Текст книги "Фан-клуб"

Автор книги: Ирвин Уоллес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 39 страниц)

Без толку. Дело обстояло так, как будто бы здесь не было ничего, кроме ее вагины. Для него существовал только акт и присущий ему экстаз.

Он застыл, откинул плечи назад, а бедра подал вперед, затем послышалось длинное «ах-х-хх…» Он кончил.

Он открыл глаза, тряхнул головой, чтобы поставить мозги на место, и скатил с нее свою неимоверную тушу. Он сел в виде массивной статуи удовлетворенности и мужества.

Она обнаружила, что по ее щекам снова потекли горькие слезы. Проклятый вонючий чертов ужас. Она попыталась ударить его левой ногой, и, когда он уклонился, ее нога неподвижно упала на кровать.

Встав, он вытерся полотенцем, после этого упер руки в свои жирные бедра, как бочонок с салом, считающий себя Колоссом, думая, что она оценит его атлетическую фигуру.

– Не так уж оно и плохо было, а? – сказал он.

– Ты, жирная свинья! – крикнула она. – Чертов ублюдок! Погоди, ты просто погоди…

Он рассмеялся:

– Да ладно, признай это. Ни с одним из твоих друзей-актеров тебе не было так хорошо.

– Ты будешь жалеть об этом до конца своей жизни, грязный дегенерат!

– Давай сейчас не будем беспокоиться о конце моей или твоей жизни. – Натянув пижамные штаны, он завязал их. – Давай просто позаботимся о дне завтрашнем и послезавтрашнем. В них-то и дело, подруга. Так что ты могла бы откинуться назад, как хорошая девочка, и насладиться этим.

– Ты, долбаный мудак.

Он отсалютовал ей.

– Тем я и горжусь.

Захватив куртку и напевая, он выбрался из комнаты.

Говард Йост обнаружил остальных двоих в том же виде, как он их оставил. Все еще напевая, он вошел в гостиную: там так же сидели Лео Бруннер в своих картинных квадратных шортах и бедный, опустошенный Адам Мэлон в состоянии легкой эйфории, приякоренный к дивану большим количеством конопли.

Бруннер, в трясущихся очках, мгновенно набросился на Йоста:

– Говард, ты… сделал это?

– Как я и говорил, я ходил туда не для игры в канасту.

– Ты действительно занимался с ней любовью?

– Несомненно, Лео, мой мальчик. И удовольствие от этого получили все. Так бы я и сказал. Мисс Шэрон Филдс живет в соответствии с тем, что о ней пишут.

Мэлон вышел из тумана и ехал по дивану поближе к ним.

– Гови, это не так, этого не было, и ты это знаешь. – Его лицо приняло выражение крайнего отчаяния. – Сначала Кайл. Теперь ты. Вы оба нарушили правила, все испортили. А подумайте о ней…

– Когда ты собираешься повзрослеть? – нетерпеливо проговорил Йост. – Мы сюда для чего приехали? Собирать грибы и наслаждаться матушкой природой? Единственная матушка природа находится сейчас в спальне. Может, в других обстоятельствах я бы не сделал ничего подобного. Но как только Шив сломал лед, я сказал себе: какая после этого разница? Я уверен, что сейчас она тоже так считает. Если тебя трахнет один, то какая к черту разница, сколько еще?

Йост ожидал, что Бруннер вяло ему возразит, но Бруннер, казалось, обратился в зрителя.

– Говард, а какая у нее была реакция? Что она чувствует?

Йост пожал плечами.

– Думаю, что все это ей давно знакомо и известно. Я имею в виду, спать с мужчинами. Поскольку Шив был там, она, казалось, мне не удивилась. Думаю, она этого ожидала.

– Ты действительно так думаешь?

– Я в этом уверен. Я не утверждаю, что она так уж счастлива. Ей не нравится, что она привязана. Но с другой стороны… ну, она оказала некоторое сопротивление… чего и следовало ожидать…

– Какое?

