Текст книги "Вирус зла (СИ)"

Автор книги: Илья Твиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 55 страниц)

Это был настоящий шок, потому что сканировать квантованные колебания струн не мог даже Виктор. Он в самые напряженные моменты своей психики мог чувствовать лишь эхо кватованных флуктуаций, возникающих в результате сил сжатия и растяжения в суперструнах Абсолютного поля, но не более того. А этот паракрейсер не только полностью понимал и распознавал все квантованные шумы пространства, но и изучал их, анализировал, что, в свою очередь, говорило о колоссальной, титанической мощности вычислительного центра инкома.

– Я не знал, что подобные технологии могут существовать, – признался Виктор. – Но, если ты способен анализировать состояние Абсолютного поля, тогда, по идее, ты можешь и влиять на него.

– Могу. Собственно говоря, в этом и заключается мое главное оружие. Я способен преобразовывать физический вакуум на свое усмотрение. Сотворить пару тройку солнечных систем я, конечно, не смогу, для этого необходимы более высокие мощности, но вот в плане разрушения.

– Ты в одиночку можешь стереть всю систему?

– Да. Могу. И даже не одну. При этом мне вовсе не обязательно находиться где-то рядом с ней. Моих возможностей хватит, чтобы разрушить звезду или планетарную группу в радиусе двадцати световых лет...,– он внезапно оборвал свою мысль, потом вновь сказал, – как странно все это.

– Странно что?

– Устроен мир. Почему в нем для создания чего-нибудь, требуется гигантский потенциал, огромные энергии и мощности, а разрушать, убивать жизнь в нем так просто. Я могу за пару минут сделать пустым пространство в радиусе двадцати световых лет. Вместе с моими братьями, объединившись, мы очистим сферу в сотню светолет, менее чем за пол минуты, но при этом нам вряд ли удастся воссоздать планетную систему заново.

Беседовать о подобном с кораблем Гагарину еще ни разу не приходилось. Виктор неожиданно почувствовал к нему глубокое уважение, как к живому многомудрому существу. Да, паракрейсер, по сути своей, и был таким существом. Вот только как обыкновенным людям, пусть даже не людям, а очень сильным паранормам, удавалось держать в узде этих красавцев? Нет, Виктор не чувствовал, что Старейшины заставляют паракрейсера служить себе, он не ощущал в поведении инкома корабля досады или гнета своего текущего положения, но представить себе, что такая мощь добровольно служит каким-то людским целям, он не мог. А все, что он не понимал, Виктора очень нервировало и раздражало.

– Послушай, – обратился он к сознанию корабля, – мне очень неудобно просить тебя об этом, но...

– Проси обо всем что хочешь, параморф, тебе разрешено все.

И опять мысли паракрейсера сбили Виктора с толку.

– Что значит разрешено все? – не понял он. – Кем разрешено?

– Странником. Он беседовал с нами и дал нам наказ слушаться тебя во всем, помогать тебе, обучать.

– Вот это да, – прошептал Гагарин в слух, и даже не заметил этого.

– Не сотрясай понапрасну вакуум бесполезными акустическими колебаниями, параморф, они могут быть услышаны теми силами, против которых мы все боремся. Что ты хотел у меня попросить?

Стараясь до конца не выдать своих истинных намерений, Виктор попросил:

– Не мог бы ты, позволить мне подсоединиться к твоему оперативному полю и послушать Домен таким, каким его ощущаешь ты?

– Как ты захочешь, параморф, – мгновенно отозвался инком паракрейсера, – но только учти, что без подготовки, тебе не удастся понять все до самого конца. Ты должен расширить свое сознание настолько, чтобы воспринимать массив информации с той скорость, с какой его могу воспринимать я.

– И ты далеко в этом ушел от старых кораблей?

– Достаточно, поэтому, чтобы понять все, что ты увидишь, нужно сильно постараться.

Виктор вздохнул и решительно сказал:

– Давай, я готов.

В следующее мгновение на Виктора обрушилась всеобъемлющая пустота, которая заполнила собой абсолютно все, постепенно вытеснив из сознания Гагарина мысли, чувства, эмоции и переживания. Он оказался в вязкой пучине (так его психика пыталась представить информационный поток ощущений) без ширины, длины и глубины. Эта пучина, казалось, заполняла собой все вокруг, и в ней на первый взгляд невозможно было ничего понять и разобрать. Однако это было только на первый взгляд. Кое-как отстроившись от низринувшегося на него потока, привычным образом разбив сознание на мириады самостоятельных подсознательных частей, Виктор начал воспринимать сначала отдельные элементы этого массива, а потом и всю грандиозную картину Метагалактики.

