу приметил, когда он к нам подъезжал... Даю, говорит, вам один час времени... А ребята его через час ни гугу, не захотели лоб под пули подставлять. Вот тутто я и стал соображать, как их умом взять, а не силой. Если, думаю, классовый состав банды неоднородный, значит, им Азизбек с его Закаспийским правительством – как зайцу пятая нога...

– Все правильно, Степан, но нельзя забывать, что на Востоке имя аллаха...

– Да ведь ты же сам мне говорил, – перебил Хамзу Степан, – что аллах он за бедных, за справедливое общество?..

Это у нас в Фергане басмач – сытый, из байских сынков, из богатеньких! А эти, которые на нас шли, – из бедняков или середняков, их на газават почти насильно мобилизовали! Так если к нему, к здешнему басмачу, от имени аллаха обратиться, кому он поверит? Мне, представителю власти рабочих и крестьян, или Азизбеку – представителю баев и господ? Зачем ему в рваном халате на газават идти против таких же, как он сам? Мы ему новый халат хотим дать, а Азизбек последний норовит снять... Ты думаешь, они не соображают? Соображают. Азизбека-то шлепнули, а к нам пришли. Вот и кумекай теперь – не прав я был или прав, когда обратился к ним от имени аллаха, милостивого и милосердного?

2

Заслуги Алчинбека Назири в революционном движении в Ферганской долине были широко известны и общепризнаны.

Особенно памятно было всем его героическое участие в выборах в Учредительное собрание в Коканде.

Этот высокий акт гражданского мужества, едва не стоивший ему жизни, позволил Алчинбеку Назири стать одним из руководителей союза трудящихся мусульман города. На этом посту он успешно боролся против мухтариата и всемерно способствовал победе Советской власти над автономистами.

После окончательного разгрома мухтариата Алчинбек Назири вступил в партию. Когда в городе Фергане (бывшем Скобелеве), в связи с новым административным делением, был создан ревком вилайета, его направили туда заместителем председателя, что соответствовало должности заместителя председателя губисполкома.

Естественно, на новом месте Алчинбек не забывал про старых друзей. Например, в Фергане организовали первую советскую трудовую школу. Директором школы Алчинбек рекомендовал друга юности Хамзу Ниязи, одного из зачинателей прогрессивной детской педагогики еще в предреволюционные годы. Безусловно, ничего предосудительного в этом не было, но злые языки начали поговаривать, что товарищ Назири, мол, иногда предпочитает приятельские отношения деловым качествам (а кто их не предпочитает иногда?).

В данном конкретном случае это были абсолютно беспочвенные обвинения. Хамза Ниязи вполне справился с порученным ему делом. В короткий срок он собрал вокруг себя лучших преподавателей Ферганской долины: математика Кары Ниязи (не родственника, просто однофамильца), учительницу географии и французского языка – одну из самых просвещенных женщин-узбечек того времени Ойшу-ханум, блестящего знатока арабской и персидской письменности Дадамата-дамлю, Халмухаммада Ахунди – горячего энтузиаста такого совершенно нового в первые годы Советской власти предмета, как обществоведение.

Сам директор преподавал сразу несколько дисциплин: пение, музыку, узбекский язык, русский язык, узбекскую литературу, русскую литературу. Кроме того, он организовал в школе кружок революционной песни, который постоянно выезжал с концертами в Андижан и Наманган.

Одновременно при школе была создана узбекская национальная драматическая студия. Ее выступления проходили на уровне профессионального театра. Тем более что репертуар студии обновлялся новыми пьесами ее руководителя. А исполнение женой директора школы Зульфизар роли матери в спектакле "Трагедия Ферганы", где бы ни давались представления, буквально в любой аудитории (и в городах, и в кишлаках), вызывало слезы всего зрительного зала.

Собственно говоря, эта студия была следующей ступенью становления молодого узбекского национального театра после знаменитой передвижной политической труппы Туркестанской армии, чуть было не погибшей в песках Каракумов, у истоков которой стоял еще Дмитрий Фурманов.

Нет, нет, отнюдь не ошибся заместитель председателя Ферганского исполкома товарищ Алчинбек Назири с кандидатурой Хамзы Ниязи. Первая советская трудовая школа города Ферганы была образцовым учебным заведением и в определенной степени прообразом всей будущей новой системы народного образования Туркестана. Она стала и своеобразной кузницей учительских кадров республики. Многие узбекские педагоги в течение десятилетий будут называть себя воспитанниками Хамзы Хаким-заде Ниязи. Так что небольшая протекция, составленная товарищем Назири другу юности, была в, общем-то, деянием безусловно положительным.

Конечно, работа товарища Назири в исполкоме не была целиком свободна от недостатков. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Например, осталась менее широко известной другая протекция, составленная товарищем Назири еще одному другу юности. Заместитель председателя, не привлекая ни одного лишнего свидетеля, практически собственноручно выправил абсолютно новые документы некоему гражданину Капланбекову, прибывшему неизвестно откуда, не потребовав от последнего никаких старых документов.

Гражданин Капланбеков в Фергане задерживаться не стал и, исхлопотав себе необходимые бумаги, отправился в горы, в поселок Шахимардан. Здесь с некоторых пор обосновал свою новую резиденцию глава всех мусульман Туркестана наш старый знакомый святой Миян Кудрат.

Очевидно, под большим секретом можно уже сообщить читателям, что обладателем нового, советского паспорта был не кто иной, как наш старый знакомый – небезызвестный Кара-Каплан. Время, протащив его по городам и весям, сильно изменило внешний облик и внутренний мир незадачливого первого визиря несостоявшегося кокандского хана Эргаша. От весельчака Кары не осталось и следа. Гражданин Капланбеков был угрюм, мрачен, неразговорчив и очень религиозен.

Поэтому первый визит в Шахимардан он нанес Мияну Кудрату. Разговор между Кара-Капланом и хазратом происходил наедине. Гражданин Капланбеков сообщил святому, что, выполняя последнюю волю бывшего члена Государственной думы, страдальца и мученика эпохи Кокандского мухтариата Садыкджана-байваччи, он привез с собой драгоценности байваччп, которые их хозяин завещал на борьбу против Советской власти, на создание и вооружение новых отрядов басмачей.

Кара-Каплан потребовал, чтобы драгоценности были оценены и чтобы ему выдали расписку с указанием суммы сданных представителям высшего духовенства сокровищ.

В присутствии шейха Исмаила и Камола-кази драгоценности были рассмотрены и оценены. Миян Кудрат выдал Кара-Каплану расписку на сумму, составлявшую без малого один миллион рублей.

Честность, выдержка, бескорыстие, твердость (с миллионом рублей, махнув через границу, Кара мог бы совсем неплохо проводить время в кабаках и притонах Индии или Турции) создали вокруг гражданина Капланбекова ореол одного из самых верных и преданных исламу людей. Деловые, то бишь боевые качества Кара-Каплана были общеизвестны. Половина доставленных им ценностей сразу же была отправлена за кордон для приобретения оружия. И с благословения Мияна Кудрата гражданин Капланбеков вместо погибшего недавно в боях с частями Красной Армии Эргаша был назначен верховным курбаши предводителем отрядов басмачей, загнанных Советской властью в горы.