Текст книги "Фан-клуб"

Автор книги: Ирвин Уоллес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 39 страниц)

В трибунале Форт-Гуда рядовой первого класса Макбрейди, доложивший о действиях Скоггинса, вынужден был клятвенно подтвердить, что лично он не видел собственными глазами, как капрал Скоггинс совершил убийство. Макбрейди свидетельствовал, что на самом деле удержать Скоггинса пытался его приятель рядовой Дернер, он же и обменялся с капралом вышеупомянутым диалогом. Впоследствии Дернер поделился пережитым ужасом со своим другом Макбрейди, и тот дал в суде показания. Дернер, подлинный свидетель, выйдя из Май-Лай через три дня после бойни на патрулирование, подорвался на противопехотной мине, которая разнесла его на куски.

Трибунал вынес решение: поскольку единственный свидетель, рядовой Дернер, свидетельствовать не может, а показания его друга Макбрейди могут считаться слухами, следовательно, показания против капрала Кайла Т. Скоггинса недостаточны для обвинения и возбуждения дела, обвинения против Скоггинса сняты и он провозглашен свободным человеком.

Позднее, несомненно для того чтобы оставить неприятный инцидент в прошлом и окончательно забыть о нем, произошла метаморфоза, и вместо Кайла Т. Скоггинса появился Кайл Т. Шивли.

Бесчувственными пальцами, Шэрон Филдс сложила заметку и сунула ее на место, в уголок бумажника. Затем быстро вернула его в набедренный карман брюк.

Она была потрясена как никогда в жизни.

Несмотря на снятие обвинений, она верила, что Шивли сделал это. Она сама была не только свидетельницей, но и жертвой его животной ярости и с самого начала поняла, что по натуре Шивли – убийца, в оболочке цивилизованного человека.

Этот взгляд в прошлое подтвердил ее худшие опасения.

Она заставила себя посмотреть им в лицо: дело в том, что, несмотря на намерения остальных членов Фан-клуба, один из них втайне решил не выпускать ее, чтобы в будущем она не могла выступить против него в качестве свидетельницы.

Любое животное, способное убить пятерых беспомощных детишек, лишив их жизни из боязни, что они могут потом «указать» на него, ни за что не позволит взрослой женщине (особенно обладающей ее связями и властью) выйти на свободу для охоты на него с целью наказания за нападение, киднэппинг и изнасилование.

Всю эту неделю ее надежды и энергия были сосредоточены на том, чтобы освободиться раньше, чем это планировали четверо похитителей. В глубине души она ничуть не сомневалась, что, закончив с нею, рано или поздно они отпустят ее. Несмотря на все ее опасения и депрессии, она не верила всерьез в отсутствие шанса вернуться домой.

Но теперь единственная ее надежда была разбита вдребезги.

В бумажнике Шивли находился ее смертный приговор.

Интересно, знали ли компаньоны Шивли его историю? Очевидно, нет, решила она. Он взял на себя хлопоты по перемене имени, чтобы скрыть ее и ни за что не позволит кому-либо копаться в своем прошлом.

Она в отчаянии задумалась, не шепнуть ли ей правду о Шивли Бруннеру или Мечтателю. Ведь они заинтересованы в этом не меньше, чем она. Они должны знать, что один из них – убийца, и, убив снова, он потянет их за собой. Зная это, они могут объединиться с ней, помочь ей бежать. Но интуитивно она чувствовала, что выдавать эту страшную тайну кому-либо из них нельзя. Они все замешаны в этом деле и зависят один от другого. Это их общее дело, и, услышав ее историю о Шивли, один из них либо перескажет ему эту информацию, либо наивно начнет расспрашивать его. Это решит ее судьбу еще скорее.

И все же не может быть, чтобы ее конец был неизбежен. То, что человек убил когда-то в прошлом, в условиях военного времени, не означает, что он неотвратимо повторит убийство в мирное время. Планирует ли Шивли отпустить ее или тайно рассчитывает ликвидировать – она узнает это только в последний момент. Смерть или жизнь для Шэрон Филдс, этот приговор, таящийся в мозгу Шивли, сделает для нее дни ожидания невыносимыми.

