Текст книги "Опасное искусство (СИ)"

Автор книги: Кальтос Кэмерон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 34 страниц)

========== Пролог ==========

Когда тишина превращается в темноту,когда падать вниз до боли невмоготу,я зову это «делом», «рутиной» и «ремеслом»,только как ни крути, но зло остаётся злом.(с) airheart

Он редко видел её улыбку. Она всегда была излишне строга к нему, скрывала эмоции за холодностью и сдержанностью и никогда не веселилась. Но она не была бездушной. Порой, когда он увлекался чем-то, ничего вокруг не замечая, она смотрела на него с той нежной любовью, какой достоин лишь сын, и в такие моменты её лицо словно вспоминало, как улыбаться.

Потому сейчас ему всё казалось правильным. Она выглядела спокойной, безмятежной, будто заснула на белом покрывале, расслабленно сложив руки на груди. Только волосы неестественно аккуратно покоились на плечах, а не путались беспорядочными прядями, как это бывает во время сна, и кожа стала тоньше и бледнее.

Жаль, он не видел, как хоронили отца. Отец наверняка улыбался, когда его тело опускали в большую братскую могилу на поле битвы. Он был храбрым и сильным и никогда не страшился смерти. Хорошо, что ему не пришлось долго быть одиноким. Теперь она снова с ним.

Прежде чем крышку гроба опустили, сын успел улыбнуться покойнице. Пусть передаст эту улыбку отцу. И пусть там, где она теперь, её больше ничто не печалит.

Когда взрослые подняли гроб, чтобы отнести его на кладбище и опустить в землю, кто-то крепко сжал плечо большой ладонью.

– Мне так жаль, Габриэль.

Это был городской стражник Джулиан. Он всегда хорошо относился к нему и к его матери. Наверное, только освободился от ночного дежурства.

Однажды Габриэль уже видел похороны в Лейавине. Храм и улица были полны скорбящих, дорогой гроб несли сильные молодые мужчины в красивых траурных одеждах, и сам воздух будто дрожал от горестного плача. Сейчас всё было не так. Тело матери несли те, кому не было до неё дела. Одного Габриэль знал: городской добродушный пьяница, который часто попрошайничал на рыночной площади. Происходящее никого не интересовало. Прохожие только задерживали на несколько секунд взгляды и шли дальше по своим делам. Некоторые перешёптывались, сплетничали о разном. Габриэль не обращал внимания.

Когда гроб обыденно опустили в могилу и начали засыпать землёй, он тихо проговорил:

– Джулиан… спасибо, что тебе не всё равно.

Мужчина вдруг обнял его и ласково погладил по спутавшимся тёмным волосам.

– Я тебя не оставлю, парень. Я тоже рано потерял родителей и знаю, каково это.

Габриэль промолчал, наблюдая, как могильная яма сравнивается с землёй. Плакать не хотелось. Может, потом, когда осознание потери и собственного одиночества станет более явным. Потом – обязательно. Но не сейчас.

– Поживёшь со мной, пока городской управляющий не уладит этот вопрос, – решительно сообщил Джулиан. – У тебя есть родные?

– Есть тётя в Бруме. Но я её совсем не знаю.

– Уверен, она тебя не оставит.

– Не хочу к ней. Мама её ненавидела.

Джулиан снова положил руку ему на плечо и даже наклонился, чтобы посмотреть в глаза. В его взгляде таились внутренняя сила и уверенность. Габриэль хотел бы обладать хотя бы частью той выдержки, которой обладал этот человек.

– Возможно, они просто не понимали друг друга. Думаю, твоя тётя хорошая женщина и любит тебя.

Над могилой уже насыпали свежий холм. Здесь не будет надгробия с высеченным в камне красивым женским именем, и никто не остановится подле него, чтобы вспомнить тихую добрую Гвендолин Терребиус. Только Габриэль посадит для неё цветы и – несомненно – пышные кусты сонного папоротника, который она так любила. Чтобы ничто не тревожило её сон.

Старый стражник старался делать всё, чтобы осиротевший соседский мальчишка не чувствовал себя одиноким. Бездетный вдовец Джулиан побольше многих знал об одиночестве, только его заботы всё равно не хватало, чтобы облегчить тяжёлую тоску по погибшим родителям.

