Текст книги "Хроника взятия Сеуты (ДП)"

Автор книги: Гомиш Ианниш Зурара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

ГЛАВА XLVII.
Как Инфанты держали свой совет относительно первых дел, и как они отправились говорить с Королем и еще раз возвратились в ту деревню держать совет

По причине сильного того события было водворено во всем том собрании общее молчание, в коем все пребывали не менее задумчивыми, нежели были они радостными в преддверии того деяния. И так же, как все пребывали облаченными в траур, так же были сняты все украшения, что имели галеры и [другие] корабли, таким образом, что флот казался не чем иным, как деревьями какого-нибудь леса, кои сила огня лишила листвы и плодов. И не могли разговаривать ни о чем ином, кроме как о великих добродетелях, коими обладала Королева, и не было там никого, кто бы мог обнаружить в ней противное. И много сомневались они насчет того, чтобы сделать какой-либо первый шаг в том, что было начато, ибо говорили, что такие три знака, как те, что наш Господь Бог явил в том деянии, были не таковы, чтобы с ними шутить, ss. [scilicet, «а именно»], великая чума, что уже много дней ходила среди них, из-за коей уже умерли многие и добрые люди; вторым же было затмение (cris) солнца, что случилось за несколько дней до смерти Королевы, в таком градусе, какого не знала прежде память тех, что тогда жили, ни впоследствии до сего настоящего [момента] никогда видано не было, ибо два часа подряд [солнце] было закрыто таким образом, что показались все звезды и равно все прочие знаки неба, что обыкновенно показываются после того, как солнце проходит западный горизонт (ocidental orizon), и сумерки приносят нам темноту ночи [275]275
  Примеч. перев. Речь идет о полном солнечном затмении 7 июня 1415 г. (Филиппа Ланкастерская скончалась 19 июля) – 49-м затмении 108-го Сароса. Областью его наилучшей видимости были приполярные и средние широты северного полушария; максимума достигло в точке с координатами 59.2° северной широты, 73.7° восточной долготы, длилось в максимуме 4 минуты 51 секунду, ширина лунной тени на земной поверхности составляла 284 километра.


[Закрыть]; третьим же [знаком] был смерть Королевы, о коей скорбели превыше всего.

Инфанты же, как только оказались в Рештелу, как вы уже слышали, тотчас говорили между собой о том, какого образа действий им следовало держаться относительно своих дел, и согласились с тем, что было добро им отправиться поговорить со своим отцом, каковую вещь тотчас, в последовавшую за тем ночь, претворили в дело, ибо немногим позже полуночи приказали приготовить лодки и отправились в Альюш-Ведруш, таким образом, что когда настало утро, они уже были со своим отцом, какового нашли весьма печальным, одетым в черненые одежды (panos tintos). И когда, сверх того, он узрел своих сыновей облаченными в траур, возродилось в душе его весьма болезненное воспоминание о Королеве, его супруге; и были с ним граф Барселуш, его сын, и Гомиш Мартинш ди Лемуш.

– Сеньор, – сказали Инфанты, – мы решили прийти к вам поговорить относительно сих дел, дабы узнать образ действий, коего вам угодно держаться, и поступить согласно тому, как мы ощутим вашу волю.

– Сыновья мои, – ответил Король, – ясно зрите вы ту точку, в коей я нахожусь, и что за забота должна быть у меня, принимая во внимание такую потерю, как ту, что я пережил, воспоминание о коей доставляет мне такую печаль, что ни о чем другом не могу я помышлять. Посему я оставляю сие поручение вам, – сказал он, обращаясь к Инфанту Дуарти, – дабы вы с вашими братьями и с сими другими [членами] совета поговорили бы относительно сего деяния, и о том, что вы решите, дайте мне знать, дабы я то обдумал и постановил то, что представится наилучшим и наиболее полезным.

И Инфанты возвратились затем без иной задержки в Рештелу и приказали созвать тех из совета, что были в наибольшей готовности, каковых по счету оказалось четырнадцать, считая также и Инфантов, каковых [членов совета] мнения разделились пополам, ss., семь с каждой стороны.