Но одна-единственная определенность наполнила ее стальной решимостью, превосходящей все ее ощущения последних сорока восьми часов.

Она не оставит Шивли шанса вынести приговор. Она должна взять этот шанс в собственные руки и стать хозяйкой своей судьбы.

Теперь ее задача была сведена к насущному минимуму. Ее целью уже не было попасть в свободный мир, чтобы избежать дальнейших унижений и жестокостей и ощутить восхитительный вкус мести. Ничто уже не имело значения, кроме задачи просто выжить.

Да, таков теперь насущный минимум. Жизнь или смерть.

И Время присоединилось к ее врагам.

Она должна бежать как можно скорее. Либо дать о себе знать, чтобы ее скорее освободили.

Но как, как, как?

Она спустила в унитаз воду, чтобы он не заподозрил истинной причины ее нахождения в ванной.

Тихонько открыв дверь, она выключила свет и на цыпочках вернулась в спальню. Шэрон увидела Шивли – Боже, она должна выкинуть на время из головы его настоящее имя, чтобы оно не сорвалось ненароком с языка, – он все еще спал на постели, тихо похрапывая.

Ее взгляд пересек темную комнату и остановился на двери в холл. Стоит повернуть задвижку, открыть дверь – и она на пути к свободе.

Но поджидавшие ее за дверью препятствия подавляли своей неопределенностью. Она не знала плана дома, не знала, близко ли остальные его обитатели, спят они или бодрствуют. Не знала и местность, простирающуюся за воротами. Они знали, а она нет. Шансов на удачу почти не было.

И все же может попытаться?

Выскользнуть, найти выход и бежать?

Она знала, что в случае поимки наказание будет жестоким. Все, чего она добилась от них своей «податливостью», «любовью» и «лаской», рассеется в дым. Они поймут, что она притворялась и все еще ненавидит их. Ее привилегии будут немедленно аннулированы. Она снова будет привязана к кровати веревками, и с нею обойдутся по-скотски, перед тем как казнят. Ей придется оставить даже малейшую надежду на то, чтобы использовать их для вызова помощи.

Не успела она прийти к определенному решению там, в темноте ванной комнаты, как решение было за нее принято.

Шивли пошевелился, повернулся и, приподнявшись на локте, потер глаза.

– Где ты?

Она глотнула:

– Я здесь, милый. Мне нужно было сходить в ванную. – На ставших свинцовыми ногах она вернулась в постель.

Позже, когда он ушел и нембутал начал действовать, она продолжала обдумывать свои будущие действия, борясь со сном.

Пока что ее игра принесла ей пользу, хотя и не столь большую, если учитывать, что под этой крышей прячется палач.

Она находится где-то за чертой Лос-Анджелеса. Где-то высоко, в незаселенном районе холмов или гор, но неподалеку от какого-то поселка. Она отправит в него список покупок. Вот и все, не считая имен похитителей: Говард Йост, Лео Бруннер, Кайл Т. Шивли (он же Скоггинс) и некто «Мечтатель».

Маловато. Желательно больше. Думай, Шэрон, думай. Она думала, но мысли расплывались под натиском наркотического сна. Оставалась лишь одна, плавающая в недоступной дали мысль, но сон уже окутывал ее.

Необходимо точно узнать место, где ее прячут.

Необходимо передать его название на волю.

Она ухватила ускользающую мысль, идею, возможность, быстро взвесила ее и увидела, что она способна решить главное – способ передать сообщение на волю, способ спасти свою жизнь, но тут мысль окутала тьма и она погрузилась в сон, все еще цепляясь за вновь обретенную, неясную надежду на завтрашний день.

Глава 11

Ровно в час дня, в понедельник, Адам Мэлон уселся на место в проходе, в заднем ряду кинотеатра Нью-Арлингтон в ожидании фильма.

Когда зрение его привыкло к темноте, он смог различить небольшие кучки кинозрителей, ожидающих дневного сеанса. Разумеется, по большей части это была молодежь и он слышал обрывки разговоров и треск воздушной кукурузы, которую жевали молодые люди, зачерпывая лакомство из картонных коробок. С экрана ревела реклама грядущих развлечений, но юные зрители не обращали на нее внимания, как и Мэлон, ожидая лишь начала фильма с Шэрон Филдс.

