Текст книги "Хроника взятия Сеуты (ДП)"

Автор книги: Гомиш Ианниш Зурара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 33 страниц)

ГЛАВА XXXIII.
Как Король Арагонский направил своих послов к Королю [Португальскому], и об ответе, что те увезли, и как в ту пору некоторые чужестранцы явились предложить свои услуги Королю, и о манере, коей он с ними держался

Так как мы уже сказали о послах Кастилии и обо всем, что последовало в ходе их посольства, скажем сейчас обо всех прочих послах, что явились к Королю по причине той армады, кою он таким образом снаряжал, ибо слава ее, как нами уже сказано, была весьма великой, и звучала во всех краях, и весьма устрашала сердца людей, в особенности же тех, что проживали в наибольшей близости от сего королевства.

И было так, что как только в Кастилии было решено, что послы отправятся в Португалию, тотчас некоторые из тех сеньоров в [королевском] совете написали Королю [Арагонскому] Дону Фернандо, давая ему знать обо всем том деле, как оно вышло, ибо хотя он и пребывал в таком отдалении (ca posto que ele estivesse assim alongado), в Кастилии не свершалось никакого весомого дела, о коем не доводилось бы до его сведения (que a ele nao soubesse), и сие было оттого, что большинство тех [сеньоров в совете] были его ставленниками; и так же, как дали ему знать об отбытии послов, так же передали ему затем письменно и весь ответ, что те привезли. И тогда досталась ему иная, гораздо большая забота, поскольку про себя он помыслил так, что, коли уж Король [Португальский] предоставлял полную безопасность королевству Кастильскому, подписав мирные договоры чрез присягу, как уже сказано, то могло быть так, что истинное намерение [его подданных] состояло в том, чтобы пойти на него [Короля Арагонского] или на какое-либо место его сеньории. И сей помысел имел он постольку, поскольку приобрел королевство [Арагонское] тем образом, о коем вы уже слышали, во владении каковым пребывал еще столь малое время; и было ему сказано, что граф Орхельский [Урхельский] (conde de Orgel), полагавший за собой большее право на королевство, нежели он, видя, что своими силами (por si) уже не мог приобрести королевское звание, будто бы написал Королю Дону Жуану о том, как он был таким образом силою лишен своего (como ele era assim forcado do seu), и что, поскольку в том королевстве он не мог вступить в права, да будет тому [Королю] угодно помочь ему; и что [даже] с малым усилием, что тот относительно сего предпримет, он [граф Урхельский] будет полностью введен в обладание им [королевством Арагонским], ибо и большинство, и знать того королевства подчинялись Королю Дону Фернандо не иначе, как насильно, ибо всем было ведомо, что королевство по справедливости принадлежало более ему [графу Урхельскому], нежели Королю Дону Фернандо. И [еще писал будто бы граф Урхельский Королю Дону Жуану,] что, коли Богу окажется угодно, чтобы он таким образом приобрел то владение, сам он не пожелает принимать звание короля; но что имелись у него две дочери на выданье, тот же [Король Дон Жуан], равным образом, милостью Божией имел сыновей, так что пусть женит на них двоих из тех, с условием, что тот, кто женится на старшей, примет затем звание короля Арагонского, другому же сыну будет дана земля в том королевстве, на коей он сможет проживать почетным образом, с его же [графа Урхельского] кончиной ему [другому сыну Короля Дона Жуана] достанется его графство со всею его землей.

И хотя ничего из того не было передано Королю Дону Жуану, достоверно, все же, то, что так было сказано Королю Дону Фернандо; и то, что он тому поверил, было не без причины, поскольку он пребывал в таком положении в том королевстве, где был почти чужеземцем, и хорошо знал, что хотя его право и было больше, но многие из тех, что ему подчинялись, скорее желали бы себе в короли графа – по причине происхождения, кое тот разделял с ними (por azo da natureza que havia com eles); ибо хорошо ведал [Король Дон Фернандо], что их подчинение [ему] было более вынужденным, нежели добровольным, поскольку подчинением вынужденным никогда нельзя обладать без того, чтобы не питать великих подозрений.

