Текст книги "Голубой бриллиант (Сборник)"

Автор книги: Иван Шевцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 49 страниц)

друга со слов Иванова; обоих Алексей Петрович высоко ценил

и любил, по правде – "все уши прожужжал", подогревая их

любопытство и желание познакомиться. Да все не было

случая. Как вдруг позавчера позвонил Иванову владыка и

попросил разрешения встретиться и доставить Алексею

Петровичу обещанное. Владыка время от времени по-

приятельски снабжал Иванова кой-какой литературой

религиозного направления и на этот раз обещал принести ему

статью Льва Толстого, мало известную в народе: "Почему

христианские народы, и в особенности русский, находятся

теперь в бедственном положении?" У генерала же была

необходимость побеседовать с архиереем по некоторым

вопросам, связанным с теперешним положением в стране,

касающимся не столько религии, сколько конкретно церкви.

Генералу епископ понравился ("компанейский мужик и

48

независимо думающий"). Его преосвященство мысленно

оценил генерала: ("Не солдафон и патриот").

– Как вы, владыка, смотрите на все, что творится в

стране? – обратился генерал к епископу. – Россия гибнет,

ограбили, разворовали и разрушили то, что создавалось таким

трудом веками многими поколениями.

– Россия не погибнет, – ответил епископ. – Россия

воспрянет. Разве впервой нашему отечеству доходить до

последней черты? Вспомните историю. Тысяча шестьсот

двенадцатый год. Нашествие поляков, лжедимитрий в Москве.

Время это хорошо изобразил писатель Загоскин в своем

романе "Юрий Милославский". Вот первые строки романа.

Если позволите, я по памяти вам напомню только одно

предложение.

Он сделал паузу, прищурил глаза, почему-то прикрыл

панагию бородой и, глядя в угол комнаты, начал:

– "Никогда Россия не была в столь бедственном

положении, как в начале семнадцатого столетия: внешние

враги, внутренние раздоры, смуты бояр, а более всего -

совершенное безначалие – все угрожало гибелью земле

русской". Разве не то происходит сегодня? – Он уставил

вопросительный взгляд в генерала.

– Точно: внутренние раздоры, совершенное безначалие -

все сходится, – с некоторым удивлением произнес Якубенко, а

епископ продолжал:

– А семнадцатый и последующие годы? Разве не так

было? В восемнадцатом году Зинаида Гиппиус опубликовала

свое стихотворение "Знайте!". Оно кратенькое, всего несколько

строк.

"Она не погибнет, – знайте!

Она не погибнет, Россия.

Они всколосятся, – верьте!

Поля ее золотые.

И мы не погибнем, – верьте

Но что нам наше спасенье?

Россия спасется, – знайте!

И близко ее воскресенье.

Он читал негромко, без пафоса, как-то уж совсем

обыденно, хотя и проникновенно, прочувственно, и, возможно,

эти обыденность и проникновенность производили

благоприятное впечатление на слушателей, и слова поэта

западали в самую душу, вызывали ответные чувства. Иванов

видел, как в глазах генерала засверкали искорки не восторга, а

49

чего-то иного, скорее священного гнева. Впрочем, для Алексея

Петровича это не было неожиданностью: он знал горячий

характер Дмитрия Михеевича, его взрывчатую

возбудительность, как знал и его душевное состояние во все

эти последние годы смутного времени. Обращаясь к Якубенко

и указав глазами на епископа, он даже с некоторым восторгом

пояснил:

– Владыка любит поэзию и много стихов знает наизусть.

Но Якубенко пропустил это замечание мимо ушей, как

второстепенное в данном случае. Он смотрел на епископа

умным пытливым взглядом и спрашивал:

– Говорите, Россия не погибнет? И как там кончается -

"близко ее спасение"? Вы верите?

– Что не погибнет? – почему-то переспросил епископ.

– Что не погибнет – я уверен, в этом нет сомнения. А вот

что близко ее спасение?

– Это говорила Зинаида Гиппиус, – как бы даже виновато

ответил епископ, и глаза его приняли скорбное выражение.