В этот жаркий день на исходе июня Адам Мэлон очутился в прохладном кинотеатре благодаря счастливой случайности.

Вчера утром Говард Йост слушал спортивные новости, передаваемые соседней радиостанцией из Риверсайда. Мэлон слушал их краем уха в той же комнате Мас-а-Тьерры, пока вдруг его внимание не привлекло к себе случайное объявление. Оно касалось летнего плана недавно отремонтированного и вновь открытого кинотеатра в пригороде Арлингтона. В расчете на школьные каникулы кинотеатр демонстрировал на дневных сеансах серию популярных фильмов последнего десятилетия. Вечера будут по-прежнему посвящены современным картинам. Первым киносеансом кинотеатр объявлял десятимиллионную киноэпопею «Клиенты доктора Бельомма» с Шэрон Филдс в главной роли. Этот фильм был первым международным шлягером шестилетней давности.

– Ты слышал? – волнуясь спросил Мэлон. – Они показывают одну из лучших картин Шэрон Филдс в Арлингтоне. Этот фильм – один из немногих, виденных мною лишь раз. Черт, чего б я только ни дал, чтобы увидеть его снова.

Йост изумился.

– На кой тебе смотреть на нее на экране, когда она играет для тебя во плоти в соседней комнате?

– Не знаю, – признался Мэлон. – Почему-то сейчас мне это кажется более заманчивым.

– Ну хорошо, я покажу тебе, какой я приятель, – сказал Йост. – Я собирался съездить в Арлингтон один в понедельник утром, чтобы восстановить запасы продуктов и купить поесть чего-нибудь свежего, пока мы не запаршивели. Если хочешь, я возьму тебя с собой.

– Это было бы здорово, Говард. Только сеансы не начнутся до часу дня.

– Ладно, удружу тебе еще больше. Как-никак, ты можешь когда-нибудь оказаться для меня заманчивым клиентом для страхования. Я подожду с поездкой до полудня и у тебя вполне хватит времени. Ты наверняка успеешь посмотреть кое-что, пока я занимаюсь покупками.

В полдень понедельника, выслушав предостережения Шивли и нытье Бруннера о том, что следует быть осторожными, они выехали из дому на «багги», добрались до холмов и начали постепенный спуск в Арлингтон.

В разгар дня солнце сильно припекало, и, когда они прибыли к скалистому мысу, где возле прогалины был спрятан грузовичок «шевроле», оба сильно вспотели и рубашки их прилипли к телам.

Йост первоначально намеревался поменять «багги» на грузовичок и продолжать в нем путь. Но он не видел смысла снимать всю маскировку с грузовика и навешивать ее на «багги» на тридцатиградусной жаре. Поэтому они поехали дальше в «багги». Вначале они миновали Маунт-Джалпан, затем выехали с каменистой проселочной дороги на Гавиланские холмы, пересекли их за Кэмп Питер-рок и въехали в ворота ранчо Кайалко-Роуд. Наконец, они очутились на Кайалко-Роуд, проехали по ней мимо искусственного озера Мэтьюс и свернули на Мокингберд Каньон-Роуд, которая вела в городок.

Очутившись на Магнолия-авеню, в сердце Арлингтона, Йост направит «багги» в неожиданно плотный поток машин и медленно доехал до автостоянки, втиснутой между двумя рядами всевозможных лавок. Он нашел парковочное место перед самым крупным магазином «Фэшн-Барн», соединявшимся с филиалом Бэнк оф Америка, расположенным ниже по Магнолия-авеню.

Йост оглянулся.

– Кажется, здесь я отыщу все, что нам нужно. Напротив через улицу есть универсам, пара аптек и, быть может, – это между нами – я куплю нашей подружке кое-что из одежды на смену.

– Это будет чудесно, Говард.

– Само собой. Оставить «багги» здесь, или хочешь проехать на ней к кинотеатру? Он неподалеку, всего в двух кварталах к западу от того места, где мы свернули на Магнолию.

– Ты не против, если я возьму машину, Говард? Я просто истекаю потом.

