Текст книги "Хроника взятия Сеуты (ДП)"

Автор книги: Гомиш Ианниш Зурара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)

ГЛАВА XI.
Как ученые возвратились с ответом к Королю, говоря, что то было службою Богу – взять город Сеуту

Духовники, на коих главным образом и лежало поручение сего, отнеслись к тому делу с немалым радением – как по необходимости, что так понуждала их следовать приказаниям Короля, так и потому, что суть (sustancia) дела была столь веской, что ни один человек здравого разумения не должен был отнестись к нему с небрежением. И посему они тотчас отправились по своим монастырям и с великим тщанием распределили (proveram) свои штудирования таки образом, что не осталось у них ничего, что бы еще просмотреть из тех текстов и глосс Священного Писания, в коих святые доктора вывели подобные заключения [сообразные вопросу, поставленному Королем].

Однако, хотя (pero que) тщание их в прояснении (escoldrinhamento) сего сомнения и было достаточно великим, с гораздо большим рвением и желанием важность того поручения восприняли (filharam) Инфанты. Ибо помыслы их никогда не могли быть ни свободны, ни отделены от мысленного представления (imaginacao) о том [деянии], и они столько размышляли над ним (tanto corriam por ela) в дальнейшем, что проходили чрез все сомнения, и начинали, и продолжали деяние таким образом, что забывали о точке, в коей находились, и зрели себя посреди того города окруженными маврами, радующимися пролитию их крови. И столько сладости ощущали они в таких мысленных представлениях, что тяжко им было, когда возникало что-нибудь, из-за чего они [вынужденно] расставались с ними.

И поскольку естественным образом дела, коими воображение человека занято днем, предстают пред ним после того, как сон занимает его чувства, так же и те сеньоры, вследствие великого удовольствия, с коим они принимали те заботы, улегшись в свои постели (depois de jazerem em suas camas), большую часть ночи не могли быть свободны от [воображаемого] подобия тех вещей. И один раз казалось им, что они зрят великое множество кораблей, груженных вооруженными людьми; другой раз зрели башни города, украшенные (apendoadas) их [собственными] знаменами; другой раз им казалось, что они находятся посреди полчища мавров и столь [упорно] продолжают сражение, что силою оттесняют их от себя. И не менее натруженными обнаруживали они свои тела, каковые, по пробуждении, ощущали [еще] некоторую [долю] той усталости – столь велик был труд, в коем желание [заставляло] совершаться те вещи.

Нам же пристало разуметь сии вещи как христианам – хоть многие из древних и полагали, что немало вещей, долженствующих произойти, являются людям во времена подобные, как то пишет Валерий Максим в своей первой книге и Марк Туллий [114]114
  «Марк Туллий» по прозванию «Цицерон» был одним из величайших писателей высокой латыни. Философ, историк, эссеист; среди его произведений весьма любопытен трактат De Senectute, или «О старости».


[Закрыть] в книге о старости.

И тем сеньорам и ученым был назначен (foi assinado) день, когда Король должен был получить ответ, в каковой каждый из них высказал свое соображение (intencao), сообразно количеству своего разумения и знания, не отдаляясь, однако, от одной [и той же] цели. И как в силу почтения к Святой Церкви, так и потому, что основное поручение лежало на них, первое слово предоставлено было ученым, сказавшим так:

– Что до настоящего предмета, сеньор, – сказали они, – то не было у нас надобности жечь много свечей (candeias) ради штудирования его. И сие потому, что вещь та не нова, да и в Писании не настолько покрыта темнотою (escureza), чтобы постижение ее ввело нас в такие сомнения, для объявления коих едва ли хватило бы нашего разумения; напротив, то суть вещи, столько раз шлифовавшиеся и обсуждавшиеся, что в любой части, в какой человек ни следовал бы по Священному Писанию, он может найти, и весьма пространно, любую вещь, что относительно сего пожелал бы написать. И для чего нужны еще иные писания – разве только истории, известные вам о других государях вашего двора, чрез каковые ваши предшественники предстают пред вашими очами; и в них найдете вы великое чудо, кое Наш Господь Бог содеял ради того доброго Короля Ремигия (Rei Remigio) [115]115
  «Король Ремигий» – Дон Рамиро, король Кастилии, выигравший битву при Клавихо. (Комм. перев. Рамиро I (ок. 790-850) – король не Кастилии, а Астурии, с 842. Битва при Клавихо 23 мая 844 между астурийскими войсками Рамиро I и мавританскими силами Кордовского эмирата, одно из самых знаменитых сражений Реконкисты, длительное время считалась историческим фактом, в настоящее время признана мифом, сконтаминированным из различных реальных сражений. По легенде, поводом для битвы при Клавихо стал отказ Рамиро I платить маврам дань в виде 100 девственниц. Накануне сражения королю явился во сне апостол Иаков, обещая свое присутствие в битве с последующей победой; на следующий день войскам короля действительно явился апостол в виде воина на белом коне, в результате чего воодушевившиеся астурийцы разбили врага. 25 мая неизвестного года в городе Калаорра Рамиро I якобы учредил т. н. «обет Святому Иакову» (исп. Voto de Santiago), обязавший всех христиан Пиренейского полуострова совершать паломничества в Сантьяго-де-Компостелу с благодарственными приношениями апостолу за его чудесное вмешательство и обязательной выплатой соответствующей церковной подати (на самом деле эти паломничества начались лишь в XII в.). С тех пор апостол Иаков в Испании превратился в символ борьбы с захватчиками-мусульманами и стал известен как Сантьяго Матаморос (исп. Santiago Matamoros, «Святой Иаков-Мавробойца»).


