Текст книги "Viva la Mésalliance или Слава Мезальянсу (СИ)"

Автор книги: Игорь Давыдов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 44 страниц)

– Не хватает моргов. Не хватает специалистов даже для оперативного оживления административного аппарата, не говоря уже о переработке челяди в прах. Телами забиваются все доступные холодильники. Логистика икает…

– Да я понял уже, что Гане хватило умения стать камушком, который заклинит шестерни нашей государственной машины, – раздражённо взмахнул руками Даркен. – Но и мы ведь не лыком шиты. Нам удалось избежать самого страшного.

Ёлко поморщилась.

– Ну, да, конвертировали большую часть потерь из чиновников и бизнесменов в челядь.

“Номер один” наставительно поднял палец.

– Нет, мой милый ёжик. Мы сделали намного больше. Все умершие умерли гламурненько, запустить их сердечки может даже студентота, которая как раз в этот срок массово уползла на практику. Если бы заражённые мутировали, их разметало бы на мелкие-мелкие ошмётки, – молодой человек выдержал небольшую паузу, а затем вновь углубился в изучение бумаг. – Да и, я тебе гарантирую, что эти членистоногие мрази порвали бы на части ещё кучу челяди. Причём не слабую здоровьем, как та, что не пережила нашего контрзаклинания, а молодых, здоровых и работящих. Да ещё и инфраструктуру бы повредили своими кислотными выделениями и откровенно деструктивным поведением.

Ёлко не выдержала и прыснула.

– “Деструктивным поведением”. Скажешь тоже!

Дарк улыбнулся.

– Учусь быть дипломатичным. Разве не этого ты от меня хотела? Чтобы я повзрослел?

Не прекращая смеяться, девушка вновь схватила со стола папку и отвесила возлюбленному очередную шутливую оплеуху.

– Ба-а-а-ака!

– Стараюсь! – весело хохотнул молодой человек. – Всем же известно, что цундерки западают на бак.

– Не буду спорить, – вздохнула Ёлко. – Я тому живое подтверждение. Тебе сколько времени потребуется на выбор?

– Нисколько, – ответил Даркен. – Уверенно приглашай столько, сколько нам потребно. Отдавай приоритет молодняку: он и на подъём более лёгок, и обрабатывать идеологически его проще.

– Ла-а-а-адно, – удивлённо протянула она, забирая папочки обратно. – В вопросе подбора персонала я тебе доверюсь. Пока что твою нюх не подводил.

– Тогда доверься мне ещё раз, – некромаг поднялся с места и загрёб себе большую часть папок. – Я хочу, чтобы ты заткнула образовавшиеся дыры в администрации ребятами покрепче с низких должностей.

– Я? – бровки Ёлко поднялись ещё выше. – Разве не ты у нас специалист по кадрам?

– Я, – согласился Дарк. – Но личное участие в перестановках на позициях, на которые королевские лекари оживляют в последнюю очередь, для меня слишком мелко. Достаточно лишь понимания, что те чинуши, что полегли от моего противозаклинания, уже выходят в тираж.

Молодой человек кивнул девушке, подавая знак, чтобы она указывала дорогу, а сам продолжил разглагольствовать.

– Обновлять изношенный организм им сейчас никто не будет. Не до того. Сердечко вновь запустят, да прогонят к Лешей. А впереди время потрясений, стрессов и переработок. Как моторчик затарахтел, так и заглохнет.

– Поняла, – девушка направилась к двери. – Дам соответствующую разнарядку. Старикам велю передавать дела. Кстати, а куда самих стариков?

– Есть у меня мыслишка, – ответил некромаг. – Как появится время, изучим их дела получше. Кто толковый, тем найдём применение в качестве консультантов, запустив принудительную ротацию. Ожидаю, что сохранится процентов двадцать-тридцать. Неплохое обновление аппарата.

Ёлко улыбнулась

– Смотрю, у тебя уже всё схвачено? – она сгрузила остаток папок на руки возлюбленному и открыла дверь. – А когда схватил? Заранее или прямо только что?

– А какая разница, если схваченное не успело долететь до земли? – с улыбкой пожал плечами молодой человек.

Девушка добродушно кивнула.