– Пожалуйста. – Йост открыл дверцу и шагнул на тротуар. – Она в твоем распоряжении. Погоди, сколько времени займет твоя картина?

Мэлон влез на сиденье водителя.

– Около двух часов.

– Тогда ты не сможешь посмотреть ее целиком. Я справлюсь за час и не хочу болтаться здесь. Заедешь за мной, ну скажем, в два часа.

– Полфильма с Шэрон лучше, чем ничего, – пожал плечами Мэлон.

Йост указал место напротив стоянки.

– Вон там, у аптеки на Магнолии. Заберешь меня в два. Я буду ждать там с покупками…

И вот Адам Мэлон сидел в кинотеатре, впившись взглядом в экран, на котором огненно-красными буквами горело имя Шэрон Филдс, сменившееся затем названием «Клиенты доктора Бельомма» на красно-сине-белом фоне. Вдруг фон исчез с экрана, открывая уличный указатель: «Рю де Шаронн». Затем камера показала панораму модной парижской улицы восемнадцатого века и задержалась на воротах в высокой стене, частично скрывавшей расположенный в глубине роскошный отель. Камера переместилась на табличку, прикрепленную к воротам. Табличка гласила: «Частная клиника для душевнобольных. Директор д-р Бельомм».

Картина началась.

Ознакомительный кадр французской столицы с надписью наверху: Париж, 1793, в разгар французской революции и царства террора. Кадр быстро сменился серией, иллюстрирующей Париж во времена террора, и застыл на гильотине на Пляс Луи XVI, где палач, известный под именем «месье де Пари», демонстрировал головы обезглавленных аристократов, называемых им «клиентами», беснующейся вокруг эшафота толпе.

Сосредоточившись на происходящем на экране, Адам Мэлон пытался оживить в памяти содержание этого раннего фильма Шэрон Филдс. Он вспомнил, что начало картины лишь готовит зрителя к встрече с главной героиней, Жизель де Бринвильер, в исполнении Шэрон Филдс, приемной дочерью доброго графа де Бринвильера, либерального французского дворянина, попавшего в опалу к революционным фанатикам.

Мэлон углубился в воспоминания. Они плохо сохранились в памяти. Кажется, суть заключалась в том, что Шэрон в роли Жизель пыталась прятать приемного отца, пока тому не представится случай бежать из Франции. Мэлон уловил основной замысел сюжета, основанный на подлинном историческом эпизоде. Жизель временно пряталась вместе с приемным отцом в дорогой лечебнице для душевнобольных в сердце Парижа, которой владел доктор Бельомм. Добряк-доктор перевел тридцать семь своих настоящих больных в другую лечебницу, а в этой поместил аристократов, приговоренных к смерти и желающих отдать целые состояния, дабы сохранить свои головы в этом невероятном убежище. Мэлон припомнил, что напряженность сюжета заключалась в том, что Жизель прятала разыскиваемого революционерами приемного отца в клинике доктора Бельомма, одновременно пытаясь уведомить о своем положении некоего человека, собирающегося уплыть из Франции в Соединенные Штаты. Мэлон пытался вспомнить, удался ли этот план Жизель, но память подвела его.

Но история все равно замечательная, думал Мэлон, сопереживая героям разворачивающейся перед ним саги.

Больше всего он предвкушал первое появление на экране Шэрон Филдс в роли храброй и соблазнительной Жизели де Бринвильер.

И вот, наконец-то, она появилась, заполняя собой весь экран. Вот она томно моется, сидя в ванной в форме лебедя на верхнем этаже фамильного замка в предместье бурлящего Парижа. Адам Мэлон мигом забыл обо всем на свете.

Она была неземным созданием, но в то же время женщиной с обманчиво-ангельской внешностью, излучающей сексуальность. Ее белокурые волосы взбиты в высокой прическе, классический профиль еще не тронут будущими переживаниями, а роскошные груди, все в мыльной пене, чуть виднеются над краем ванны.