Это было невероятно, потрясающе, великолепно! Ощущать мир на уровне его основы, истинно неделимой, совершенной, монолитной. Гагарин ни раз пытался представить, нарисовать в своем воображении взаимодействие всех сил, действующих в Домене, но каждый раз у него получалась настолько сложная и грандиозная картина, что он постоянно терял ее целостность и переставал воспринимать ее всю, от микрогарницы до макро, от Планковской длины ядра квантона, до потенциального барьера Домена. И вот теперь ему открылось гигантское пространство Метагалактики во всех ее ипостасях. Сначала было весьма необычно ощущать ее как застывшей по мановению чье-то титанической воли конгломерат мельчайших песчинок, соединенных меж собой настолько плотно и целостно, что на первый взгляд становилось удивительным, как во всем этом сверхупругом теле вообще возможно какое-либо динамическое взаимодействие и движение. Спустя некоторое мгновение, Виктор стал различать в этой однородной среде более плотные конфигурации частиц, которые на более масштабном уровне организовывали собой элементарные частицы, атомы, молекулы, элементы флоры и фауны, планеты и прочие тела космического масштаба. Все эти организации, помимо всего прочего, являлись еще застывшими стоячими волнами, что, собственно говоря, и позволяло им передвигаться в более разряженной, но все равно сверхупругой среде. Именно благодаря этой упругой силе, континуум держался, не расползался и не рушился, и Гагарин сейчас мог в полной мере ощутить его внутренние силы натяжения.

А еще благодаря этой упругости континуум общался, держал связь между своими элементами, и каждый, кто имел достаточно сил и средств, мог подключиться к этой всеобщей системе связи. Виктор едва не лишился дара речи, когда понял, что эта внутридоменная связь боле всего ему напоминает электрические импульсы внутри человеческого тела. Только телом здесь было все пространство Метагалактики, а ее органами, и отдельными клетками – планеты и звездные системы. Грандиозность всей картины была ни только в масштабах – она заключалась еще и в том, что здесь не было ни одного лишнего элемента. Каждый атом, каждая элементарная частица и даже каждый квадруполь располагались на своих местах и постоянно получали информацию обо всем Домене целиком.

Своеобразное сочетание Микромира и Макромира давало понимание четырехмерной гиперсферы Метагалактики, которое невозможно было описать ни одним человеческим языком, поскольку в мире существуют явления, для которых не подобрано определений и понятий. Но подготовленное сознание параморфа позволило ему обработать всю поступившую в него информацию и охватить своим разумом Домен в его первозданном виде.

Едва он сделал это, как в голове Виктора раскрылся цветок ведения. Он видел как некая Сущность, растворенная в пространстве Метагалактики сразу на всех ее уровнях, приносила в нее удивительное семя жизни. Гагарин сейчас чувствовал, как на уровне тончайших законов и взаимодействий вплетается в пространство принцип, заложенный свыше. А потом, повинуясь этому принципу, элементарные образования начинали особым образом соединяться в более сложные конгломераты, образовывать не просто материю, а материю живую, способную развиваться, расти, размножаться, самоорганизовываться, приспосабливаться к окружающей среде и эволюционировать. И эта тенденция происходила везде, повсеместно. Жизнь возникала на всех уровнях Домена, во всех его уголках. Она была разнообразна, населяла горячие звезды, ледяные планеты, покоилась в толще планет-гигантов, и обитала в пространстве микромира; она была гуманоидной, в чем-то сродни человеческой, существовала в форме спор, грибков, существ, чем-то напоминавших насекомых, рыб и птиц. Кое-где жизнь обрела и вовсе ни на что не похожие удивительные формы – колонии микроорганизмов, независимые атомно-молекулярные кластеры, образования элементарных частиц, и наоборот – настоящие звездные объединения, ансамбли черных дыр и квазаров.

Правы были те, кто утверждал, что жизнь – это своеобразный Божий дар. Конечно, в привычном религиозном понимании эта Сущность не являлась Богом, поскольку Она не творила Домен с самого начала, а лишь следовала закону усложнения материи, но самозарождение жизни, появление ее как принципа, обязано собой именно Ей.