– Действительно. Сейчас только это и имеет значение. Время марафонцев закончилось. Пришло время спринтеров.

3.

Ёлко испуганно пискнула и резко уселась, когда неведомая сила вдруг вырвала у неё из рук телефон сразу после того, как прозвучал звук разрыва соединения. Некромагичке потребовалось около двух секунд, чтобы осознать, что именно произошло, и где именно она находится.

Мозг крайне неохотно сопоставлял факты, не связанные напрямую с устранением последствий катастрофы в Сметане. Он давно уже выкинул за ненадобностью знание о том, что хозяйка переоделась в уютную тёмно-синюю пижамку и забралась под одеялко. Зачем эта информация? Тело физически находится в безопасности, а всё остальное не имеет значения. Можно с головой окунуться в аналитику, сбор информации, выбивание отчётностей из подозрительно молчащих функционеров, перекрёстную сверку источников…

Но так думала Ёлко, а не её матушка, что стояла у кровати дочери, удерживая изящными тонкими пальчиками мобильный юной слечны Каппек. Экран телефона всё ещё горел, и он являлся чуть ли не единственным источником света в давно погрузившейся во тьму спальне. По крайней мере, с объективной точки зрения. Субъективно же казалось, что хрупкая женская фигурка неярко сияет, словно бы родительница не то умерла и явилась вновь призраком, не то обмазалась фосфором, чтобы эффектней смотреться ночью.

И то, и другое было вполне в духе Урсы Каппек. Но ни первое, ни второе не являлось правдой. Просто подчёркнуто белый образ матери чересчур контрастировал с мрачной тёмной комнатой дочурки, что и создавало столь занятный визуальный эффект.

Насколько Ёлко нравились насыщенные цвета, будь то чёрный или фуксия, настолько же её родительница благоволила бледности и серости. И удивительным образом то, что обычно являлось синонимом невзрачности, в случае с пани Каппек исправно приковывало взгляд. Но лишь когда женщина хотела, чтобы на неё обращали внимание.

Кожа, словно бы лишённая пигментации. Практически бесцветные глаза. Волосы крепкие, густые, но пепельно-седые. И длинная белая ночнушка. Ёлко отлично знала, что в ярком свете сквозь ткань можно было без труда узреть силуэт изящного тела матери. Но лишь силуэт, а не детали, которые могли бы сделать образ чересчур вульгарным и пошлым.

Бледные, словно бы обескровленные губы шевельнулись.

– Хватит работать. Спи.

Ёлко вздохнула.

– Успею ещё выспаться, – она протянула руку к телефону. – Верните трубочку, пожалуйста. Мне нужно работать.

– Это другим нужно, чтобы ты работала, – женщина осторожно уселась на самый краешек постели. – Не тебе. Тебе нужно отойти ко сну. Пока ещё есть такая возможность. Поверь, милая, потом её может и не быть.

– Но у нас кризис, – девушка опустила руку и послушно чуть откинулась назад, но не сдала позиций окончательно. – Если мы не примем мер, всё рискует стать куда хуже.

Экран телефона померк. Теперь тьму разгонял только пробивающийся сквозь занавески свет уличных фонарей.

– Всё станет хуже, не сомневайся, – улыбнулась пани Каппек. – Я понимаю, что тебе хочется предусмотреть всё, предупредить все неприятности, избежать всех проблем. Но это невозможно. Ты когда-нибудь слышала выражение “лучшее – враг хорошего”?

Ёлко нехотя кивнула.

– Но ведь я справляюсь.

– На “лучшее” ты тратишь несравненно больше усилий, чем на “хорошее”, а разница в результатах не настолько значительна.

– Я справляюсь, – настойчиво повторила девушка.

Матушка тяжело вздохнула и закатила глаза к потолку.

– Дети… когда вы, наконец, начнёте прислушиваться к опыту старших? Мы уже наступили на эти грабли, а вы так уверенно идёте по нашим стопам. Это разом и невероятно мило, и до боли в сердце обидно.

– Я просто пытаюсь обойти ту граблю, к рукоятке которой привязан топор, – нахмурилась слечна Каппек. – На неё я наступила в прошлой жизни. И больше не хочу. Лучше многочисленные шишки на лбу, чем расколотый череп.