И Инфанты, все трое, и четверо [других членов] совета держались того мнения, что Королю все же следовало отбыть, как он первоначально и постановил, поскольку, – говорили они, – такие расходы, как те, что уже были понесены, и такие приготовления, со столькими работами, что были устроены и обеспечены, не должны были подобным образом пройти впустую; и тем более что [деяние] то было подвигнуто главным образом службою Богу, оно не должно было быть прекращено ни из-за чего, и не было причины, по коей оно по справедливости перестало бы свершаться, ибо, хоть Королева и скончалась вот так, смерть ее не должна была стать помехой такому деянию, ведь Королева была не более, чем женщиною, чья смерть не несла иного препятствия для их намерения, кроме как лишь печали, что возымели они по ее причине; каковая [печаль], коли будет то угодно Богу, окажется смягчена добрым ходом их победы. Тем более что слава сего деяния уже столь распространилась во многих частях света, что все полагают, что подобное движение не может быть остановлено без свершения какого-либо великого деяния, об исходе коего каждый день [все] пребывают в надежде услышать достоверную весть; каковая вещь, таким образом, была бы весьма постыдна как для Короля, так и для всего королевства, когда узнают, что из-за подобного повода они прекращают доведение его [деяния] до конца.

Другие семеро полагали, что Король все же не должен был отбывать ни по какой причине.

– Поистине, – говорили они, – коли уж вы говорите, что мы должны следовать сему главным образом потому, что сие есть служба Богу, то хорошо видно, что Ему не угодно подобное движение; поскольку пред нашими очами являет Он столь очевидные знаки, по коим с основанием должны мы поверить, что наше движение есть противно Его воле. Что за чудесная вещь, по-вашему, есть тот урон, что сия чума творила и творит каждый день среди стольких добрых людей, как те, сколько по ее причине умерло и умирает? И нет сомнения в том, что как только все окажутся внутри кораблей, она вспыхнет гораздо сильнее, ибо гораздо сильнее вспыхнуть заставит ее скопление, и полезным средством против того будет рассеять сейчас сих людей, и верно есть то, что не сможет [в этом случае] подобный пожар продлиться долго без того, чтобы не угаснуть. И коли мы теперь отбудем, может статься, что так же, как умерла Королева, умрут и другие люди, такие, коих утрата принесет весьма великую потерю.

– Надлежит нам гораздо более опасаться урона, подобного тому, что понесли мы со смертью той сеньоры, поскольку лишь ее молитвы были достаточны для того, чтобы избавить нас от любых опасностей; ибо добро выказал наш Господь Бог знаки относительно ее смерти, чрез кои весьма должны мы скорбеть о потере в связи с ее кончиною, и нет никого, хотя бы даже и среди людей малого звания, кто не питал бы о том весьма великой скорби. Поистине мы выказали бы ей знак малой любви, утратив в столь краткое время память о ее смерти, не взяв хотя бы некоторый промежуток [времени], по каковому мир узнал бы о скорби, что имели мы о ее смерти; но вот так сразу свершить отбытие [в поход], отойдя от стенаний ее погребения, не будет хорошо.

– И даже коли бы мы пожелали оставить сии вещи, мы имеем иное весьма великое препятствие, каковое весьма надлежит принять во внимание; и сие есть то, что по причине болезни Королевы расстроилось много вещей, для устроения коих потребно не менее месяца, мы же находимся сейчас почти в конце июля, и когда пройдет один месяц, мы окажемся в конце августа, что есть уже начало зимы, когда не должно начинать подобное деяние.

– Итак, по всем сим причинам надлежит сейчас отменить выполнение сего дела.

Относительно сих двух противных мнений велся в том совете весьма великий спор, в каковом, как говорят некоторые, Инфант Дон Педру высказал в ответ коннетаблю некоторые более резкие доводы, чем должен был, поскольку, как говорили, граф [Нуну Алвариш Перейра, коннетабль] был одним из тех, кто более всех утверждал, что Королю надлежит остаться, хотя мы о том не ведаем определенно, и Инфант Дон Энрики нам о том не говорил, – мы думаем, что он поступил так, дабы обойти [молчанием] некое порицание (prasmo), что досталось тем, кто держался сих голосов.

ГЛАВА XLVIII.
Как Инфанты и трое других из совета вновь говорили с Королем относительно решения по своим мнениям, и о суждениях, что Король относительно сего высказал, и как он, наконец, принял решение о выступлении

Далее в тот же день совет тот пришел к решению, таким образом, что следующею ночью Инфанты постановили возвратиться с ответом обо всем к своему отцу, однако поскольку они все трое держали одну сторону, как вы уже слышали, то другие, державшие сторону противную, сказали, чтобы отправились и трое других [членов совета], дабы каждый изложил свое суждение согласно тому, как он его приводил [на совете], и Инфанты сказали, что то было весьма добро. И они держались такой манеры в своем отбытии, что когда настало утро воскресенья, они уже были со своим отцом, как проделали то третьего дня.

