Текст книги "Фан-клуб"

Автор книги: Ирвин Уоллес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 39 страниц)

– Но, черт бы побрал, так было раньше, а сейчас, судя по тому, как обстоят дела, я против такого единогласия, – сказал Шивли. – Вы же видите, что мы четверо никогда не придем к общему мнению. Так что же плохого в том, что мы изменим наши правила, так же как Конгресс меняет законы?

– Ничего плохого в этом нет, – заметил Мэлон. – Это совершенно легальное дело.

– Позвольте мне сделать новое предложение, – подал голос Йост. – Начиная с настоящего момента для нас будет достаточно простого большинства. Другими словами, если будут три голоса против одного, то идея проходит.

– Тогда позвольте мне предложить поправку, – сказал Мэлон. – В случае трех голосов против одного проходит все. Но в случае противостояния два против двух вопрос снимается, так же как и в случае три против одного.

– Я не возражаю, – заметил Йост. – Я за новые правила голосования и за поправку. А ты, Шив?

– Я согласен.

– Ты, Адам?

– Включая поправку, я склонен присоединиться к большинству.

– Лео?

– Полагаю, что так. Да.

– Принято, – сказал Йост. Он повернулся к Шивли. – Ты хотел бы снова поставить на голосование свое первоначальное предложение?

– Ты имеешь в виду предложение насчет того, чтобы просто войти туда, в спальню, и сделать то, что мы и планировали сделать? – спросил Шивли.

– Да, независимо от того, будет она способствовать нам в этом или нет.

– Конечно, именно это я и предлагаю. Я утверждаю, что мы здесь правим бал, а не она. Я говорю, что как только мы это с ней сделаем, ей это очень понравится. Я говорю, что это ей не повредит.

– Она может испытать психологический шок, – заметил Мэлон.

– Ох, ерунда, – ответил Шивли. – Ни одной бабе, если ей уже двадцать восемь лет, никогда не приносило вреда то, что с ней делали в постели. Это полезно для корпускул, или как их там зовут, и для нервной системы.

– Но не в случае прямого изнасилования, – упорствовал Мэлон.

– Это уже не будет изнасилованием через пять секунд после того, как ты в нее воткнешься, – сказал Шивли. – Собиралась она это делать или нет, но она сама же и продолжит скачку и будет требовать еще. Уж поверьте моему опыту.

– Хватит заниматься болтовней, – вмешался Йост. – Предложение мистера Шивли ставится на голосование. Оно состоит в том, что мы не будем спрашивать ее согласия на то, чтобы с нами перепихнуться. Как вы голосуете, мистер Шивли?

– Смеешься, что ли? Я голосую «за», четко и определенно.

Йост объявил:

– В таком случае результат голосования: один «за» и ни одного «против», – он поднял правую руку. – Я тоже голосую «за». Значит, уже два голоса «за». Как ты голосуешь, мистер Мэлон?

– Я решительно против этого. Голосую «против».

Йост кивнул.

– В таком случае теперь решающий голос принадлежит сенатору Бруннеру. Что скажешь?

Бруннер вытер лоб платком.

– Давай, давай, Лео, – поторопил его Шивли, – вспомни о самой прекрасной в мире заднице, которая ждет тебя за углом. Ты никогда об этом не пожалеешь.

– Осторожнее, Лео, – предупредил его Мэлон. – Ты, может быть, никогда уже не будешь спать с чистой совестью.

– Прекратите, господа, – сказал Йост. – Никаких препирательств на месте голосования. Мистер Бруннер, вы отдаете свой собственный голос. Что вы скажете?

– Можно… можно привести различные аргументы за обе точки зрения, – проговорил Бруннер. – Может быть, это и слабость с моей стороны, но… но я просто не мог бы это сделать. Боюсь, что, к сожалению, мне придется голосовать «против».

– В тебе есть демократическое начало, – добродушно заметил Йост. – Окончательный результат – это два против двух. Поскольку предложение Шивли не смогло привлечь большинства голосов, оно снимается с повестки дня. Извини, Шив.

Шивли пожал плечами.

– Всех не переубедишь. Ладно. Так что мы будем делать дальше?