Габриэль провёл у него около месяца, и за это время городские сплетни, которые он невольно слышал, обросли самыми поразительными деталями. Соседки трепались, гадая, отчего же умерла ещё молодая Гвендолин и что теперь будет с её сыном. Проходя мимо, Габриэль слышал разное.

«Его мать всегда была странной. Кто знает, что там на самом деле случилось!»

«Она умерла ночью, во сне. Ведь совсем девчонка была…»

«Моя свекровь говорила, что в пустыне так умирают от какой-то чумы. А ведь она у меня три года провела в Эльсвейре и знает, о чём говорит!»

«Болтай больше! Она сама себя отравила, не сумела справиться со смертью мужа».

«Смертью? Да бросил он её с ребёнком! Он же и так дома почти не появлялся, вот и решил насовсем уйти!»

Проходя мимо, Габриэль слышал разное и ничему из этого не верил.

Однажды утром, когда Габриэль должен был ещё спать, но уже проснулся, в дверь постучали. Старые петли с сожалением скрипнули. К Джулиану не ходили гости, и Габриэль с волнением понял, что жизнь, к которой он только начал привыкать, снова рушится. Это пришли за ним.

Притаившись за углом, Габриэль прислушался. Неизвестный мужчина благородным поставленным голосом огласил:

– Пришёл ответ от леди Дафны. Она с сожалением сообщает, что не может приехать за мальчиком лично, поэтому его светлость великодушно решил выделить для сопровождения своих лучших рыцарей. Обоз отправится в полдень, так что собирайте вещи и прощайтесь. Что касается дома покойной, то именно леди Дафна является прямой наследницей. Она распорядилась оставить этот вопрос открытым до её личного приезда в Лейавин.

– Я могу сам доставить ей Габриэля, – негромко проговорил в ответ Джулиан. – Вещей у него немного, так что повозка ни к чему. В седле парень держится хорошо. А верхом мы доберёмся уже к концу месяца.

– Боюсь, это исключено. К тому же твоя должность…

– Я попрошу капитана освободить меня без выплаты жалованья. А вы убедите графа разрешить мне сопровождать мальчика.

– Не вижу для тебя никакой выгоды.

– Уверенность в его безопасности – вот моя выгода.

Городской управляющий какое-то время подумал, потом согласился:

– Хорошо. Я немедленно обсужу с его светлостью этот вариант.

Дверь закрылась, и теперь Габриэль не побоялся выйти из комнаты. Джулиан снимал с гвоздя на стене свою дорожную сумку.

– Ты не должен был… лучше служи городу. За это тебе хотя бы платят.

Джулиан обернулся, не ожидавший, что Габриэль уже проснулся и всё слышал, а потом бросил сумку на пол и покачал головой.

– Даже если бы мне платили столько, сколько этим рыцарям, я бы всё равно так поступил.

– Почему?

– Я привык доверять только себе. И хочу быть за тебя спокоен. – Джулиан подбадривающе кивнул и добавил: – Собирай всё необходимое. Теперь ты будешь жить в Бруме, так что из одежды бери самое тёплое. В горах холодно.

– Думаешь, граф не станет возражать?

– Не станет. Мне же не придётся платить.

Джулиан оказался прав. Граф не возражал. Перед отъездом старому стражнику около часа зачитывали инструкции, дали большой конверт с официальными бумагами и – всё-таки – немного денег на дорожные расходы. Лошадей тоже позволили взять из городской конюшни: Джулиану достался старый гнедой, а Габриэлю – невысокий серый в яблоках. Габриэль неплохо ездил верхом. Отец часто сажал его на коня и объяснял, как правильно держаться в седле и управлять скакуном. Может, Габриэлю не хватало опыта, но преодолеть такой долгий путь он не боялся. Джулиан тоже понимал это и не беспокоился за мальчишку напрасно.

