Текст книги "Viva la Mésalliance или Слава Мезальянсу (СИ)"

Автор книги: Игорь Давыдов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 44 страниц)

Зрелище это отчего-то заставило Даркена усмехнуться. А спустя секунду “номер один” услышал недовольную горделивую отповедь.

– Я знаю ваше отношение к традициям… бро-о-о. Но не мне, как августейшей особе их нарушать. Мой долг не обратить важное обсуждение в балаган. Я благодарен за собранную информацию, но вы, очевидно, вести собрание не способны. При всей лояльности, своим поведением вы попросту позорите имя шляхты, и я спускаю вам это с рук лишь за прежние заслуги ваши и вашего рода.

Даркен отпустил штанину пана Лотарингского, подтянул коленки к груди и водрузил на них предплечья, в которые тотчас же упёрся лбом.

– Не мне вас, принца, учить жить. Вы в своём праве, так пользуйтесь им, как того требуют ваши совесть, долги и пожелания. Слечна Каппек ознакомит вас с выкладками в ближайший перерыв. Быть может у вас получится убедить как можно больше собравшихся вооружиться ложками для расхлёбывания той субстанции, что вскорости нас зальёт по гланды. Я-то свой половник заготовил уже давно.

– Ценю это, – ответил потомок короля и гордо, властно поднял взор в сторону вассалов.

Начался очередной виток обсуждения.

4.

Даркен сидел практически недвижимо аж до самого перерыва. И когда таковой начался, не подумал проявлять какую-либо активность.

Его ухо слышало звонкий стук каблучков. Фортуна.

Пожалуй, сейчас молодому человеку больше хотелось бы услышать легковесное шуршание кедиков Ёлко, или же глухую поступь Гало. Но первая была занята вываливанием на потомка короля всего массива старательно собранной и аккуратно структурированной информации, а второй – организовывал силы, готовя удар по логову Ганнибала.

Сердце грело мягкое прикосновение ручки Гиацинт, что ещё во время обсуждения осторожно прицокала к брату и уселась рядом, почуяв тяжесть на его душе. Однако даже теплу ладошек юной слечны Маллой было не под силу противостоять тому льду, что постепенно сковывал нутро “номера один”.

Наконец стук каблучков затих. Фортуна приземлилась рядышком с молодым человеком и, собравшись с силами, тихонечко позвала его.

– М-м-м-м… Даркен?

– Абонент вызываемого аппарата выключен или находится вне зоны действия сети, – механическим голосом ответил юный некромаг.

– Это не моё решение. Я не могу пойти против воли семьи. Прошу, не держи на меня зла, но тянуть дольше становится невозможно: кризисы всегда ускоряют процессы, которые и без того проистекают. Я была бы бесконечно счастлива тебе помочь. Но родители мне не позволят сделать этого, пока ты не объявишь о помолвке. Ты ведь понимаешь, что наказанием за непослушание окажутся отнюдь не полчаса на сухом горохе в углу.

В гласе юной слечны Штернберк слышалась боль. Слышалось волнение. И даже зная о том, сколь фальшива эта прекрасная рыжая красавица, было бесконечно сложно не поверить, что её эмоции искренни.

Да и… имелось достаточно много причин, чтобы поверить во всю глубину девичьих чувств. Туна и правда опасалась грядущих событий и предпочла бы встретить угрозу бок о бок с теми, с кем росла, а не с македонской молодёжью, бесконечно далёкой и чужой. Её сердце и правда пожелало бы если не остановить кровопролитие, то уж хотя бы свести его к обычной войне за передел власти, в то время, как сейчас дело потихоньку шло к полноценной мировой заварушке. Да и сам Даркен был девушке по меньшей мере симпатичен.

Но она не готова отказаться от своего статуса наследницы. Выбросить в окно право на фамилию Штернберк.

Отказать своим детям в будущем, которое у них могло бы быть.

Но что может ответить Даркен в этой ситуации?

– Угу…

Невнятное мычание. Теоретически, подтверждающее… но подтверждающее что именно? Сам факт приёма поступившей информации? Или же согласие с точкой зрения?

