Текст книги "Голубой бриллиант (Сборник)"

Автор книги: Иван Шевцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 49 страниц)

хроники в это время. С нею и был связан лейтенант Шевцов.

Осенью 1941 года, отступая с тяжелыми боями от

Мценска до Тулы, он отправлял репортажи о военных

действиях в дивизионную газету. Призвание к творчеству

давало о себе знать у молодого журналиста даже в условиях

кровопролитных боев. При этом всегда хотелось преодолеть

рамки обычного газетного репортажа.

В разгар войны (с 1942 года пограничник Шевцов

возглавил один из разведывательных отрядов особого

назначения, которые выполняли боевые операции в тылу

врага), выйдя из госпиталя, он публикует в газете "Литература

637

и искусство" критическую статью "О литературном

современнике" – обзор трех номеров журнала "Новый мир".

Публикация не осталась без внимания. Редакция журнала

"Пограничник" разыскала капитана Шевцова и предложила ему

штатную должность. Спец корреспондентом журнала

проработал он до 1946 года.

Так началась журналистская карьера молодого автора.

Писал он не только о горячих событиях Отечественной войны,

но создавал очерки о героях-пограничниках, задумывая

одновременно исследование об истории пограничной службы

XIX – XX веков.

Судьба в те годы свела его с начальником студии

погранвойск художником Павлом Судаковым и

художественным руководителем студии, народным художником

и академиком П. Соколовым-Скаля. Знакомство вскоре

перешло в дружбу и помогло освоению нового для Шевцова

дела, связанного с анализами произведений изобразительного

искусства.

Благодаря глубокому, профессиональному постижению

искусства, врожденному чувству прекрасного он становится

искусствоведом. Статьи о творчестве выдающихся баталистов

Петра Кривоногова, П. Соколова-Скаля, В. Серова, П. Корина,

А. Герасимова, Е. Вучетича сделали его имя известным. До

сего времени проблемы искусства остаются важнейшими в

творчестве писателя. К советам и мнению Шевцова-

искусствоведа прислушиваются и первый президент Академии

Художеств Александр Герасимов, и последующий – Николай

Томский, который на своей книге "Художник и народ" написал:

"Дорогому Ивану Михайловичу, страстному пропагандисту

искусства, доброму в своих советах и дружбе. 2.10.64."

И так год за годом пополнялся запас жизненных

впечатлений. Вместе с расширением журналисткой практики

многое дали наблюдения военных лет. Работая

спецкорреспондентом газеты "Красная звезда", он побывал во

многих местах, где находились в военное время советские

войска. В Польше он познакомится с Главкомом Северной

группы войск маршалом Рокоссовским, а после встретится с

ним в Варшаве, где Рокоссовский исполнял должность

военного министра Польши. Впечатления о Польской земле

нашли свое отражение в романе "Набат", где рассказывается о

действиях польских и русских партизан.

В послевоенные годы Иван Шевцов был направлен

собственным корреспондентом газеты "Известия" в Болгарию.

638

Решение о его назначении было подписано Сталиным. Два

года (с 1952 по 1954) провел писатель в этой солнечной

славянской стране. Человек редкого трудолюбия, пытливого

ума, Шевцов всегда стремился к полноте познания жизни.

Ничто не оставляло его равнодушным: на страницах своих

очерков в яркой, образной форме он рассказывал о жизни и

быте дружественного славянского народа. Шевцов

пользовался уважением и доверием болгар, может быть еще и

потому, что не поленился в короткий срок освоить язык

Кирилла и Мефодия, узнал древнюю историю болгар,

познакомился с новейшей болгарской литературой, даже

высказывался о ней на встречах с болгарскими читателями,

участвуя в диспутах и спорах.