Они выехали после обеда. День стоял солнечный и жаркий, несмотря на близящиеся осенние заморозки. Габриэль смутно представлял дорогу: на север до столицы, а потом ещё дальше, к заснеженному горному горизонту. Он никогда не был так далеко от дома и уже на второй день перестал узнавать места. Нижний Нибен подобрался так близко к тракту, что за тонкими стройными деревьями виднелась чистая блестящая вода. Местность стала выше. Болота Лейавина постепенно сменились выгоревшими на солнце равнинными травами, здесь не было трухлявых обросших ядовитыми опятами пней, колючих зарослей ежевики и непроходимых стен из сонного папоротника.

Когда стало смеркаться, Джулиан забеспокоился о ночлеге, а Габриэль – о Дафне. Очень давно она приезжала к ним в Лейавин. Он помнил женщину, похожую на отца. У неё были длинные тёмные волосы, худые руки и печальное лицо. Но Габриэль не верил воспоминаниям трёхлетнего ребёнка. Возможно, её образ он выдумал гораздо позже. Достоверно он помнил лишь то, что мать не любила Дафну, а отец часто писал сестре ночами в свете старой лампы. Иногда случайные люди приносили ответные письма. Если отца не было дома, мать складывала конверты на комоде и никогда не вскрывала их. Однажды Габриэль проявил любопытство и принялся расспрашивать мать об адресанте и содержимом письма. Она ответила холодно: «Это касается только твоего отца и его сестры. Не нас с тобой». После этого Габриэль больше не пытался говорить с ней о Дафне.

Джулиан остановил коня, спешился и свернул с дороги на небольшую окружённую лесом поляну. Внизу, чуть поодаль, шумел Нибен. Так что, пока мужчина возился с костром, Габриэль взял котелок и спустился к реке. Нахоженная частыми путниками тропинка была крутой и скользкой, лошадей на водопой водили дальше.

Оказавшись на берегу, Габриэль снял сапоги и одежду, зашёл в воду и зачерпнул котелком там, где было поглубже. А потом не удержался и нырнул. И наступила тишина. Все звуки вокруг и мысли в голове вдруг померкли. Не было ни страха, ни боли – только бесконечные дали тёмных холодных вод. Габриэль смотрел сквозь них и ничего впереди не видел. Он не знал, есть ли там, впереди, жизнь.

Когда в груди стало гореть, Габриэль вынырнул, провёл руками по лицу и вышел на берег. За день в седле он пропах лошадьми и устал настолько, что тело ныло от боли, но сейчас, в водах Нибена, он на мгновение почувствовал себя дома. Здесь было свежо, свободно, пахло сыростью и лесом. Как в Лейавине.

Над деревьями уже вился тоненький дымок, и, подхватив котелок, Габриэль пошёл к лагерю. Джулиан не только развёл костёр, но и разложил на земле тонкие спальники и даже соорудил над одним небольшой навес из еловых веток.

Габриэль поставил котелок ближе к огню. Джулиан чему-то улыбался.

– Ну как ты? – Габриэль не знал, что ответить, поэтому развёл руками. Тогда стражник продолжил: – А я вдруг понял, как мне, оказывается, этого не хватало. Дороги, ночного костра в лесу, запаха дыма и сосен, гугуканья лошадей… Раньше я много путешествовал, пока не осел в Лейавине и не нанялся в городскую стражу.

Габриэль заинтересованно спросил:

– Тебе не нравится быть стражником?

– Да не особенно.

– Почему? Ты защищаешь город, ловишь преступников, у тебя есть кольчуга и меч!

– Это всё так, конечно… Но когда приходится этот меч обагрять кровью… это нелегко.

– Но ведь ты убиваешь только плохих людей и только в крайних случаях.

– В этом всё равно нет ничего приятного. Когда по клинку скользит чужая кровь, а у ног лежит мёртвое тело, ты смотришь на него и пытаешься вспомнить: который уже? А вспомнить не можешь, потому что стольких убил, что давно сбился считать. Всё убивал, убивал, а жизнь так никому и не подарил.

Джулиан замолчал, и Габриэль, задумавшись над этим, не стал отвечать. Несколько раз он видел, как отец возвращался домой в окровавленной одежде. Он быстро снимал её, пренебрежительно бросал в корзину, а на следующий день шёл стирать. А ещё он долго и тщательно отмывал от кровавых разводов свой меч. И ещё тщательнее – руки. В отличие от Джулиана, отец ни с кем не делился своими чувствами. Возвращаясь в крови, он был хмур и молчалив. Мать ни о чём не расспрашивала, только убеждалась, что эта кровь не его, а потом смотрела как-то боязливо и осуждающе. Габриэль много раз пытался выяснить у отца, что произошло, но тот отвечал кратко: «Разбойники на дороге», – и не вдавался в детали.