Знал ли сам Даркен ответ на сей вопрос?

– Угу, значит? Да? – поверх защитной перчатки молодого человека легла изящная девичья ручка, ноготки которой были украшены талантливо выполненными черепками из лака. – Неужто ты даже сейчас не отступишься? Даркен, умоляю тебя, подумай об этом. Неужели ты не видишь, что ты не успеваешь разобраться с проблемами? Времена танцев вокруг условностей проходят. И я понимаю, почему ты не думаешь обо мне. Тут всё ясно. Но почему ты не думаешь о Ёлко?

Юный некромаг чуть приподнял голову, чтобы иметь возможность одарить собеседницу тяжёлым взглядом.

– Я думаю о Ёлко.

Губ Туны коснулась горькая усмешка.

– Правда? Поэтому ты не отпускаешь её? Поэтому подпитываешь надежду на недостижимое? Не даёшь ей стать счастливой, полностью освободившись от гнёта мечты, которой не суждено сбыться?

– Спасибо за порцию терпкой реальности, подруга, но тут такое дело: я не голоден, – недобро осклабился Даркен. – Ты зря полагаешь, что я не нажрался жизни. Я сожрал её столько, что вкус её смешался со вкусом моей крови из разорванного острыми колючками горла. Смешался до полной неотличимости. Не надо мне этого блюда.

Девушка нахмурилась.

– А как быть, если всё остальное вредно для тебя? Ситуация обостряется. Ты ведь осознаёшь, что поддержка Штернберков сейчас, сегодня, многократно ценней, чем она же – завтра?

– Я понимаю, чего ты хочешь, Туна, – кивнул Даркен. – Ты хочешь, чтобы я выступил сегодня с важным заявлением.

Лицо рыжевласой красавицы осветила улыбка.

– Да… но почему мне кажется, будто бы мы с тобой говорим о разных вещах?

– Потому что мы с тобой слишком хорошо друг друга знаем, – вздохнул молодой человек. – Послушай, я сейчас думаю над тем, о чём именно будет то важное заявление. Я прекрасно вижу, к чему всё идёт. И нет никаких сомнений, что сегодня будут сжигаться мосты. Весь вопрос в том, кто и какие именно мосты подпалит. Но полымя… полымя будет до небес. Я сижу на перепутье. Что бы я ни выбрал, мне придётся отказаться от чего-то важного для меня. И я старательно взвешиваю решение, чтобы по итогу лишиться того, о чём я буду меньше всего печалиться.

Девушка продолжала улыбаться. Но сменился тон этой улыбки. Вместо тёплого желтоватого света солнца сие были оранжевые отблески скачущего по воле вечернего бриза огонька свечи.

– Я хочу, чтобы ты знал… независимо от того, что ты выберешь, я горжусь тобой.

Чересчур поздно Даркен понял, к чему всё ведёт. Он расправил плечи, открыл рот, чтобы возмутиться, чтобы остановить Туну, но того времени, которое юный некромаг потратил на то, чтобы осознать подоплёку последней фразы хватило для полного перехода инициативы в руки рыжей красавицы.

То был поцелуй. Решительный. Крепкий. У него, как у хорошего вина, имелось великое множество оттенков, которые можно прочитать лишь достаточно хорошо разбираясь в вопросе. И Маллой-младший, ещё в прошлой жизни заслуживший диплом почётного сомелье поцелуев, различал эти оттенки.

Сладость надежды. Горечь прощания. Жар эгоистичного желания, не считающегося с мнением иной стороны. Мягкость заботы. Жестковатые, похожие на соль, кристаллики боли. И первые нотки того, чему суждено позже стать тягучим послевкусием осознания.

Осознания того, сколь много было в интересе прекрасной рыжеволосой слечны личного.

Поцелуй прервался так же неожиданно, как и начался. Девушка решительно оттолкнула партнёра, резко выпрямилась и зашагала прочь быстрым твёрдым шагом человека, который желал продемонстрировать самой Форгерии, что несмотря на все беды, коими щедро та одаривает своих жителей, он остался несломленным.