– Ну, поругалась немного, побрыкалась, говорила, чтобы я оставил ее в покое. Но в данных обстоятельствах это вполне нормально. Думаю, она знает, что от нее ожидают сопротивления, хотят, чтобы она доказала, что она не такая уж неразборчивая. Так что я не удивился. Не знаю, как она вела себя с Шивом, но со мной она не слишком-то сражалась. Но даже если она и была тогда в воинственном настроении, не думаю, что от этого много чего осталось. Практически ничего, я бы сказал. Она выступает в своей роли, и теперь, я думаю, она готова принять как неизбежное что бы то ни было. Мы с Шивом облегчили дело для вас двоих. У вас проблем не будет.

– Только не я, – с негодованием заметил Мэлон. – Я не хочу иметь никакого отношения к изнасилованию.

– И не я, Адам, – поспешно заверил союзника Бруннер. – Но поскольку оно имело место, я просто интересуюсь.

– От таких дел плохо пахнет, – заявил Мэлон.

Йост, казалось, начал обижаться.

– Брось, Адам. Перестань строить из себя бойскаута. Ты уже вышел из школьного возраста. Ты знаешь и я знаю, что половина всех половых сношений, происходящих в мире сегодня ночью, в той или иной форме являются изнасилованием. Мужчины разными путями добиваются женщин – получая плату за то, что на них женились, или за то, что устраивают их на работу, или за то, что дарят подарки и приглашают на свидания. Это то же самое, что и изнасилование.

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, – сказал Мэлон.

– А ты знаешь, что думаю я, – парировал Йост.

Однако Бруннера было не так легко увести в сторону. Он облизнул потрескавшиеся губы.

– Говард… э-э… если это не слишком неподобающе выглядит… спрашивать… но что ты с ней делал?

– Ты имеешь в виду, делал ли я что-нибудь причудливое? Нет, не в первый раз. Насчет первого раза я старомоден. Строгое выполнение своей задачи. Оттрахай ее обычным способом.

– Ты имеешь в виду, как большинство людей делают это в большинстве случаев?

– Конечно. Небольшая ласка, чтобы подогреть ее и себя. У нее прекрасные сиськи, самые большие молочные железы в мире, вполне достаточные, чтобы возбудиться, и дыра, которая тебя просто засасывает, как будто бы ты был там всегда. А как только ты там, ну, как я и сказал, все просто: я сверху, она на спине. Никаких проблем.

– На что она похожа? – поинтересовался Бруннер. – Я имею…

– Я знаю, что ты имеешь в виду, – перебил Йост. – То ли она, чем и предназначена быть, – сексуальная ли богиня? Верно? Я скажу тебе следующее. Адам вот не далеко отошел от истины в своих мечтах. Шэрон Филдс во плоти абсолютно шикарна. Без вопросов. Знаешь старую поговорку: в темноте они все одинаковые? Неправда. Шэрон – это нечто особое. Чистый секс. А когда ты впервые взглянешь на то, что у нее между ног, – он хлопнул в ладоши, – Господи, Лео, ты никогда уже не будешь прежним человеком. Если сослаться на Шива не уверен, что правильно повторю, – она будет твоей только за то, что ты попросил.

Бруннер слегка отшатнулся.

– О, нет, я не думал об этом. Я только хотел…

– Что же, мог бы об этом и подумать. Она там, не спит, ожидая одного из вас. Не будь дураком, отказываясь от этого. В этом нет ничего ненормального. Ты хочешь знать, как оно выглядит, Лео? Самое известное тело в мире? Просто пройди за угол и посмотри сам.

Бросив взгляд на Мэлона, Бруннер попытался объясниться.

– Нет, нет, поверь мне. Я об этом не думал, Говард. Я просто подумал… ну, я никогда не видел такого знаменитого человека вблизи и чтобы он был практически раздет. – Он поколебался. – Я подумал, что самое большое, что бы я сделал… ну, может быть заглянул бы одним глазком, чтобы посмотреть на нее, и ничего больше. Может, объяснил бы ей, что ей не следует больше беспокоиться, по крайней мере насчет Адама и меня. Довел бы до нее ту мысль, что мы не имеем намерения вредить ей.

Йост кивнул:

– Делай что хочешь. Я отправляюсь на боковую. Завтра будет день, и это должен быть день что надо. Гуд бай вам обоим.

Когда Йост ушел, Бруннер остался стоять в некоторой неуверенности.