Женщина снова вздохнула.

– Тоники или заклинание?

Ёлко потребовалась пара секунд, чтобы понять, о чём речь.

– Ничего вышеперечисленного. Я пока справляюсь без магии.

– А вот я однажды уработалась до такой степени, что даже под магией не справлялась.

Девушка нахмурилась чуть сильней. Она слышала от преподавателей, что подобное теоретически возможно. Колдовство изрядно расширяло возможности человеческого организма. Абсолютно любой процесс в нём был подвластен мастерам алхимии и волшебной палочки. Однако человек состоял не только из тела, но и из души. И как можно было привязать её принудительно к бренной оболочке из плоти, крови и костей, также связь могла начать рваться, например, если долго не спать.

И, к сожалению, это “долго” не получалось конкретизировать. Кому-то хватало трёх дней, чтобы почувствовать первые признаки отторжения, другие же лишь через две недели переставали чувствовать руки и ноги, как естественное продолжение себя.

– Впрок всё равно выспаться невозможно, – уверенности в голосе дочери поубавилось, но сдаваться девушка не торопилась.

– Невозможно, – согласилась матушка и мягко, но настойчиво, надавила Ёлко на плечи, укладывая её в постель. – Зато можно научиться отделять важное от неважного, научиться сохранять силы, использовать каждый час на всю катушку и, самое главное, перестать волноваться из-за того, что что-то не успелось.

– Но разве я не делаю всё то же самое? – спросила юная некромагичка.

В горле слегка засвербело. Это было приятное ощущение, которое рождалось каждый раз, когда Ёлко становилась целью чужой заботы и нежности. Как сейчас, когда родительница аккуратно укрывала её одеялком. Интересно, это у неё одной так, или другие подобным образом реагируют, но не признаются?

– Ты не учишься сохранять силы, дорогая, – улыбнулась пани Каппек. – Лешая тебе подаёт дурной пример. Но и на её ошибках ты учиться не желаешь.

Ёлко задумалась.

Сон. В контексте текущего разговора нынешнее забытие богини воспринималось несколько иначе. Может потому Броня и выглядит столь умиротворённой, что нет в её состоянии ничего болезненного или критического? Вдруг таким, как она, просто иногда нужно подольше пообщаться с Гатеей-ключницей?

Кто знает, как оно бывает у богинь?

– А ошибка ли то была?

Матушка закатила глаза и нарочито шумно вздохнула.

– Что позволено Лешей, на то Ёлко права не имеет.

Девушка обиженно надула губки.

– Это… логично. Но наши отношения с Броней… я вам не всё рассказывала, но они недавно перешли на новый этап.

– Какой ещё новый этап? – хихикнула родительница. – Прозвучало так, будто бы вас связывают дела сердечные.

– Вроде того…

Слечна Каппек на пару секунд закрыла глаза. Она боролась с желанием рассказать матушке о скандальном предложении богини. Боролась и проиграла.

– Броня хочет, чтобы я выносила её дитя.

Матушка удивлённо подняла седые брови и склонила голову на бок.

– М-м-м… любопытно… и когда это произошло?

– До того, как Фортуна вслух заявила о своём выборе в пользу македонского лагеря, если вы хотите спросить об этом.

– Любопытно, – вновь произнесла задумчиво пани Каппек. – Значит, ты теперь будешь её… как оно говорится? Эльсисой?

– Elsis. Оно не склоняется, потому что это слово даже не из форгерийских языков, – довольно пояснила Ёлко, а затем и сама задумалась. – М-м-м… не знаю. Это мы не обсуждали, но позиция, полагаю, теперь свободна, в силу последних событий. Пожалуй, я попытаюсь на ней закрепиться. Вы ведь с папенькой меня поддержите?

Взгляд матушки остекленел. Явный признак того, что женщина глубоко погрузилась в размышления. Где-то секунд пять или семь она молчала, прежде чем наконец медленно кивнула.

– Это хорошее начинание. У него есть потенциал. Меня беспокоит лишь, что я не до конца понимаю мотивации слечны Глашек.