И поскольку его люди ведали, таким образом, о той его заботе, и что ему было угодно прознать о всякой вещи относительно шагов каждого из его противников, они старались разведать насчет сего все, что могли, и передавали ему; и, желая ему угодить, много раз сообщали ему о том, чего [на самом деле] не ведали, от чего для некоторых следовали несправедливые наказания; ибо сия есть вещь, что заставляет многих из князей снискивать великую вражду со своим народом, и беды, что от сего воспоследовали, суть явны для тех, кто знаком со старинными хрониками.

И не была та вещь такова, чтобы Король Дон Фернандо ей не поверил, ибо она несла на себе столь правдоподобную окраску (trazendo consigo tao manifesta cor), и посему он тотчас приказал снарядить своих послов, каковых направил с их грамотами к Королю Дону Жуану; и, оставляя в стороне многословие относительно прочих вещей, [скажем, что] они прибыли вскорости, и как только оказались готовы быть выслушанными, то рекли Королю таким образом:

– Сеньор! Король Арагонский, наш сеньор, доводит до вашего сведения, что вот уже много времени как ходят новости о том, что вы готовитесь к войне, и что, пока ваша подготовка не была столь громкою, он всегда думал, что то была вещь незначительная; но после того как он получил определенные вести о том, что вы велели привести в готовность всей войска вашего королевства и разыскать в различных краях суда и корабли, дабы произвести великий флотский набор, он уразумел и разумеет что столь высокий князь, как вы, не может направить подобное деяние иначе, нежели к какой-нибудь великой цели; и что, поскольку истина насчет сего деяния остается в высшей степени сомнительной, тем более имеется оснований, чтобы он принял насчет сего меры.

– И поскольку среди многих краев, что называются в связи с вашим набором [флотов и войск] (armacao), в основном имеются два, что относятся к нему [Королю Арагонскому], ss. [scilicet, «а именно»], [одни говорят,] будто некоторые из его противников заключили с вами договор (vos moveram partido), дабы вы помогли им овладеть тем королевством [Арагонским], вселив в вас надежду на передачу его затем каждому из ваших сыновей; другой же [слух] таков, будто вы посылаете против королевства Сезилийского [Сицилийского], кое в такой мере относится к его [Короля Арагонского] доле, как вам ведомо [218]218
  Примеч. перев. С 1282 в Сицилии правила собственная ветвь королей из Арагонской династии, в 1409 (когда после Мартина I Сицилийского корону унаследовал его отец Мартин I Арагонский, в Сицилии Мартин II) Сицилия была окончательно присоединена к Арагону.


[Закрыть].

– Посему он просит вас, дабы вы приняли во внимание добрую волю, кою он всегда выказывал к вам и ко всем вашим делам, и право, кое он имеет в тех королевствах, каковое уже было рассмотрено и определено Святым Отцом [Папой] и равно всеми учеными и знатоками оных королевств, по каковой причине он был введен во владение и принят как король и сеньор, как вам хорошо ведомо; и чтобы вы, не имея для того справедливого основания, не пожелали пойти против него по причине какой-либо надежды на выгоду, что относительно сего была бы вам подана; и что более всего ради того, чтобы поступить согласно тому, что пристало вашему знаменитому великодушию, да будет вам угодно послать сообщить относительно всего вашу волю, ибо он [Король Арагонский], хотя и были ему сказаны все сии вещи [о мнимых замыслах Короля Дона Жуана против него], никогда определенным образом не мог вместить в сердце свое, чтобы вы пошли на подобный шаг, не имея для того справедливого основания, поскольку знает вас за справедливого и прямодушного во всех ваших деяниях и равно вершителя великих дел.