Кадр расплывается. Она во влажной, облегающей простыне – сушится, дразня безупречными женственными формами юных аристократических поклонников. Она, воплощенное веселье, откидывает назад голову и смеется. Она средоточие желания, с ее полузакрытыми зелеными глазами, страстным голосом и подчеркнуто женственной походкой. Она – символ свободной души; ее корсаж едва сдерживает рвущиеся на свободу юные груди, когда она беззаботно бежит через парк на свидание, не зная, что террор уже смыкается вокруг нее и ее семьи.

Кадр расплывается. Драматическое открытие грозящей опасности.

Кадр расплывается. Побег в ночи с графом и другими в лечебницу доктора Бельомма.

Адам Мэлон сидел, погруженный в мир старых фантазий. Она была образцом совершенства, эта богиня, безмерно женственная, но не прикосновенная на экране и не досягаемая для простых смертных в жизни.

Когда на экране появились вожди Террора, Адам Мэлон очнулся, вспомнил о том, где был, и скосил глаза на часы. Он находился в кинотеатре уже пятьдесят пять минут и знал, что должен немедленно покинуть его, чтобы вернуться в не столь симпатичный реальный мир.

Выход на свет божий почти травмировал его; надев черные очки, он стоял на главном перекрестке местечка под названием Арлингтон, в Калифорнии.

Превозмогая возникшее вдруг душевное смятение, он нашел путь к стоянке, на которой пеклась на солнце приземистая «багги».

Садясь в машину, он пытался сравнить далекую экранную богиню с молодой женщиной, которой он обладал две ночи назад и обладал вновь, уже с большим успехом, прошлой ночью.

Сгорбясь над баранкой руля, он все еще не мог прийти в себя. Жизель из фильма, увиденного в понедельник днем, и Шэрон во плоти в загородном доме, давшая ему физическую любовь в субботу и воскресенье ночью – разные люди. Они были в чем-то несопоставимы, не могли слиться воедино. Жизель ни за что не позволила бы плебею вроде него войти в свое тело. Но Шэрон позволила ему это, даже поощряла и наслаждалась памятным совокуплением в равной с ним мере.

Это казалось немыслимым.

Он вдруг ощутил глубокую боль, сродни потери, и испытал приступ печали.

В эти минуты он пожалел о том, что пошел в кино. Он не должен был позволять себе временного забвения в фантастическом мире. В реальности у него было то, чему мог позавидовать любой мужчина, и этого должно было быть достаточно.

Мэлон со вздохом завел машину, развернулся и направился на то место, где обещал захватить Говарда Йоста.

Заметив фасад аптеки, он подъехал к тротуару в ту минуту, как раскрасневшийся и запыхавшийся Говард Йост вперевалку выкатился из аптеки с большой сумкой, наполненной пакетами разных форм и размеров.

– Транжира из транжир, – пробормотал Йост, бросая сумку на поднятое заднее сиденье «багги». – Погоди минутку, у меня еще одна ноша.

Он исчез внутри аптеки и затем появился с еще более внушительной сумкой, по-видимому забитой продуктами. С помощью Мэлона он расчистил еще одно место на заднем сиденье.

– Порядок, – заметил он. – Пора трогать.

Йост уже садился на переднее сиденье рядом с Мэлоном, когда из аптеки хромая выскочил сгорбленный пузатый старик с лысой головой и морщинистым лицом над скошенным подбородком и в белом пиджаке.

– Сэр, одну секунду, сэр! – крикнул он Йосту.

Йост удивленно повернулся и пояснил Мэлону:

– Это старый чудак, хозяин аптеки. Что ему нужно?

Владелец аптеки, запыхавшись, подошел к машине.

Он держал в руке счет и немного мелочи.

– Вы забыли свою сдачу, – сказал он. – Нельзя же было отпускать вас без вашей сдачи, сэр.

Весело кивнув, Йост принял мелочь.

– Честный человек, – заметил он. – Жаль, что таких маловато. Спасибо.

– Никогда не держу у себя ничего, не принадлежащего мне по праву, – благочестиво пробормотал старик. – Рад был услужить вам, сэр. И я постараюсь добыть пару вещиц, которых у меня не было в запасе.

– Буду вам признателен, – отсалютовал ему Йост.