– А если на нас нападут разбойники? – спросил Габриэль заметно погрустневшего Джулиана.

Стражник безразлично отозвался:

– Да что с нас можно взять? Коней разве что уведут.

– Ты же им не позволишь?

Он покачал головой.

– Не позволю.

– Ты не боишься?

– Разбойников? Нечего их бояться. Голод вынуждает их грабить, а не врождённая жестокость. У них чаще всего и оружия-то нет, только вилы да топоры, так что даже количеством не всегда могут взять. Куда им против меча…

Джулиан, хоть и был уже стар, сражался достойно. Всех городских стражников обучали воинскому делу, а Джулиан служил графу уже много лет и сам наставлял молодых. Он спросил Габриэля:

– А ты, что ли, боишься?

– Нет. Я тоже умею сражаться.

Джулиан серьёзно кивнул. Он знал, что отец учил Габриэля держать в руках меч с самых ранних лет. Другое дело, конечно, что пускать свои умения в ход Габриэлю прежде не доводилось. Но он думал, что справится.

– Вот что, поздно уже совсем, – опомнился стражник. – Залазь-ка под навес и спи. На рассвете двинемся дальше.

Брума находилась высоко в горах и была укрыта холодным снегом. Здесь гулял ледяной ветер и копошились вихрем бесчисленные снежинки, но Габриэль не понимал: ему холодно из-за погоды или из-за волнения? Когда он спешился, ноги оказались словно чужими. И вряд ли это было от нескольких проведённых в седле часов.

Оставив лошадей в городских конюшнях, они с Джулианом зашли в город. Здесь было шумно. У невысокого деревянного домика с левой стороны бранились двое мужчин, на площади перед храмом с криками бегали дети, весело лаяли собаки. Всё было таким чужим и незнакомым. Неровные ряды широких низких зданий располагались ярусами, поднимаясь всё выше и выше по горе, а за ними виднелась графская крепость, на стенах которой развевались жёлтые стяги с чёрной птицей. Именно туда направился Джулиан.

Габриэль негромко спросил его:

– Ты бывал здесь раньше?

– Доводилось.

– И тебе тут нравится?

– Везде можно найти что-то хорошее, – просто отозвался Джулиан. – Я не люблю холод, но зато здесь свежий горный воздух, а он куда полезнее нашей извечной лейавинской сырости.

– Мне нравилось в Лейавине.

– Так я и не говорю, что там плохо. Но как же донимают комары!

Габриэль улыбнулся. Они уже миновали последний ряд домов и поднимались по широкой каменной лестнице к замку. Сердце в груди ходило всё чаще. Джулиану тоже было не по себе. Его шаг становился неувереннее и медленнее, а перед воротами он вовсе остановился.

– Слушай, Габриэль… может, нам там и попрощаться толком не дадут, так что…

Он не сумел подобрать слов, чтобы закончить спутавшуюся мысль, притянул Габриэля к себе и крепко обнял. Габриэль тоже привык к нему за время, которое они провели вместе, и прощаться не хотелось. Он спросил:

– Может, как-нибудь приедешь ко мне? Если капитан отпустит…

– Приеду, – пообещал Джулиан.

– И ещё… – Габриэль осёкся.

– Да?

– Я ведь больше не смогу… а там папоротники…

Джулиан всё понял и пообещал:

– Не переживай, я её не брошу. Она знает, как сильно ты её любишь.

– Спасибо, Джулиан.

Стражник отпустил его и, шумно вздохнув, решительно зашёл за стены крепости. Почётные караульные, узнав о цели его визита в замок Брумы, отворили тяжёлые двери, и перед Габриэлем предстал огромный тёмный зал с колоннами. Пол был устлан толстым длинным ковром, ведущим в графскую приёмную, но к правительнице их не пустили. К ним тут же подошёл широкоплечий мужчина в дорогом камзоле и отчётливо представился:

– Приветствую вас в замке Брумы. Я Толган, управитель города. Все вопросы, адресованные её светлости Нарине Карвейн, вы можете задать мне.