Король не пожелал долее медлить с ответом, ибо то не была вещь, что относилась к [рассмотрению королевским] советом.

– Передайте, – сказал он, – Королю Дону Фернандо, моему другу, после того как представите ему мои приветствия, чтобы он ведал доподлинно, что мой набор не направлен ни против него, ни против чего-либо, ему принадлежащего; пусть знает он, что с наилучшею охотой помог бы я ему завоевать еще одно королевство, на кое он имел бы некую справедливую долю прав, нежели задать ему тяжкий труд в связи с тем, что он уже завоевал – что, как ведомо Богу, мне весьма угодно и доставляет мне радость. И что, коли бы я вдруг решил сообщить сей секрет какому-нибудь подобному князю, он был бы первым; но, коли будет то угодно Богу, весьма рано получит он достоверное сообщение о моем намерении.

Нет нам нужды описывать здесь гостеприимство и милости, кои Король оказал тем послам, ибо сею [щедростью] обладал он по преимуществу среди всех князей мира. И они были весьма довольны Королем [Доном Жуаном], но еще более доволен был Король Дон Фернандо, после того как послы поведали ему о доброй воле, кою тот выказал в отношении него и всей его чести. И поскольку новости были таковы, чтобы доставить ему такое удовольствие, с великим усердием пересказывали их ему те его послы; и равно всю манеру, коей Король [Дон Жуан] держался в своем положении, и подготовку его флота, главным же образом восхваляли осанку Инфантов, и все то было к большому удовольствию Короля Дона Фернандо.

– Поистине, – сказал он, – всегда знал я Короля Дона Жуана за весьма превосходного князя, и во всех своих деяниях он всегда являл себя великим и добродетельным. И помяните мое слово: сие деяние, кое он таким образом претворяет в жизнь, должно быть делом выдающимся и великим, коего слава будет предметом высокой оценки и даже зависти многих князей мира.

Кроме того, прибыли с тою оказией к Королю [Дону Жуану] один великий герцог из Германии и с ним один барон, дабы служить ему [Королю] в том деянии, и герцог сказал Королю, что, прослышав новости о его [войсковом] наборе, он отбыл из своей страны с намерением ему послужить; посему просит у него как милости, дабы он объявил ему точное место, куда он снаряжает свой флот, ибо оно могло оказаться таким, что для него [герцога] не будет оснований служить ему в том.

Король ответил, что он постановил, ради службы себе, не раскрывать тот секрет ни одному человеку за пределами своего совета; и еще ему [герцогу] надлежит знать, что и в совете не все были осведомлены на сей счет, [но] лишь некоторые верные и особые; посему, коли ему угодно отправляться вот так с ним ради приумножения своей чести, он примет его на службу и окажет ему за то милость.

Герцог ответил, что его решение было не иное, как [принятое] тем образом, что он уже поведал, посему с его [Короля] разрешения он желает отправиться обратно в свою страну. Король приказал оказать ему милость, как то подобало его положению, и направил его затем в Сантьяго[-де-Компостела], а оттуда в его страну. Барон же остался с Королем, и служил ему затем весьма добро, как поступили и многие иные чужеземцы, прибывшие потрудиться ради своей чести в сем деянии, среди каковых главным образом пребывали трое великих фидалгу и благородных людей (gentis homens) Французского дома; и главный из них звался Моссе Арредентам (Mosse Arredentam) [219]219
  «Моссе Арредентам» – Анри д’Антуан (Henri d’Antoine).


[Закрыть], и второй – Перрибаталья (Perribatalha) [220]220
  «Перрибаталья» – Пьер Батайль де Булленуа (Pierre Bataille de Boullenois).


[Закрыть], и третий – Жиботальер (Gibotalher) [221]221
  «Жиботальер» – Ги де Бутильер (Guy de Boutiller).