Опустив веки, он добавил:

– И как мы теперь знаем, она ошиблась, поскольку

спасение России оказалось совсем не близким. – В голосе его

прозвучали горькие, грустные ноты.

Якубенко хотел было возразить, что спасение России

началось в гражданскую войну, и она не погибла, но

сообразил, что такое замечание вызовет несогласие епископа,

начнется спор, чего он не желал пока что, до поры до времени.

– Вы говорите о прошлом, а я спрашиваю о настоящем:

близко ее спасение? Ваше личное мнение? – продолжал

генерал, как бы не желая отходить от поэтической строки.

– В Евангелие от Матфея сказано, что царство

Антихриста будет недолгим, три с половиной года. Его сметет

великая смута народная, прольется кровь, будут страдания. И

придет настоящий Христос. И мир возродится, и будет

благоденство, – ответил епископ, сославшись, однако, на

священную книгу, как на щит.

– Какие три года? Этот антихрист уже шесть лет разоряет

страну, и уже пролилась кровь. А где же тот настоящий

Христос, почему он не идет? Или ваш Матвей ошибся в

сроках?

Но епископ откровенно проигнорировал последний

вопрос генерала, как неуместный и недостойный, продолжая

цитировать того же Матфея:

50

– Ибо восстанет народ на народ и царство на царство: и

будут глады, моря, землетрясения по местам... и тогда

соблазнятся многие, и друг друга будут предавать и

возненавидят друг друга; и многие лжепророки восстанут и

прельстят многих; и по причине умножения беззакония, во

многих охладеет любовь.

– Пророчество поразительное, – сказал Иванов. – Но его

можно отнести и к восемнадцатому году, и к нашему

"перестроечному" времени. И тогда, и теперь на русской земле

было и есть предостаточно лжепророков – разных троцких и

горбачевых.

– Добавь сюда Яковлева и Шеварднадзе, – сказал

генерал. – Их просионистская пресса уже объявила пророками.

А эти пророки разрушили великую державу. Алчущие власти

авантюристы придумали суверенитеты, объявили себя

президентами и думают, что каждый в одиночку выберется из

трясины, устроенной прорабами и архитекторами перестройки.

Не получается. Как вы считаете, Николай Семенович?

– Иисус сказал: всякое царство, разделившее само в

себе, опустеет и всякий город или дом, разделившийся сам в

себе, не устоит, – ответил епископ.

– Иисус был мудрый и дальновидный товарищ, – сказал

генерал. – Но вы, владыко, так и не ответили мне: скоро

наступит воскресение России?

– Видите ли, почтенный Дмитрий Михеевич, я не политик

и затрудняюсь... Я бы хотел от вас услышать ответ, как от

человека военного?

Но генерал уклонился от ответа, видно, сейчас его

интересовало нечто другое, и он воспользовался словом

епископа "не политик", сказал презрительно и веско:

– Сегодня нет людей вне политики и быть таких не

может. Что, не согласны? Скажите – церковь вне политики? Как

бы не так. А ваш современный поп Гапон, ну этот рыжий экс-

диссидент, мразь, которая витийствует на сборищах так

называемых демократов, он что – тоже вне политики? – звучал

гулко возбужденный бас генерала.

– Это его личное мнение. К тому же он депутат и обязан,

– пожав плечами, несколько смутился епископ.

– Что обязан? – решительно спросил Якубенко, уже

невольно втягиваясь в спор, которого только что хотел

избежать. – Выступать против воли народа на театральных

баррикадах? Так?

51

– Вы имеете в виду у Белого Дома. Но там был народ, и

священник среди народа, – это естественно, – попытался

возразить епископ, но генерал стремительно перебил

порывистым презрительным тоном:

– Какой народ? Пьяная толпа, шваль бездельников и

подонков, истеричных дамочек, тель-авивского происхождения

защищали ваш Белый Дом – в то время филиал

вашингтонского, на который, кстати, никто и не нападал.

"Начинается, – тревожно подумал Иванов, соображая, как

не дать разгореться нежелательной дискуссии. Но епископ

заговорил как бы мимоходом, но серьезно и обиженно:

– Дом этот совсем не мой, и я ни в нем, ни возле него

никогда не был.