Король уединился с ними на одной террасе, что была в тех комнатах, где он остановился, и Инфант Дуарти высказал все суждения, что приводили другие, выступая против похода Короля, давая им даже лучшее и более ясное толкование, нежели могли тому дать другие, что были направлены туда депутатами. В конце он спросил у них, желали ли они в добавление к тому сказать еще что-нибудь, и те отвечали, что нет; ибо столь хорошо он изложил то со своей стороны, что они чувствовали про себя, что не смогли бы сказать лучше.

Многие говорили впоследствии относительно того рассудительного изложения [доводов противной стороны] (razoamento), что таким образом сделал Инфант, почитая за великое чудо то, что он запомнил вот так все те вещи на память и удерживал их длительное время, и много восхваляли ясность его разумения; иные, те, кому было труднее поверить, не могли, впрочем, уразуметь то иначе, кроме как, что искусственным [письменным] образом отметил вот так Инфант те вещи, ибо иным образом не могли они вообразить, что бы то могло быть сделано, хоть и обманывались в том; ибо то было лишь весьма немногое в сравнении со многими иными добродетелями, коими наделил его Господь Бог.

И когда вот так были изложены вещи, что относились к первому суждению [мнению], высказал Инфант тем же самым образом и иные, что относились к нему и державшим его сторону. И, выслушав вот так те суждения, Король открыл свою голову, кою имел покрытою трауром, и сказал:

– Весьма огорчает меня, что в столь добрых людях в подобном случае обнаружился некий изъян слабости; ибо поистине полагал я, что, хотя бы по причине великой моей печали, либо по какому-нибудь иному поводу, и пожелал бы я остаться, они понудили бы меня к тому, посоветовав, чтобы я все же проследовал в свое путешествие.

– Однако, поразмыслив относительно всех преград, что они возвели для моего похода,– сила коих в основном находится в сих событиях, что сейчас воспоследовали, – считая за самое сильное кончину Королевы (да приимет ее Бог), веря, что появление сих знаков есть весьма великое предостережение, чтобы нам остаться; [отвечу,] что я разумею наоборот, поскольку общепризнанно есть то, что для продолжения такого деяния не подобает более того, чтобы нам выступать раскаявшимися и очищенными от своих грехов, склонив (enclinando) души наши к Господу Богу, обратившись к Нему всем сердцем, свершив покаяние за прошлые ошибки, что против Него мы свершили, и весьма смиренно прося Его избавить нас от врагов наших, и да будет Ему угодно даровать славу Своему Имени, превознеся Свою Святую Веру, сломив и сокрушив всех противников собственною Своею доблестью. И сие тем более надлежит свершить нам с величайшим усердием, поскольку намерение наше подвигнуто к самой верной цели; каковое смирение не сможем мы выказать ни лучшим, ни более широким образом в каком-либо ином деле, нежели вытерпев с твердым сердцем все враждебные обстоятельства, ибо воистину верим мы, что это Им они приказаны, ибо не столько есть в том наша служба Ему, сколько польза для нас самих; ибо необходимо есть, чтобы Бог поступал со своими созданиями как Ему угодно. И каков будет тот рыцарь, коему предстоит принять участие в каком-нибудь турнире, что не испробует вначале своего коня и не узрит однажды, с каким спокойствием (assessego) тот переносит шум и тяжесть оружия, в то время как другой [конь] принимает труды с таким усилием, – и так же во всех прочих делах. Ведь что мы знаем о том, не пожелал ли наш Господь Бог сими вещами испытать нас? Ибо золото испытывается огнем, превратности же фортуны испытывают добрых людей. Поистине верю я, что все сии вещи, что вот так случились, суть более оттого, что Бог чрез них являет нам свидетельство победы, нежели противное, поскольку конец печали есть радость, а конец радости – печаль. И мы, что ныне пребываем в печали, коли так будет угодно Богу, возрадуемся, начав наше деяние, поскольку все вещи, после того как достигают величайшей своей высоты, не имеют более места, чтобы возвыситься более. И наша грусть не сможет быть большей, дабы нам всем выпала ее доля, нежели [когда] умрет кто-то из подобных [нам] людей [наших товарищей], при кончине коего не будет никого, сколь бы малого звания он ни был, кто с основанием бы не выказал скорби. И утрата его, говоря непосредственно о нас, не приносит урона иного, кроме лишь одного тоскливого воспоминания, что влечет для нас его отсутствие по причине его кончины. Что же касается того, чтобы просить Бога за нас, истинно есть то, что ни один человек в сей жизни, сколь бы добродетелен он ни был, не есть столь достоин того, чтобы быть услышанным, живя в сем мире, сколь после того, как его удаляют из сей презренной обители, коя есть плоть, чьи вожделения постоянно понуждают нас ко греху. И мы разумеем так, что нашему Господу Богу, что желал с большею чистотой выслушивать ее [Королевы] молитвы, угодно было забрать ее от нас, дабы, будучи выпущена из сей телесной тюрьмы, душа ее могла бы более свободно созерцать божественное величие, стараясь ради нашей победы. И дабы нам твердо в то уверовать, вызовем пред очами нашими чудесные вещи, что случились с нею накануне ее смерти, чрез кои воистину знаем, что душа ее пребывает в блаженном покое.