[Закрыть]; правда, ни один из них не явился со столь большим сопровождением, как великий барон, ибо тот привез с собою четыреста эшкудейру, фидалгу и благородных людей, кои затем проявили себя весьма добро своими телами при взятии того города.

И хотя сии посольства и дела идут [в нашем повествовании] вот так вместе, они не относятся, однако, к тем временам, ибо между одними и другими вставали некоторые промежутки [времени], каковые человеку невозможно описать четко; поскольку хроники, имеющие подобный порядок, не могут нести оглашения более точного, не считая тех, что ведут счет деяниям от одного года до другого, схожие с теми, что Римляне называли анналами; поскольку там был [такой] порядок, что деяния каждого из консулов записывались обособленно, и так как они царствовали не более, чем один год, было необходимо, чтобы каждый год составлялась оная книга [222]222
  Примеч. перев. Вероятно, Зурара имеет здесь в виду Великие анналы, или Анналы Понтифика (лат. Annales maximi, Annales pontificum), которые вел Великий Понтифик (Pontifex Maximus) во времена Римской республики. По свидетельствам Цицерона и грамматика Сервия, с начала истории города вплоть до понтификата Публия Муция Сцеволы (131 до н. э.) верховный жрец Капитолийского холма вел подробный учет наиболее заметным событиям из жизни государства и общества, имевшим место в течение года (per singulos dies, как говорит Сервий), а также отмечал имена консулов и других магистратов. Сокращенная версия Великих анналов помещалась на особую доску, выкрашенную в белый цвет (tabula dealbata), которая выставлялась за пределами Регии (резиденции Понтифика) для публичного чтения.
  Великие анналы обычно отождествляются с Комментариями Понтифика (Commentarii Pontificum), цитируемыми Титом Ливием, хотя, возможно, речь идет о разных источниках (причем последний, очевидно, являлся более полным и обстоятельным).


[Закрыть]. Однако даже сии книги имели иное название, ибо их называли книги фастовых дней (dias fastos), фаст же на их языке было то же, что день, подходящий для того, чтобы сражаться или свершать иные великие деяния, каковая вещь всегда весьма тщательно изучалась чрез управление небесных кругов (regimento das rodas celestriais) [движение небесных тел]; и хотя бы они [Римляне] побеждали, хотя бы побеждаемы бывали, но всегда надлежало им велеть записать все случившееся событие [223]223
  Примеч. перев. Римский календарь делился на дни «разрешенные» (лат. dies fasti, благоприятные для осуществления судопроизводства и других публичных актов, т. е. присутственные дни) и «неразрешенные» (dies nefasti, посвященные высшим божествам либо божествам преисподней, когда судопроизводство и ведение других общественных дел запрещалось). Вследствие этого понятие фаст было перенесено на записи судебных, вообще государственных актов и исторических событий. Наиболее известны триумфальные фасты (fasti triumphales) – списки триумфов, справленных римскими военачальниками в период от основания Рима до принципата Октавиана Августа, – и консульские фасты (fasti consulares) – официальные погодные хроники, в которых года отмечались по соответствующим консулам и другим должностным лицам, обычно с упоминанием главных событий их правления (хотя и не всегда).
  Утверждаемое Зурарой тождество между двумя практиками – ведения анналов и консульских фаст – является ошибочным.


[Закрыть]; и день, когда они побеждали, звали фастом, ss. подходящим днем, день же, когда им не подобало сражаться звали нефастом, поскольку на нашем собственном языке фаст означает то же самое, что и счастливый, а нефаст – несчастливый [224]224
  Примеч. перев. Эти слова в том же значении до сих пор сохранились в романских языках, в частности, в том же португальском, где fasto (fausto) означает «счастливый», а nefasto – «злополучный, роковой».


[Закрыть].