– Да я вас, уважаемый Николай Семенович, лично вас,

не упрекаю, и прошу извинить меня. А вот вашего патриарха я

обвиняю и считаю его недостойным возглавлять православную

церковь. Хоть я человек в общем-то неверующий, но

крещеный.

– В чем вы его обвиняете? – не повышая голоса, но

холодно спросил епископ. В его словах чувствовалось

напряжение. – Что он благословил Ельцина в связи с

избранием на пост президента?

– Отнюдь, это пусть останется на совести господина

Редигера. Я обвиняю его в том, что он – господин Редигер, или

по-вашему Алексей второй, отлучил от церкви русских

патриотов, великомучеников, безвинных страдальцев за

русский народ, так называемых руководителей так

называемого путча.

Выпуклые блестящие глаза епископа смотрели на

генерала с холодной отчужденностью. Он даже задергался на

стуле, демонстрируя неловкость. Сказал, глядя на Иванова,

словно ища его поддержки:

– Но они же арестованы как преступники?

– Извините. Преступники или нет – это скажет суд. Только

суд вправе, – все больше возбуждаясь, заговорил генерал. -

Позвольте вас спросить, Николай Семенович, вы читали

манифест этих "преступников" и программу спасения России?

– Читал, – тихо кивнул епископ.

– Что вы нашли в ней преступного? – наступил генерал.

– Но ведь они хотели вернуться к социалистическому

прошлому, – не очень уверенно и сдержанно ответил епископ.

– То есть сохранить Союз, как единое государство,

сохранить советскую власть, как власть народа, не попустить

52

того, извините, бардака, в который превратили Горбачев и вся

его шайка демократов некогда великую страну, – весомо сказал

Якубенко. Прямые гордые глаза его глядели пристально и

строго. – Скажите, владыко, вам нравится то положение, в

котором находится в настоящее время наша страна и наш

народ? Только честно: ваш ответ не услышит господин

Редигер. – Он почему-то подчеркнуто называл мирскую

фамилию патриарха Алексия второго.

– Положение, конечно, не завидное, – уклончиво ответил

епископ. – Но ведь Ельцин обещает, что трудности временные.

– И вы ему верите, как миллионы безмозглых баранов,

загипнотизированных сионистской продажной прессой и

растлевающим циничным телевидением, верили Горбачеву,

которого теперь называют Иудой. Шесть лет верили. А теперь

проклинают, православные. Вот бы кого отлучить от церкви

вашему Редигеру. И это было бы справедливо. А не

благословлять восходящих на трон авантюристов. Что же

касается социалистического прошлого, которое так неистово

обливают грязью сторонники реставрации дикого капитализма,

все эти лжедемократы, "пятая колонна", то хотите вы того или

нет, а к нему вернется наш народ, когда опомнится, очнется от

сионистского дурмана. Только это будет социализм подлинный,

без глупых искажений, не хрущевский-брежневский и не

горбачевский. Это будет подлинная демократия и советская

власть, которую Ельцин фактически упразднил. Жаль, что все

придется начинать сначала, на развалинах, на руинах, в

которые спешат до основания разорить страну лакеи и агенты

ЦРУ. Предчувствуя накал страстей – а также и более острые и

откровенные разговоры в эти месяцы происходили в каждом

доме по всей Руси великой, – Алексей Петрович решил своим

вмешательством, как хозяина, если и не потушить, то хотя бы

смягчить беседу, и незаметно наполнил рюмки.

– Друзья, – сказал он с веселой и вежливой улыбкой, – мы

как-то от поэзии сбились на прозу и совсем забыли или не

заметили, что наши рюмки давно ожидают тоста. Я хочу

вернуть вас к стихам, которые прочитал владыко, и предлагаю

тост за воскресение России! Она не погибнет!

– За скорое воскресенье, – сказал Якубенко и протянул

свою рюмку к рюмке епископа. Невольная вежливая улыбка

скользнула по алым губам владыки и затерялась в густых

дебрях бороды. Он сказал:

53

– Ее воскресенье начнется с духовного возрождения.