От бесконечного созерцания такой гармоничной и сложной структуры Виктора отвлекла мысль, которую он постоянно, все это время держал взаперти, не позволяя ей стать достоянием оперативного поля инкома паракрейсера. Гагарин начал всплывать, отстраняться от потока информации, но параллельно с этим ему незаметно (хотелось бы верить) удалось запустить одно щупальце из своей чувственной сферы и просканировать сознание корабля.

Хотя сканирование было весьма громким заявлением. Гагарин не смог понять ровным счетом ничего: слишком быстро, слишком сложно инком паракрейсера оперировал понятиями, мыслил, анализировал, однако, даже несмотря на это, Виктору удалось почувствовать базовые императивы инкома, так называемый характер корабля. Если воспользоваться чисто человеческим аналогом, то любой инком или БКС, будь-то интелектсистема автоматизированного завода, научно-исследовательской лаборатории, станции трансгресса или звездолета, обладала индивидуальными чертами поведения в той или иной ситуации. Так, к примеру, персональный секретарь Виктора обладала взбалмошным, порой стервозным характером, но при этом являлась искусственной полевой формой жизни. Характер человека формировался на протяжении нескольких лет, путем воспитания в семье, более крупных общественно-социальных структурах, но характер искусственных систем определялся базовыми императивами, программами, а так же адаптационными модулями – своеобразными яслями, детскими садами, школами и университетами для инкомов.

Гагарину удалось сделать снимок базовых императивов инкома "Ильи Муромца", что сэкономило ему огромную кучу психических и ментальных сил. Подобный прием, тогда еще не сознательно, он применил на Таинственной, когда сохранил слепок матрицы сознания Влады. Информационный объем в теперешней ситуации был гораздо больше, но и возможности Виктора не стояли на месте.

– Это действительно... потрясает, – сказал он, едва придя в себя по-настоящему. – Знаешь. Я по хорошему тебе завидую.

– Почему?

– Впервые встречаю искусственное создание, наделенное такой мощью, возможностями и интеллектом.

– Ничего искусственного не бывает параморф, или ты думаешь, что вы – люди, или вот Сайрены, так сказать, естественные? Ты наверняка понял, каким образом в Домене появилась жизнь, так в чем же разница между вами, возникшими в результате встроенного в тело Домена Преразумом-инженером божественного закона и прошедшими миллионы лет эволюции и, скажем, твоим персинком, созданным вами?

Виктор не нашелся что ответить.

– А я тебе скажу, в чем разница, – продолжил инком. – Она заключается лишь в иерархии Творца и больше ни в чем. Когда-то, на заре информационной эры, вы строили допотопные машины, оперирующие только примитивными программами. Они не способны были мыслить, не способны были обучаться, они были горазды только слепо действовать заложенным в них императивам. Но уже тогда вы являлись творцами, пусть не жизни в полной мере этого слова, но творцами сложных систем, имеющих определенную задачу.

– По-твоему, в этом наше предназначение? – спросил Гагарин, после долгой паузы.

– В этом, на мой взгляд, заключается смысл всей жизни. В ее организации, в усложнении системы, в тенденции двигаться и развиваться от более простого к сложному, тем самым, выходя на все более высокий и масштабный уровень Творца. Это еще один базовый закон нашего Домена.

– Но зачем все это? – не унимался Виктор. – Зачем усложнять простое? Ведь с точки зрения любой системы, ее усложнение ведет к увеличению общего энтропийного уровня, тогда как это уж точно не выгодно Домену.

– Спросишь об этом не у меня.

– А у кого?

– У Странника. Он владеет большей информацией по данному вопросу.

Опять на горизонте маячила фигура неизвестного Странника. Где же он все-таки сейчас обитает? Ведь, когда Виктор ощупывал Метагалактику с помощью паракрейсера, следа Странника он так и не смог почувствовать, хотя специально к этому не стремился.

– Послушай, – спросил Гагарин, - а как ты назвал ту Сущность, которая подарила Домену жизнь, Преразумом-инженером?

– Да.

– Интересный термин. Можешь рассказать мне, что еще тебе известно об этом?

– Могу, но не стану, – ответил инком. – Разговоры об этом лучше вести, опять же, со Странником. Он более искушен в этой теме.

Виктор с грустинкой вздохнул, но настаивать на своем не стал.

– Спасибо за беседу. Ты поведал мне массу нового и интересного.