– Мы будем делать так, как и планировали, – сказал Мэлон. – Мы будем говорить с ней, по-дружески к ней относиться, стараться убедить и завоевать ее. Думаю, что мы можем отвести на это дело два дня. Если мы ее убедим, то мы ее завоюем праведным и цивилизованным образом. Если нам это не удастся, то мы ее развяжем, отвезем обратно куда-нибудь поближе к Лос-Анджелесу и отпустим в целости и сохранности. Договорились?

Все выразили свое согласие.

– Значит, так и решим, – сказал Шивли, выбираясь из кресла и потягиваясь. Он потянулся к бутылке с бурбоном. – Ладно, давайте глотнем еще немного и завалимся спать. Не знаю, как насчет вас, но я склонен к тому, чтобы завалиться пораньше. Слегка подремлем, а завтра будет виднее. – Он налил себе и посмотрел на Мэлона поверх стакана. – Ты все еще думаешь, что мы сможем достичь этого только силой своего убеждения, шутник?

– Я полагаю, что это вполне возможно, – с энтузиазмом подтвердил Мэлон.

Шивли фыркнул.

– Я так не считаю. Только не с этой. Ни теперь, ни когда-либо. – Он поднял стакан. – За демократию и за твой мир. Живи в нем. Я же пью за мой мир, тот мир, которого мы заслуживаем. Этот мир лучше. Ты в этом убедишься, рано или поздно.

Глаза 8

Было уже за полночь, но она все еще не спала, привязанная к кровати и беспомощная, испытывающая очередной приступ страха и ужаса от своего бедственного положения.

В течение этого бесконечного вечера ее мысли качались, как маятник, от усилий предугадать, что с ней будет, до смертельного ужаса, а физически ее бросало то в горячий, то в холодный пот, пока она совершенно от всего этого не изнемогла.

Ей хотелось спрятаться, забыться сном, но сон был невозможен без ее ежевечерней порции нембутала и в условиях постоянно возвращающегося страха.

После того короткого, молчаливого визита, когда ее посетили двое из той четверки – самый здоровый и самый немолодой, – она не знала, находится ли в здании кто-либо еще, кроме нее. Они ее отвязали, слегка стянули пеньковой веревкой руки впереди и позволили воспользоваться ванной комнатой. Ей предложили еды, от которой она сердито отказалась, и воды, которую она после некоторого колебания приняла; затем они снова привязали ее запястья к стойкам кровати и быстро ушли, в то время как она осыпала их проклятиями и угрозами. После этого ей показалось, что она слышала неясные голоса в соседней комнате, которые затем смолкли, и все погрузилось в зловещую тишину.

Ее мысли переходили с одного на другое – она думала о сегодняшнем утре и дне, о завтрашнем дне, о времени за несколько дней до этого.

Только один раз в жизни, по крайней мере в ее взрослой жизни, она оказалась в подобной ситуации. Но это была шутка.

Случилось это года три назад. Фильм «Кэтрин и Саймон» снимался на натуре в Орегоне. Сюжет был основан на истинной, но забытой истории, произошедшей в дебрях Огайо и Кентукки в 1784 году. Она играла Кэтрин Малотт – молодую девушку, которая была похищена во время набега, принята в племя индейцев и воспитана как индеанка.

Ее усталый мозг обратился к той сцене, и ей удалось вспомнить ее в деталях.

Сцена 72. ПАНОРАМНАЯ СЪЕМКА – БЕРЕГ РЕКИ. Группа купающихся индейских девушек. Они плещутся, играют и начинают выходить из воды, чтобы одеться.

Сцена 73. БЛИЗКИЙ ОБЩИЙ ПЛАН – ИНДЕЙСКИЕ ДЕВУШКИ одеваются, Кэтрин Малотт на перед нем плане; на ней кожаная кофта и юбка, она надевает свои мокасины. Начинает натирать руки медвежьим салом – обычная защита от насекомых. КАМЕРА МЕДЛЕННО ОТОДВИГАЕТСЯ, так что в поле зрения попадает с десяток фигур – грубые лесные колонисты и ополченцы. Спрятавшись, они наблюдают; все они вооружены длинными ружьями. Они начинают приближаться к девушкам.