Люди стосковались по вере. Без веры человеку нельзя,

противоестественно его происхождению и сути, как и всему

человеческому. Вера – это добро и созидание. Безверие – это

зло, произвол и разрушение. Апостол Иоанн сказал: "Всякий

делающий зло, ненавидит свет и не идет к свету, чтоб не

обличились дела его, потому что они злы, а поступающий по

правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они

в Боге сделаны".

Алексей Петрович решил перехватить инициативу и

направить разговор в нейтральное русло. Но неожиданно для

него заговорил епископ, как бы продолжая "скользкую" тему.

Он уставил холодный, хотя и вежливый взгляд на генерала и

спросил все тем же ровным без интонации голосом:

– Скажите, Дмитрий Михеевич, почему вы как-то с

нажимом называете святейшего патриарха его мирской

фамилией? Тут вы в чем-то... как бы вам пояснить,

заблуждаетесь...

– Почему? – переспросил генерал спокойно

рассудительно. – Недавно я прочитал в газете "Земщина" -

сейчас много разных газет и газетенок наплодилось, – так вот в

ней в № 60 за этот год со ссылкой на корреспондента ТАСС

Кузнецова – не знаю, товарища или господина – сообщается о

поездке вашего патриарха в Соединенные Штаты и его

выступлении в синагоге. И в своей проповеди патриарх

говорил об антисемитизме в нашей стране – заметьте: не о

сионизме, который сейчас захватил чуть ли не все газеты,

журналы, радио, телевидение, кино, но и все экономические

сферы: биржи, смешанные предприятия, посреднические

кооперативы, проник в высшие сферы власти, – а о

надуманном антисемитизме.

– Насколько мне известно, его святейшество патриарх

выступал не в синагоге, а перед религиозными лидерами

еврейских общин США, – уточнил епископ.

– Это одно и то же, – возразил генерал. – Главная суть

выступления или своего рода проповеди, в которой патриарх

призывал единению иудаизма и православия, то есть что

проповедовал так шумно рекламируемый сионистской прессой

небезызвестный поп Мень. И вообще, мне кажется, это темная

личность, странное пятно в русской православной церкви. Вы

не находите?

– А вы были знакомы с отцом Александром Менем? -

вопросом на вопрос уклонился епископ.

54

– Знаком по его телевизионным выступлениям. Ведь он

был "звездой" на тель-авивдении, вроде Аллы Пугачевой. И

после смерти остается такой.

"Это Троянский конь в православии", – подумал епископ

Хрисанф о Мене, которого как при жизни, так и после смерти

сионистская пресса и особенно телевидение делают

новоявленным апостолом. Это было его личное мнение, как и

мнение многих его коллег духовного звания. Но вслух об этом

не решались говорить, опасаясь вызвать гнев и недовольство

некоторых членов священного синода. Он лукавил и не был

откровенным в своем ответе генералу:

– Вы извините меня, Дмитрий Михеевич, но я должен

вам напомнить русский обычай: о покойниках плохо не говорят.

– И какая-то странная длинная улыбка шевельнулась на его

алых губах.

– Знаю, но это касается тех случаев, когда покойник еще

тепленький. Вы вот, и не только вы, уж на что плохо говорите о

покойнике Сталине. Я плохо говорил и буду говорить о

покойниках Брежневе и Хрущеве, и вы не сделали мне

замечания на сей счет.

– Да ведь это разное. Надо принять во внимание

трагическую мученическую смерть отца Александра, -

напомнил епископ.

– Таких трагических смертей в наше время в одной

только Москве ежедневно бывает десятки. И никто не возводит

эти невинные жертвы в разряд великомучеников. Я

подчеркиваю – невинных. А в отношении Меня я не могу

сказать слово "невинный", потому что убийство это довольно

загадочное. Во всяком случае, это чистейшая уголовщина, а не

политическая акция, как об этом всенародно на всю страну

заявил Ельцин еще до начала следствия.

– Да, я помню, я сидел тогда у телевизора. Это было

легкомысленное заявление Бориса Николаевича, -

примирительно вставил Иванов.