Материалы, присланные из Болгарии, печатались во

многих изданиях: "Огонек", "Октябрь", "Литературная газета",

"Литературная Россия", "Нева", "Советский воин". Когда

"Известия" упразднили свои корреспондентские пункты в

соцстранах, Шевцов возвращается в военную печать, работает

в газете "Советский флот". Здесь проявилось еще одно

свойство творческого таланта писателя: он пробует себя в

жанре фельетона, остро реагируя на нравственные изъяны в

офицерской среде.

Так постепенно, но неуклонно поднимался по ступенькам

журналистской и писательской работы бывший босоногий

подросток, выступавший в районной газете под псевдонимом

Денис Дидро и удивлявший редактора своим бойким и метким

слогом.

Возможно, кому-то такой вывод покажется излишне

патетическим. Но надобно заметить, что речь идет о

формировании писателя редкой мужественности и

последовательности в отстаивании нравственных идеалов

русского народа, его духовной цельности и столь нужной, как

убеждаемся теперь, самобытности. Далеко не каждому

писателю под силу такая нелегкая работа. Многие, порой

весьма даровитые, ушли в сторону от этой работы, посчитав

ее и опасной, и как бы тривиальной на фоне господствующего

эстетического снобизма. Увы! На исторических перепутьях не

каждый воин, и не каждому писателю дана истинная страсть

патриота. Иван Шевцов был последовательным на этом пути.

Важной вехой в становлении писателя-патриота явились

многочисленные литературно-критические статьи и рецензии

Ивана Шевцова: "Эпос народного подвига" (обзор военной

прозы в "Литературной газете"), "Фальшивый билет" (о романе

639

В. Аксенова), "Клеветники в масках" (о радиостанции "Би-би-

си"), "Наперекор логике жизни" (о романе А. Кузнецова

"Огонь"). В этих статьях дана мастерская характеристика

демагогии эстетствующих рафинированных интеллигентов,

которые под видом обновления жизни проповедуют презрение

и насмешку к нравственным нормам трудового народа,

подтачивая веру в красоту и необходимость общественного

служения, вливая яд в неокрепшие молодые души,

отождествляя патриотизм с примитивизмом чувств.

Тематическое многообразие и острота публицистических

выступлений Шевцова подготовили и художественное

творчество, задали "тон" многим его будущим произведениям.

Существенную роль в своеобразном переходе от журналистики

к собственно беллетристике сыграла встреча с одним из

классиков русской словесности XX века С. Н. Сергеевым-

Ценским.

По заданию редакции И. Шевцов едет в Алушту, чтобы

рассказать флотскому читателю о знаменитом авторе

"Севастопольской страды". Сергей Николаевич, отметив свое

восьмидесятилетие, вел уединенный образ жизни и неохотно

вступал в общение с журналистской братией. Причина

заключалась в необъективном отношении к писателю

"клановых" слоев литературной критики, как в тридцатые, так и

в пятидесятые годы, в замалчивании его заслуг перед

отечественной литературой. Вопреки предположению

адмирала Золина (редактор "Советского флота"), Сергей

Николаевич встретил Шевцова с искренним радушием, словно

давнего друга. Было что-то располагающее к доверительной

беседе в облике журналиста. Фотография 1957 года

запечатлела Ивана Михайловича таким, каким предстал он

впервые перед домом Сергеева-Ценского: в форме морского

офицера смотрит на вас человек с ясными, добрыми глазами и

одновременно глубоко запрятанной хитринкой мудрого

человека, что выражается в слегка склоненной голове и

сдержанной улыбке.

Легко был преодолен возрастной барьер (40 лет),

разделявший двух писателей-патриотов. Удивительное

свойство характера Шевцова – располагать к себе людей -

сыграло свою роль в том, что Сергеев-Ценский растворил

ворота своей творческой мастерской для молодого писателя,

проявившего неподдельный интерес к его наследию.

В жизни художника бывают моменты, когда встреча с

общепризнанным известным мастером способствовала более

640

глубокому осмыслению своего призвания, внутреннему росту и

повороту к кропотливой шлифовке своего таланта. Вспомним,

как повлияла на Гоголя его встреча с Пушкиным: "С тех пор

ничего не предпринимал я без его совета". Можно сослаться и

на пример А. П. Чехова, который изменился под влиянием

письма Григоровича, стал более серьезно относиться к своему

дару художника.