Сцена 74. КАМЕРА УДАЛЯЕТСЯ – ВИД МИМО КЭТРИН НА ЛЕС. Сидевшие в засаде люди начинают выскакивать на открытое место со всех сторон. Кэтрин видит их, поворачивается к КАМЕРЕ и издает вопль. НАПЛЫВ. СЦЕНА МЕНЯЕТСЯ.

Сцена 75. В ПОМЕЩЕНИИ – БЛИЖНИЙ ПЛАН – КЭТРИН лежит на спине, борется. ПЛАН РАСШИРЯЕТСЯ, становятся видны два американских ополченца, привязывающих Кэтрин к кровати.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ (второму)

– Это ее попридержит. (к Кэтрин)

– На вас, белых женщин, переметнувшихся к ним, нам наплевать. Нас волнуют мужчины-отступники, как, например, этот белый дикарь Саймон Гэрти. Мы тебя не развяжем, пока ты не скажешь, где мы можем его найти.

Дальнейшее стерлось из памяти Шэрон Филдс. Кроме двух вещей. После съемки этой сцены режиссер объявил перерыв на ланч и, не развязав Шэрон, исчез со всей съемочной группой, в то время как она кричала непристойности им вслед. Это была шутка, розыгрыш, так как они вернулись через десять минут и со смехом освободили ее. Но она до сих пор помнила это короткое мгновение паники, когда они все исчезли, а она осталась привязанной к кровати.

Невероятно, если это вспомнить. Но еще более невероятно лежать здесь и знать, что жизнь скопировала искусство.

Повернув голову на подушке, она посмотрела на два частично занавешенных, со ставнями, окна спальни. За щелями досок виднелась только темнота, и снаружи доносилось стрекотанье сверчков. Эти доски на окнах усилили ее страхи. Они означали, что это дикое похищение было спланировано заранее. К ее приезду готовились.

Она снова стала гадать, кто они и что они и что собираются с ней делать. Если прав этот длинный урод, то они секс-маньяки или какие-то извращенцы. И сумасшедшие, совершенно полоумные, если ждут от нее уступчивости и содействия.

Самым большим сумасшествием из всего было поверить в ее образ на публике, поверить, что она действительно является секс-символом, и совершить это ужасное преступление, основываясь на убеждении, что она будет вести себя так же, как на экране.

Как отчаянно ей хотелось поспать. Как нуждалась она в своем снотворном. Но даже оно не оказало бы сейчас своего действия, она это знала. Ее страх не дал бы ей заснуть. Кроме того, она оказалась бы беспомощной перед ними, а этого она не могла допустить. Хотя этим утром ее накачали наркотиками и увезли в бессознательном состоянии, но они ее не трогали. Нет, конечно, нет. В этом она была уверена.

Сегодняшнее утро, казалось, было так давно. У нее было много планов: планы на день – нужно было готовиться к отъезду, звонить, писать письма, планы лететь в Лондон завтра – все рассчитано, все на мази. И все полетело в тартарары.

В сотый раз уже ей приходила мысль, подававшая ей надежду.

Ее будут искать. Утром она выпила кофе у себя в комнате, но Перл обычно готовила сок и кашу, ожидая ее после утренней прогулки. Еда должна была быть готова, свежие газеты сложены рядом с ее тарелкой, и ее будут ждать, потому что она всегда после прогулки садилась за стол.

Сколько времени может пройти, пока ее хватятся? Может быть, минут пятнадцать, самое большее – полчаса. Перл решит, что она вернулась и завтракает, и, вероятно, пойдет вместе с Патриком наверх, чтобы застелить постель и прибраться. Затем они сойдут вниз, Перл пойдет убирать стол после завтрака и увидит, что она к еде и не прикасалась. Перл первая об этом узнает, потому что Нелли Райт никогда не появляется раньше девяти.