Каковой порядок мы не можем соблюдать в сем произведении, так как оно было начато столь поздно, как вы уже слышали, и [само деяние велось] в столь великом секрете, по каковой причине в тех делах было весьма мало записей, кои впоследствии погибли, [так что остались] лишь те, что были составлены после совета в Торриш-Ведраш, когда было решено огласить отбытие Инфантов. И бумаги, тогда составленные, были не более чем постановлениями, что обыкновенно делаются при всех наборах, в коих предстоит участвовать некоторому множеству войск; да и те, к тому же, были составлены не ранее как в последний год [деяния]; сверх же всего, дела были столь великими и перемешанными (emburilhadas) между собой, по каковой причине не смогли быть записаны иным образом, ибо многие вещи не столь легки для того, чтобы их объять, – ведь тот, кто находит колеса от повозки разрозненными, нуждается в некотором времени, чтобы их собрать.

ГЛАВА XXXIV.
Как послы Короля Граадского [Гранадского] прибыли к Королю [Португальскому], и о том, что они у него испросили, и как они доставили послание [своего] Короля Инфанту Дуарти, и о вещах, что они тому обещали

Осталось теперь сказать о том, как Король Граадский направил своих послов к Королю Португальскому – ибо коли прочие рексы [короли], христианские, имели основание питать страх, то гораздо более имел [его] он, принимая во внимание, сколько раз отправлял он свои послания Королю [Дону Жуану], дабы обрести его дружбу и прочность мира, и никогда не мог их от него добиться. Что же мог он подозревать теперь, слыша новости о подобном соединении [войск], коего слава устрашала многих князей христианского мира, – тем более, что свободные [непокоренные] мавры (mouros forros), что живут в сем королевстве, взирая вот так на то соединение как люди, не утратившие той дружбы со всеми прочими маврами, коей требовала их секта, никогда не переставали вопрошать, каково же было истинное намерение Короля [Португальского]. И нет сомнения, что сей секрет не был бы им раскрыт, – согласно великому усердию, кое они предприняли дабы его узнать, – коли узнать его имел бы случай кто-нибудь из королевства [Португальского], за вычетом тех, о ком мы уже сказали.

Однако же, следуя вот так на ощупь (apalpando assim), после того как узрели, что Король [Португальский] обнадежил Кастилию и Арагон, они заподозрили, что то соединение не могло направляться никуда более, кроме как на королевство Граадское; и так они и написали Королю Граадскому в своих письмах. Каковой [Король], выслушав таким образом те новости из стольких краев, направил к Королю [Португальскому] своих послов, каковые были некоторыми маврами большого авторитета, имевшими своих толмачей (turgimaes), дабы те переводили им с языка. И Король [Дон Жуан], так же, как он имел обычай хорошо принимать всех чужеземцев, принял [так же] и их, согласно своему положению. И когда настало им время представить свое посольство, они сказали:

– Король, наш сеньор, посылает сказать вам, что, после того как сие ваше владычество пребывает во владении королевством, никогда между вашими и нашими уроженцами не встречался такой раздор, из-за коего одни перестали бы торговать с другими доставляя из того королевства в ваше множество товаров и [равно] из вашего в сие. И что, помимо всего, оный сеньор всегда питал к вам в душе своей весьма великую любовь, главным образом по причине великих ваших доблестей и доброты, каковая [любовь] заставляла его много раз посылать вам свои подарки, чего он никогда не делал ни одному христианскому королю.

– Однако же, – сказали они [далее], – поскольку некоторые из наших уроженцев питают страх перед прибытием в ваше королевство со своими товарами, каковое обыкновение они имели ранее (como antes soiam), по причине новостей, что они получили о подготовке вашего флота, подозревая, что, быть может, то делается против какого-либо из мест нашей сеньории, прочие же купцы нашего королевства прекратили везти свои товары, опасаясь, что те будут задержаны вами либо по вашему приказу, – то да будет вам угодно, во избежание таим образом того подозрения (suspeicao), дать ему [Королю Граадскому] некоторую поруку, что одни и другие [народы] могут пребывать и торговать в мире, как они всегда поступали; каковою вещью вы оказали бы ему великую милость, каковую он, с Божьего соизволения, разумеет возместить вам другою подобной же либо весьма большей, когда она будет у него [вами] испрошена.