Он влез в машину, а владелец аптеки шагнул назад и громко восхитился машиной:

– Вот так тачка, – сказал старик. – У меня была такая же для ранчо. Но для города она не слишком-то подходит. Шины не держатся на цементе улиц. Вы поосторожнее, не то помчитесь на ободах.

– Теперь их делают по-другому, папаша, – заверил его Йост. – Эти особые, универсальные шины хороши и для земли, и для асфальта.

Владелец уставился на шины и оценивающе покачал головой:

– Ага, вижу. «Купер-шестидесятые». Похоже, они в самом деле потянут. Жаль, у меня таких не было на моей старой «багги». Может, когда-нибудь я снова куплю себе такую.

– Обязательно купите, – сказал Йост. – Что ж, до скорого, папаша. И спасибо за помощь.

Мэлон подергал за рычаги, прибавил газу и вывернул «багги» на Магнолия-авеню, готовясь тронуть назад, на Гавиланские холмы.

– Ну и болтун, – заметил Мэлон. – Надеюсь, он не задавал тебе слишком много вопросов.

– У него не было на это времени. Я дал ему длинный список и он у меня прыгал туда-сюда, пока ты не подъехал.

– А что там были за вещицы, которых у него не нашлось?

Йост махнул рукой.

– Пусть себе. Мы так или иначе не пробудем здесь достаточно долго, чтобы их получить. Просто пара вещиц для Шэрон, которых у него не было. Ну, а как твой фильм?

– Неплохой, – ответил Мэлон, сосредоточившись на дороге. У него не было настроения, чтобы распространяться о своих сомнениях.

– Я же говорил тебе, – ворковал Йост. – Ни один фильм не сравнится с натурой, а эта самая натура ожидает нас совсем неподалеку. – Достав носовой платок, он вытер им розовое лицо. – Господи, ну и жара.

Мэлон взглянул на него.

– Почему бы нам не остановиться ненадолго, чтобы освежиться?

– О чем ты?

– По-быстрому искупаться.

– Где?

– В том озере, которое мы проезжали по дороге сюда.

Йост ужаснулся:

– Озеро Мэтьюс? Ты что, спятил? Это частный резервуар. Его патрулируют, и если мы попадемся, то живо очутимся в тюряге. – Он откинулся на сиденье. – Мы не должны рисковать из-за таких глупостей. Мы рискнули по-крупному и победили. Мы самые удачливые ребята на свете. Подумай только, что нас ожидает сегодня вечером. Разве это не удовлетворяет тебя?

– Ну конечно, удовлетворяет, – согласился Мэлон.

– Магометанский рай, вот что мы получили, – с жаром объявил Йост. Он пристально всматривался в поднимающуюся за ветровым стеклом дорогу и изумленно качал головой. – Узнай об этом хоть кто-нибудь…

Наступил вечер понедельника, и Шэрон Филдс снова лежала на спине, а Шивли безжалостно долбил ее влагалище своим пневмосверлом лежа сверху, и руки ее, вместе с ягодицами и бедрами, отвечали согласно заданной им программе.

Но теперь это бездумно совокупляющееся животное, этого Кайла Т. Скоггинса нельзя было считать просто злобным насильником. Она знала, что он убийца, и перед ее мысленным взором стояли те пятеро детишек, которых он скосил из пулемета, потому что не оставлял в живых тех, кто мог «указать» на него.

Прошлой ночью она хорошо поработала для Шивли, до того как открыла его прошлое, и теперь она заставляла себя работать так же, каким бы пугающим и отвратительным он ей ни казался.

Поэтому ее тело страстно отвечало ему. Но ее тайные мысли принадлежали ей, и только ей одной.

Сегодня, в понедельник, она спала до полудня. В первые часы после полудня, предоставленная самой себе, она снова уловила мысль, едва не ускользнувшую перед сном прошлой ночью. Это был маленький, невидимый «спасательный жилет», который может спасти ее от смерти под водой, если она надует его и воспользуется им. Но при всем старании, она была неспособна разработать план своего следующего представления – и все потому, что ее обезоруживала тайна о прошлом Шивли и его способности к убийству.

Ближе к вечеру появился Йост и объявил, что он только что вернулся с покупками и порадует ее сюрпризами, которые прибережет для их встречи после ужина.