Лежа привязанной к кровати, Шэрон Филдс закрыла глаза и постаралась представить, как дальше будут развиваться события. Перл удивится, забегает по всему дому, вверх-вниз, чтобы узнать, хорошо ли она себя чувствует, все ли в порядке. Не найдя ее, Перл позовет своего мужа. Вместе они выйдут из дома и осмотрят подъездную аллею и все вокруг.

В процессе этих поисков они наткнутся на ее терьерчика. Не случилось ли чего с ее крошкой, ее золотцем? Не ранили ли ее? Нет, непохоже, потому что это навело бы на мысль о похищении хозяйки. Что Перл и Патрик будут делать дальше? По логике вещей, Патрик осмотрит гараж с тремя машинами, чтобы увериться, не умчалась ли она внезапно на одной из них. Но нет, и «роллс-ройс», и «дузенберг» и «феррари», – все будут на месте. Тогда они, несомненно, встревожатся. Они поднимут Нелли.

И что тогда? Нелли не станет сразу же впадать в панику. Она человек спокойный, уравновешенный и имеет представление о случайных капризах своей работодательницы. Нелли оденется и сделает вместе с ними еще один проход по дому и участку. Дальше? Нелли подумает, что ее работодательница, прогуливаясь, пошла дальше по Стоун Каньон-Роуд, и предложит им поискать. Но ее не найдут, и Нелли лично постучится в некоторые двери на Левико-Уэй и Стоун Каньон-Роуд, расспрашивая соседей, с которыми они были знакомы, о том, не видели ли они, как Шэрон Филдс гуляла здесь этим утром.

В случае неудачи тревоги Нелли могут углубиться, и тогда она пойдет в свой кабинет, усядется за стол и за аппарат, который, казалось, был постоянно к ней подключен, – вездесущий телефон. Нелли могла бы заключить, что ее работодательница встретилась у ворот с каким-либо знакомым, другом, направлявшимся ее навестить или случайно проходившим мимо, и присоединилась к нему, чтобы проехаться до города на импровизированный завтрак. Нелли начнет звонить дюжине ее знакомых или сотрудников по студии и, не говоря им о ее исчезновении, будет просто осторожно разузнавать, не собирались ли они с ней сегодня встречаться.

Но так как эти звонки ничего не дадут, Нелли определенно будет тревожиться все больше и больше.

В крайнем случае она позвонит Феликсу Зигману. Она ему об этом доложит. Они это обсудят. Если бы Феликс мог серьезно воспринять ее исчезновение в такое время дня, он несомненно поспешил бы ей на помощь.

На какой стадии Феликс и Нелли заподозрят, что ее похитили, или когда они хотя бы смогут допустить такую мысль? Может быть, вечером того же дня или на следующий день. Она знала, что Феликсу будет отвратительна мысль о том, чтобы обратиться в полицию, потому что полиция может проболтаться об этом журналистам, что обернется сенсацией, и будет весьма неловко, если она вскоре появится и сошлется на какой-нибудь свой каприз. Поэтому сначала он постарается сделать все возможное сам.

И все же, если Феликс зайдет в тупик в своих поисках, то, когда приблизится время ее полета и ему надо будет сдавать билет, ему придется встать лицом к лицу с тем фактом, что с ней могло произойти что-либо серьезное. Рано или поздно, а скорее всего рано, в пределах семидесяти двух часов, ему придется сообщить об этом в полицию и надеяться на свои связи, чтобы это не просочилось в прессу.

А полиция, ее величайшая надежда, – что она станет делать?

Стараясь представить себе реакцию и действия представителей закона, Шэрон внезапно с упавшим сердцем вспомнила о том, что однажды о ее исчезновении уже сообщалось в полицию. Шесть или семь лет назад, когда она была еще начинающей звездой, «Аврора-Филмз» дала ей одну из ее первых эротических ролей в глупой комедии «Любовное гнездышко». Съемок оставалось только на неделю, ключевые сцены были отсняты, и ей захотелось попраздновать и расслабиться.

Она пошла на костюмированный бал в Малибу, встретила этого шикарного плейбоя из Перу, который гонял на машинах и имел собственный реактивный самолет. Она шутила и смеялась с ним и развеселилась до умопомрачения. Когда он предложил ей выпить у него дома, она не возражала, не подозревая о том, что его дом, вернее один из его домов, располагался под Акапулько. Но было так забавно, она села с ним в его самолет в Бэр-банке и загудела на неделю на его фантастической гасиенде.