[Закрыть], что принес обеты апостолу Святому Иакову [116]116
  «Святой Иаков», или «Сантьяго» («Santiago»), был апостолом Испаний. Говорят, что его останки покоятся в Испании, в городе его имени (Комм. перев. Мощи апостола якобы действительно были обретены в испанском городе Сантьяго-де-Компостела в IX в., что дало вторую жизнь легенде о явлении святого Иакова в битве при Клавихо).


[Закрыть], вследствие чего мы читаем, что блаженный апостол зримо явился (pareceu) в его битве; и чрез его святую добродетель [Король Ремигий] одержал такую победу, как вам известно, в подтверждение чего ему и доныне воздают те обеты во всех тех землях, что в ту эпоху (sazao) принадлежали христианам.

– Король Дон Афонсу [117]117
  «Дон Афонсу» – речь идет о Доне Афонсу IV, короле Португалии (Комм. перев. Ошибка комментатора: как ясно из дальнейшего, здесь имеется в виду Альфонсо VIII Кастильский (1155-1214), также известный как Лас-Навасский и Благородный, – король Кастилии с 1158, победитель битвы при Лас-Навас-де-Толоса).


[Закрыть], что был в битве при Навес (Naves) [118]118
  «Навес» вместо «Навас-де-Толоса» (Комм. перев. Битва при Лас-Навас-де-Толоса 16 июля 1212 – сражение между соединенными христианскими силами (состоявшими преимущественно из кастильских войск Альфонсо VIII, арагонских Педро II, наваррских Санчо VII, а также добровольцев из королевств Леон и Португалия) и численно превосходившими их мусульманскими силами альмохадского халифа Мухаммада ан-Насира. Традиционно считается кульминацией Реконкисты и началом конца мусульманского присутствия на Пиренейском полуострове).


[Закрыть], желая пройти один горный хребет, дабы отправиться на битву с великим Мирамолином Марроканским (Miramolim de Marrocos) [119]119
  «Мирамолин», или «Мираболим», – султан Марокко в период битвы при Навас-де-Толоса (Комм. перев. Точнее – Мирамамолин (исп. Miramamolin), прозвище, данное христианами Мухаммаду ан-Насиру (ум. 1213), 4-му халифу династии Альмохадов с 1199, потерпевшему поражение в битве при Лас-Навас-де-Толоса. Прозвище является искажением арабского теократического титула Амир аль-муминин – «князь верующих»).


[Закрыть], оказался в сомнении относительно пути чрез великое нагромождение скал (grande fraga), что имелось в том [месте] хребта, где он по необходимости должен был пройти; и Наш Господь Бог, желая поощрить доброе намерение и желание, что в нем ощущал, послал ангела Небесного (angio do Ceu), что провел его чрез тот хребет, показав ему путь широкий и гладкий, где войско его могло пройти – [там,] где ни прежде, ни впоследствии [такой путь] не был найден.

– А что сказать, сеньор, о Короле Доне Фернанду [120]120
  «Дон Фернанду» – речь идет о Доне Фернандо, короле Кастилии (Комм. перев. Фернандо (Фердинанд) I Леонский (1016-1065), прозванный Великим, – граф Кастилии с 1035, король Леона с 1037. В 1064 завоевал Визеу и Коимбру).


[Закрыть], что взял Коимбру у мавров и провел много других битв с ними в королевстве Кастильском? И о Короле Доне Афонсу [121]121
  «Дон Афонсу» – речь идет об Альфонсо Кастильском, преемнике Дона Фернандо (Комм. перев. Альфонсо VI Леонский (1040/41-1109), прозванный Храбрым, – король Леона в 1065-1072 и с 1072, король Кастилии с 1072. Сын Фернандо I и Санчи Леонской. В 1085 завоевал Толедо).