В последующие часы она изо всех сил старалась взять себя в руки, настроиться на вечер и как можно лучше использовать свое время, чтобы приготовить собственные сюрпризы для своих тюремщиков.

Она еще раз сосредоточилась на ускользающей идее спасательного жилета, которая пришла к ней прошлой ночью и о которой она много раздумывала сегодня.

С приближением ночи идея все еще не оформилась, вернее оформилась не окончательно, но она уже маячила перед ее умственным взором, обещая Небо взамен забвения здесь, на Земле.

И вот ночь вступила в свои права и над ней колышется жесткая, нагая фигура Шивли, косящая из пулемета ее отверстие, словно это дренажная канава возле Май Лай.

Ей нужно немедленно выбросить из головы эту канаву вместе с жалкими маленькими трупиками и посвятить себя палачу, если она хочет остаться в живых.

Секс-марафон продолжался, и она снова сосредоточилась на своей роли, репликах и жестах.

Когда он потратил свою последнюю пулю, она сыграла в соответствии со сценарием, войдя в нескончаемые, беспомощные и благодарные конвульсии фальшивого оргазма.

Как всегда, насытившаяся кобра была довольна собой и ею тоже и расслабилась на постели.

Шэрон уткнулась лицом в его волосатую грудь, обняв его одной рукой и удерживая рядом чтобы использовать это время для окончательной разработки своей идеи.

Он фыркнул себе под нос. Это было не в его характере, и она удивилась.

– Дело в старике, я думал о нем, – пояснил он.

– А что с ним такое?

– Он пропускает сегодняшний вечер. Он вырубился. Хочет денек отдохнуть. Что ты с ним сделала прошлой ночью?

– Я заставила его работать две минуты вместо одной, – проговорила она тоном шлюхи.

Шивли расхохотался.

– Ну и хитрая же ты бабенка, скажу тебе.

Она подняла голову.

– Дело не только в этом, и ты это знаешь.

– Ага, ты молодцом. Позаводнее, чем я думал. Ты обработала меня сейчас и впрямь здорово.

Она взглянула на него:

– А как насчет твоего вклада? Ведь ты все еще один, кто смог дать это мне. Очень немногие мужчины могут завести меня. По сути, почти никто. Но ты ухитряешься делать это каждую ночь. Кто научил тебя быть таким хорошим любовником?

Скромность не входила в число его добродетелей.

– Некоторые парни способны на это, а некоторые нет.

– Уверяю тебя, что большинство неспособны, – она помолчала и сделала следующий, тщательно рассчитанный ход. – Когда женщина встречает кого-то особенного, она ужасно интересуется им.

– Значит, ты интересуешься мной?

– Почему бы нет? Я думала о тебе и раньше. Меня интересовало, как ты жил до встречи со мной. Ну например, чем зарабатывал на жизнь?

Его дружелюбие исчезло. Он хмуро и с опаской посмотрел на нее:

– Ради своего здоровья, крошка, не слишком-то размышляй обо мне. Я не люблю любопытных женщин. От них одни неприятности.

– Это нечестно. Я не любопытничаю, я совсем не такая. Просто, ты мне не безразличен. Когда мужчина способен на то, что ты сделал для меня, мне хочется узнать его поближе. И вообще, меня поражает твоя сексуальная ловкость и сила. Я знаю сотни женщин, готовых отдать тебе все, что угодно, если ты удовлетворишь их так, как удовлетворил меня. Если намекнуть им, эти женщины смогут сделать тебя богатейшим мужчиной на свете.

– Ха, черта с два, – горько бросил он. – Само собой, так и должно было быть, да только разве ты не слыхала о классовой системе в нашем проклятом обществе? Людей вроде меня, тех, которые по-настоящему работают в этой стране, в общем, крутых парней, – их даже не замечают. Здесь жирно платят ребятам, имеющим талант, чтобы валять дурака, мошенничать с акциями или рассыпать шуточки по телику, но никто не платит за самый большой талант, способный осчастливить половину населения (я говорю о женщинах). В общем, за способность классно откатать бабенку в стоге сена.

– Ты абсолютно прав, – мрачно подтвердила она.