– Посему, по всем сим причинам, я постановляю, с милостью Господа Бога, все же продолжать свое намерение ради Его службы, ибо иным образом не представляется мне, что я исполню то, что должен.

Граф Барселуш, что там находился, уже говорил с Королем относительно того, советуя ему, чтобы он все же продолжал следовать своей цели, и так же он сделал в тот час, что весьма помогло намерению Инфантов; подобным же образом поступил и Гомиш Мартинш ди Лемуш, что был человеком великого благоразумия, вследствие чего Король придавал много веса его советам.

ГЛАВА XLIX.
О том, как Инфанты возвратились в Рештелу, и о ходе, что они дали всем вещам, относящимся к их путешествию

Когда Инфанты сполна ощутили волю своего отца, то обрели великое утешение для своей прежней печали, и посему сказали, что весьма почитали за милость подобное его решение.

– Что же будет теперь, сеньор, – сказали трое других [членов совета], там бывших, – ведь у вас не все еще завершено, поскольку одно из величайших сомнений, что мы таким вот образом нашли, есть то, что расстройство (desconcerto), произошедшее во флоте по причине смерти Королевы, не может быть устранено столь скоро, чтобы для того не потребовалось выждать по меньшей мере один месяц.

– Ваш же флот, – сказал Король, обращаясь к Инфанту Дону Энрики, – расстроен таким образом, что ему потребуется это время, дабы вновь быть приведенным в готовность.

– Расстройство, в коем он пребывает, сеньор, [на самом деле] таково, – сказал Инфант, – что вы могли бы хоть сей же час разместиться на нем и отправиться, когда пожелаете, ибо величайшею задержкой, какая возникнет, будет поднятие якорей и развертывание парусов.

– Что ж, коли так, – сказал Король, – всей моей задержки будет с этого времени и до среды, а уж затем поспевайте за мной, кто сможет. Вы же, мои сыновья, возвращайтесь сей же час к своему флоту [каждый], и прикажите дать всему такой ход (aviamento), чтобы в среду, с Божьею волей, мы могли бы отбыть. И поскольку ратное дело не нуждается ни в печали, ни в слезах, ни в траурных одеждах, но, напротив, требует, чтобы рыцари украшали себя лучшими вещами, какие у них есть, дабы вид их радовал им сердца, – что, как пишут, делали Римляне, – то посему снимайте сей же час ваш траур и одевайтесь так, как имели обыкновение ранее – и даже лучше; и равным образом дайте указание (dai aviamento) всем прочим, чтобы и они поступили так же; и, с милостью Божьей, мы изберем иное время, когда с большим основанием можно будет содеять наш траур.

Инфанты тотчас отбыли в направлении флота, и Инфант Дон Энрики пригласил своих братьев отужинать вместе с ним на его галере. И как только они оказались там, немедленно доставили платья остальным Инфантам, и сам он оделся тем же образом, и приказал украсить вымпелами (apendoar) всю свою галеру, и сказал трубачам, чтобы они поместились на самой большой высоте и произвели бы своими инструментами все знаки радости, какие только смогут.