Фортуна прощалась. Заранее. Авансом. Ведь время было такое: если Даркен изберёт не её, а Глашек или Каппек, то и быть роду Штернтерк и роду Маллой на позициях, зачастую антагонистичных. И колебаться наследникам ни одного из великих родов недопустимо.

Если Даркен изберёт другую, Фортуне лучше не прощаться с ним боле. Её союзники не должны усомниться в решительности молодой дворянки. Недопустимы никакие проявления слабости.

Пропасть меж ними двоими будет лишь расти и расти, покуда они не обнаружат друг друга в форме враждующих собой государств.

Стильная форма македонских фашистов.

Пафосные эполеты богемийской офицерии.

А ведь всего несколько месяцев назад всё это казалось столь бесконечно далёким.

Некоторое время Даркен смотрел вслед уходящей Фортуне, а затем перевёл усталый опустошённый взгляд на сестру. Та тщетно прятала волнение за ободряющей улыбкой.

– И я тоже… я тоже горжусь тобой, независимо от того, что ты выберешь.

Молодой человек вдруг ни с того ни с сего озарил мир яркой идиотской лыбой, а затем сложил губы бантиком, закрыв глаза.

За что и был наказан решительным ударом кулачка по голове.

– Братик – дурак! – звонко и весело рассмеялась Гиацинт. – Ты просто неисправим!

– Ты сделала довольно много ошибок в слове “неотразим”, – усмехнулся дворянин, потирая ушибленную макушку.

Девушка фыркнула.

– По-богемийски я разговариваю достаточно хорошо, чтобы говорить именно то, что имею в виду. Ты неисправим. И невыносим.

Даркен развёл руками.

– Ну, за то вы меня и любите.

– Ты сделал слишком много ошибок во фразе “несмотря на это”, – хихикнула сестрица.

“Номер один” ободряюще улыбнулся.

– По-богемийски я разговариваю достаточно хорошо, чтобы говорить совсем не то, что я имею в виду.

Молодой человек добродушно обнял родственницу за плечо.

– Слушай, шла бы ты домой. Тут скоро будет совсем уж некрасиво.

– Не красиво? – вскинула бровки девушка. – Что ты задумал?

– Па-а-а-анятия не имею, – честно признался он. – У меня есть несколько путей, которыми я мог бы пойти, но ни один из них мне не нравится в полной мере. Что бы я ни выбрал, я обязательно потеряю что-то важное. Но “некрасиво” будет не по моей вине.

– А по чьей? – голубые глаза сестрички смотрели на Даркена с надеждой и ноткой страха.

Сколько было в этом взгляде трепетной невинности и наивности. Каковой бы ни была прошлая жизнь Гиа, девочка явно не успела хлебнуть в полной мере политики. Лишь запах учуяла, а потому и стремилась от неё дистанцироваться.

До недавнего времени, когда она, всё же, решила резко повысить свою ценность для семейства и влезть-таки в это гнилое болото.

– А ни по чьей, – поморщился Даркен. – И по вине каждого из здесь присутствующих. То, что ты здесь услышала – это только начало. Первые ласточки. Выскажется каждый. Знаешь… такое ощущение, что я уже прочитал синопсис этого романа и знаю, что будет дальше.

Гиацинт обеспокоенно сжала своими маленькими ручками широкую, облачённую в крепкую защитную перчатку, кисть брата.

– Ты так говоришь, будто бы уже смирился с поражением. Откуда тебе знать? Сейчас ведь принц общается с Ёлко. Она сумеет донести до него всю опасность текущей ситуации. И среди высокой шляхты тоже ведь не все дураки сидят. У них хватит разумения и силы, чтобы принудить остальных к наилучшему решению. Вот увидишь.

Молодой человек горько усмехнулся и накрыл ладошки сестрицы второй рукой.

– Ну хорошо, если так. Вот только я не верю в нашего Вацлава Лотарингского. Он прямолинеен, как клинок рапиры, и недалёк настолько же, насколько недалёк укол этим оружием в сравнении с выстрелом из пистолета, – улыбка не сходила с губ Даркена, однако же взор его был чрезмерно серьёзен, без единой смешинки. – Он даже не способен разглядеть угрозу в лице сестрички Слунце, которая очевидно не согласна с порядком престолонаследия, а потому делает всё, что от неё зависит, чтобы народ хотел видеть не принца, а именно принцессу в качестве правителя Богемии. Да и сама шляхта… неужто ты думаешь, что они поставят общественные интересы выше личных?