– Можешь заложить свою задницу, что это так. Потому я и застрял. Система смердит, а я застрял в дерьме и вынужден работать, сдирая до крови пальцы по восемь, а иногда и по десять часов в день. А что я имею? Деньги на жратву, вот и все.

– Я согласна, что это несправедливо. Но, зная тебя, я предположила бы, что ты хорош в любом деле. Ты наверняка можешь хорошо зарабатывать. Могу я спросить, сколько ты получаешь?

– Достаточно, – хмуро ответил он. Затем добавил: – Достаточно за работу, но я заслуживаю большего.

– Мне жаль.

Он фыркнул:

– А чего тебе жалеть? Ты-то из тех, у кого денег куры не клюют. Я слышал, что ты имеешь за год миллион с четвертью чистыми.

– Эти слухи сильно преувеличены, – заметила она с нарочитым раздражением.

– Черта с два. Если хочешь начистоту, я знаю точно, сколько ты огребла за прошлый год – такие цифры всегда застревают в мозгу. Ты огребла ровно один миллион двадцать девять тысяч четыреста пятьдесят один доллар и девяносто центов. Это точно. Это было нашим «домашним заданием», так что не отрицай.

– Ну хорошо, я не буду спорить. Вообще-то, признаюсь, что меня впечатляет ваша… информация. – Она действительно поразилась и опечалилась той тщательностью с которой они спланировали операцию. Они явно не упустили ни единой мелочи. И все же это не должно удержать ее. Он снова заговорил и она прислушалась.

– Представь себе, – продолжал он, – представь, что такое получить больше миллиона просто за то, чтобы показать сиськи и покрутить задницей перед камерой. Не то чтобы я укорял тебя, крошка, но ты должна признать: это несправедливо.

Она кивнула, как бы подхватывая его мысль:

– Я всегда говорила, что это бессмыслица. Это наглая несправедливость. Но таков уж мир и здесь ничего не поделаешь. И я солгала бы, не сказав, что счастлива, оттого что это случилось со мной. Как говорится, «лучше быть богатой и здоровой…» Но иногда, признаюсь меня гложет совесть, хотя… ах, к чему беспокоить тебя своими комплексами?

– Давай, давай, – настаивал он.

Он подхватил эту тему, и она продолжала:

– Я смотрю кругом и вижу чудесных людей, усердно работающих в конторах, магазинах и на фабриках; они заняты важным делом, отдавая восемь и больше часов в день и получая сто двадцать пять, либо сто семьдесят пять, или двести долларов в неделю, что может быть и неплохо, но после вычета налогов им остаются жалкие крохи. Они вечно в долгах и еле сводят концы с концами. И тогда я смотрю на себя и вижу то, что имею я. Мне двадцать восемь. Конечно, я работаю много, но не больше любого другого. И посмотри, какова моя награда. Дом из двадцати двух комнат за полмиллиона долларов. Слуги на каждом шагу, три импортных автомобиля по спецзаказу. Сотни туалетов. Достаточно инвестиций, чтобы позволить мне никогда больше не работать, путешествовать сколько душе угодно и заниматься чем хочется. Спасибо Феликсу Зигману. Он мой управляющий. И знаешь, меня беспокоит и печалит то, что у меня так много всего, когда у других совсем мало. Это несправедливо, ты прав, но поправить положение невозможно.

Он завороженно вслушивался в ее слова, будто она была Шехерезадой.

– Ага, – протянул он. – Я рад, что ты понимаешь. – Он снова помрачнел. – Деньги говорят. Это единственный язык, который все понимают. Деньги, черт их побери.

Она смотрела, как он скатывается с постели и одевается.

– Но я скажу тебе одно, – заметила она. – Когда я очнулась и обнаружила себя здесь, связанной, я впервые поняла, что деньги – не все. Я поняла, что есть нечто более важное. Свобода. Когда-то я готова была отдать все до гроша лишь за то, чтобы быть свободной.

Он продолжал одеваться, но слушал.

– Разумеется, когда ты проявил порядочность и дал мне свободу, мои чувства изменились. Ты знаешь, что я не слишком скучала по роскоши, оставленной дома. Наверно, это потому что я получаю здесь то, чего не купишь за деньги.