Она вспомнила об этом внезапном приключении – она была так безответственна в те дни, а также о том, что происходило во время ее отсутствия и после него. Она не появлялась на студии в течение двадцати четырех часов, съемки не двигались с места, а неустойки росли. Студийные боссы пришли в ярость и заставили ее личного импресарио – Феликс Зигман с некоторыми опасениями стал таковым всего шесть месяцев назад – пойти в полицию.

Феликс, бедный, дорогой Феликс, лучше разбираясь в данных вопросах, выполнил их требование против своей воли. Он поспешил к шефу полиции, который переслал его в Бюро розыска пропавших лиц, в следовательский отдел. Поскольку не было никаких свидетельств преступной игры, там отнеслись к его заявлению довольно легко. После того как они собрали материал о ее внешности, привычках и особенно о ее профессии, они отреагировали на это еще легче. Один из офицеров даже заметил, что ее спрятали, чтобы возбудить у публики интерес к плохому фильму. Они пообещали проверить морги и больницы насчет Джейн Доу, и Феликс ушел, уверенный в том, что они не воспримут серьезно весть об исчезновении актрисы, если нет четких фактов, говорящих о похищении.

В том случае полиция была права – не в том, что она стремится к скандальной известности, а в том, чтобы не воспринимать ее исчезновение всерьез. Когда через неделю она появилась, студийные боссы поклялись отомстить ей (но изменили свое намерение, после того как «Любовное гнездышко» вызвало большой ажиотаж у публики), но, что хуже всего, Феликс Зигман, всегда сдержанный, скрывающий свои чувства, заявил ей, что рвет с ней деловые отношения (но передумал, когда она пообещала ему, что не станет больше повторять таких выходок, не проинформировав об этом хотя бы его). Она сдержала свое слово. Она знала, что временами бывает непредсказуемой, сумасбродной, но по мере того как росла ее слава, рос и ее профессионализм. В последние годы ее можно было считать образцом надежности.

Поскольку она проштрафилась однажды, станет ли Феликс о ней тревожиться и обратит ли полиция внимание на ее исчезновение?

Феликс теперь знал ее лучше, был глубоко к ней привязан и, несомненно, не станет думать, что это исчезновение – просто ее каприз.

Если он пойдет в Бюро розыска пропавших, то как они отнесутся к его заявлению? Один раз она уже проштрафилась. Сейчас она внезапно исчезает, и опять никаких намеков на преступление. С другой стороны, лет шесть или около того назад она была малоизвестной старлеткой фривольного жанра. Теперь она Шэрон Филдс, известнейшая в мире молодая актриса кино. Она обладает положением, значением, влиянием. Не может быть и намека на то, что следователи проигнорируют заявление о ее пропаже. Несомненно, через один-два дня они начнут расследовать это дело.

Но, спросила себя Шэрон, что они смогут расследовать?

В это мгновение у нее рассыпалась и последняя надежда.

Внутренний маятник снова раскачался. Она опять почувствовала себя потерянной, брошенной, но постаралась отогнать панику и сохранить трезвый взгляд на вещи.

Один факт невозможно было обойти стороной. Вот она здесь лежит – жертва тайного сговора четверых сумасшедших, под одной крышей с ними, уже вступив с ними в конфронтацию, и тем не менее она, главное действующее лицо похищения, не имеет никакого представления, что случилось на самом деле после того, как ее похитили, и еще меньше она знает о похитителях. Если она сама знает так мало, что тогда смогут сделать Нелли Райт, или Феликс Зигман, или полиция? Никто, даже те, кто наиболее заинтересован в ее благополучии, или эти дохлые представители закона, и вообразить не могут ни мотивов этого невероятного преступления, ни ее настоящего положения.

Безнадежно, совершенно безнадежно.

Ее мысли перенеслись на похитителей, этих четверых, разных по возрасту, комплекции и акценту типов с усами и бородами. Кто они? Это было немаловажно. Это самое важное. Она постаралась вспомнить каждого из них, начиная с первой их встречи днем. Они настолько отличались друг от друга, что было нетрудно представить каждого отдельно.