– Как и другие подобные его заявления, – сказал все так

же возбужденный Якубенко. – Но дело не в Ельцине в данном

случае. Я говорил о господине Редигере и Мене, об их теории

интеграции иудаизма в православие. Сионисты сделали Меня

русским святым великомучеником. А патриарх? Он кто таков?

– Патриарха избрал поместный собор русской

православной церкви, – напомнил епископ и добавил: – Между

прочим, на альтернативной основе.

55

– Ельцина тоже избрали на альтернативной основе, -

небрежно поморщился генерал: – А теперь его избиратели

положили зубы на полку и стыдливо раскаиваются. А иные и

публично обзывают себя дураками. Я вот в связи с Менем

задаю себе и вам вопрос: вы можете представить, чтоб в

синагоге в должности раввина – русского, а в мечети в

должности муллы – украинца или белоруса? Может быть такой

анекдот? – Он сделал торжествующую паузу, переводя озорной

взгляд с епископа на Иванова. Епископ вежливо улыбнулся, а

Алексей Петрович ответил:

– Едва ли?

– А в православной церкви – пожалуйста, сколько угодно

евреев в православных алтарях в должности не только

рядовых попов, но, мне говорили, и архиереев.

– Принявшие православие. И это не возбраняется, -

почтительно уточнил епископ. – Вы тоже можете принять

иудаистскую веру или ислам, если пожелаете.

– Возможно, веру могу поменять, но должность раввина

или муллы я не получу, это уже точно. Такое возможно только в

русской православной церкви.

– Наша церковь самая терпимая, а учение Христа мы

понимаем и воспринимаем, как символ добра, – не повышая

голоса продолжал епископ, стараясь увести генерала со

скользкой дорожки. – В основе всех религий, исключая разве

что иудаизм, заложены нравственные и духовные принципы,

призыв к добру и созиданию, всечеловеческой любви, будь то

христианство, ислам или буддизм.

– А иудаизм вы исключаете? – спросил Иванов. – Почему?

– Иудаизм – это все-таки своего рода кодекс

эгоистического высокомерия, проповедь национальной

исключительности, человеконенавистничества, – ответил как-то

вяло, словно походя епископ, очевидно, опасаясь новой атаки

генерала и не желая ее принимать. А Якубенко и в самом деле

не упустил случая.

– Так почему же патриарх ратует за интеграцию

православия с иудаизмом? Где тут логика и здравый смысл? -

Решительные, возбужденные слова срывались с его губ.

– У нас общие исторические корни, общие пророки.

Наши апостолы были евреями. Возьмите Библию – "Ветхий

Завет", он иудейского происхождения. Бог един. И если хотите,

то и сама Библия – есть уже, как вы выразились, интеграция:

"Ветхий Завет" и Евангелие, – начал епископ весьма вяло и

неохотно, роняя спокойные слова.

56

– Я не специалист в вашем деле и не могу судить о

Библии, с которой я не знаком, – угрюмо проговорил Якубенко. -

В этой части Алексей Петрович может быть вашим

оппонентом.

– С Алексеем Петровичем мы находим общий язык, -

дружественно и благодушно улыбнулся владыка.

– Не всегда, владыка, и не во всем, – возразил Иванов и

тоже улыбнулся мимолетной вежливой улыбкой. – Я, к примеру,

не считаю "Ветхий Завет" священной книгой. Вот вы, владыко,

совершенно справедливо определили иудаизм, как кодекс

эгоистического высокомерия и человеконенавистничества. Я

читал некоторые работы советских авторов о сущности

иудаизма и могу по ним иметь свое мнение. Но ведь этот

цинизм и жестокость, то есть человеконенавистничество

содержится в "Ветхом Завете". Совсем другое – Евангелие. Это

действительно нравственный кодекс, проповедь добра и

неприятие зла. Не случайно многие высказывания апостолов

из Евангелия вошли в нашу речь и жизнь крылатыми

выражениями. Десять Божьих заповедей: не убий, не укради,

чти отца своего и мать, не лжесвидетельствуй, люби ближнего

своего как самого себя.