– Не за что, параморф. Обращайся, когда тебе будет в этом необходимость. Помогу чем смогу. И... мои братья так же к твоим услугам всегда.

– Непременно, – ответил Виктор, и покинул помещение центрального терминала инкома паракрейсера.

Стараясь никому не попадаться на глаза, он зашел к себе в каюту и принялся анализировать снимок базовых императивов паракрейсера. Представив его сначала весь целиком, Виктор начал выделять из общей картины какие-то определенные сектора, сегменты, матричные узлы и сочленения. Они все были выполнены с идеальной точностью и гармоничностью. Тот, кто создавал сознание инкома, был настоящим гением, и Виктору уже давно стало ясно, что людям до создания таких машин было еще очень далеко. Да и не машин вовсе, а полноправных живых существ, очень могущественных и гордых.

Он возился со своей памятью непозволительно гигантское количество времени, целых пять минут, но это того стоило. Гагарину удалось обнаружить очень любопытную вещь в сознании инкома. Это походило на своего рода клеймо, отпечаток мастера или маркер создателя, который фактически и определял лояльность корабля к людям. Но вот откуда об этом стало известно его отцу? Или, может быть, Федор Матвеевич просто ткнул пальцем в небо, сказав своему сыну проверить инкома?

Не откладывая в долгий ящик, Виктор решил выяснить все у отца.

Глава 7.

Три богатыря.

Снежно синий шар планеты в очередной раз проплыл внизу справа по борту паракрейсера. Команда Гагарина торчала в системе Протеи уже четвертые сутки, за это время наизусть изучив систему планетарной обороны, историю колонизации планеты и массу всякой полезной и не очень информации.

Протея принадлежала к классу планет земной группы и находилась на окраине владений Земной Федерации, в так называемом внешнем полукольце, куда входили еще Персия и Авалон. Она была удалена от своей звезды, достаточно маленькой и тусклой, на расстояние в сто семьдесят миллионов километров, получала от нее очень небольшое количество тепла и поэтому на большей ее территории температура не поднималась выше нуля градусов по Цельсию даже в самые теплые месяца года. Однако Протея была полностью обжита людьми, причем в ее естественном (не терроформированном) состоянии.

При массе на семь процентов превышавшую массу Земли, Протея имела не отличимое от привычного для человека ускорение свободного падения на своей экваториальной территории, что делало эту планету еще только привлекательней для колонистов. Вдобавок ко всему, суровые условия существовали только до тридцатой параллели, а в узком Коридоре Спокойствия, где достаточно теплое и ласковое море было испещрено многочисленными островками и архипелагами, жизнь была вообще комфортной и неопасной. Именно Коридор Спокойствия, то есть территория от тридцатого градуса северной широты до тридцатого южной, была наиболее обжита на Протее, хотя человеческие поселения имели место быть и на полюсах, где средняя температура не поднималась выше минуса шестидесяти.

Эта планета напоминала два разных мира в одном. Особенно хорошо это было заметно с высоты высоких орбит. Снежно белые шапки с вечными циклонами и льдисто белыми облаками, царившими на юге и севере, характеризовали собой мир вечных морозов, суровых ветров и непрекращающихся снегопадов; ярко-голубой океан, над котором изредка проплывали перья еле заметных облачков, мог со стопроцентной гарантией именоваться райским миром, где всегда царило только теплое солнце, приветливый спокойный ветер и красивые закаты по вечерам.

Такой двойственности своей природы Протея была обязана специфическому климату и особой конфигурации местных океанических течений и ветров. Они, в свою очередь, полностью определялись одним космическим фактором. Точнее, факторов этих было два, и назывались они Тигр и Евфрат. Это, разумеется, не были две известные реки на Ближнем Востоке Земли, но такими знаменитыми с исторической точки зрения именами местные колонисты наградили две луны Протеи. Одна из них располагалась на расстояни в триста пятьдесят тысяч километров, другая – всего в двухстах, и их совокупное гравитационное поле оказывало весьма сильное, а главное, специфическое воздействие как на воды Протеи, так и на ее атмосферу. Сами по себе луны ничем не отличались от подобных объектов скажем в солнечной системе или в какой-либо еще, но благодаря своим габаритам (спутники действительно были идентичны по массе земной луне) и близкому расстоянию от Протеи, им удалось создать на планете такой необычный климат, в котором было достаточно сложно и, в тоже время, интересно существовать.