В такой "оглядке" на признанные авторитеты есть свой

глубокий и, в сущности, тайный смысл: так образуется живая

связь между поколениями русских писателей, так передается

эстафета высокого служения искусству. Личное общение в

деле преемственности достижений культуры поистине

бесценно, так как дает возможность начинающему автору у

собрата по перу найти, получить ответы на многие вопросы и

выйти на свою творческую дорогу. Истинное новаторство в

литературе берет свое начало в умении понять и услышать

своего предшественника. Это не лишает художника

индивидуальности, но придает ему силу и стойкость, укрепляя

его веру в эстетический идеал.

Своеобразной школой писательского мастерства явилась

для Шевцова дружба с С. Н. Сергеевым-Ценским. По

признанию самого Ивана Михайловича, эта встреча произвела

своего рода переворот в его судьбе. Находясь под обаянием

личности Сергеева-Ценского, он всего за три месяца создает о

нем книгу "Орел смотрит на солнце", которая с I960 года

выдержала три издания. Предисловие к первому изданию

написал известный писатель Ефим Пермитин, очень точно

определив своеобразие труда И. Шевцова: обилие

документального материала, глубокий анализ творчества

Сергеева-Ценского в сочетании с беллетристическими

зарисовками, гражданско-публицистический пафос книги. В

издании 1963 года, дополненном новыми материалами

писатель отразил борьбу Сергеева-Ценского за утверждение в

литературе подлинно патриотического идеала, борьбу с

"рапповскими" нападками. Рассказу об этом жестоком

противостоянии Шевцов уделяет много внимания. Вот что

пишет Пермитин: "Справедлив гнев автора (Шевцова – Л. Щ.),

когда он говорит о грубой и вульгарной критике, которая

столько "испортила крови" чуткому, легко ранимому художнику,

о гнусном замалчивании великого писателя на протяжении

всей его воистину многострадальной жизни".

Многое объединяло двух, встретившихся словно по

велению судьбы, писателей. Прежде всего общность

641

гражданских идеалов: "Как он любил Отчизну в настоящем и

будущем! Как ненавидел ее недругов всех и всяких мастей. О

них он не мог говорить без содрогания", – пишет Шевцов о

своем учителе, воспевая любовь и ненависть как два полюса

высокого горения души, определяющих высшую точку

национального самосознания не просто личности, но и

гражданина. Благоговейное отношение к природе, умение

передать ее красоту в пластически ярких образах, чтобы

читатель почувствовал дыхание полей, запах цветов и

растений, зримо представил себе живую картину одинаково

свойственно как Сергееву-Ценскому, так и Шевцову. Это

рождено знанием родной земли, ее волнующих примет и

необъятного богатства. Наконец – строгое отношение к слову,

его чистоте, внимание к словесной форме, которое сам

Сергеев-Ценский сформулировал в таких стихотворных

строчках:

И слово вещее мы ценим,

И слово русское мы чтим,

И силе слова не изменим,

И святотатцев заклеймим.

Этому завету Шевцов верен по сей день. Читатель не

найдет у него нарочито витиеватых, надуманных фраз,

сотканных из неправильно употребленных слов. Он никогда не

коверкает речь, не допускает святотатства, столь

распространенного сейчас, над русским языком. Это бережное

отношение к национальному богатству – русскому слову, к

сожалению, теряют даже русские современные писатели,

позволяющие себе порой бездумное экспериментаторство. В

погоне за метафоричностью и "оригинальностью" нередко

теряется и чувство языка, и – увы... элементарная грамотность.

Прав был в те далекие годы Шевцов, указывая на язык

произведений Сергеева-Ценского как на образец точного и

вместе с тем высокого по своему совершенству русского слова.