Джулиан достал из походной сумки документы, подготовленные в Лейавине, и передал Толгану.

– Это Габриэль, – тихо представил он своего спутника. – Я должен доставить его к Дафне Терребиус.

– Ага, – без особой радости произнёс норд и замолчал, изучая бумаги. Потом огласил: – Вы, значит, Джулиан?.. Примите мою благодарность за то, что доставили мальчика в целости и сохранности. Прошу вас подождать здесь до тех пор, пока я не вернусь и не передам вам документы для графа Каро.

Упрямый старик не собирался ждать.

– Я передам Габриэля только самой Дафне. И никак иначе.

Толган поджал губы в недовольстве, но был вынужден согласиться.

– Следуйте за мной.

Он свернул к двери справа и будто специально повёл Габриэля и Джулиана запутанными безлюдными коридорами. Вскоре они дошли до винтовой лестницы и поднялись по ней на второй этаж. Коридор заворачивал то направо, то налево, а потом превратился в длинную мраморную анфиладу с узорчатыми дверьми по обеим сторонам. Замок Брумы был огромен, и Габриэль давно заблудился в нём. Но скоро Толган остановился перед одной из дверей и громко постучал. А потом зашёл внутрь.

За большим письменным столом, заваленным стопками книг, писем и свитков, сидела незнакомая женщина в тяжёлом фиолетовом платье с блестящим бисером. Её золотисто-белые волосы были уложены в высокую причёску и украшены дорогой рубиновой заколкой.

Как только Габриэль зашёл в комнату, она встала из-за стола и замерла, ничего вокруг больше не замечая. Она смотрела только на Габриэля, и он видел, как отражаются в больших красивых глазах отблески магических светильников. Её глаза были странного кроваво-красного цвета. Он не такой помнил Дафну.

– Миледи, – низким голосом обратился к ней Толган, – из Лейавина прибыл ваш племянник Габриэль Терребиус. Мне необходима ваша подпись.

– Да, – опомнилась женщина. – Да, разумеется. Куда поставить?

Пока Толган подсовывал ей бумагу за бумагой, Габриэль с любопытством смотрел на неё. Она была очень молода, намного младше матери, хотя ему всегда казалось, что они ровесницы. Но это точно была Дафна. В мягких выразительных чертах её лица что-то напоминало отца. Она была неуловимо на него похожа. А вот на волосах всё-таки была краска: тёмные брови и корни выдавали их настоящий цвет.

Дафна была стройна и невысока. На тонкой белой шее сверкали тяжёлые драгоценные камни, и длинные пальцы были унизаны массивными кольцами. Дафна любила украшения и могла их себе позволить. При взгляде на неё Габриэль не верил, что эта богатая женщина и его отец, возвращающийся домой в истоптанных сапогах и порванной одежде, перепачканной в дорожной пыли, – родные сестра и брат.

Разобравшись с бумагами, Дафна выпрямилась и подошла к Габриэлю. Джулиан неумело поклонился.

– Добрый день, миледи. Я Джулиан. Я…

– Я знаю, кто вы, – вежливо улыбнулась Дафна. Её голос звучал очень приятно. – Спасибо, что сопроводили ко мне моего племянника. Подождите секунду.

Дафна подошла к столу, открыла ящик ключом и достала небольшой увесистый кошель. Джулиан хотел отказаться, но было бы невежливо. Толган передал ему подписанные бумаги.

А потом они ушли. Джулиан на прощание сжал плечо Габриэля, как в тот самый день в храме, и Толган увёл стражника, попросив оставить мальчишку с Дафной наедине.

Когда дверь закрылась, чародейка, наплевав на правила этикета, прислонилась к своему столу и снова пристально посмотрела на Габриэля, так и оставшегося стоять у входа. Но теперь её взгляд был не испуганным, а мягким и любопытным. Наверное, она о многом хотела сказать, но не знала, с чего стоит начать. В конце концов она нашла верные слова:

– В Обливион работу сегодня. Пойдём домой, Габриэль.