– Никто не понимает, – с улыбкой пожала плечами девушка. – На то она и богиня.

– Она родилась в семье смертных и росла, как смертная, – не согласилась родительница. – Это не говоря уже о том, что вопрос божественности, в принципе, спорен. Мне казалось, что уж ты-то должна понимать, как работает пиар.

– Уж я-то лично присутствовала в Коваче, маменька, – во взгляде Ёлко проявилась строгость. – Это если забыть о том, что с богословской точки зрения мотивации Лешей много прозрачней, чем с точки зрения человеческих взаимоотношений. Как человека Броню понять невозможно.

– Ты сама сказала, что если сместить систему координат, в которых Глашек принимает решения, то всё становится понятней, – провела пальцем по брови женщина. – Быть может, стоит допустить, что она действует в правилах другой морали? Человеческой морали, я имею в виду.

– Пройденный этап, – снисходительно улыбнулась Ёлко. – Я примеряла к её поступкам все известные мне виды мировоззрения.

– Примерь неизвестные, – многозначительно кивнула матушка.

Девушка вздохнула.

– Парадоксально, как даже в нашем мире, в котором, казалось бы, существование души и богов не должно вызывать сомнений, люди стараются заземлиться и узреть-таки рациональное в чудесном.

– Мы рационализировали довольно много чудес, – пояснила пани Каппек. – Кроме того, ты не думала о том, что люди просто боятся признать факт божественности Брони?

– Боятся? – она вспомнила поведение шляхты на последнем королевском приёме, вспомнила, как занервничал малийский манса, когда столкнулся лицом к лицу со слечной Глашек, вспомнила шепотки и разговоры, что звучали когда Лешая скрылась из виду в компании принцессы. – Пожалуй что… но разве это разумно? Хотите сказать, что среди образованных представителей шляхты, многие из которых проживают уже не первую жизнь, столь распространена стратегия, основанная на попытках зажмуриться от отвернуться, в надежде, что пугающее рассосётся как-то само собой? И что вы – одна из них?

– Ты слышала про стадии принятия неизбежного? – улыбка матушки стала грустной.

– Отрицание-гнев-торг-депрессия-принятие? – вскинула бровки Ёлко. – Прямо настолько всё серьёзно? Но почему так? Чего на самом деле боится шляхта? Неужто просто потери контроля? И… почему неизбежного? Неизбежное предполагает, что не помогут ни гнев, ни торг…

– А гнев поможет? – отчего же в голосе женщины было столько горечи.

– М-м-м… нет. Определённо, нет. Броня сомнёт сопротивление. Не с первой попытки, так с четыре тысячи четыреста сорок четвёртой. Про дворян говорят, что мы бессмертны, благодаря некромагии. Но нам далеко до богини. Но торг…

– Торг поможет?

– У меня вполне получается сторговаться с Глашек.

Матушка усмехнулась. Она ответила не сразу. Сначала зарылась пятернёй в волосы дочери, да и провела так чуть ли не четверть минуты, молча массируя кожу головы Ёлко.

– Да не сторговалась ты. Не сторговалась. Ты просто заняла подчинённую позицию, не думая никак этому сопротивляться. Просто в твоих глазах новоявленная богиня – это шанс. Возможность возвыситься. Мессия. Но ты ведь сама говорила о ней, как о неумолимой силе недавно, помнишь? – матушка на секунду замолчала, и даже её пальчики, что копошились в шевелюре девушки, замерли. – “Не с первой попытки, так с четыре тысячи четыреста сорок четвёртой.” А неумолимая сила потому и зовётся неумолимой, что с ней не сторговаться. Её даже умолять бесполезно.

Ёлко задумалась. Действительно… Даркен говорил нечто подобное, когда объяснял, отчего решил пожаловать Глашек должность палача при ковене.

– И о чём бы вы стали умолять Лешую, маменька? – вопросила “номер три”.

– Чтобы она ушла и больше никогда не возвращалась, – вздохнула родительница. – Или ты забыла, какой именно богиней представляется твоя подруга?

– Богиней хаоса…

– Противницей Семерых, дорогая, – женщина вспомнила о пятерне в волосах дочери и вновь принялась шерудить пальчиками в шевелюре Ёлко. – Противницей порядка.