Интересно, потому что такие астрономические диковины, как Протея, могли и вовсе существовать в галактике в единственном экземпляре, а посему, требовали пристального изучения. Сложность же освоения планеты заключалась в ее аномальном климате и, следовательно, необходимости тащить на Протею две абсолютно разных группы оборудования материалов и прочей машинерии. Одну группу, рассчитанную на тропический климат, а вторую – на суровый морозный. Кроме того, из-за крайне малой площади земной поверхности, имеющейся в наличии в Коридоре Спокойствия, людям пришлось искусственно ее увеличивать, строя небывалые по размерам и красоте архитектурные сооружения, называемые здесь экополисами.

Экополис напоминал собой раскинувшийся на воде гигантский цветок, рассчитанный на пятьсот тысяч жителей каждый, и был абсолютно автономен. Энергию и тепло на нем обеспечивал центральный квантовый реактор, имеющий еще два таких же, стоящих в резерве. Помимо уже стандартных жилых гроздей, напоминавших собой каштановые цветы двухсотметровой высоты, на территории экополиса располагались парки, сады, станции трансгресса, и прочие объекты социальной среды. В общем, это были настоящие плавучие острова-города, курсировавшие по просторам Протейского океана среди таких же островов естественного происхождения. Восемьдесят процентов населения Протеи было сосредоточенно именно в Коридоре Спокойствия, а всего на планете числилось чуть больше пятисот миллионов человек.

Совсем по-другому обстояли дела у людей, населявших северные или южные широты Протеи. Там ни о каких экополисах и открытых городах речь не шла. Все поселения, впрочем, также достаточно широкоформатные, скрывались под прозрачным силовым куполом, отчего любой человек в таком поселении, взглянув на небо, мог бы увидеть там настоящие ледяные торосы, кристально чистые ручейки воды, растекающиеся по силовому щиту в разные стороны и создающие тем самым удивительную калейдоскопическую картину, завораживающую дух. Из-за непрекращающихся метелей такой город могло завалить по самую макушку силового купола за несколько недель, поэтому в конце каждой десятидневки (именно столько длилась здесь неделя) силовое поле в импульсном режиме расширялось, скидывая, таким образом, большое количество снежной массы.

Криополисы также как и экополисы имели автономную энергетическую систему, стандартные жилые массивы-гроздья, но все же их присутствовало на Протее гораздо меньше. Колонистов вполне устраивала достаточно узкая полоса комфортных широт, поэтому в арктических зонах города по большей части строились для научных экспериментов. Криополисы на семьдесят процентов состояли из лабораторий, исследовательских институтов, а также в одном из таких городов располагался даже университет.

Для Виктора и его команды (исключая, наверное, лишь Федора Матвеевича) было весьма необычно тайно сидеть в системе, принадлежавшей не инопланетной цивилизации, а Земной Федерации, но того требовала специфика работы контрразведки. Прежде всего, команде "Ильи Муромца" нужно было изучить оборону системы и попытаться найти в ней уязвимые места. С этой задачей контрразведчики справились блестяще.

К сожалению, результат осмотра планетарной обороны не впечатлял. Даже учитывая тот факт, что корабли землян были на порядок мощнее и технологичнее звездолетов Сайренов, планетарная оборона Протеи не имела мощных орбитальных платформ, не имела такого количества оборонительных флотов и флотилий, и уж, конечно, на ее поверхности не располагались многочисленные дивизионы ПКО. Восемнадцать крейсеров на обратной стороне Евфрата и еще пятнадцать – в близи Тигра, а также несколько автономных систем обнаружения, разбросанных по всей системе, и несколько патрульных катеров – вот и все, чем были богаты в военном плане люди в близи Протеи. Если вспомнить, что смогли учинить зеркальники с армадами Ро-Кха у их родной планеты, то землянам в прямом противостоянии ничего не светило.

Вся надежда была лишь на "Илью Муромца", который способен был выдержать прямые атаки зеркальников, а главное – был для них незаметен. Виктор много думал после разговоров с инкомом крейсера и со своим отцом о том, в каком же состоянии они находятся с включенными конвертерами вещества, но дать точное понятие такой экзотической материи так и не смог. На помощь не пришел и академик Самсонов. Тот лишь пожал плечами и сказал, что это – вопрос глубоко философский, но он обязательно подумает о нем на досуге. Гагарин больше не стал отвлекать Степана Галактионовича от важных дел (тот все пытался понять, как можно было остановить фазовую переброску вакуума) и, так получилось, что параморф на какое-то время оказался предоставлен самому себе.