Утром небо посыпалось белыми хлопьями. Снег в подгорном городе не был редкостью – даже ранней осенью, когда деревья уже поржавели, но ещё не сбросили листья, – и если на юге только начинали убирать урожай, то в Бруме уже расчищали мостовые от выросших за ночь плотных сугробов.

Светало поздно. Солнцу будто пешком приходилось взбираться по заснеженным хребтам, чтобы осветить затерявшуюся среди гор долину. Оно тратило на это большую часть огненных сил и остаток дня оставалось тусклым и холодным. Уставшее, оно пряталось за мутной пеленой облаков, за вихрем снежинок, а вечером резко исчезало за стеной западных вершин и оставляло город в одиночестве коротать долгую холодную ночь под заунывные песни северного ветра. Габриэль ещё нескоро сможет привыкнуть к этому.

Дафна понимала его. Перед тем, как уйти в крепость и приступить к ежедневным обязанностям, она позаботилась оставить племяннику тёплую одежду и обувь. Сундук был доверху забит разными вещами, и Габриэль даже не знал, как следует носить большинство из этого. Что-то оказалось ему мало, что-то – висело на теле бесформенным мешком. Дафна купила всё это заранее, ещё не зная, каким вырос её племянник, и эта неумелая забота вызвала смешанные чувства.

Габриэль вышел на улицу уже ближе к полудню и замер. Брума смотрела на него враждебно, массивные дома из почерневшего от времени дерева нависали над головой неумолимой тяжестью, и Габриэлю казалось, что они намеревались задавить его. Обледеневший камень мостовых каждый раз ускользал из-под ног, а печной дым словно специально хотел спрятать драгоценное солнце от чужака, и всё это безмолвным хором твердило ему: «Здесь не твой дом».

Однако Габриэль всё равно упрямо осмотрел город. Брума оказалась не такой большой, как родной Лейавин, и обойти крепостную стену удалось меньше чем за час. Прохожие и караульные поглядывали на него с молчаливым любопытством. Этим они напоминали нибенейцев – Габриэль до сих пор не мог выкинуть из головы лживые слухи, которыми наполнились улицы после смерти его матери, и был уверен, что в Бруме уже к вечеру начнут шептаться о нём и Дафне, перевирая истину.

К полудню Габриэль исследовал все основные улицы и не нашёл на них ничего интересного. В северной части города стояли небольшие здания магазинов, а в южной – жилые дома и Храм Талоса, возведённый в классическом имперском стиле. Здесь, среди нордских построек, он выглядел нелепо. На западе расположилась графская крепость, но приближаться к ней Габриэль не рискнул. Он остановился на среднем уровне города, откуда открывался хороший вид, в том числе и на богатый дом Дафны, и задумался. Брума не станет ему домом.

Дверь магазина за спиной отворилась, и на улицу вышел невысокий чернокожий мужчина с большими коробками в руках. Габриэль молча помог ему закрыть дверь.

– Спасибо. – Пожилой редгард дружелюбно улыбнулся. Габриэль даже удивился этому. – Ты оказался здесь весьма вовремя.

Габриэль не счёл нужным отвечать на благодарность, но решил предложить:

– Давайте я помогу донести.

Редгард не отказался. Он передал одну коробку, что была поменьше, мальчишке и направился вдоль ряда двухэтажных зданий на юг, в сторону городских ворот. Габриэль старался не глазеть, но увидеть хаммерфелльца среди бледнокожих нордов оказалось до того необычно, что мужчина заметил столь невежливое любопытство.

– Ты ведь не местный, да? – поинтересовался редгард. – Никогда раньше не видел тебя у нас.

– Нет. Не местный.

– Я Сиррок, покорный служитель Талоса в Великом Храме. Я живу здесь уже около пятнадцати лет и знаю всех в городе. Жители тоже ко мне привыкли, хотя ты прав, редгардов не так часто можно увидеть на севере.

– Извините, что… – Габриэль не сумел продолжить и опустил взгляд под ноги.

Сиррок неожиданно рассмеялся.

– Ни к чему это, я всё понимаю. Как тебя зовут?

– Габриэль.

– И откуда твоя семья?