Громко сглотнув, он взглянул на опечаленного и задумчивого Мэлона.

Бруннер прочистил горло:

– Я… я просто хотел пожелать ей спокойной ночи.

Мэлон не поднял головы.

Трясущимися руками Бруннер скромно подтянул шорты и на цыпочках вышел в коридор.

Она рассматривала балки на потолке.

Из-за шока она была неспособна мыслить рационально. Ее существо превратилось в сосуд, доверху наполненный ядом. Животное, растение, минерал – она не чувствовала себя никем и ничем.

Прошло долгое время, пока она осознала, что в ее каморке присутствует еще кто-то. Прищурив глаза, она сфокусировала их на спинке кровати за буграми ее обнаженных грудей. В нескольких футах перед закрытой изнутри дверью стояла затуманенная фигура слизняка-альбиноса, одетого как человек; просто стояла, в очках и шортах, глядя на нее так, как будто бы никогда раньше не видела существа женского пола.

С усилием она вспомнила, кто это.

Скромняга. Грязный Старик. Сам Г. С. лично.

Неодобрительно окинув его взглядом, она снова стала смотреть в потолок. Но она знала, что он приближается, приближается на своих ножках с варикозными венами.

Он возник на расстоянии вытянутой руки от нее.

– Я… я пришел только потому, что хотел сказать, мисс Филдс, – он заикался, – что мы не все одинаковые и кое-кто из нас никогда не собирался наносить вам какой-либо вред.

– Спасибо и на том, – горько ответила она.

– Мы… просто хотели познакомиться с вами.

– Да, познакомиться – перед тем как устроить групповое изнасилование. Вы настоящие джентльмены. Ладно, вы со мной познакомились. Теперь проваливай, придурок.

Ответа не последовало. Удивившись этому, она взглянула на него. То, что она увидела, сказало ей все, что она хотела знать. Если она и ожидала какого-то приличия или симпатии от этого придурка, она могла об этом забыть.

Он таращился на ее тело, выпучив глаза и облизывая губы, его тощая, как из папье-маше, фигурка тряслась. С упавшим сердцем она поняла, почему он вдруг замолчал.

Она лежала практически голой, готовой для всех намерений и целей.

Ее последний посетитель не побеспокоился о том, чтобы прикрыть ее. Ее груди и половые органы были на виду у Скромняги. Это было низко и подло, и бессильная ненависть к этим людям заполнила все ее существо.

– Ты слышал меня, – с усталым отчаянием повторила она. – Исчезни. Ты достаточно насмотрелся. Здесь нет ничего такого, чего бы ты не видел раньше, так что выметайся.

Он дышал как астматик.

– Я… я никогда не видел такой красоты. Я никогда не видел ничего подобного. Я не знаю… я не знаю…

Ее внимание привлекли его синие шорты, под которыми, казалось, носилась мышь.

Ей снова стало плохо. Старый сукин сын, казалось, начал расклеиваться. Он задыхался, в самом деле задыхался.

– Я ничего не могу с собой поделать. Простите меня. Я должен к вам прикоснуться.

Он опустился на колени на кровать у ее ног. Он полз к ней подобно какому-то бедолаге, потерявшемуся в пустыне и свихнувшемуся от жажды.

Инстинктивно она поняла, что если затеять драку, этот тип может прийти в себя и забыть о возможности взять ее силой.

– Просто позвольте мне увидеть, прикоснуться… – бормотал он.

Она сердито лягнула его, попав между плечом и шеей. Очки у него слетели, он свалился на ее другую ногу, издав вопль боли. Его руки потянулись к шее, и она приложила босую свободную ногу к его лицу, намереваясь оттолкнуть. Нога скользнула мимо его щеки, и его шея оказалась зажатой между ее икр. Собрав все оставшиеся силы, она крепко сжала ноги, стараясь придушить его и заставить отступить.

Его пальцы вцепились в ее лодыжки, он стремился освободиться. Покраснев, он старался развести их в стороны. Он не был силен, а ее ноги, укрепленные многолетними танцевальными упражнениями, могли бы противостоять его усилиям, но у нее не осталось ни капли сил. Он высвободился и встал рядом с ней на колени.