– Только не вздумай скучать, – мысленно окликнула его Влада, которая привыкла уже подавать пси-голос в самые неожиданные моменты.

– С тобой не заскучаешь, – ответил Виктор. – Ты если до смерти не напугаешь, так уж точно не отстанешь просто так.

– Не забывай, это моя обязанность как секретаря, – ответила она и послала Виктору пси-слоган: симпатичная девушка в короткой юбке на гране фола, белой блузке размешивала элегантными движениями чайной ложечкой кофе и при этом мило, даже игриво улыбалась.

– Перестань, – улыбнулся Гагарин, – сейчас за всем этим следят автоматические системы. Домовые инкомы способны справиться с этой задачей куда оперативней, чем в свое время это делали секретарши.

– Ты про кофе?

– А про что еще? – насторожился Виктор.

Влада искренне и задорно рассмеялась.

– Знаешь, секретарши нужны были не только для того чтобы преподносить кофе, но еще и... для снятия стресса.

– Я тебя не понимаю, – в слух произнес Виктор, сбитый с толку.

– Ладно, не переживай. В конце концов, у тебя есть любимая девушка, и даже не одна, а современные нравы куда как чище и благородней чем те, которые царили в обществе пол тысячелетия назад.

Виктор от удивления даже рот раскрыл.

– В смысле две? Это ты на что намекаешь?

– А как же я?

– Фух, – шумно выдохнул Гагарин, – я то думал... Скажи мне лучше, что ты думаешь по поводу всего происходящего?

– Не знаю. Мне кажется, это все большой бедой попахивает, – ответила она и на слове «большой» показала Гагарину огромный воздушный шар, который тут же лопнул.

– Почему ты так думаешь?

– Ну, во-первых, судя по всему, эти зеркальники – ребята весьма практичные и ни за что не подставятся под удары наших звездолетов, поэтому следует ожидать молниеносной атаки. А учитывая то, каким оружием и технологией они обладают... короче, флоту в системе Протеи ничего не светит.

– Не стоит недооценивать наши звездолеты. Они далеко не сайренского качества, кроме того, у нас есть и мощное оружие, и отличные инкомы, и Абсолютное зеркало.

– Есть, спорить не буду, однако для того, чтобы все это реально работало, необходимо постоянно держать крейсера под саваном защиты. Нужно, чтобы каждый экипаж реально осознавал надвигающуюся опасность и готовился к бою. А вы даже не удосужились появиться перед местными колонистами и хотя бы вкратце обрисовать им ситуацию.

И опять Гагарин ловил себя на мысли, что его персинк – очень умное существо, именно существо, а ни какой-нибудь высокотехнологичный автомат.

– И что ты предлагаешь?

– Ну... не знаю, – протянула та. – Наверное, тебе стоит убедить отца в том, что отсидеться незамеченным, вам не удастся. Нет, конечно, удастся, поскольку «Илья Муромец» превосходит чуть ли не весь флот зеркальников вместе взятый, но при этом, я уверена, от сил планетарной обороны ничего не останется.

– Откуда ты знаешь, на что способен «Илья Муромец», а на что нет?

– Чувствую. Да разве ты сам не заметил, что это за корабль? Это...это настоящий оператор реальности, а не корабль. Он способен истребить все живое и неживое в радиусе десятка световых лет, вот если бы он еще умел делать это избирательно, тогда цены бы ему не было.

– Может быть, нам удастся его научить, так действовать... – неуверенно предположил Виктор.

– Об том тоже стоит поразмыслить, но для начала, я бы все же посоветовала тебе идти к отцу и просить его выйти из тени.

– Хорошо, – согласился Виктор, – пойдем, потолкуем с ним.

Федор Матвеевич с крайне задумчивым и усталым видом (он не спал уже пятые сутки) глухими шагами измерял просторы капитанского мостика. Он так ушел мыслями в себя, что не сразу заметил появление сына в рубке корабля, а когда все же обратил на того внимание, вяло ему кивнул, указав глазами на одно из кресел. В отличие от привычных Виктору капитанских рубок, в которых по кругу были расположены яйцевидные капсулы кокон-кресел, мостик "Ильи Муромца" ничего этого не имел. Круглый стол по средине, вокруг него совершенно обычные на первый взгляд кресла, мягкие, удобные, буквально зовущие присесть на них, гладкие стены, нежно светящийся потолок, довольно низкий по ощущению, ниспадавший к полу куполом.