[Закрыть], его сыне, что взял Толедо, и о графе Фернане Гонсалвише [122]122
  «Фернан Гонсалвиш» был человеком большого мужества и высокой духовности, всегда поступавшим образцово (Комм. перев. Фернандо Гонсалес (ок. 910-970), более известный в героическом эпосе и последующих хрониках как Фернан Гонсалес, – граф Кастилии и Бургоса (931-944 и с 945), вошедший в историю как первый независимый граф Кастилии, положивший начало ее отделению от королевства Леон. Много воевал с Кордовским халифатом).


[Закрыть], и о Сиде Руе Диасе [123]123
  «Сид Руй Диас» – ссылка на легендарного героя Реконкисты, Сида Кампеадора (Cid Campeador).


[Закрыть], и о многих иных добрых рыцарях, верных и католических, что ради любви Нашего Господа Иисуса Христа со столькими и столь великим трудами и столь великим пролитием крови своей провели свою жизнь? В каком же еще месте упокоить нам души их, согласно нашей благочестивой вере, как не в обществе блаженных мучеников, ибо, хоть и не прияли они смерть пред дворцами (ante as sedas) князей неверных, как поступали многие из тех святых, то было не потому, что желание их отдалилось от того намерения вследствие какой-либо опасения или страха – напротив, с весьма великою крепостью, вооруженные Святою Верой, с пылом атаковали (cometiam ardidamente) они врагов – таким образом, что смеясь ждали последнего часа своего посреди тех трудов.

– Но зачем вспоминаю я [124]124
  Примеч. перев. Неожиданный переход на первое лицо единственного числа, хотя изначально данная речь ведется от лица всей группы ученых-духовников.


[Закрыть], о весьма превосходный князь, каких-то иных рексов (rex) [125]125
  «Рекс» (лат. «rex») вместо «королей» (порт. «reis»).


[Закрыть] и сеньоров, не имеющих отношения к владычеству вашему, коли имеем мы пред нашими очами память о весьма выдающемся, и верном, и католическом христианине – Короле Доне Афонсу Энрикише [126]126
  «Афонсу Энрикиш» был первым королем Португалии, великим завоевателем и другом своего народа (Комм. перев. Афонсу Энрикиш (1109-1185), или Афонсу I, прозванный Завоевателем, – граф Португалии с 1128, 1-й король Португалии с 1139, после победы в битве при Орики (25 июля 1139) и последующего провозглашения независимости Португалии от королевства Леон. В 1146 отвоевал у мусульман Сантарен, а в 1147 – Лиссабон).


[Закрыть], коего реликвии удерживаем (trautamos) мы в своих руках? Взгляните, сеньор, на знаки, что имеете вы на знаменах ваших, и спросите и узнайте, как и каким образом были они заработаны; каковые воистину со всех сторон являют Страсти Нашего Господа Иисуса Христа, ради почтения и любви к коему блаженный король предоставил тело свое на поле [битвы] при Орики [127]127
  «Орике» – аллюзия на битву при Орики, где, согласно традиции, Дон Афонсу Энрикиш победил пятерых мавританских королей (Комм. перев. В битве при Орики Афонсу Энрикиш разбил многократно превосходившее войско, состоявшее из объединенных сил пяти эмиров – бадахосского, эльвского, эворского, бежского и севильского. Согласно легенде, в день битвы (25 июля – день святого Иакова, патрона борьбы с маврами) Афонсу Энрикишу было видение Христа в окружении ангелов во главе с Ангелом-покровителем Португалии).


[Закрыть], видя [пред собой] тех пятерых рексов, как известно вашей милости. И примите вместе с тем во внимание, сеньор, что коли бы он усомнился, являлся ли последовавший [за сим] труд службою Богу, то не имели бы вы нынче ни сего весьма благородного города [Лиссабона], ни поселка Сантарен вместе с иными местами в ваших королевствах, где им [Королем Доном Афонсу Энрикишем] были начаты многие и большие церкви и монастыри, законченные иными верными и католическими христианами, где божественная служба с такою торжественностью проводится и почитается каждый день.

– И коли бы [все] сие так не вышло, то весьма малая часть мира в полной мере чтила бы [сегодня] заповеди Святого Евангелия. Знайте, ваша милость, что состояние военное не за что иное так почитается среди христиан, как за ведение войны с неверными, ибо то не есть необходимо и нет на сей счет (nem ha hi) заповеди Нашего Господа Бога, чтобы мы вели войну с какими-либо христианами – напротив, Он наказывает нам, дабы мы возлюбили друг друга как братья, коими мы и должны быть в Нем, каковой есть Наш Господь, согласно написанному Святым Павлом во многих местах его посланий.

– Воистину то есть правда, что всякий король должен хранить свой народ как вещь, вверенную ему Нашим Господом Богом, подобно тому, как пастырь должен хранить овец своих, – и не только от неверных, но также и от христиан, когда по причине какого-либо рода гордыни те пожелали бы причинить ему урон (empecer). Ибо несчастен есть тот король, на чье время уделам его выпадет пережить падение.