Гиацинт взволнованно поглядела в сторону зала собрания, где на местах во время перерыва осталась лишь треть присутствующих.

– Так нельзя, Дарк. Нельзя же, – голос девушки дрогнул. – Неужели ты опустил руки? Неужели ты сдался?

– Отнюдь, сестрёнка. Что кисти мои у бёдер, так это я даю мышцам отдохнуть. Я взял тайм-аут. Паузу, чтобы собраться с мыслями и силами перед новым броском. И, да, я планирую дальнейшие свои действия, исходя из предпосылок о том, что решение окажется неудовлетворительным. В конце концов, использовать наработки удара из наихудшего положения в наилучшем проще, чем делать всё наоборот.

Девушка поджала губы.

– Думай о худшем, надейся на лучшее?

– Именно.

– Но ты ведь явно выполняешь лишь первую часть этого предписания…

Дарк пожал плечами.

– Лучше спой мне.

Улыбка тронула губы Гиацинт. Сестрица радостно цеплялась за возможность хоть немного ободрить родного человека и забыть хоть на время о том гнетущем чувстве бессилия, что до текущего мига царило в этих местах.

– Без музыки не сподручно, – прощебетала слечна Маллой. – Но раз ты просишь…

– Спой, светик, не стыдись.

Гиа закрыла глаза и молодой человек поспешил замолчать, дабы не сбивать девушке настрой. Ему пришлось прождать несколько секунд прежде, чем вновь зажурчал ручейком девичий голосок, насыщающий одну из любимых композиций Дарка новыми оттенками.

Сестрица пела. Но она никогда не слышала оригинального звучания. Для неё пустым набором букв были и имя Макаревича и название вокально-инструментального ансамбля “Машина времени”. И с песней этой Гиацинт ознакомилась лишь в исполнении самого Даркена. Оттого и выходило, что при тех же словах оно ощущалось не как нечто ностальгическое, а как новое, пусть и берущее за основу знакомые кирпичики.

Ведь сестрица любила не рок, а оперетту. И этой любовью она наполняла каждую строчку текста.

Вотъ море молодыхъ колышетъ супербасы,

Мнѣ триста лѣтъ, я выползъ изъ тьмы.

Они торчатъ подъ рейвъ и чѣмъ-то пудрятъ носы,

Они не такіе, какъ мы.

И я не горю желаньемъ лѣзть въ чужой монастырь

Я видѣлъ эту жизнь безъ прикрасъ,

Не стоитъ прогибаться подъ измѣнчивый міръ -

Пусть лучше онъ прогнётся подъ насъ,

Однажды онъ прогнётся подъ насъ.

Глава 19. Перебранка Дарка

1.

Чуда не случилось.

Реальность – штука донельзя разочаровывающая порой. Не становятся в ней бездарные принцы хорошими правителями. Эгоистичная шляхта не пойдёт на контакт там, где есть возможность воздержаться от вмешательства и навариться постфактум. А “дружелюбные соседи”, которые привыкли опасаться кинжала под рёбра, не забудут в один миг старые обиды ради общего блага.

Понятное дело, что всё не безнадёжно. Буча здесь поднялась знатная, и она обязательно дойдёт до короля. Он уж пинками и угрозами на богемийском матерном организует всю эту шелупонь. Высший ректорат потарандычит за закрытыми дверями, да соберётся в единый кулак.

Поражение на данном конкретном совещании не является, как таковое, концом света. Лишь потерей времени.

Драгоценного времени, которого Ганнибал Богемии давать не собирался.

Однако для присутствующих то был не аргумент. Не желал народ даже минимально рисковать благами во имя высшей цели. Типичная “недооценка бездействия”. Словно бы попытаться и проиграть – хуже, чем вовсе не пытаться. Будто бы реальность смилостивится и не отнимет у тебя то, что ты считаешь своим по праву, лишь оттого, что увидела твоё промедление.