И поскольку было воскресенье, и люди по причине зноя занимались тем, что играли и отдыхали на своих кораблях, – ибо в наибольшей мере, в какой могли, избегали города по причине великой чумы, там ходившей, – то, услыхав звук труб – на что в то время они имели мало надежды, – они оказались промеж себя весьма изумлены; однако же подумали, что Инфантов там не было, и что по этой-то причине те их трубачи при малом благоразумии и возымели ту дерзость.

И некоторые из тех капитанов, что там были, пожелали послать потребовать у них, дабы они замолчали; но когда свои же сказали им, что галера была вся украшена вымпелами и что помимо звука труб они слышали на ней шалмеи (charamelas) [276]276
  Примеч. перев. Шалмей (от лат. calamus – камыш, тростник; порт. charamela, исп. chirimia, англ. shawm) – средневековый деревянный духовой музыкальный инструмент с двойным язычком, предшественник гобоя. Возник на Среднем Востоке, вероятно, на рубеже новой эры, в Европу завезен в эпоху Крестовых походов. Из-за своего мощного тона шалмеи числились среди «сильных» музыкальных инструментов и использовались на балах и для исполнения церемониальной музыки.


[Закрыть] и иные инструменты, то они воистину поверили, что все было сделано ради [некой] иной цели; и поскорее велели приготовить свои шлюпки, дабы узнать доподлинно, что бы то могли быть за новости.

Те же [моряки], что остановились в деревнях либо бродили, отдыхая, вдоль того побережья, весьма скоро (muito asinha) прибыли на тот речной берег [277]277
  «Речной берег» означает здесь «берег реки [Тежу] напротив [стоянки] кораблей».


[Закрыть], дабы удостовериться насчет того, что бы то могло быть; и в краткое время столько шлюпок собралось вокруг галеры Инфанта, что хотели уже разыграть в кулачном бою, кто сможет первым забраться на борт. После же того, как узнали суть дела, много поспешности было вложено ими в то, чтобы вновь оснастить свои корабли тем же образом, каким была оснащена та галера.

Поистине прекрасною вещью было видеть флот, что еще утром казался лесом, утратившим листву и плоды, но в столь краткое время вновь стал напоминать такой прекрасный фруктовый сад, где было столько зеленых листьев и цветов многих окрасок – ибо столь разнообразных видов были вымпелы, – и где пели многочисленные сладкоголосые птицы, ибо инструментов было немало, ведь на каждом корабле их находилось разнообразие видов, каковые весь тот день не переставали играть в один голос.

Не много времени потребовалось, чтобы новости достигли города, каковые произвели в нем новую суматоху, ибо почти никто не был осведомлен о подобном движении, по каковой причине им оказалось необходимо поторопиться, дабы вновь привести все в готовность; ибо промежуток [времени] был весьма мал, дабы осуществить подобное дело. И были тотчас же распространены призывы, что до вторника, считая и весь тот день, все вновь должны были вернуться к своему флоту. Весьма надлежит полагать, что столь срочное приказание подобных вещей не отпустило им много времени для сна.

О многих вещах мог бы порассказать я, кабы пожелал, относительно разнообразных суждений, что высказывались о том отбытии, в особенности среди людей из народа, весьма обвинявших Короля за то, что он предпринимал подобное движение; каковые говорили, что приор Эшпитала [Госпиталя] (priol do Espital) изначально подвиг то деяние и что теперь он, к тому же, лишил Короля его благоразумия. Иные говорили, что, хоть то [флотское] соединение и было уже таким вот образом составлено, Король не хотел отбывать, видя чудесные знаки, ему явленные, но что приор склонил [к тому] Инфантов, и что те, как люди юные, алчущие новых вещей, оказали такое давление на своего отца, что заставили его отбыть супротив его воли.

– Каков добрый отец! – говорили они. – Напрасною, выходит, была утрата Королевы (ca palhas foi a perda da Rainha) [278]278
  ...ca palhas foi a perda da Rainha... – интерпретация здесь достаточно сложна, смысл, должно быть, таков, как мы приводим: «porque por essas coisas novas foi a morte da Rainha» («поскольку из-за сих новых вещей приключилась смерть Королевы») (Комм. перев. Как мог видеть читатель, наша интерпретация данного оборота отличается от этой интерпретации Р. Бразила).