Габриэль не сразу ответил. Он обошёл возникший на дороге камень, поправил ящик в руках и, всё ещё не глядя на Сиррока, проговорил:

– Из Лейавина. Но теперь я буду жить здесь, с тётей.

– Ох… – Священник, должно быть, всё понял. Но говорить о плохом не хотелось, поэтому он добавил: – Далеко же тебя занесло от Топальской бухты.

– Да, – отозвался Габриэль. – Далеко.

Они уже спускались к подножию храма. На площади шумели играющие дети, но Габриэль даже не посмотрел в их сторону и поднялся по ступеням следом за Сирроком.

Внутри оказалось удивительно тепло и до того тихо, что неосторожные шаги прогремели оглушающим топотом по каменному полу и привлекли внимание двух мужчин, неслышно беседующих в дальнем конце зала. В одном из них Габриэль узнал примаса храма: это был статный седой мужчина в дорогом одеянии служителя. Второй оказался высшим эльфом. Он выглядел обычным паломником в старой дорожной робе, но его благородная внешность и пронзительный взгляд вселяли в душу непривычный холодный трепет. Альтмер лишь на секунду посмотрел в сторону двери и снова отвернулся к примасу, не прервав свою речь. Сиррок тоже не придал этому значения. Он свернул к лестнице, ведущей в помещения под храмом, и велел Габриэлю поставить ящик у стены в углу.

– Спасибо за помощь, Габриэль. Можешь ещё кое-что для меня сделать? – Габриэль, недолго думая, кивнул. Тогда Сиррок принёс тяжёлую цепь, к которой крепилась подвесная лампа. Одно из звеньев оказалось разогнуто. – Отнесёшь кузнецу? Это на другом конце улицы.

– Знаю. – Габриэль уже проходил там сегодня, поэтому забрал светильник у редгарда и направился к выходу. Заняться всё равно было нечем, а так он хотя бы сделает что-то полезное.

Когда двери храма закрылись за спиной, Габриэль спустился со ступеней на площадь, где возвышалась каменная статуя Талоса, и на этот раз всё же обратил внимание на собравшуюся здесь толпу ребятни. Его привлёк тонкий злобный голосок:

– Не трогайте! Ему же страшно, он маленький! Не трогайте его!

Светловолосая пухленькая девочка жалась к статуе и прятала в руках что-то маленькое и пищащее. Толпа городских обступила её со всех сторон и явно собралась отобрать таинственного кого-то.

– Нашла кого защищать! А ну отдай, иначе тоже получишь.

Габриэль сделал к ним шаг.

– Эй. Оставьте её.

На него посмотрели все. Даже девочка, пытающаяся в одиночку противостоять пятерым. Габриэль только на мгновение взглянул на неё, но в память мгновенно врезались большие кристально-голубые глаза.

– А ты ещё кто такой?

Вперёд выступил самый старший. Он был выше Габриэля и даже носил на поясе кинжал. Сразу становилось ясно, что это сын знатного рода. За его спиной зашептались:

– Я знаю его. Родители говорили, что его графская чародейка приютила.

– Осторожнее, Ульвар, вдруг он и сам чародей?

– Мне плевать, – отозвался главарь местной банды. – Будь он хоть архимагом, я покажу ему, что в этом городе свои правила. – И он обратился уже к Габриэлю: – Даю тебе последний шанс. Не лезь не в своё дело.

Габриэль сделал ещё шаг и оказался буквально в трёх футах от Ульвара. Чародеем он, конечно, не был, и на его поясе не висел настоящий кинжал, зато в руках он до сих пор держал массивный железный светильник на цепи.

– И я даю тебе последний шанс. Отпусти её.

Похоже, такой дерзостью Ульвару ещё никто не отвечал. Он даже растерялся на мгновение, а потом вдруг толкнул Габриэля в грудь.

– Убирайся, говорю!

Габриэль отшатнулся, но всё-таки сумел устоять на ногах. Спустить это с рук высокомерному подонку он не мог. Он набросился на Ульвара, пригнувшись перед прыжком, и повалил того на утоптанный снег. Парень вскрикнул, попытался скинуть с себя Габриэля, но тот крепко вцепился в воротник дорогой овечьей куртки и замахнулся правой рукой для удара. В правой руке он сжимал лампу Сиррока.