Виктор присел, ощутив, как кресло моментально подстроилось под его тело и стало совершенно незаметным. По всему выходило, что Гагарин сейчас словно бы висел в воздухе, поддерживаемый неведомой силой.

– Что случилось, отец? – спросил он, видя, что Федора Матвеевича что-то гложет.

Гагарин-старший остановился, посмотрел сначала на сына, потом опустил взгляд на пол, медленно подошел к креслу на противоположном конце стола и тяжело рухнул на него. Впрочем, от этого креслу ничего не стало, оно было способно выдержать и не такие нагрузки.

– Вот именно, что ничего не происходит, – устало произнес он, поднося кулак ко рту, чтобы прикрыть зевоту, – и меня это очень настораживает. Чего они медлят? Изучают нас издали? Собирают силы на массированную атаку по всем направлениям?

Виктор подался вперед, облокотился на стол, спросил:

– Ты хорошо знаешь возможности паракрейсера?

– Достаточно,– непонимающим тоном ответил отец, – а что?

– "Илья Муромец" способен отслеживать зеркальную материю, и если да, то на каком расстоянии?

– Способен, но в том то все и дело, что зеркальников нет ни в системе, ни рядом с ней. Возможно, они умеют наблюдать за объектом, находясь при этом от него на очень большом расстоянии, что, сам понимаешь, нам и вовсе не выгодно.

Пора было сообщить отцу доводы Влады, а то неровен час, зеркальники начнут атаку, а контрразведка не будет иметь четкого плана действий.

– Отец, ты вообще задумывался над тем, как будет проходить их атака на Протею? Что будут делать защитные линии планеты, коих, сам знаешь, не много? Что будем делать мы?

– К чему ты клонишь? – насторожился Федор Матвеевич.

– К тому, что зеркальники развеют всю эту оборону на атомы, а потом то же самое сделают с планетой.

– Ты судишь об этом по одной атаке на Ро-Кха-Зам, наши крейсера...

– Наши крейсера без Абсолютного зеркала – ничто, – перебил его Виктор. – Все корабли в системе Протеи сейчас как на ладони. Атакуй – не хочу. Их перебьют в мгновение ока, и ни один из них не успеет включить защиту, понять, что происходит, и начать правильно маневрировать. Отец, я способен в некоторых ситуациях вычислять и мыслить со скоростью чуть ли не БКС, и я представляю, как будет мыслить интелектсистема каждого из этих звездолетов. Поверь, они ничего не смогут противопоставить внезапной атаке.

Федор Матвеевич изрядно призадумался. Потер лицо, помассировал веки. Видно было, что он находится на пределе человеческих сил.

– У тебя есть план? – спросил он, глядя на сына.

– Вообще-то нет, как такового. Я хотел поинтересоваться, не собираешься ли ты выйти из тени и предупредить местные планетарные силы обороны о возможном враге?

– Тем самым либо спугнуть его, либо подставиться самим под удар? Пойми. Мы – единственный козырь, который есть у людей против зеркальников, микронианцев и Бог знает кого еще, а выйти из тени – значит раньше времени засветиться.

– Хм, – ядовито ухмыльнулся Виктор, – и когда же наступит это самое время выйти из тени? Может быть, когда от местных сил не останется ничего? Может быть, когда враг методично примется за уничтожение Протеи, а заодно и всех человеческих колоний? Или, возможно, когда зеркальники, истребив внешнее, внутреннее кольцо планет, окажутся на орбите Марса, Венеры и Земли?

– Тихо, ни кипятись, – миролюбиво улыбнулся Гагарин-старший. – Ты понимаешь, что мы на войне? На самой страшной и непонятной войне, которую когда-либо знала человеческая история?

– Война везде одинакова, пап, не передергивай палку.

– Нет, сынок, далеко не везде. Есть войны захватнические, есть освободительные, и люди по одну и по другую сторону баррикад испытывают разные эмоции, идут на смерть с разными мыслями и чувствами...

– Но война воспитывает и из тех, и из других циников. Вот ты, например, я смотрю, уже очень давно работаешь на контрразведку, и при этом ежечасно, ежеминутно находясь дома, врешь матери, врешь мне, разыгрывая из себя порядочного инженера-конструктора.