Будто бы потерять что-то можно лишь когда ты предпринимаешь активные действия.

Это не осторожность, это откровенные трусость и малодушие.

Впрочем, кто такой Дарк, чтобы их винить? Разве он сам не медлил, услышав ультиматум Фортуны? Разве не откладывал он решение на “потом”, точно бы надеялся, что мироздание просто возьмёт и забудет о проблемах, что решило высыпать на голову попаданца, всего несколько месяцев назад называвшего себя героем?

Три часа. Три часа уже сын рода Маллой сидел здесь и наблюдал за тем, как каждый из представителей шляхты старательно тянет одеяло на себя и сыплет обвинениями в адрес соседей, а принц подчёркнуто очаровательно улыбается всему этому сброду, словно бы считает, что его работа заключается именно в этом: в попытках понравиться как можно большему количеству дворян.

На это было почти больно смотреть. Почти. Настоящей боли не удавалось испытать именно потому, что сам Даркен давно уже смирился со сценарием, по которому будут разворачиваться события в ближайшие часы. Лишь иногда едва заметно морщил левый уголок губ, когда ловил чересчур большую дозу кринжоты, и не стыдиться того, что принадлежишь к одному биологическому виду со всеми собравшимися, становилось совсем уж невмоготу.

Однако рядышком сидела Гиацинт. Она взирала на всё происходящее разом и с грустью, и с ужасом. Иногда девушка пряталась от мира в мобильник, где описывала детали собрания папе, маме или “сестрёнке Броне”. Все трое различными словами, но в один голос, заверяли малышку, что подобное “ожидаемо”. Отец упоминал, что уже связался с Даркеном и всё согласовал. Родительница пыталась успокоить бедняжку. Глашек же отделалась традиционной сухой отповедью в стиле “этого я и боялась, а раз боялась – значит основательно подготовилась”.

И ведь всё сказанное ими было правдой. Ректор на самом деле списывался с сыном. Увещевания матушки также не являлись сладким обманом. Да и змеюка Бронька репутацию перестраховщицы имела не за красивые глаза.

Однако извечный аргумент “поражение в битве не синонимично поражению в войне” оказался не способен избавить Гиацинт от страхов и тревог. И именно блестящие от влаги уголки глаз сестрёнки нанесли сокрушительный удар по сердцу молодого человека.

Он не выдержал и поднялся на ноги.

– Панове, этот абсурд меня доканал! – во весь голос, не стесняясь перебить последнего оратора – старпёра возрастом века в полтора, сохраняющего свежесть лишь благодаря некромагическим процедурам, – произнёс Даркен. – Если вы не возражаете, я покину арену цирка. Если вы возражаете, впрочем, ничего и не изменится, потому как ничего не стоит решение тех, кто ничего решить и не способен!

На лице дворянина, чьей самозабвенной речи помешал наглый мальчишка, отразились разом презрение и злость.

– Какие громкие слова для того, кто в последний раз высказывался по теме лишь в самом начале собрания, но так ничего путного произнести не смог, и всё оставшееся время провёл, сжавшись в комочек под трибуной.

– Ну да, конечно! – развёл руками сын рода Маллой. – Уж лучше, как вы, пан Могес, каждый раз брать слово лишь для того, чтобы напомнить окружающим о том, сколь велики ваши заслуги… были… полвека тому назад! Уверен, за пятьдесят лет заслуги сии заметно подросли, и продолжают расти с каждым новым упоминанием!

Оппонент недовольно цыкнул зубом. Наверное, он даже хотел что-то ответить, но внимание Даркена привлекло задорное хихиканье пани Хлупы, очевидно оценившей шутейку в адрес политического соперника, и юный дворянин тотчас же сменил цель насмешки.

– А-ха-ха-ха! – без капельки веселья в голосе передразнил её молодой человек, стараясь, чтобы это звучало максимально отвратительно и мерзко. – Как же смешно! Я недавече подавал прошение о праве на ввод сил для предовращения теракта, а получил в ответ пожелание убираться к Лешей! А ведь теракт был! И последствия его оказались столь малыми именно благодаря мне!