После кончины Сергеева-Ценского Шевцов возглавил

Комиссию по литературному наследию писателя; принимал

деятельное участие по увековечиванию его памяти, в создании

мемориального музея и двух памятников – в Алуште и Тамбове

– на родине писателя. А в сентябре 1995 года по инициативе

кафедры литературы Тамбовского университета прошла

Всероссийская научная конференция по изучению творческого

наследия С. Н. Сергеева-Ценского. Почетным участником

конференции и пленарным докладчиком был Иван

Михайлович Шевцов. Его многочисленные усилия не пропали

642

даром: творчеством Сергеева– Ценского заинтересовались

широкие исследовательские круги и внимание к этому

художнику постепенно возрождается.

Работая над книгой о Сергееве-Ценском, Иван Шевцов не

предполагал, что ему самому в скором времени предстоит

пройти через терновый путь злобных нападок и замалчивания

своего творчества, что повторяло в какой-то степени судьбу его

знаменитого учителя.

С 1960 года для Шевцова началась "горячая" пора. Одна

за другой выходят его книги, поднимавшие острые вопросы

общественной жизни в России.

В предисловии к роману "Свет не без добрых людей"

(1962 год) Народный художник СССР А. Герасимов писал:

"Роман является частью большого полотна, эпопеи о нашем

народе и времени, над которой писатель работает давно.

Шевцов много видел, много знает, ему есть, что сказать

людям". Слова патриарха живописи оказались пророческими.

"Свет не без добрых людей" положил начало эпопеи, в

которую вошли еще три романа: "Семя грядущего", "Среди

долины ровная..." и "Во имя отца и сына".

В романе "Семя грядущего" (1964 г.) автор характеризует

эпоху 40-х годов, когда со всей глубиной раскрылся могучий

потенциал нашего народа, одолевшего еще не бывалого в

истории по своей грозности и коварству захватчика.

Семена грядущей победы, как показывает писатель,

были заложены задолго до рокового рассвета 22 июня. Их

анализ в основном и составляет содержание романа.

Автор показывает, что в основе стойкости, проявленной

впоследствии защитниками нашей родины, стойкости,

удивившей весь мир, лежали два чувства: жажда жизни и

желание проявить себя в настоящем, большом деле, нужном

для всего общества. Настроение главного героя Емельяна

Глебова, самый дух личных устремлений большей части

нашей молодежи в канун страшной войны. Емельян по-

мальчишески задорен и чист, ему хочется простора, хочется

осуществить что-либо значительное для пользы отчизны. Он

признается, что к военному делу его влекло два

обстоятельства: романтика границы и чувство патриотизма.

Так он становится начальником погранзаставы, воспринимая

свое назначение, как служение высшим интересам родной

земли. Важно отметить, что такого рода романтические

устремления явились знамением времени. Без таких пылких и

мужественных решений миллионов русской предвоенной

643

молодежи не устоять бы нашему государству. И не зря

говорится: каждое поколение должно исполнить свою

историческую миссию. Поколение довоенной молодежи

решило свою задачу, разгромив в конце концов казавшиеся

непобедимыми фашистские полчища. И тем спасло Россию!

Между тем при нынешних идеологических шатаниях и

разброде, очернении прошлого, полезно напомнить обществу,

что человеческая личность может полноценно развиваться и

строить свое будущее только при наличии душевного

тяготения к благу, действий во имя правды и любви, во имя

Отечества. Но все это невозможно при размытом, а то и вовсе

утраченном чувстве долга перед памятью предков. Такие же,

как Емельян Глебов, Иван Титов гордились своей

сопричастностью к героическому прошлому отцов, сложивших

головы за народную правду. В свою очередь отцы их были

уверены в том, что дело их продолжат потомки – дети и внуки.

"Вот оно семя грядущего! Мы будем жить в наших детях и

внуках, в их делах, и никакие пули и бомбы не способны

искоренить нас, потому как мы бессмертны", – говорили они,

поднимая на руках сыновей.