– Не знаю я, – ответил Король, – что за причина есть у мавров питать подобное подозрение, да и у моих уроженцев также, при столь малом достоверном знании моей воли, поскольку хоть я и приказываю таким образом приготовить мои войска, дабы послать моих сыновей ради службы мне, истинное намерение сего весьма далеко от их знания. И я не вижу, какую причину мог бы иметь, что показалась бы обоснованною, дабы дать подобную поруку. Посему вы скажите ему, что я не имею в виду вводить в отношении как него, так и кого-либо еще, подобное новшество (emnovacao), ибо я никогда не поступал так во все мои дни. И поскольку таково заключение моего намерения, вы можете отправляться в весьма добрый час, когда вам будет угодно.

Мавры ощутили, что чрез такой ответ не получали никакой поруки; [и тогда они] говорили с Королевой, дабы узреть, смогут ли повести дело иным образом, ибо такое наставление (avisamento) имели от Короля Граадского; каковое состояло в том, что богатая вольноотпущенница (rica forra) [225]225
  «Rica forra» – данное выражение трудно для интерпретации, представляется, что его следует понимать так: «женщина богатая и знатная, но бесплодная, так как ей не удалось завести детей» (Комм. перев. Мы предпочитаем перевод «богатая вольноотпущенница», поскольку «forro» – это «освобожденный, вольноотпущенный»; и нет ничего невозможного в том, чтобы главная из жен эмира Юсуфа III Гранадского (1407-1417), о котором говорится в данной главе (и которому, кстати, наследовал его сын), была бывшей рабыней. Не исключено, однако, что под словом «forra» подразумевается просто «мавританка из Гранадского эмирата» – поскольку ранее в этой главе Зурара уже употребил по отношению к жителям этого последнего мусульманского государства на Пиренейском полуострове общий термин «mouros forros» – «свободные (т. е. еще не покоренные христианами) мавры»).


[Закрыть], что была главною из жен того мавританского короля, посылала сказать Королеве Доне Филипе, что Король [Граадский], ее сеньор и супруг, направил своих послов в сие королевство испросить некоторые вещи у Короля [Португальского], и ей было бы весьма приятно, чтобы те были добро улажены. И поскольку она знала, сколь подвигают сердца мужей добрые просьбы жен, когда они испрашивают у них некоторые вещи, насчет коих питают желание, то просит у нее, в знак внимания к ней (por contemplacao sua), дабы ей оказалось угодно взять на себя поручение испросить у Короля ответ [относительно] того деяния, вложив в то все свое доброе желание, таким образом, чтобы воля Короля Граадского, ее сеньора и супруга, была бы приведена к тому концу, коего он желал. И что, поскольку та [Королева Дона Филипа] имела дочь на выданье, то в скором времени могла бы узреть благодарность за свою добрую волю, ибо она [богатая вольноотпущенница] удостоверяла ей, что пришлет для нее [дочери Королевы] лучшее и самое богатое приданое, какое никогда не давалось ни одной принцессе, ни мавританской, ни христианской.

Кем, однако, должен был оказаться тот, кто подвигнул бы Королеву на то, чтобы говорить в таком духе, – ибо Королева была женщиною, весьма преданной Богу и, сообразно делам своим, весьма дурно воспринимала поручение от всякого неверного с тем чтобы добиться для него какой-либо милости; тем более, что она к тому же была и уроженкой Англии, коей народ среди всех народов мира по природе не любит никого из неверных.