Его выпученные глаза вновь устремились на розовые складки ее губ.

Внезапно она увидела нечто странное. Это было бы смешно, поистине весело, в любое другое время и при других обстоятельствах. Но сейчас это вызывало отвращение и тревогу.

Мышь выскочила из синих шорт.

– Я ничего не могу с собой поделать, мисс Филдс, – ныл он. – Я не могу взять себя в руки.

Не веря своим ушам, она была слишком поражена, чтобы двигаться.

Он упал между ее бедер и начал тыкаться в нее; найдя наконец отверстие, стал бешено толкать, пока не вошел. Теперь он тыкался везде внутри нее, совал и совал, рыдая, как ребенок.

Опомнившись, она попыталась стряхнуть его, будучи уверенной, что его легко отцепить. Однако он обхватил ее руками, уцепившись не на жизнь, а на смерть, и остался вклинившимся в ее тело.

Она обрушила на него град обвинений, надеясь пристыдить его и заставить отступить.

– Ты короткочленный старый ублюдок, – вопила она, – ты не лучше других… ты хуже… оскверняя меня этим подобием хрена…

Но все было без толку.

Ее не было слышно за его безумным бормотанием, в то время как он продолжал, как кролик, со стоном бормоча извинения, толкать и толкать.

Наконец ее затошнило оттого, что она была вынуждена поддаться этому жалкому дегенерату, она прекратила оскорбления и попытки его сбросить.

Да это уже и не имело значения: она видела, что освободится от него в течение ближайших нескольких секунд.

Его глаза почти стекленели. Рот издавал звуки наподобие засорившейся флейты. Вялые мышцы шеи напряглись. Он взвизгнул, отпустил ее, двинулся вверх и назад и из нее, как пилот на катапультируемом кресле.

На ощупь найдя свои очки, он стал отползать.

Равнодушно лягнув ногой, она попала ему по ребрам. Покачнувшись, он потерял равновесие и свалился на пол, одной рукой придерживая драгоценные очки.

Через мгновение он медленно поднялся, постаравшись надеть очки с некоторым подобием достоинства.

Она смотрела на него с отвращением. Его вялая макаронина все еще болталась поверх его шорт. В замешательстве он спрятал ее.

Если он и испытывал какой-то стыд, то его удовлетворенная улыбка никоим образом не говорила об этом.

Он осторожно приблизился к ней снова.

– Если вы не возражаете, – сказал он с оттенком скромности и натянул блузку ей на грудь, затем чопорно сдвинул вместе полы ее юбки. – Могу… могу ли я что-нибудь для вас сделать?

– Ты можешь унести отсюда свою задницу, – в ярости ответила она.

– Богом клянусь, мисс Филдс, я не собирался этого делать. Я просто не смог справиться со своими эмоциями. Такого никогда раньше не случалось. В какой-то мере – я знаю, что вы так не думаете, – в какой-то мере это дань восхищению вами. Мне бы хотелось, чтобы вы нашли в своем сердце возможность принять мою благодарность.

– Я бы сказала тебе, добро пожаловать тогда, когда судья вынесет тебе приговор о пожизненном заключении или приговорит к удушению в газовой камере, ты, маленькая крыса.

Он отступил назад, моргая глазами за стеклами очков, повернулся, пробежал по комнате и исчез за дверью.

Адам Мэлон спустился со своих заоблачных высот достаточно низко, для того чтобы припомнить, куда уходил Бруннер и как долго он там пробыл. Более десяти минут, что настораживало.

Открыв кока-колу, Мэлон пил ее, чтобы немного остыть, когда до него дошло, что Бруннер тихо вошел в комнату.

Молча они смотрели друг на друга.

Бруннер, казалось, был смущен. Ему, похоже, было что сказать, но по какой-то причине не хотелось этого делать.

Он наблюдал за тем, как Мэлон пьет кока-колу, как будто бы это действие поглотило все его внимание, и смотрел, как Мэлон ставит банку на столик.

– Ничего, если я глотну? – спросил Бруннер.

– Валяй.

Бруннер взял банку, отпил из нее и поставил обратно на кофейный столик.