Сегодня есть над чем подумать, обращаясь к, казалось

бы, давнему роману Шевцова. Просто и наглядно, а по

существу глубоко и философично раскрывается в нем важная

мысль о связи времен, связи поколений, разрыв которой

приводит к разрушению национальной жизни. При этом

повествование

лишено

прямой

дидактичности.

Содержательная основа романа воплощена в увлекательном

сюжете.

Прежде чем принять первый бой с немцами, лейтенант

Глебов проходит и через первый горький опыт любви, когда

разочарованному Емельяну показалось, будто в душе умерло

что-то большое и светлое, и краски жизни поблекли. Это

заставило юношу пристальнее всмотреться в окружающий

мир, приобрести психологический опыт познания сложности и

противоречивости человеческой натуры.

Правдиво отражена в романе сложная предвоенная

обстановка на границе: подрывная работа шпионов, растущие

слухи о приближающейся беде и связанные с ними

противоречивые ощущения солдат и офицеров,

бюрократические проволочки штабных офицеров. При этом

Шевцов не упрощает ни ситуации, ни характеров людей.

Первые же бои, как показывает писатель, обнажили в

каждом то главное, что было в нем скрыто или представало

644

как видимость. Одни, вспоминая философскую мудрость: "О

прошлом не жалей, грядущего не бойся", уходят навстречу

смерти. Другие, как Ефим Половин, пытаются спасти свои

жалкие жизни ценой гибели товарищей, подчиняясь чувству

животного страха.

Так семена, взошедшие в человеческой душе прежде,

дают в критические минуты плоды предательства и трусости

или великого . подвига, ведущего в бессмертие.

Вторая часть повествования – "Среди долины ровная..."

(1965 г.) – рассказывает о борьбе смельчаков-патриотов в тылу

грозного врага. Емельян Глебов в числе других бойцов Красной

Армии попадает в партизанский отряд. Именно здесь

раскрываются лучшие качества его прекрасной натуры. В

трудных условиях войны душа становится чище и светлее, а

чувства – возвышеннее и благороднее. На войне находит

Емельян Глебов свою единственную и в чем-то "неземную"

любовь, перед которой отступает все: трудности и опасности

партизанской борьбы и даже смерть, которая ходит здесь по

пятам. Потому что любовь – это, как сказано в романе, "второе

солнце в этом большом и прекрасном мире".

В образе юной разведчицы Жени много поэтически

правдивого и вдохновенного. Самые задушевные страницы

романа посвящены этой пылкой, упрямой девочке. Она гибнет

в гестаповских застенках, не успев насладиться своей

солнечной любовью, не успев отомстить за отца, за

поруганную землю. Голос Жени слышится Емельяну "в

мятежной музыке осеннего леса", уже покрывающегося

первым снегом. Но "природа не стареет, а постоянно

обновляется, стареют и умирают отдельные деревья, а целый

лес стоит, живет веками".

Символом бессмертия, богатырства русского духа

выступает в романе дуб-великан, который раскинул свою

могучую крону среди зеленой долины, радуя своей пышностью

и красотой жителей окрестных деревень уже не одно столетие.

Своеобразная перекличка с Л. Толстым (вспомним описание

старого дуба в романе "Война и мир", когда, потерявший

интерес к жизни после Аустерлица и смерти жены, князь

Андрей отправляется в Отрадное). Но сходство здесь,

пожалуй, внешнее. Образ дуба у Шевцова не параллель, как у

Толстого, к отдельной человеческой судьбе, а символ крепости

народа и непрерывности его жизни. Корни дуба вошли в

глубину, равную высоте его ствола – и разрослись они,

добравшись до воды, "которая и питает дуб неистребимой

645

силой". Здесь художественное воплощение самого принципа

народной жизни: пускай корни в глубину земли своей – и она

напоит тебя и накормит. Источник жизнестойкости в чувстве

любви к родной земле, что питает "крону" народной жизни,

сообщая ей силу и мощь.