Пан Маллой с силой ударил себя по груди, будто бы намеревался сломать бронепластины.

– Никто даже не требовал вытащить палец из носа и приехать на помощь! Нужно было всего-то, что не мешать!

– Даркен! – окликнул распалившегося юного некромага принц.

Тот в ответ лишь развёл руками.

– А что “Даркен”? А что сразу “Даркен”? Хотите сказать, что я не прав, пан Лотарингский? Хотите сказать, что мои претензии не обоснованы? Что я зря бахвалюсь, напоминая о свершениях, совершённых даже не в этом году, а, буквально, вчера?! Может, мне стоит напомнить до достижениях моего рода полувековой давности? Так и их есть у меня! Вам же знакомо имя Руфуса Маллоя, человека, сделавшего Богемию родиной форгерийских информационных технологий?

Старшего сына короля отповедь будущего ректора УСиМ не огорошила. В отличие от некоторых он владел собой достаточно хорошо, чтобы скрыть истинное отношение к выступлению сероглазого некромага за маской доброжелательности.

– Послушай, я понимаю, что ты раздражён, и в этом нет ничего необычного или предосудительного. Но разве не очевидно, что своим поведением ты ничуть не приближаешь положительное разрешение текущей ситуации? – вкрадчиво увещевал принц. – Я потратил довольно много времени на то, чтобы направить разговоры в хоть сколько-нибудь конструктивное русло…

Даркен поднял бровь и склонил голову на бок. Молодой человек ощущал, как его руки коснулась сестрица. Гиа явно надеялась хоть немного, но остудить пыл старшего брата.

– У вас ничего не вышло, пан Лотарингский, – ответил сын рода Маллой, заметно поубавив пламени в голосе. – Ничего. Я ухожу. Займусь делом. Попытаюсь выиграть короне хоть немного времени. А вы продолжайте улыбаться в лицо тем, кто вас же самого сожрёт, едва лишь пальчиком поманит фигура более решительная и рисковая.

Он развернулся и решительно зашагал прочь. Сквозь весь зал. Сквозь все ряды. Долгой дорогой, на протяжении которой каждый взгляд был прикован к фигуре молодого некромага, ведущего за руку сестричку-первокурсницу.

Глупо было бы полагать, что никто не подумает воспользоваться ситуацией и тявкнуть на покидающего арену цирка льва. А потому последний и не стеснялся бить на упреждение. Едва лишь спустя жалких пять секунд молчания с места поднялась короткостриженная суровая дамочка, как в её сторону тотчас оказался направлен указующий перст.

– А тебе твой муж изменяет с другим мужиком. Можешь спросить его о том, что произошло в Будапеште. Не благодари!

Судя по реакции женщины, ошарашенно обернувшейся в сторону мигом побледневшего супруга, она оказалась единственной, кому этот секрет Полишинеля не был известен. Так или иначе ей резко стало не до попыток уязвить юного некромага, да и демонстративная расправа посеяла в умах иных претендентов на роль обличителя пороков рода Маллоев зерно сомнения относительно безопасности данной затеи.

Более никто не решался разговаривать с озлобленным выскочкой из семьи ректора, покуда тот не добрался до дверей, где его уже ждали те члены ковена, что откликнулись-таки на отправленный ранее в месседжеры и соцсети призыв главы. Таким вот нехитрым образом, не произнося ни слова, они демонстрировали готовность к новой боевой операции.

– Даркен!

Голос принца заставил “номера один” остановиться и обернуться через плечо.

Пана Лотарингского было даже как-то жалко. Его поза показывала, что ещё пару секунд назад наследник престола стоял, прикрыв лицо ладонью. Похоже, что и самого Вацлава угнетал происходящий на собрании абсурд, но он, в отличие от пана Маллоя, не находил в себе решимости вот так демонстративно огрызаться на высший свет Праги.

Надо полагать, пробудь принц пару дней в гостях у озлобленной слечны Сковронской, его взгляды на мир сильно изменились бы.

– Ты ведь не будешь делать ничего глупого? – с надеждой в голосе вопросил Вацлав Лотарингский.