– Это не очень-то справедливо, маменька, – девушка довольно щурилась, ловя каждую секунду родительской ласки. – Большей любительницы порядка, чем Броня, я не встречала.

– Но ты сама сказала, что её система моральных координат тебе чужда. Это порядок, но не наш порядок, милая. Чужой. Наш порядок рухнет. Сгорит в пламени мировой войны.

– Но… – Ёлко осеклась. – Броня же… не хочет… жертв…

В голосе “номера два” было не услышать уверенности. С каждым словом он становился тише. Слабее.

Всё сходилось. Да, разумеется, об этом уже говорила Фортуна. Но слечна Штернберк имела свои причины очернять слечну Глашек, главного конкурента на руку и, чем Лешая не шутит, сердце Даркена. Всё сказанное столь ангажированным оратором стоило делить на десять. И Ёлко делила. В том числе ещё и потому, что испытывала личную неприязнь к огневласой красотке.

Но теперь, когда о том же вещала матушка…

Хаос. Парадокс. Вполне в духе парадоксального божества, что являло разом и хаос, и порядок, устроить мировую войну, но, при этом, не прекращать попыток избежать жертв. Просто потому, что устройство общества Форгерии противно ей более, чем факт чьей-то гибели или чьих-то страданий. Даже массовых.

Ведь именно столкновение Лешей и цесаревича резко обострило взаимоотношения Богемии и Российской Империи. Да и Перловку не стоило сбрасывать со счетов: до недавнего времени именно она стояла бок о бок с Ганнибалом, последствия деяний которого и разгребала Ёлко.

Лешая и Перловка. Два лика одной богини.

Пани Каппек печально усмехнулась.

– Поняла, наконец, да?

– Да, матушка.

– Прости…

Ёлко покачала головой и подняла на родительницу решительный взгляд.

– Вам не за что просить прощения. Вы хотели лишь, чтобы я смотрела на проблему шире. И я взглянула.

– О-о-о, – протянула женщина и отняла руку от головы дочери. – И что же ты решила, дорогая?

– Решила, что пойду до конца. Я буду стоять рядом с Лешей, пока она будет строить новый порядок. Я помогу ей. И в её мире я займу самоё теплое местечко. И вам таковое найду. Да, я смирилась. И хочу, чтобы смирились вы. Форгерия меняется. Не можешь бороться…

– …возглавь, – закончила пани Каппек за Ёлко и улыбнулась. – А вот это качество мне в молодых нравится. То, как легко вы приспосабливаетесь к изменениям.

– Просто для нас это ещё не изменения, – ответила девушка улыбкой на улыбку. – Я ещё не вышла замуж, не пустила корни. Для меня нет разницы между старым порядком и новым. Для меня они оба – непаханное минное поле возможностей.

Мама не выдержала и прыснула, а затем и рассмеялась весело, прикрывая рот ладошкой, стараясь, впрочем, не сильно потревожить ночную тишь.

– Непаханное минное поле возможностей… что за прелестная фраза?

– Ну… я просто подумала, что поле содержит не только возможности, но ещё и опасности… и опасности скрыты… а мины часто бывают именно что скрытыми… – смутилась Ёлко.

– Да нет, хорошая, на мой взгляд, фраза. Она отлично описывает как суть любого нового порядка, так и отношение молодой поросли к нему: вы же берёте мотыгу и радостно копаете, не сильно осторожничая.

– Иные осторожничают, – заметила девушка. – Но и вспахивают они немного. Найдут немножко возможностей, да пользуются ими всю оставшуюся жизнь.

– Справедливо, – согласилась родительница. – Но лучше запоминаются те, кто машет инструментом от души, чтобы во все стороны летели комья земли…

– …руки и ноги, – закончила за маменьку Ёлко, и они засмеялись в один голос, каждая на свой манер.

– Ну тут кому как повезёт, – произнесла пани Каппек, восстановив дыхание. – Чем окружающих забрызгает, тем человек и запомнится. А кто копает аккуратно, обычно оказываются сами забрызганы, но хоть других не беспокоят.