Они были достаточно умны, чтобы не обращаться друг к другу по имени или кличке. Ей стоило бы попытаться воссоздать их личности и выбрать каждому имя.

Один из них, очевидно, вдохновитель всего заговора и главный в их группе. Со стороны он казался наименее подходящим для роли обладателя безжалостного преступного ума. Среднего роста, с волнистыми коричневыми волосами и бородой, порывистый, странный, стеснительный, ненормальный в том, что так неправильно о ней судит. Типичный чокнутый почитатель, создавший зловещий клуб поклонников, о котором она никогда и не слышала.

Он больше всех благоговел перед нею, но потом оказался наиболее образованным и разговорчивым из всех. Его голова была полна диких фантазий. Он был настолько далек от реальности и фанатичен, что ухитрился вдохновить приятелей провести в жизнь одну мечту – что в конце концов их жертва согласится с тем, что ее похитили, и окажется такой мазохистски настроенной женщиной, что будет рада их агрессивности и притязаниям. Ненормальный. Но каков он еще? С виду он не походил ни на рабочего, ни на спортсмена. Его характер был неуловимым, быстрым как ртуть, и поэтому ему трудно было дать определение. Ясно одно – он не был похож на преступника, но кто на него похож? Разве Освальд, или Рэй, или Бремер, или даже Хауптманн выглядели как преступники до того, как совершили преступление? Любой из них мог быть безобидным клерком или кассиром в банке.

Имя для ссылок: Мечтатель. Именно так.

Другой из них – здоровый, приземистый, широкий, мясистый, с дряблыми щеками, грузный. Также обманщик с виду. Он стоял у подножия кровати. Внимательно она его не рассматривала, а говорил он немного. У него было выражение наигранной честности. В его поведении было что-то такое, что напоминало ей о миллионах торговцев, которых она видела за свою жизнь. Несомненно, студия «Аврора-Пикчерз» определила бы ему роль коммивояжера или торговца. Но на похитителя людей он тоже не был похож. На мошенника, может быть, льстивого и хитрого.

Только одно имя ему и подходит. Продавец.

Затем самый старший из них, очень тихий, дерганый, пожилой человек, сидевший в шезлонге. Он выглядел жалким и смешным в своем плохо пригнанном парике и не идущих ему очках с черной оправой. Он был бледен, с цыплячьей грудью и, очевидно, недалеко ушел от дома престарелых. Однако она не должна позволять себе обманываться насчет возраста или внешности. Слишком часто она обманывалась из-за внешности в прошлом. Разве самый ужасный в истории Британии убийца не был обычным, ничем не примечательным зубным врачом? Этот старик со скромной внешностью мог, быть известным преступником, амнистированным фальшивомонетчиком или кем похуже, и он был самым извращенным членом извращенной организации, известной как Фан-клуб.

Тем не менее, кем бы он ни был, ему подходило только одно имя. Скромняга.

Именно четвертый из них сильнее всего отпечатался в ее памяти и был самым страшным. Мускулистый, тощий, с протяжным техасским акцентом, говоривший грязные вещи о сношениях с ней, с навязчивой мыслью о засилье «больших шишек». Он был уродлив как нарыв. Очевидно, какой-то работник ручного труда, сердитый, порочный, опасный тип. Садист, может быть. Этот человек, несомненно, мог быть преступником, с кучей судимостей. Они все были отвратительны, все четверо, но этот отстоял как-то ото всех, не был равен им по общественному положению или интеллекту. Из того, как он перебивал главаря, следовало, что он его помощник или даже напарник.

О нем она могла думать только как о Злодее. И дрожала при этом.

Ей становилось плохо, когда она думала о них – обо всех вместе или по отдельности. Она вспоминала, что, когда часов шесть назад ее оставили одну, последними словами их лидера – Мечтателя – были: «Давайте перейдем в другую комнату, где мы сможем все обговорить».

Они, очевидно, говорили весь вечер, перед тем как идти спать.

Интересно, о чем они говорили? Что может ждать ее утром?