Ответ наследника рода Маллой прозвучал спустя несколько ударов сердца.

– Я буду делать, Ваше Высочество. А уж глупыми или мудрыми мои поступки назовут постфактум.

– А ты сам, Даркен? – поинтересовался принц. – Ты сам, как их назовёшь? Эти деяния?

– Пожалуй что… отчаянными.

2.

Волосы Илеги так приятно скользили под пальцами.

Бедняжка совсем “укаталась” в стремлении поспеть везде за госпожой и снять с неё как можно больше обязанностей. И вот, стоило лишь дать верной помощнице точку опоры, да зарыться перстами в причёску, как камеристочка попросту “потухла”. Лишь её ушко изредка дёргалось, когда Броня надолго замолкала, выслушивая речи собеседника на том конце провода, а затем вновь открывала рот, чтобы внести свою лепту в ход разговора.

Лешая вот уже полтора часа, как прибыла в поместье рода Маллой после той изматывающей встречи с послом. Тогда на неё тотчас же налетел маленький русоволосый ураганчик и поспешил сменить одеяния госпожи. Броня, конечно, имела возможность отказаться от облачения в пышное алое платье со множеством оборочек, но заглянув в васильковые глаза lesis решила дозволить той нарядить возлюбленную по своему вкусу.

Илега в последнее время очень нерегулярно спала. И даже этой ночью миловидная остроносая попаданка пребывала в объятиях Гатеи-ключницы всяко меньше, чем госпожа. Легла позже. Проснулась раньше.

Малышке стоило воздать за её старания. Иначе остатки того, что люди зовут совестью, рискуют загрызть аватару хтонического божества. А для существа подобного калибра это была бы крайне нелепая смерть.

Когда камеристка наконец уснула, Броня некоторое время не решалась шуметь и даже с родными Даркена переписывалась исключительно текстом. Но затем пан ректор нарушил режим молчания и позвонил, а Илега и не подумала сменять режим просмотра грёз на режим бодрствования. Тогда и пало эмбарго на озвучивание мыслей голосом.

Примерно в тот период девушка узнала о трудностях, с которыми столкнулся жених. Жестокая реальность огорошила его неприятным открытием: люди далеко не всегда оказываются договороспособны. А уж в условиях ограниченного времени договороспособность падает в разы. Кроме того, юный пан Маллой не учёл, что в связи с последними событиями из Праги активно посваливала та часть шляхты, которая чаще других демонстрировала умение принимать ответственные решения, а в городе остались преимущественно “замы”. И далеко не всегда эти замы способны на что-то, кроме как на попытки поддержать статус кво.

Мир менялся. Он менялся неуловимо каждый день, но впервые за две жизни Броня стояла прямо у порога новой эпохи. Конечно, она всегда была человеком не самым глупым и умела раньше других ощутить запах подкрадывающегося нового порядка. Но нынче дела обстояли совершенно иначе. Нынче девушка стала одной из тех, кому предстоит изменить эту реальность.

И это не будоражило кровь.

Это успокаивало.

Умиротворённая улыбка сама собой тронула губы Брони. Сейчас было даже забавно вспоминать о переживаниях прошлого. О том, как она опасалась ответственности перед своей семьёй. И перед семьёй Маллоев. О том, как она всерьёз размышляла, не стоит ли принять заманчивое предложение принцессы. А всё оттого, что слечна Глашек привыкла смотреть на мир с определённой позиции. Всего-то и требовалось, что в очередной раз сломать себя. Разбить на осколки и собрать заново, выбросив лишнее.

Кто-то в подобных ситуациях ждёт озарения. Броня же разбирала обстоятельства по кусочкам, отрешившись чувств. Лишь холодная голова и циничный взор. Эмоции – шелуха. Когда природа наделяла ими человеческое существо, в жизни последнего были лишь племя, да каменный топор. С тех пор кое-что в быте людей изменилось. Обновился общественный базис, это повлияло на развитие взаимоотношений, на социум.

Чувства – это инструментарий полезный, но откровенно устаревший. рассчитанный на жизнь в совершенно иных условиях. А оттого, они лишь искажают восприятие реальности. И имеется лишь один способ решить данную проблему: рефлексия. Рационализация эмоций. Тонкая настройка мироощущения.