– Так и есть, – согласилась девушка. – Но я хочу запомниться. Желательно, всё же, за счёт того, что земля с моего участка застрянет за шиворотом каждого завистника.

– Но для этого надо выспаться, – женщина вновь поправила одеялко дочери, а затем поднялась с постели и направилась к выходу. – Спокойной ночи.

Ёлко несколько секунд молчала, но как родительница дошла до самого порога, окликнула её.

– Матушка!

Та обернулась.

– Да, дорогая?

Девушка пару секунд молчала, подбирая слова.

– Могу я у вас попросить совета?

Пани Каппек ответила улыбкой, которая, казалось, сама по себе способна разогнать самую густую тьму.

– Конечно.

Ёлко вздохнула. Она не знала, почему иногда бывает так сложно сказать простые вещи. Хотя, казалось бы, никаких разумных причин для этого нет.

– Лешая перед тем, как впасть в свой глубокий сон, притащила в храм девочку. Я её пробила. Чапыжка Ягода. Её отец был среди самоучек Ганнибала… но это не настолько важно. Значение имеет лишь то, что Броня завещала относиться к этому приобретению, как к её дочери.

Девушка замолчала. Она наконец осознала, в чём была сложность озвучить вопрос: уж слишком путанные мысли у неё были, чтобы так просто облечь их в слова.

Ёлко приподнялась на локте.

– В общем… сложность в том, что девочка не обычная. Лекари говорят, что в ней сложный магический контур, обращающий съеденное в свежие партии заражённых карфагенских мух. Лешая велела запереть девчушку в “комнате для технических неадеквашек”. Это такой бункер, нацеленный на то, чтобы внутри могло бесноваться достаточно мощное существо, не опасаясь задеть тех, кто находится снаружи…

– То есть, Чапыжку, по сути, заключили в тюрьму. Причём далеко не в самую комфортную? – уточнила матушка.

“Номер два” благодарно кивнула.

– Да. Тут идёт явный диссонанс. С одной стороны – это названная дочь, с другой – условия содержания явно нечеловеческие. Думаю, изначально предполагалось, что уже к утру Броня сможет принять решение относительно пленницы и всё быстро изменится… но Лешая спит. Сроки затягиваются. Мы итак содержим эту Чапыжку в том обшитом металлом контейнере дольше, чем планировалось.

– Понимаю, – кивнула родительница. – Магический контур представляет опасность для окружающих. Его можно разрушить, но вряд ли получится воспроизвести. И вроде бы нужно девочку лечить и переводить в помещение получше, раз уж она дочь Лешей, но накрученные на неё заклинания представляют ценность. Явный конфликт установок.

Ёлко снова кивнула.

– Я понятия не имею, какой матерью была бы Глашек. У меня просто не имеется достаточно данных для анализа. Для самой Брони та жуткая комната – место покоя и расслабления. Но ведь Чапыжка – не Броня. Для неё это продолжение кошмара. Новая его форма.

Девушка уселась и обняла коленки руками.

– Кроме того, есть свидетельства, что Лешая называла девочку дриадой. А дриада не может быть простой девочкой, очевидно же… Как мне быть?

Матушка ненадолго задумалась.

– У Глашек ведь есть брат, верно? Младший? – она дождалась очередного кивка со стороны дочери. – Как к нему относится твоя богиня?

– Когда он пожаловался на школьную травлю, Броня занялась его тренировками. И только лишь.

– Вот тебе и ответ, – улыбнулась родительница.

Ёлко некоторое время молчала, напряжённо глядя в одну точку перед собой. Затем решительно опустила голову.

– Я поняла. Бенэ. Спасибо, матушка. Люблю вас.

Девушка вновь откинулась на подушку и натянула одеяло до самого подбородка.

– Я тебя тоже, дорогая. Спокойных сладких снов.

Но этого пожелания Ёлко уже не слышала. Она провалилась в мир грёз прежде, чем родительница договорила.

4.

Мысли путались. Голова – кружилась.

Ёлко ощущала себя так, будто бы проглотила огромный кусок льда.

То был магический контур, буйный колдовской ураган, призванный “сдуть” любое проклятье, которое только могло бы попытаться укорениться в теле юной некромагички.