Их мотивы насчет того, почему они насильно привезли ее сюда, различались: от мягкого объяснения Мечтателя о том, что они хотели поближе с ней познакомиться, до прямого заявления Злодея о том, что, они думают, она пригласит их к сексу с ней; между ними были мнения Скромняги о том, что они отпустят ее, если она не согласится, и Продавца, выступавшего за то, чтобы принудить ее к сотрудничеству. Но какого сотрудничества ждут от нее эти придурки? Нужна ли им только ее дружба, или они надеются на большее? А если они не получат большего, честны ли они в намерениях отпустить ее? Или же под сотрудничеством они и понимают сексуальные отношения, как об этом прямо заявил Злодей, но другие стали темнить.

Она постаралась подвести итог их препирательствам.

Несмотря на то что произошло этим утром и на ее безвыходное положение, она насчитала несколько положительных моментов, говорящих за то, что ее могут отпустить не причинив вреда. Во-первых: когда Злодей сделал заявление о том, чего они от нее хотят, Мечтатель приказал ему прекратить разговаривать подобным образом, а Скромняга предложил забыть об инциденте. Ясно, что те, кто использует силу, держат под контролем всю группу. Во-вторых, она все более уверялась в том, что ей удалось пристыдить их и заставить опомниться. Она догадывалась, что затронула их чувство приличия и напомнила о реальности уже совершенного ими преступления. В-третьих, и это укрепило ее надежды, ни один из них не вернулся и не досаждал ей.

Именно так, никто из них не посмел вернуться (кроме того случая, когда ее отпустили в ванную), потому что она их пристыдила и напомнила, что с ними будет, если они тронут такую важную персону, как она.

Конечно, она в безопасности.

Она – Шэрон Филдс. Они не рискнут трогать Шэрон Филдс, с ее деньгами, ее славой, положением, недоступностью, с ее международным признанием, ставившим ее несколько выше простого смертного. Сделал бы кто-нибудь такое с Гретой Гарбо или Элизабет Тэйлор? Конечно, нет. Невообразимо. Никто бы не посмел. И тем не менее…

Дергая за узловатые веревки на запястьях, она напомнила себе, что она – их пленница. Они посмели дойти до этого предела, успешно осуществив свой план. Привязали ее, беспомощную и беззащитную, вдали от безопасного мира ее друзей и закона. Кто мог дойти до такого, может оказаться настолько неуравновешенным, чтобы идти и дальше.

Ее мысли летали, как на американских горках, от надежды к безнадежности и отчаянию.

О чем говорилось на этом их шутовском заседании?

Какое решение было принято?

Здравый смысл должен взять верх, решила она. Без сомнений, они решили провести с ней завтра еще одну беседу, и, если их речи не смогут ввести ее в соблазн, они снова завяжут ей глаза, напоят наркотиками и, наконец, отпустят. Ей надо копить силы на утро. Они будут убеждать, взывать к ней, даже угрожать. Но если она будет непреклонна, вызовет в них еще большее чувство стыда и вины, она победит.

Кто поверит ее фантастическому рассказу, когда ее отпустят и она сможет рассказать об этом другим?

В доме было тихо как в морге. Они спят, слава Богу, отдыхают перед очередной серией препирательств с ней утром. Ей тоже следует поспать, сберечь свои силы для того, чтобы переговорить их, перехитрить, когда взойдет солнце.

В ее спальне горела только одна лампа, и ей хотелось, чтобы ее выключили вместе с остальными, чтобы наступила полная темнота. И все же она должна спать, она заставит себя спать.

Отвернув голову от лампы, она закрыла глаза и попыталась уснуть. Но что-то ей помешало. Она повернула лицо к потолку, чтобы освободить и второе ухо, и прислушалась. Звук теперь стал более громким – где-то скрипели доски пола и кто-то приближался к ней все ближе и ближе.

Она открыла глаза. Сердце подпрыгнуло и забилось.

Поверх противоположной спинки кровати она увидела, как поворачивается дверная ручка.

Внезапно дверь открылась, и в ней возник высокий человек, полускрытый в темноте. Он тихо закрыл дверь, запер ее на защелку и двинулся к кровати.