– Возлюби правду и ненавидь беззаконие, – вставил

епископ, воспользовавшись паузой. – Кто возвышает себя, тот

унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится.

– Это уже непосредственно по адресу Хрущева и

Брежнева, – не утерпел генерал и улыбнулся со злорадством.

– Так ведь учение Христа и его апостолов не имеет

пределов ни во времени, ни в пространстве. Потому оно и

бессмертно, – сказал епископ. – Разве не современно звучат

слова Иоанна: "Дети! Последнее время. И как вы слышали,

что придет Антихрист, и теперь появилось много антихристов,

то мы и познаем из того, что последнее время. Они вышли от

нас, но не были наши: ибо если б они были наши, то остались

бы с нами, но они вышли, и через то открылось, что не все

наши".Владыка процитировал дословно по памяти, умолк и

устремил умный почтительный взгляд в сторону старинной

иконы на стене. Генерал подумал о нем: " Умен и хитер, хотя и

противоречив этот владыка. Но противоречивость его,

пожалуй, преднамеренная, показная. Он не откровенен до

конца". Сказал вслух:

– Применительно к нашим дням я понимаю, что

антихристы, о которых говорит Иоанн, уже явились к нам в

57

образе оборотней, вроде Горбачева, Ельцина, Яковлева и

других. Ведь в самом деле: они же вышли от нас, но никогда

не были наши, а только прикидывались нашими. А теперь все

открылось: и двуликость, и предательство.

Владыко удовлетворительно заулыбался, но большие

глаза его под нависшими нехмуренными бровями были

печальны.

– Как сказано в священном писании, "предаст же брат

брата на смерть, и отец сына и восстанут дети на родителей, и

умертвят их". Вот чего я боюсь, друзья мои, – сказал епископ и

горестно вздохнул. – Будем уповать на Господа Бога нашего, да

услышит наши молитвы и не допустит. . – И вдруг умолк,

торопливо взглянул на часы, поднялся, высокий,

монументальный, поправил панагию и сказал:

– Однако же, друзья, мне пора и честь знать. Мне было

приятно с вами, и коль мы вели речь об Евангелие и

апостолах, то позвольте мне на прощание напомнить вам

слова проповеди богослова Иоанна: "Возлюбленные! Будем

любить друг друга, потому что любовь от Бога, и всякий

любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не

познал Бога, потому что Бог есть любовь... Пребывающий в

любви пребывает в Боге и Бог в нем... В любви нет страха, но

совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть

мучение. Боящийся не совершенен в любви".

– Владыка, на дорожку чаю или кофе? Я сейчас сделаю,

– предложил Иванов и торопливо встал из-за стола.

– Благодарствую, Алексей Петрович, меня ждут.

Иванов проводил епископа Хрисанфа до прихожей.

Одеваясь, владыка вполголоса обронил по адресу генерала:

– Симпатичный ваш друг, откровенный и с убеждениями.

А душа его страдает и болит, и боль его понятна и объяснима.

Ведь разрушено и растоптано все, чему он жизнь отдал. Идеал

растоптан и вера. Но Россия не погибнет, она воскреснет. Вы

ему внушите эту мысль. Я был искренне рад познакомиться с

Дмитрием Михеевичем. Надеюсь, что эта первая встреча не

будет последней: нам есть о чем поговорить.

Епископ достал из своего "дипломата" папку для бумаг и

подал Иванову:

– Здесь обещанное: статья Льва Николаевича Толстого.

– Благодарю вас, владыка, звоните и заходите. Всегда

рад вас видеть.

3

58

– Ну что ты скажешь о владыке? – спросил Алексей

Петрович Дмитрия Михеевича, когда они остались вдвоем.

– Он свое дело знает: видал, как шпарит по памяти

целые главы из Евангелия. Памятью его Бог не обидел, да и

умом тоже. Об антихристах – это довольно метко сказано. И в

самом деле – то, что творится сейчас в стране, похоже на

какую-то бесовщину, на кошмарный сон.