Разумеется, были способы защититься от карфагенских мух и покомфортней. Например, никто не мешал девушке запаковаться с ног до головы в броню, непроницаемую для опасных членистоногих. Или положиться на экспериментальный репеллент. Или же, зная о том, что проклятье срабатывает с заметной задержкой, потом просто выдуть на выходе зелье со схожим эффектом: тем более, что в качестве запасного плана, на случай, если Ганнибал предоставит команде Маллоя побольше времени, его начали гнать в мануфактурных количествах, чтобы превентивно промыть органы вероятных жертв заразы. Или же…

Было много “или”.

Но Ёлко выбрала именно это. Больше по морально-этическим причинам, чем из практических соображений. Некромагичке хотелось немного приблизиться к состоянию девочки. Быть с ней, так сказать, на одной волне.

Понять, насколько успешна эта затея, по понятным причинам оказалось сложновато. Посещают ли Чапыжку мысли о нереальности происходящего? О том, что всё вокруг не более, чем горячечный бред, в котором смешались образы прошлого без разбора, что из этого было подсмотрено в жизни, а что – в кино и мультиках?

Ёлко посещали.

Даже зная историю возникновения этого помещения, девушка не могла отделаться от ощущения, что на самом деле это локация из фантастического фильма, а не существующее на самом деле место.

Сколько раз она видела такое именно что в кино? Просторная зала, довольно небрежно обшитая металлом. Особенно бросались в глаза заплаты на местах, где стенам пришлось сдерживать агрессию Лешей. Множество проводов, которым попросту некуда было спрятаться в столь бедной обстановке. Никакого освещения изначально не предусматривалось, а потому разгонять тьму поставили длинные переносные лампы дневного света. Мебель тут ощущалась невероятно чужеродно. Она не вписывалась в обстановку. А большой телевизор с подключенной к нему игровой приставкой, за которой сидела облепленная мухами всклокоченная девчушка, попросту наносил coup de grace любым попыткам поверить, что нечто подобное может происходить на самом деле.

А эта Чапыжка оказалась крепкой девочкой, раз уже игралась в игрушки. Вряд ли ей было дано просто взять и выбросить все травмирующие воспоминания, как это сделал некоторое время назад Дарк.

Ёлко перевела взгляд на экран. При желании за хитиновыми спинками членистоногих тварей получалось увидеть, как в морду отвратительного, похожего на свинью уродца припечатывается тяжёлый шнурованный берц, отбрасывая его назад, чтобы дать игроку возможность перезарядить двустволку, да пальнуть дуплетом в пузяку вражине.

Выждав момент, когда Чапыжка наконец уже разнесёт эту пачку монстров, но ещё не успеет ввязаться в новую перестрелку, девушка попыталась привлечь к себе внимание.

– Госпожа, мне нужно с вами поговорить на важную тему.

Девочка тут же вдавила паузу и медленно обернулась через плечо. Жёлтые глаза широко открыты. Взор – не моргающий. Всё же, время проведённое в Сметане, не прошло бесследно.

Чапыжка не произнесла ни слова. И, кажется, не собиралась.

Ёлко бросила взгляд на диван. Какой-то Лешей местная обитательница предпочитала сидеть на полу, а упомянутый выше предмет мебели использовать для хранения на нём тарелок с чипсами, печеньями, конфетами и пустых обёрток из-под уже уничтоженных вкусняшек.

– Я могу присесть?

Ответа ожидаемо не последовало. Ни словом, ни жестом. Ни даже взглядом. Он вызывал прямые ассоциации с лабораторными работами второкурсников, которые только-только начали прописывать примитивный интеллект анимированным трупам.

– Молчание – знак согласия, – Ёлко подошла к девочке и решительно уселась на пол на расстоянии около полуметра от ребёнка, чтобы не нервировать её чересчур уж сильно. – Кстати, я буду дальше обращаться на “ты”, потому что твоя мама состоит в ковене, где так принято. Так вот, ты, наверное, слышала, что именно ей предстоит решить твою судьбу?

Всё тот же неморгающий взор. Интересно, у малышки там глаза не пересохли от такого?