Возле легендарного хранителя народной силы партизаны

получают заряд энергии и силы на дальнейшую борьбу.

Пожалуй, хорошо, что есть здесь какая-то перекличка с

Толстым. Литературные традиции надо также развивать, как и

традиции народной жизни, без чего засохнет и "древо жизни" и

сама литература русская.

Как видим, первые романы отличаются и

занимательностью сюжета, и четкостью в обрисовке

характеров, и стремлением исследовать психологию героев на

широком фоне исторического события (война 1941 – 45 гг.). В

романах есть философский подтекст, блестки народного

юмора. Что касается языка, здесь Шевцов избрал самую

трудную и вместе с тем плодотворную форму. Он стремится не

к усложненности и громоздкости оборотов, которые подчас

только скрывают отсутствие мысли, а к ясности и точности

словесных обозначений.

К сожалению, эти романы не были по достоинству

оценены критиками. Те немногочисленные положительные

отзывы (Г. Манторов "Цветет, растет высокий дуб", "В мире

книг" №1, 1966; А. Кочетков "Их называли душой полка",

"Коммунист вооруженных сил" №13, 1968), что были

опубликованы, потонули в потоке злобно– клеветнических

выступлений по поводу самого громкого романа И. Шевцова

"Тля" и последовавшего за ним "Во имя отца и сына".

Эти два романа произвели в обществе эффект

разорвавшейся бомбы. Свои копья критики в основном

"ломали" вокруг идеологических вопросов, поставленных в

произведениях Шевцова. Серьезного, глубокого анализа

творческих успехов или просчетов не было. Между тем роман

"Тля" заслуживает самого пристального внимания именно с

художественной стороны как произведение, отобразившее в

оригинальной, порою блестящей, форме насущные вопросы

не только 60-х годов, но и нашего десятилетия, завершающего

двадцатый век.

В русской литературе советского периода никто до

Шевцова не касался так уверенно и смело источника

разложения "элитной" части интеллигенции, который затем (80

– 90-е годы) осложнил духовно– нравственное состояние всего

646

нашего общества в целом. Источник этого разложения -

беспатриотизм, презрение к трудовым усилиям народа,

сознательная ориентация только на западные образцы

культуры и общественного устройства.

Для правильного уяснения творческих особенностей

романа "Тля" надо учесть ту острую полемику по вопросам

искусства, которая вспыхнула в советской критике в конце 50-х

годов и, можно сказать, всколыхнула всю страну. Ибо этот

вопрос (о реалистических и абстракционистских течениях в

живописи), как в фокусе, отразил и многие другие проблемы, от

решения которых зависела судьба государства: принять

"эстетику безобразного", принесенную с Запада люмпен-

интеллегентами, означало не только отказаться от

нравственно-духовных основ русской культуры, но и сдать

позиции в политических и экономических сферах.

Государственно мыслящие люди это прекрасно осознавали.

Шевцов был одним из первых, кто высказал вслух то, о чем

перешептывались в кулуарах многие честные, но робкие

интеллигенты, не решаясь открыто обсудить давно назревшее

и наболевшее. Писатель в концентрированной обобщенной

форме рискнул (именно так, потому что в партийных

инстанциях считалось, что "изнутри" нам ничто не угрожает)

показать опасность умственных шатаний (не надо смешивать с

исканиями!), вред политически запрограммированного

разномыслия, конечной целью которого было разрушение

Советского Союза, а затем и России.