Остальные поняли, что за этим последует и вовремя спохватились. Стащили Габриэля, отбросили на землю и принялись пинать с такой силой, что пришлось свернуться, поджав колени к животу, и закрыть лицо руками.

Побои на мгновение прекратились, и он не сообразил, в чём причина, пока рядом не раздался уже знакомый девчачий крик. Та, за которую он хотел заступиться, решила заступиться за него, и ей тоже досталось. Неведомым образом мысль об этом придала сил. Габриэль изловчился увернуться от следующего удара, вскочил на ноги и выбросил вперёд металлическую цепь. Она крупными звеньями хлестнула по ноге одного из мальчишек, и тот упал лицом вниз. Габриэлю пришлось отпустить своё оружие и отскочить в сторону, чтобы избежать нового удара. Атакующий промахнулся, и его тяжёлое тело последовало за рукой. Это дало Габриэлю несколько мгновений. Он подхватил лампу, вытягивая цепь из-под упавшего, бросился к девчонке и, на ходу протягивая ей руку, прокричал:

– Бежим!

Она схватилась одной рукой за его предплечье, ловко поднялась и побежала рядом. Погоня собралась довольно скоро. Габриэлю повезло, что он успел исследовать брумские закоулки этим утром, иначе они неизменно бы заблудились или оказались загнаны в тупик. Девочка, насколько Габриэль успел понять, города не знала и полностью положилась на своего случайного защитника. Она не отпускала его руку и бежала рядом. Другой рукой она по-прежнему прижимала что-то к груди.

Они выбежали на мостовую, на сером камне которой снег долго не задерживался, и это помогло запутать след. Видя, что погоня отстала, Габриэль нырнул в узкий проход между зданиями и затаился. Вскоре мимо них пробежало пятеро уличных хулиганов во главе с Ульваром. Габриэль выглянул из-за угла, проводил взглядом удаляющиеся спины и почему-то стало весело. Его неплохо поколотили, но он сел на старое бревно, покрытое ледяной коркой, и тихо засмеялся. Девчушка обратила на него строгий недоумевающий взгляд.

Только сейчас Габриэль смог лучше рассмотреть её. Она точно не была местной, потому что держалась отдалённо и напугано. На ней был недорогой, но заботливо сшитый полушубок из зайца, кожаные сапожки, также отделанные мехом, и тяжёлая тёплая юбка. Её родители точно знали, в каком холодном городе им предстоит провести несколько дней. Из-под высокой шапки выбивались молочно-белые косы мягких волос. Осевший на них снег становился практически незаметным, зато снежинки на длинных ресницах почему-то запомнились надолго. У девчонки были потрясающие глаза цвета ясного морозного неба. Однако она хмурилась.

– Чего ты смеёшься?

Габриэль решил ответить, потирая ушибленную ногу:

– Я первый день в этом городе, а уже нарвался на неприятности. Мама бы не удивилась.

Он перестал смеяться. Кажется, девочка поняла, что о матери лучше не спрашивать.

– Как тебя зовут?

– Габриэль. А тебя?

– Элисаэль. Можно Лис, – отозвалась она, стянула с головы шапку и положила в неё, мягкую и тёплую, то, что всё это время так берегла у груди. Габриэль заглянул внутрь. Воробей. Маленький воробей со сломанным крылом. Так вот ради кого он обзавёлся несколькими синяками и врагами в новом городе?

Когда Элисаэль сняла шапку, Габриэль увидел острые кончики её длинных ушей. Он не сразу распознал в ней высшую эльфийку из-за непривычно бледной кожи и пухлого телосложения, но сейчас он видел, что его новая знакомая была альтмеркой. Он догадался:

– Твоего отца я видел в храме?

– Да. Он служит Богам и раз в год совершает паломничество по всему Сиродилу. А ты тоже не отсюда?

– Не отсюда. – Может, он должен был рассказать ей чуть больше, но слов не нашлось. Поэтому, кивнув на пищащий перьевой комочек в её шапке, он спросил: – Так что мы с этим будем делать?

– Я отнесу его маме. Она обязательно поможет.

– Где вы остановились?