– Молчание – знак согласия. Так вот, процесс затягивается. Лешая спит и просыпаться не торопится. А держать тебя дальше в таких нечеловеческих условиях…

Ёлко едва лишь отвернулась от девочки, как впервые услышала её голос. Слегка сипловатый. Низкий. Заметно ниже, чем у самой Ёлко.

– Тёть, ты больная? Я как королева живу!

Некромагичка резко обернулась в сторону Чапыжки и увидела, что та вдруг осознала, в каком именно тоне и какими словами высказалась при “важной тёте”. Девочка прятала голову в плечи и плотно сжимала губы, а над широко раскрытыми глазами бровки встали домиком.

Речи Ёлко показались ребёнку настолько возмутительно бредовыми, что дитя потеряло остатки самоконтроля.

Зато оно заговорило.

– Королева живёт, всё-таки, получше. Я проверяла, – улыбнулась девушка. – А вот ты живёшь – как богиня. Знаю я одну: ты, кстати, обитаешь в её комнате для отдыха.

– Для отдыха? – Чапыжка чуть подрасслабилась и с интересом огляделась. – Но тут ведь не было приставки, когда меня сюда принесли? Как тут отдыхать-то?

– Грызть стены.

– Грызть стены? – удивилась девочка.

– Да-а-а… Броня странная. Кстати, та, которую ты видела – это её изгнанная злая половина. Мы зовём её Перловкой.

– Почему Перловкой? – недоверчиво нахмурилось дитя.

– Ты любишь перловку? – поинтересовалась Ёлко.

Ответ был весьма красноречивым: дитя сморщилось всё и высунуло язык, всем своим видом демонстрируя высшую степень гадливости.

– Мерзость же!

Ёлко развела руками.

– Ну вот.

Девочка гыгыкнула, но затем вдруг резко посерьезнела. Между этими двумя состояниями не имелось никакого перехода. Просто одно вдруг в одно мгновение стало другим.

– Так что со мной?

Ёлко даже слегка растерялась, но быстро взяла себя в руки.

– Ты должна стать дриадой.

– Дриадой? – Чапыжка задумчиво огляделась по сторонам.

Некромагичке потребовалось время, чтобы понять: девочка смотрит именно на мух, а не на вещи, на которых мухи сидят.

Поэтому “номер два” решила пояснить.

– Они ещё не делают тебя дриадой. На самом деле, они для этого даже не обязательны. Только скажи, и мы от них избавимся. Убьём всех до последней. И снимем с тебя проклятье.

Со стороны Ёлко было очень смело предлагать такое. Снятое проклятье вряд ли сможет повторить кто-то, кроме самого Ганнибала. Но трусов, не способных взять на себя ответственность, всегда хватает. А вот тех, кто готов что-то решать, – нет.

Девочка задумалась. Она опустила голову и теперь внимательно следила за той мухой, что ползала у неё по бедру, подбираясь к кусочку чипсины.

– И тогда… я перестану быть особенной? Я стану не нужна Лешей? Вернусь домой? В ту обшарпанную халупу?

– Не вернёшься, – поспешила заверить Чапыжку Ёлко.

– Потому что халупы уже нет? – грустно усмехнулось дитя и решительно мотнуло головой. – Нет уж, я останусь тут!

Девочка решительно вскочила на ноги, сжав кулачки.

– Я буду госпожой! Я оставлю их! Я стану дриадой!

Некромагичка улыбнулась. А затем прищурилась коварно.

– А знаешь, что делают дриады?

Малышка вопросительно посмотрела на Ёлко. Точнее, взор её был, как и до этого, хтоноватый, с широко раскрытыми глазами, неморгающий. Он не выглядел вопрошающим, но о его природе “номер два” догадалась, исходя из контекста.

– Они делаю то, что, курва, хотят.

– И всё? – удивлённо вскинула бровки малышка.

Некромагичка отрицательно покачала головой.

– А ещё – они имеют власть делать то, что, курва, хотят.

– Тогда я, курва, хочу научиться командовать этими мухами! – решительно топнула ножкой Чапыжка и направила указующий перст на собеседницу. – И ты в этом поможешь мне!

Секундой позже, всё так же, без перехода, решительное выражение моси сменилось жалостливым, неуверенным, с бровками домиком.