Этот только-только начинавшийся процесс раскрыт в

художественной характеристике довольно немногочисленной,

но влиятельной прослойке "творческой", космополитически

настроенной интеллигенции, которая через средства массовой

информации навязывает обществу те или иные эстетические

стандарты. Мертвой хваткой сковывают они живое, истинно

творческое начало народно-национальной жизни,

сосредоточив в своих руках нити управления общественным

мнением. Символично и обозначение этого явления,

вынесенного в заголовок романа. В названии подчеркнут дух

разложения, нравственной проказы, что, искусно маскируясь,

проповедуют носители тлетворного начала. Характеристику

углубляет эпиграф из словаря В. И. Даля, поясняющий

синонимическое значение слова "Тля". У Даля со словом

"тлетворный" связано еще одно слово – "поветрие". Оно во

многом проясняет суть явления. То, что переносится по ветру,

гонимо ветром – обычно легко перемещается, так как не имеет

647

корней, связи с родной почвой; или вырвано из земли,

оторвано от источника жизни, теряет силу и волю к

сопротивлению, неустойчиво, никчемно, обречено на гибель.

Сопоставляя природное явление с человеческой жизнью,

глубже осознаешь пагубное влияние разносчиков духовной

заразы. Все они собраны в "салоне" главного идеолога и

проповедника абстракционизма Осипа Давыдовича Иванова-

Петренко.

Критик-искусствовед, Иванов-Петренко путем ловких

махинаций, разглагольствований завоевал авторитет в мире

искусства, "хотя ни теории, ни истории искусства он, в

сущности, не изучал". К "видному" ученому являются на поклон

искатели чинов и наград. Он волен по своему усмотрению

"облагодетельствовать", вывести "в люди", сделать из бездаря

гения или растоптать, уничтожить непокорных. Делячество,

презрение к отечественным реалистическим традициям,

ненависть к талантам, циничное отношение к труду, опыту

великих мастеров живописи – вот что лежит в основе

мышления и практики завсегдатаев "салона". Действуя из под

тишка, прикрываясь лозунгами о консолидации общественных

сил, под видом заботы об индивидууме, они протаскивают в

искусство вздорные идейки об относительности эстетических

категорий, размывая грань между прекрасным и уродливым.

К чему призывают они со страниц журналов и газет?

Отказаться от политической ангажированности, парадной

казенщины в искусстве. Вроде бы неплохо. Но за этим следует

призыв убрать с холста образ героя-защитника (как

обветшалый, устаревший), не обращаться к теме труда, теме

сельской жизни на том основании, что это наскучило зрителю.

Хорошо выписанная деталь пейзажа для них – натурализм,

фотография.

В свое время мне приходилось спорить с молодыми

московскими художниками уже в 80-е годы. С каким-то злым

ожесточением доказывали они, что живопись это не

"рисование", а интуитивный, неосознанный порыв кисти.

Причем рука, владеющая кистью "не ведает" якобы, что

"изобразит" в следующую минуту.

... Сорняки, взлелеянные более двадцати лет назад.

Развеются ли они ветром или окончательно загубят почву?

Взамен четких гармонических линий, ясных и чистых

форм предлагается наслаждаться... вороной на снегу или

размытыми пятнами, символизирующими тоску и отчаяние.

Ничего возвышающего душу, ничего светлого и прекрасного!

648

Ощущая свое собственное творческое бессилие,

сторонники абстракционизма стараются перекрыть все дороги

к успеху подлинным дарованиям или подчинить их себе, своим

целям. Чтобы помочь молодым художникам "преодолеть

национальную ограниченность", в "салон" затягиваются

скульптор Яков Канцель и баталист Петр Еременко. Яков

отказывается быть соучастником нечистоплотной игры

Иванова-Петренко. "Для вас искусство – это деньги, бизнес", -

бросает ему в лицо Яков. В ответ слышится недвусмысленное

предупреждение: "В наш век талант – понятие относительное.

Таланту надо помочь выйти на большую дорогу искусства, а

можно... и не помогать". В сознании дельцов от искусства эта

"дорога" ассоциируется с действиями бандитских группировок.

Юноша погибает в автомобильной катастрофе. Так

расправляется "салон" с непокорными.

Иная судьба ждет Петра Еременко. С его образом -и

образом Владимира Машкова – главного героя – связано

развитие основного мотива: стойкого противодействия натиску

космополитической бездуховности.