Мэлон продолжал пристально смотреть на него. Он не станет задавать главный вопрос. Он оставит это дело Бруннеру.

Бруннер вздохнул. Немного успокоившись, он стоял, углубившись в себя. Мэлону этот пожилой человек показался изменившимся. Перемена была неуловимой, но очевидной для любого, кто знал его раньше. Бруннер определенно подвергся какому-то виду мистической трансформации. Он, казалось, и самого себя не помнил.

Бруннер прочистил горло.

– Полагаю, тебе хотелось бы знать, что я там делал, Адам?

– Я не вправе интересоваться. Это твое дело.

Бруннер кивнул.

– Да. Ну… – Мгновение он колебался, затем выпалил, – я это сделал, Адам. Я извиняюсь, я действительно извиняюсь. – Из него полились дальнейшие слова признания. – Я не намеревался этого делать, Адам. Честно, я не собирался. Я знал, что то, что сделали другие, это неправильно. Но я вошел туда, и… увидев ее… – На мгновение уйдя в свои мысли, он докончил, – я… я никогда не видел никого такого, как она, без… без всякой одежды…

– Без одежды?

– Я имею в виду, что одежда на ней была, но все было видно, и я раньше никогда не видел тела такой известной женщины, как она. Она была такая… – он не смог найти нужного слова. – Она просто тянула меня к себе как магнит. Я собирался только взглянуть на нее, только взглянуть, это не идет ни в какое сравнение с тем, что сделали другие. Но что-то меня заставило – Я не владел собой, как будто бы это был не я, Лео Бруннер, а какой-то другой человек, который взял и сделал это.

Адам Мэлон сидел неподвижно. Выражение его лица было бесстрастным.

– Ты имеешь в виду, что ты изнасиловал ее, Лео?

Бруннер безучастно смотрел на него.

– Изнасиловал – нет, это не было похоже на насилие. Я имею в виду, это не было похоже на ужасное преступление.

– Что же это тогда? Ты потерял меня, Лео.

Бруннер заговорил неуверенно, как бы объясняясь перед самим собой:

– Это было похоже… как будто бы всю мою предыдущую жизнь я был лишен чудесных вещей, которыми наслаждаются другие, и у меня впервые появилась возможность узнать, чем более удачливые люди наслаждаются все время и считают это само собой разумеющимся. Как мне объяснить тебе это, Адам, чтобы ты понял?..

– В этом нет необходимости, Лео.

– Думаю, это был шанс сделать какое-то капиталовложение, которое будет давать мне годовой доход, достаточный для того, чтобы я жил на него всю оставшуюся жизнь, все тоскливые годы старости, и этим доходом, по выражению Кайла, будет воспоминание о чем-то особенном, которого в противном случае я был бы лишен. – Он покачал головой. – Может, я слишком это интеллектуализирую и рационализирую. Может быть, это было редчайшим мгновением моей жизни, когда я отреагировал инстинктивно, поддавшись эмоциям, с которыми не смог справиться. Я отбросил весь мусор цивилизации. Я стал животным, как другие. Все, что я могу сказать – это что я не смог совладать с собой.

Он помолчал, подыскивая более подходящее объяснение.

– Я вижу только одно, правда слабое, оправдание моего поведения. Я совершил насилие не над таким человеком, который будет шокирован и перепуган всю свою дальнейшую жизнь. Я имею в виду не только то, что над ней уже совершили насилие Кайл и Говард. Я имею в виду также, что мы знаем о ее пестром прошлом. Ее слава и богатство строились на обещании сексуальности. Несомненно, она имела интимные отношения со множеством мужчин. Поэтому я почувствовал – ну, а этопроизошло после того, как я это почувствовал, – что мои собственные действия с ней будут просто еще одним, повседневным событием, но для меня это было чем-то новым, чем-то вроде достижения.

Он подождал ответа, но, поскольку Мэлон молчал, Бруннер заговорил снова:

– Я надеюсь, что ты сможешь хоть как-то это понять, Адам. Надеюсь, ты во мне не разуверился. Не хотелось бы, чтобы это помешало нашей дружбе. Если ты думаешь, что я вел себя не лучше других, что я в твоих глазах такой же, как другие, то извини. Я не думал, что так получится. Если ты считаешь, что я так думал, то я сочту, что я виновен не меньше других. Однако если ты сможешь оценить мои мотивы так же, как и… важность для меня этого единственного момента в моей жизни, когда я не владел собой, – ты меня простишь.