Сердце ее замерло. Как загипнотизированная, она смотрела вверх.

Он вышел в круг желтого света от лампы. Это был – о, Господи! – Злодей, самый плохой из них. Его волосатая грудь была обнажена, он стоял в брюках, босой. Высокий, тощий, с буграми мышц и мощной грудной клеткой.

Со спутавшимися черными волосами, узким лбом, маленькими пронзительными глазками, с усами, едва покрывавшими тонкую верхнюю губу, он навис над ней.

Губы его искривились, и ее сердце возобновило свой стук.

– Не мог заснуть, детка, – негромко сказал он. – Теперь, как я вижу, нас таких уже двое. Все остальные мертвы для мира. Представь себе, только мы двое бодрствуем.

Не отвечая, она задержала дыхание. От него воняло дешевым виски. Это было тошнотворно.

– Что же, детка, ты не передумала? – тихо проговорил он.

Ее губы задрожали.

– Насчет… насчет чего?

– Знаешь чего. Насчет сотрудничества. Ради твоего же блага.

– Нет, – прошептала она. – Нет. Ни теперь, ни завтра – никогда. Пожалуйста, уйдите и оставьте меня.

Его губы оставались искривленными.

– У меня есть ощущение, что это не очень-то по-мужски, оставлять гостью одну в ее первую ночь здесь, и такой расстроенной. Мне думалось, что тебе захочется быть в компании в первую ночь.

– Мне никто не нужен ни сейчас, ни вообще. Я хочу остаться одной и спать. Давайте поговорим об этом завтра.

– Завтра уже наступило, детка.

– Оставьте меня, – она повысила голос. – Уходите…

– Значит так, все еще задираем нос, – сказал он. – Что же, детка, тебе лучше было бы знать, что я не такой терпеливый, как другие. Я дам тебе еще шанс одуматься, ради твоего же блага. – Его глаза-бусины переметнулись на ее блузку и юбку и вернулись назад. – Тебе лучше бы передумать, и ты увидишь, что я могу быть очень приятным…

– Черт побери, выметайся отсюда!

– …когда со мной не обращаются плохо. Так что если ты не хочешь дружить, тогда, боюсь, я…

Последующее произошло так быстро, что она не успела отреагировать. Он выхватил из кармана что-то белого цвета, и не успела она даже вскрикнуть, как ее открытый рот оказался перехваченным платком. Материя врезалась все глубже, удушая ее, в то время как его костлявые пальцы завязывали платок за гривой ее волос на затылке.

Она мотала головой из стороны в сторону, стараясь закричать и позвать на помощь, но не могла.

Он удовлетворенно выпрямился.

– Думаю, мне придется сделать по-своему. Да, думаю, мне придется знакомиться по-моему. Потому что я настроен дружески, действительно так, детка. У тебя был шанс, но ты его упустила. Придется преподать тебе урок. Тебе надо знать, что я не бросаю слов на ветер.

Он задержался, глядя, как ее губы борются с затычкой, затем наклонился и поправил ее, так что она сильнее надавила на ее челюсти.

Он сделал шаг назад.

– Ну вот. Тебе же не хотелось бы будить моих друзей, так? Разумно с моей стороны? – Уперев руки в бока, он ухмыльнулся. – Жаль, что мне пришлось тебя заткнуть. Потому что мне хотелось услышать, как через полчаса ты будешь просить меня продолжить. Тебе это понравится, поверь мне на слово, каждая минута. Послушай, детка, согласись с этим. Ты же не совсем девственница, и я не делаю ничего такого, чего не делалось и раньше, и сверх всякой меры, верно? Может быть, я тебе дам второй шанс посотрудничать со мной, хотя обычно не даю. Если ты покажешь мне, что готова сотрудничать, я буду очень добр с тобой. И даже прямо сейчас сниму затычку. А когда мы закончим, я не скажу об этом никому. Мы сделаем вид, что ничего не происходит. Как насчет этого? Мы будем развлекаться тайком, и я тебе гарантирую, что они тебя отпустят. Что ты теперь скажешь?