– У этой бесовщины есть своя история. Возьми

Достоевского "Бесы", который у нас долгие годы был как бы

под запретом, прочти, если не читал, а коли читал, освежи в

памяти, прикинь к нашему времени. И ты увидишь и поймешь,

что идеи всемирного разрушения, нравственной деградации,

духовного распада, зародились еще в средневековье и не в

России. К нам они пришли оттуда, из-за бугра, куда нас теперь

насильно толкают прорабы перестройки. Хрисанф правильно

говорил: без веры человеку нельзя, противоестественно.

Сеятели зла всегда, во все времена пытались убить в людях

веру, растоптать.

– Этим занимались прежде всего масоны задолго до

семнадцатого года, – вспомнил генерал.

– А потом уже открыто, с цинизмом и жестокостью

большевики, разные троцкие, свердловы, губельманы, который

Емельян Ярославский. И Ленин в том числе.

– Давай оставим Ленина в покое, – решительно

запротестовал генерал.

– Почему ж? Надо быть объективным и не выбрасывать

из песни слов. Я боялся, что вы с владыкой схватитесь на

Ленине и поссоритесь. У русской православной церкви есть

основательные, справедливые претензии к Ленину. Этот

пунктик, скажу тебе, – несмываемое пятно на иконописном лике

великого мыслителя, которого, как ты знаешь, я уважаю и не

принадлежу к шайке нынешних его испроворгателей. Хотя

монументов ему не создавал. Мне претило его обожествление,

доходившее до глупостей.

– В этом мы друг друга не переубедили, а с епископом я

бы вообще не стал обсуждать ленинский вопрос. Но ты

обратил внимание, как он ограждает своих от критики -

патриарха и даже Меня.

– Это его долг. Для него патриарх, что для тебя твой

министр или президент.

– И что? Я первого не уважаю, а второго презираю и

говорю это вслух. Зачем лукавить?

59

– У них все по-другому. Может, в душе он не разделяет

того, что проповедовал Мень, и не уважает патриарха. Но у них

субординация строгая: воля старшего для нижестоящего -

закон. Тем более воля святейшего. Ты только вдумайся в титул

– патриарх святейший. Значит, выше святого, начальник над

святым.

– Какой там закон, – с пренебрежением усомнился

Дмитрий Михеевич. – По-моему, этот рыжий Гапон плевал на

закон, на всех святых и святейших. У него митинговый зуд

экстремиста. А ведь тоже в депутаты пролез на

альтернативной основе. Голосовали за него православные

бараны. Надеюсь, владыко не обиделся на меня, но ты же

знаешь – я не умею дипломатничать, не обучен.

– Тебя он хорошо понял, сказал, что душа у тебя ноет от

боли за судьбу Отечества.

– За судьбу Союза, – поправил генерал. – Он прав, твой

владыко: душа измучена, кровоточит. Да разве только у меня?

Мы мало думали о душе. А душа – это вера, без нее человек

превращается в двуногое животное, дикое, агрессивное. Вера -

не важно, какая религия, главное, чтоб ее сердцевину

составляло добро, вера – это ориентир, идея.

– Но ведь и у Гитлера была идея расового

превосходства, и на такой основе он внушал немцам веру. Они

верили и творили чудовищное зло. И, между прочим, сионизм

зиждится на иудистской идее – богоизбранной нации, на вере,

что придет их Мессия и они будут владеть миром.

– А я так считаю и я убежден, что сионизм страшнее

фашизма. Собственно, это носители одной и той же идеи -

человеконенавистничества, зла. А их ненависть друг к другу -

это всего лишь междоусобная борьба двух преступных шаек.

Сионисты победили фашистов, своих конкурентов, потому что

оказались умней их.

– Победили не своими, а чужими руками, кровью

советских людей, – вставил генерал, но Иванов пропустил его

слова и продолжал с прежним напряжением, с необычной для

него дрожью в голосе. Решительный взор его ушел куда-то в

бездонную глубину: – Их стратегия испытана веками. И заметь:

лакомой жертвой тех и других была Россия с ее несметными

природными богатствами, необъятной территорией с ее

самобытной идеей, духовной мощью, которая помогла

Александру Невскому, Дмитрию Донскому, Минину и

Пожарскому, Кутузову. Они ненавидели Россию, народ наш и

боялись. Наполеон пошел в лобовую, опьяненный успехами в

60

Европе, и потерпел крах: русские казаки побывали в Париже.