Слушая патетические речи стоявшего перед ним пожилого человека, Мэлон не чувствовал злобы, она ушла.

У него не было негодования, но оставалось чувство жалости к своему бедному другу.

– Прощать здесь нечего, Лео. Я могу только принять то, что ты говоришь, и попытаться понять. Я не могу представить себе, что я делаю то же, что сделали вы все, но мы все разные, мы все имеем разные истоки, у нас разные гены, разные слабости. По-моему, остается сказать только то, что каждый из нас будет жить сам с собой до конца – так что каждому свое.

Бруннер с готовностью кивнул:

– Я рад, что ты понимаешь это таким образом. Что… что касается меня, то, может быть, завтра я посмотрю на это по-другому и буду чувствовать себя виноватым. Но сейчас, сию минуту – я хочу быть честным с тобой, Адам, – я не жалею, и у меня нет и примеси вины. – Он смотрел в сторону. – Она никак не пострадала, ни психически, ни физически. С ней будет все в порядке. Ты увидишь… Ну что, ты готов ко сну, Адам?

– Еще нет.

– Спокойной ночи, Адам.

– Спокойной ночи.

Он смотрел, как старик прошагал через столовую к кухне и к двери, ведущей в их общую спальню, и, если глаза его не обманывали, ему показалось, что походка Бруннера была чуть ли не торжественной.

Решительно настроившись подавить растущее чувство уныния, Мэлон поискал в кармане рубашки сигарету и набил ее, крепко закрутив бумагу с одного конца. Прикурив и вдохнув дым марихуаны чуть ли не до кишок, а затем выдохнув его, он откинулся на спинку дивана, чтобы разобраться в своих мыслях.

После того как он выслушал Бруннера, злость на него у него пропала, и теперь он пытался выяснить, что пришло ей на смену. Депрессия, конечно, но и что-то еще. Его охватило ощущение крайней безнадежности. Он был пронизан чувством нигилизма. Он чувствовал себя единым с Сартром – истинным другом по духу, по сути дела. Все вокруг стало сюрреалистическим. Непосредственное окружение странным образом лишилось традиционных ценностей, порядка, ограничений. Эмоциональный ландшафт можно было бы приписать кисти Эшера.

И все же, провел границу Мэлон, должно было еще оставаться что-то такое, во что он верил, иначе почему бы он так четко осознавал гнездившееся в нем чувство обиды? Это правда, после разговора с Бруннером злости он не чувствовал, но он не мог проигнорировать тот факт, что испытывает некоторую горечь по отношению к Шивли и Йосту.

Сегодня он негодовал на них, и причина стала ясна. Он возмущался потому, что они испакостили его мечту. И, наконец, возможно, он негодовал даже на старика за то, что тот нарушил их первоначальное соглашение, проигнорировал его руководящую роль и отверг принцип взаимной честности. Бруннер, поддавшись слабости, переметнулся на сторону звероподобных насильников.

По мере того как он курил, его чувство потери росло. Его горечь росла тоже, только она изменила свое направление и, завернув за угол, оказалась направленной на него самого и его собственную слабость. Да, самым огорчительным было то, что его собственная слабость помешала исполнению мечты, которая превращалась уже в реальность.

Он, Адам Мэлон, как человеческое существо заслуживал Шэрон больше всех других. Он изобрел ее как достижимый объект любви. Он создал такую возможность, когда они могут ее любить. Он сформировал реальность встречи. Он, и только он, заставил произойти то, что произошло. Из всех четверых только он один ценил и любил ее как личность.

И тем не менее, по иронии судьбы он, и только он, был ее лишен, или сам себя лишил ее. Все остальные, черт бы их побрал, совсем ее не заслуживали, или по крайней мере, после него. Тем не менее именно они насладились близостью с ней. А он из-за своей фатальной слабости оказался в стороне.

Это было просто нечестно.