[Закрыть], чтобы ей суждено было наступить так рано; ибо мы, прочие [участники похода], отбываем не иначе, как люди, желающие искушать Бога. Король же полагает, что с сими сыновьями ему суждено поймать журавля в небе (ha de tomar a garca no ar), поскольку он видит их людьми полезными и опытными в искусствах, и [думает,] что нет более ничего в ратном деле кроме того, что им знакомо. Еще предстоит узреть, какими мужами станут они после того, как окажутся посреди опасностей, ибо до сих пор еще не изведали вкуса холодного оружия (nao provaram como sabe o ferro frio). Однако вина за сие деяние есть не столько кого-нибудь из них, сколько многих иных сеньоров Португалии, каковые суть люди в возрасте (homens diosos) и имеют опыт во многих делах, и что должны были бы выступить пред ними с противным мнением; и им надлежало бы, по крайней мере, принять во внимание такие знаки, как те, что каждый день случаются [ныне] на небе и на земле.

– Кто же, по-вашему, – говорили другие, – должен возыметь дерзость говорить с Королем о таком деле? Ведь минуло уже более трех лет с тех пор, как он начал сие деяние, и до сих пор еще [о сути его] не знает никто, кроме Инфантов и приора. И верно есть то, что та поездка, кою он [приор] совершил в Кастилию, была не иначе, как по велению Короля, да и заключение, в коем его содержали, было устроено не иначе, как умышленно [279]279
  Примеч. перев. Напомним, «приор Эшпитала» – Дон Фрей (брат) Алвару Гонсалвиш Камелу (?-1418) – португальский вельможа, политический, военный и церковный деятель, дипломат и шпион, приор ордена Госпиталя в Португалии («приор Крату», как обычно звучал этот титул, по обширным владениям в Крату, подаренным ордену в 13 веке королем Доном Саншу II), вместе с Афонсу Фуртаду успешно осуществивший по приказу короля разведывательную миссию в Сеуте (о чем рассказывалось в главах XVI-XVIII настоящей хроники). Действительно, в соответствии с имеющимся в настоящей главе указанием, в биографии приора был период, когда из-за серьезных разногласий с королем Доном Жуаном I он оказался заключен по его приказу в Коимбрском замке, несмотря на свое положение одного из самых выдающихся военных деятелей данного царствования. Однако это заключение имело место еще на рубеже 14 и 15 столетий, т. е. задолго до событий, связанных с походом на Сеуту, после чего приор был полностью реабилитирован и восстановлен в своих должностях и титулах (1403 г.); а потому непонятно, к чему было «людям из народа» вспоминать в 1415 году столь давние события в связи с текущим контекстом. Еще менее понятна ссылка на «поездку в Кастилию»: если только речь не идет о еще более давних событиях, связанных с кастильскими войнами Португалии, то, возможно, «Кастилию» здесь следует заменить на «Сицилию», поскольку разведывательная миссия в Сеуте была проведена, как мы помним, как раз под прикрытием брачного посольства к «королеве Сицилии». При такой замене данный пассаж становится действительно осмысленным.


[Закрыть].

– Ну же, – говорили иные, – умолкните, ибо мы слыхали то от людей, имеющих основание о том ведать, что Король, видя все события, что произошли, не желал отправляться, если только не отправится Инфант Дон Энрики.

– Ибо – утверждали все – флот не мог быть приведен в готовность иначе, как по прошествии одного месяца, по каковой причине он [Король] пожелал бы остаться, кабы Инфант не сказал, что в его флоте все было готово.

– Иначе и не могло быть, – говорили иные, – ибо Король всегда почитал сего сына за самого пригодного к ратному делу среди прочих и посему странным образом похвалялся, говоря о нем, когда ему сказали, что тот привел свой флот добро снаряженным из Порту. Однако то еще предстоит увидеть, ибо велика есть разница между тем, чтобы иметь дело с дикими кабанами в Бейре, и тем, чтобы сражаться с людьми вооруженными, могущими за себя постоять; они же [Инфанты] полагают, что сие есть не более, чем здешние турниры, и что не найдется никого, кто пожелал бы выйти им навстречу. Более же всего да будет Богу угодно, чтобы то оказалось к добру, что, говоря откровенно (a bofe), находится под сомнением, как то подозревают многие рассудительные люди, принимая во внимание сомнительные обстоятельства, что относительно сего могут воспоследовать.