Гитлер пренебрег уроками Наполеона, в хмельном угаре от

легких побед в той же Европе бросился напролом, и тоже

русская армия прикончила его в Берлине. Наследники Гитлера

оказались более предусмотрительны. Они пошли другим

путем, путем внутренней диверсии, поддерживаемой и

руководимой спецслужбами Запада. Они учли опыт Испании и

начали создавать пятую колонну.

– Ты считаешь, что перестройка, развал Союза и прочие

мерзости – дело рук сионистов?

– Убежден. И я докажу тебе. Вспомни, как начиналась

холодная война после войны горячей? Сионисты в нашей

стране, деятели идеологического фронта – писатели, артисты,

художники еврейского происхождения под флагом

космополитизма пошли в атаку на патриотизм. Недруги

Советского Союза на примере Отечественной войны поняли

силу патриотизма, силу мощную, неодолимую. Патриотизм -

это часть духовности народа, его нравственности и морали.

Сионисты от литературы бросили лозунг, презрительный

лозунг "красного патриотизма" и стали культивировать идеи

преклонения перед Западом, его культурой и образом жизни. И

охаивали, чернили нашу отечественную историю, оплевывали

подвиги героев недавних сражений. Это было начало

духовного растления нашего народа. Одновременно в

национальных республиках через дружескую ей

интеллигенцию сеяли зерна русофобии. Сталин во-время

разгадал этот стратегический замысел мирового

империализма, для которого быстро залечивающий

нанесенные войной раны Советский Союз был костью в горле,

потенциальным противником. Авторитет нашей державы в так

называемых развивающихся странах был огромен. На нас

смотрели с надеждой люди труда, униженные и оскорбленные.

Сталин бросил клич на разгром космополитов-сионистов. А их

было немало – наследников Троцкого и Свердлова в партийно-

государственном аппарате, особенно в культуре и науке, в

искусстве и литературе. И не только евреев, но и братьев-

славян, повязанных родственными узами с сионистами-

космополитами. Среди них были и руководители высокого

ранга, такие, как Молотов, Ворошилов, Андреев, Берия,

министры. Это была самая настоящая пятая колонна.

Сильная, глубоко заэшелонированная.

– Позволь, но Молотов, Ворошилов – соратники Сталина,

– заметил Иванов.

61

А их жены были соратниками сионистов. Об этом

Молотов признался в беседе с писателем Чуевым. Ты читал

его книгу "Сто сорок бесед с Молотовым"?

– Нет. И не слышал о такой книге.

– Я принесу тебе. Прочти. Она недавно издана. Сталин

нанес серьезный удар по будущим архитекторам и прорабам

перестройки. Да, да, не удивляйся. Тогда уже планировалась

за океаном нынешняя перестройка, и главная роль в ней

отводилась сионистам. Но Сталин не довел дела до конца,

слишком глубоки были корни наследников Троцкого, чтоб их

выкорчевать одним махом. Он просто не успел. Его умертвили.

Опять удивлен? Да, да, убили сионисты руками Берии.

– Это доказано? Или твои предположения? – Иванов

смотрел на него с некоторым недоверием. Он знал

тенденциозное, позитивное отношение Дмитрия Михеевича к

Сталину, не разделял его точку зрения. Часто спорили по

поводу личности и роли Сталина в истории, и каждый

оставался в основе при своем мнении, хотя постепенно,

медленно, в спорах их позиции в некоторых пунктах

сближались.

– Это мое убеждение, – твердо ответил генерал. -

Основанное на личной интуиции и некоторых общественных

фактах, обнародованных в печати. Приход к власти такого

беспринципного авантюриста, как Хрущев, и сионистского

лакея, как Брежнев, создал плацдарм для беспрепятственной

деятельности сионистов, которыми "несгибаемый миротворец"

был окружен стараниями своей супруги мадам Голдберг.

Брежнев выполнял одну из стратегических задач западных

спецслужб – возможно, сам того не подозревая, – довести