Черт, это было нечестно даже по отношению к ней. Это неправильно, что она должна переносить этих тупых, бесчувственных и безразличных животных, не зная даже о том, что под этой самой крышей есть человек, который действительно любит ее саму по себе, любит ее нежно, беззаветно и тепло.

Это было бы настоящим преступлением, если правильно посмотреть на вещи, скрыть от нее, что есть такой человек, который может утешить ее, выказать ей то тепло, которое она заслуживает и в котором нуждается.

Адам Мэлон сделал последнюю затяжку, затушил окурок, сохраняя его на будущее, и встал на ноги.

Его миссия была ясна как никогда.

Шэрон Филдс должна быть избавлена от отчаяния, которое испытывает. Ее вера в порядочность, добро и истинную любовь должна быть восстановлена. Она заслуживает чувства безопасности, которое должно возникнуть из знания того факта, что один цивилизованный человек в этом доме уважает и любит ее.

Это было его делом.

Неровным шагом он двинулся в сторону спальни.

Шэрон Филдс лежала привязанной к кровати, пристально глядя на дверь спальни и ожидая, когда она откроется.

Она знала, что дверь откроется. Было только удивительно, что она не открывается так долго.

Она смирилась с неизбежностью того факта, что весь ужас этой ночи еще не прошел. В случае группового изнасилования надо быть готовой к тому, что будешь изнасилована всеми членами компании. В этой банде их четверо. Трое ее уже изнасиловали. Следовало ожидать четвертого. Она лежала в напряженном ожидании.

Дверь открылась.

Там стоял четвертый. Темно-коричневые волосы, остекленевшие карие глаза, отсутствующее выражение на лице. Он стоял покачиваясь, в джинсах и выбившейся из них рубашке. Мечтатель. Псих, который затеял все это дело. Сукин сын.

Он вошел. Закрыл дверь. Передвигаясь как во сне, приблизился к кровати.

– Я должен быть уверен, – заговорил он. – Эти другие, они действительно совершили насилие над тобой?

– Они обращались со мной как с говном, как с экскрементами, – сказала она. – Они вели себя, как дикие звери. Они были ужасны, бесчеловечны. Они причинили мне боль. – У нее возникла искорка надежды. – Ты же не собираешься делать то же самое, не так ли?

– Они были не правы, – тихо сказал он. – Они не должны были этого делать.

У нее вспыхнула надежда.

– Я рада, что ты так думаешь.

– Я должен был, – сказал он.

– Что?

– Я должен был быть единственным, – сказал он странным, отрешенным голосом.

Надежды ее испарились, страх возвратился. Она думала, что ее в эту ночь уже ничем не испугаешь. Столько ужаса она пережила в эти прошедшие часы, что думала, что все эмоции уже растрачены. Но этот не был похож на других. Именно его неестественное поведение возбудило страх. Он, казалось, находился в зомбическом трансе. Она вжала голову поглубже в подушку, пытаясь определить, пьян ли он, накачан наркотиками или у него шизофренический срыв.

Он заговорил едва слышно:

– Я не хотел приходить сюда таким образом, но я единственный, кто тебя любит.

Она не знала, как с ним обращаться и что он будет делать дальше. Она решила перевести все на жалость.

– Если ты действительно меня любишь, то ты оставишь меня в покое. Я больна. Я выпотрошена до мозга костей. Я просто хочу, чтобы меня оставили одну. Пожалуйста, будь добр.

Он, казалось, ее не слышал, так как его глаза были прикованы к ее телу, но теперь они оживились, и он окинул ее ласковым взглядом.

– Ты нуждаешься в любви, – говорил он. – Ты создана для того, чтобы тебе поклонялись и любили тебя. Ты заслуживаешь любви после всего, что ты выстрадала. Тебе нужен кто-то, кто о тебе позаботится.

Она решила, что он совершенно сумасшедший.

– Я ценю твои слова, – ответила она. – Но уходи. Дай мне отдохнуть. Если ты уйдешь, это будет актом любви. Пожалуйста, иди.

Он явно не слушал. Он снимал рубашку. Медленно расстегнул молнию на джинсах и чуть не упал, выбираясь из них.

Под одеждой у него ничего не было. Он был голым.

О, Господи, простонала она про себя.

Она не могла больше выносить это наказание, эту боль и унижение.