Если отбросить всё лишнее, что останется?

Вот взять принцессу Лотарингскую. Она… просто появилась слишком поздно. У Брони банально не имеется времени на прощупывание почвы во взаимоотношениях со Слунце. Лешая не может себе позволить даже месяца свиданий, тогда как на изучение рода Маллой ушло аж целых два. Стоимость провала слишком высока. Шансы на успех – невелики. В то же время выигрыш от брака с августейшей особой, если сравнивать его с выигрышем от брака с будущим ректором УСиМ, на самом деле, не столь высок.

В то же время семья Даркена… позиции Брони в ней были довольно стабильными. При той же стоимости провала, его вероятность ниже. По крайней мере, если судить по данным, которым Лешая могла доверять. Кроме того, не стоило забывать, что род Маллоев положил на юную слечну Глашек глаз ещё когда у той не имелось своего культа. Когда ценность её жизни была много ниже. И если они уже тогда решили пригреть у себя на груди безродную некромагичку, то сейчас, когда та начала вызывать интерес людей королевской крови благодаря своему статусу аватары хтонического божества, было бы неразумно с их стороны отказываться от подобного союза.

То, что два месяца назад выглядело, как мезальянс челяди и высокого дворянина, ныне ощущалось совершенно иначе. Это всё ещё был мезальянс, но иного толка.

Девушка перевела взгляд на окно, в которое тихо, но настойчиво стучался дождь.

Броня любила дождь. Он умиротворял. Он очищал. Он смывал всю грязь этого мира и загонял её в ливневую канализацию.

Он подчинялся воле Лешей.

Слечна Глашек была богиней. С этим не имелось смысла спорить: небеса не дадут солгать. Оставалось лишь смириться с новыми вводными и решить, что с ними делать. Какой богиней предстояло стать синеокой зануде?

Ответ на этот вопрос девушка нашла быстро: какой резон обладать властью, если ей не пользоваться в своё удовольствие? С большой силой приходит большая ответственность? Перед кем? Перед незнакомцами, которым не было никакого дела до Брони? Перед неблагодарным быдлом?

Нет! Нет, нет и ещё раз нет!

Лешая – это воплощение хаоса. А в Форгерии хаос – синоним зла.

И Лешая будет эгоистичной злой курвой! Она сохранит верность роду Маллоев потому, что именно таково желание богини. Это сама Броня хочет удачи и успеха людям, что были к ней добры в те времена, когда девушка считалась безродной челядью. Внешние моральные установки тут ни причём. Просто слечне Глашек нравится видеть блеск в глазах юной Гиацинт и улыбку жены ректора. И лёгкие, едва заметные кивки главы сего семейства также вызывали радость синеглазой зануды.

Девушка будет строить справедливый мир из тех кирпичиков, что окажутся у неё под рукой не потому, что она такая добрая. Просто ей всегда хотелось жить в подобном обществе. Это… такое хобби. Кто-то рисует. Кто-то тратит деньги на модели поездов. А вот Лешая любит играть в компьютерные игры, постигать секреты мироздания и строить справедливый мир. Благо всякой челяди здесь – лишь побочный эффект. Лишь показатель успеха эгоистичной богини на пути к выбранной ей цели.

Просто так ей хочется. Просто потому, что это будет бесить Семерых!

Недобрая усмешка украсила лик Брони. Тёмная злая мстительность той, кого местные незримые властители желали сломать, но не сумели. Разумеется, они и не прикладывали к тому целенправленных усилий. По большей части им не было никакого дела до мелкой зверушки, что выбегала из норки за ресурсиками. Но, заметив её, они с удовольствием бросались сапогами.

Нынешняя Форгерия – результат трудов Семерых. Местный пантеон старательно строил сословное общество с чётким делением на агнцев и козлищ по праву рождения. Сломать столь мерзкие устои для Лешей было делом чести. Ведь она считала, что абсолютно все рождаются козлищами, и лишь усердный труд и старательное пествование высоких моральных качеств способны обратить человека в подобие агнца.