– Мне неведома, – ответила она, – манера, коей ваши рексы держатся со своими женами, но среди христиан нехорошим почитается ни для какой королевы, ни для всякой иной великой государыни вмешиваться в дела своего мужа иначе, кроме как в тех случаях, для каких они вершат свои советы, на коих решают свои дела согласно тому, как разумеют, а жены их чем они лучше, тем с большим усердием оберегают себя от желания узнать то, что их не касается, ибо доподлинно ведают, что их мужья вместе со своими советниками имеют большую заботу о том, что относится к чести их положения, нежели сами они [жены] то могут узнать. Правда то, что подобным образом они ограждены не настолько, чтобы у них не осталось власти испросить им угодное, но просьбы сии таковы, что их мужья не имеют причин отказывать им в них; и те из жен, что делают противное, не почитаются за воспитанных и скромных.

– Посему вы скажите королеве, вашей сеньоре, что я благодарю ее за добрую ее волю, но что она может поступать со своим приданым, как ей будет угодно; ибо, по милости Божьей, дочери моей не будет недоставать приданого на ее свадьбу. Вы же испросите ваше дело у Короля, моего сеньора, ибо он таков, что, коли вы испросите у него то, что есть справедливо, он сделает то для вас с весьма доброю волей.

Мавры ощутили, что не возымели доброго послания от Королевы, [и тогда] попробовали испытать Инфанта Дуарти, дабы узреть, смогут ли великими своими посулами склонить его на свою сторону (sua devacao); и отправились к нему и сказали, что Король Граадский, их сеньор, был человеком, весьма желавшим иметь дружбу с его отцом и, соответственно, с ним самим и со всем Португальским домом, и дабы ему [Инфанту Дуарти] поверить, что воля его [Короля Граадского] была именно такова, он мог бы хорошо узнать [о том] от всех купцов и любых иных уроженцев сего королевства [Португальского] – с какою лаской и благосклонностью обращались с ними [в королевстве Граадском], дозволяя им ввозить свои товары и торговать с его уроженцами, так, как если бы они были подданными какого-нибудь мавританского короля, с коим он [Король Граадский] имел весьма близкое кровное родство.

– По каковой причине, сеньор, – сказали они, – [Король Граадский, наш сеньор,] послал нас к оному вашему отцу со своим посольством, о каковом, полагаем, ваша милость уже имеет некоторые сведения. Посему, сеньор, поскольку Король Граадский, наш сеньор, весьма желает обрести ту поруку, коей мы испрашиваем, он велит сказать вам, что, так как ему известно, что Королю, вашему отцу, предстоит потрудиться в сем деянии главным образом по вашему совету, то он просит вас, чтобы, в знак внимания к нему, вам оказалось бы угодно взять на себя поручение по оному ходатайству, таким образом чтобы, вследствие доброй воли, кою вы в сие вложите, оно могло бы прийти к желанному для него концу. И дабы вы не почитали труд ваш за дурно потраченный, он обещает вам как король, каковой он есть, оказать вам такую услугу, что во всех частях света будет поименована великою, в обеспечение чего вам будет нами дана любая гарантия, кою ваша милость потребует, и даже, коли будет в том надобность, достаточный залог (abastante fianca).

– Государи сей земли – ответил Инфант – не привычны к тому, чтобы продавать свою добрую волю по цене денег, ибо, поступая подобным образом, имели бы больше оснований зваться торгашами, нежели сеньорами или государями. Однако обещания ваши простительны относительно подобного случая; ибо не только лишь сей подарок, что Король, как он говорит, послал мне, но даже все его королевство – если бы он дал мне поруку в том, что отдаст его мне подобным образом, – я не принял бы от него, и равно не смог бы обратиться к Королю, моему сеньору и отцу, с ходатайством таким, что не было бы справедливым и обоснованным. Король же Граадский, ваш сеньор, не должен предпринимать подобных ухищрений (cуcegas), не имея для того причины более справедливой.

И таким образом возвратились мавры [в свое королевство], мало довольные таким ответом.