О, Господи, дай мне какой-нибудь инструмент, чтобы кастрировать его, сохранив тем самым у самой себя хоть какие-то остатки разума.

Этой ночью Бога не было.

Мечтатель сидел на краю кровати. Он всматривался в нее.

– Я хочу тебя, Шэрон. Я хотел тебя с тех пор, как впервые увидел.

– Я тебя не хочу. Я не хочу никого таким образом. Оставь меня в покое.

Он не слушал ее. Он потянулся к ее блузке. Она напрягала мышцы рук, чтобы разорвать веревки и не дать ему к ней прикоснуться. Но она была крепко привязана к своему кресту.

Он нежно отложил в сторону одну часть ее блузки, затем другую, и ей вновь пришлось увидеть то, что видел он, – две белые груди с широкими кружками красновато-коричневых сосков.

– Будь ласкова со мной, Шэрон, – говорил он, – Я не хочу брать тебя силой. Я хочу, чтобы ты любила меня.

Он потерся щекой об один из сосков, потом о другой, затем поцеловал и обвел языком вокруг каждого из них.

Подняв голову – в дюймах от ее головы – он шептал:

– Ты – все, о чем я когда-либо мечтал, Шэрон. Я хочу, чтобы ты была моей.

– Уходи, – ее голос дрожал. – Не делай этого еще раз. Я так слаба, больна… пожалуйста…

– Через некоторое время, дорогая. Через некоторое время ты будешь спать. Мы слишком долго знали друг друга, чтобы остановиться сейчас.

Его рука двинулась к ее юбке, нашла ее уже расстегнутой, и он стал ее снимать.

– Это не ново, Шэрон. Для каждого из нас. Все эти многие годы ты должна была чувствовать вибрации моих чувств. Ты должна была знать то, что знал я. Я любил тебя тысячу раз. Мы проводили драгоценные, бесконечные часы в руках друг у друга. Сейчас – это просто очередной раз.

После того раза, когда сюда вошел первый из них, Злодей, она еще не испытывала такого страха.

– Ты сумасшедший, – задыхаясь, сказала она. – Выметайся отсюда.

– Те другие, они тебя не заслуживали. Я единственный, кто заслуживает твоей любви.

Она с ужасом смотрела, как он укладывался рядом с ней на кровати. Он развел ее обнаженные ноги. Она попыталась сопротивляться, но ее ноги были свинцовыми от усталости. Она не могла больше заставить их держаться вместе.

Он лежал у нее между ног, целуя ее пупок, касаясь его языком, обходя по кругу.

Его рот двигался вниз по ее животу, целовал ее плоть, ниже и ниже, до лонного треугольника.

– Не надо… не надо… – молила она его.

Поднявшись, он встал на колени над ней. Она стонала и хныкала. Все было без толку, без толку. Она чувствовала себя слабой и измученной, существом, жизнь в котором поддерживается только ужасом и ненавистью.

Он что-то бормотал. Она прислушалась.

– Сколько раз, – говорил он. – Сколько раз, – повторял он, – ты доводила меня до эрекции. Сколько раз я входил в тебя, бывал в тебе, в одиночку наслаждаясь нашей взаимной любовью. И теперь, Шэрон, наконец-то, Шэрон, мы будем это делать вдвоем.

Она сделала последнюю отчаянную попытку отбросить его, но ее одеревеневшие ноги не двигались, они оставались широко раскрытыми, ожидая атаки. Его глаза были устремлены на нее. Он бился и взвивался, как маньяк.

Она едва понимала его полупридушенную речь:

– …долго я ждал, хотел… желал… этого момента, этого момента… я так возбужден, так возбужден, так…

Она ощутила, как твердый конец его пениса коснулся сухих губ внизу, закрыла глаза, приготовилась к сажанию на кол, но внезапно услышала пронзительный звук. Ее глаза широко раскрылись.

Его голова была откинута назад, глаза зажмурены, черты искажены, рот открыт, когда его крик восторга и удовольствия снизился до низкого стона. Его руки лихорадочно пытались воткнуть пенис в нее, но слишком поздно. Она почувствовала, как он брызгает на ее лонные волосы и живот.