Желая защитить национальные приоритеты в искусстве,

Еременко публикует в газете "Правда" статью под названием

"О тех, кому мешает батальная живопись". Следствием

открытого и честного выступления стала целая цепь интриг,

развязанная Ивановым-Петренко. В этой борьбе закаляется

характер и воля. Бывали минуты, когда Петра Еременко

посещали мысли о бесполезности усилий, предпринимаемых

им и его друзьями. Но недаром носит он такое имя,

означающее "кремень", "камень".

Преодолевая разочарования, ощущая твердую почву под

ногами, поддержку единомышленников, Петр избавляется от

растерянности.

Другая сюжетная линия, которая образует внешнюю

канву романа, связана с историей любовных отношений

Владимира Машкова и Люси Лебедевой. Тесно переплетаясь с

основной темой, она придает повествованию лирическую

задушевность и теплоту.

Динамика любовных отношений раскрыта с необычайной

психологической глубиной и тонкостью. Эта линия романа

осталась без должного внимания в пылу идеологических

споров. Между тем она раскрывает нам тайны молодого

сердца. Отношения главного героя и его возлюбленной

противоречивы и сложны, тесно увязаны с формированием

мировоззрения героев.

649

Молодой искусствовед (Люся) в начале романа

находится под впечатлением демагогических рассуждений

Иванова-Петренко. Стремление идти в ногу со временем, быть

в курсе последних модных эстетических теорий заставляет ее,

вопреки сердечному чувству, искать и "находить" в

нарисованной на снегу вороне новаторские приемы. Иногда

она пытается повторять заученные фразы о "серости"

отечественной живописи, об отсутствии в ней "крыльев и

всемирной глубины". Но вирусы тлетворного влияния не успели

еще глубоко захватить ее душу. К счастью, "это были чужие

слова... слова и только: за ними не было глубоких убеждений".

Рассуждения об автономной ценности цвета, звуков, рисунка

были данью моде, следствием естественного стремления к

новому, яркому, оригинальному, за что по неопытности и

доверчивости, свойственной молодому сердцу, принимала

Люся "учение" эстетов-формалистов. И как все наносное, это

увлечение улетучилось, когда любовь взяла верх над

эгоистическим стремлением пооригинальничать.

Вспомним, как освободился от ложного увлечения

нигилизмом Аркадий Кирсанов ("Отцы и дети"), вернувшись на

родную почву, по-настоящему полюбив, почувствовать полноту

жизни от соприкосновения с настоящей, а не выдуманной

("головной") действительностью. Нечто похожее произошло и с

Люсей Лебедевой.

Постепенно избавляется она от ошибочных

представлений. К тому же "осиное гнездо", растревоженное

молодыми художниками, Показало свое истинное лицо -

"грызуна на ниве культуры", "могильного червя",

подтачивающего здоровый национальный организм. Это и

помогло преодолеть ложное увлечение. В конце романа мы

видим настоящую Люсю – искреннюю и честную, пылкую и

обаятельную, которую знал только Владимир. Он терпеливо

ждал, когда победит в ней природное начало. В их отношениях

наступает (позволю себе употребить здесь забытое ныне

слово) "идейное" примирение, когда и мысли, и сердечные

импульсы соединяются в едином ритме. И сам роман

завершается мажорными нотками. Над Москвой проносится

очистительная майская гроза, ее освобождающие потоки

приносят с собой надежду на обновление жизни и избавление

от вредоносных вирусов разложения и тления.

Ошибся бы тот, кто посчитал эту концовку данью

соцреализму, который предусматривал обязательную победу

доброго над вредоносным. Шевцов, как и все советские

650

писатели 60-х годов, знал об этом принципе. Однако его вера в

торжество светлого не связана ни с какими эстетическими

догмами. Это – сердцевинная суть его убеждений, его

душевных помыслов.

Все сказанное о романе "Тля", думаю, объяснит, почему