– Однако же сие каждый должен делать с таким мысленным представлением (engiminacao) и по столь зрелом совете, что прежде чем приступить к чему-либо, пусть предусмотрит (proveja) и узнает, является ли справедливой и правомочной та вещь, что он подобным манером желает начать. Ибо намерение их [королей] не должно состоять в том, чтобы собрать скопище войск ради удовольствия ходить по полям, причиняя вред своим соседям, – они должны лишь хранить свою землю тем образом, как им наказано. И как только земля их будет надежно защищена, им подобает оставить оружие и искать мира всеми способами, какими смогут, как делал святой пророк Моисей [128]128
  Моисей, великий законодатель евреев, ведя войны, искал мира. Вспомним, что произошло во время казней Египетских.


[Закрыть] и некоторые иные из добрых герцогов (duques) [129]129
  «Герцоги» (duques) имеют здесь значение «верховных вождей» (chefes superiores).


[Закрыть] – водителей народа Божьего; однако неверным никоим образом не должны мы уступать, пока столь упорным образом (pertinaciamente) угодно держаться им злого своего намерения.

– И добрый император Юстиниан [130]130
  «Юстиниан» был императором [Восточного] Рима и великим законодателем, его «Юстиниановы законы» (leis justinianas) весьма знамениты даже в наши дни.


[Закрыть], что с таким трудом утвердил первые лексы (lex) [131]131
  «Лексы» (лат. «lex») вместо «законов» (порт. «leis»).


[Закрыть], и все юрисконсульты (jureconsultos) [132]132
  «Jureconsultos» вместо «jurisconsultos».


[Закрыть], упорядочившие гражданское право, во многих случаях предупреждают (amoestam) и велят, чтобы мы оттеснили от себя, со всею нашею силой, сию злую и проклятую секту неверных [133]133
  Примеч. перев. Неясно, что имеет в виду Зурара: во времена правления Юстиниана I (527-565), по чьей инициативе было проведено упорядочивание и кодификация действовавшего римского права (Corpus iuris civilis, 529), ислама еще не существовало – он возникнет столетием позже.


[Закрыть] . Ибо коли не полагали бы того священные лексы совокупно с декретами (degredos) Святых Отцов – кто дал бы смелости (ousio) нашему Верховному Понтифику – генеральному наместнику (vigairo geral) над всею вселенскою Церковью, чье могущество, как мы верим и исповедуем чрез авторитет Святого Евангелия, столь огромно (tao abastante), что [он] может перенаправлять [на Небо] (legar) наши души и отпускать им грехи (assolver) тем же образом и тем же полномочием (por aquela guisa), как то первоначально было присуще апостолу Святому Петру [134]134
  «Святой Петр» – ссылка на апостола Христа, которому было вручено руководство Его Церковью вместе с правом прощать.


[Закрыть], – для того, чтобы даровать нам вечное отпущение (assolvicao perpetua), когда мы гибнем, непосредственно воюя с неверными?

– Итак, сеньор, – сказали они [в заключение], – нам ни к чему более множить слов – довольно и того, что мы, присутствующие здесь чрез авторитет Святого Писания, равно как и люди, помимо наших заслуг имеющие [ученую] степень в священной теолезии (sacra teolesia) [135]135
  «Теолезия» («teolesia») вместо «теологии» («teologia»).


[Закрыть], постановляем, что ваша милость может начинать войну против каких бы то ни было неверных – как мавров, так и язычников или любых иных, что тем или иным образом отрицают какие-либо из положений Святой Католической Веры, за каковой труд вы заслужите великую награду от Нашего Господа Бога для души вашей. И, помимо сего, не отваживайтесь на что-либо, относительно чего вам было сказано, а также коли явятся вам видения (parecam visoes) наподобие вещей божественных, не доверяйте им – ибо уразумейте (ca entendei) воистину, что то есть злой дух, что является к вам, дабы лишить вас вашего доброго и святого намерения.

ГЛАВА XII.
Как Король выдвинул другие сомнения, что имелись у него насчет взятия того города

Все сии доводы – и многие иные, о коих мы не заботимся упомянуть особо, – были приведены там в присутствии Короля, как Инфантами и графом, его сыновьями, так и другими [членами] совета. Однако Король не пожелал отвечать что-либо тотчас, в настоящий момент, но приказал, чтобы ему изложили все то в письменном виде, дабы он смог лучше то увидеть и изучить (engeminar) с известным спокойствием (assossego) и на досуге, и уж затем он даст на сие свой ответ, как только уразумеет, что то было обоснованно. И так для него и была сделана та запись, каковой он воспользовался (proveio), изучив каждую [отмеченную в ней] вещь в ее сущности (sustancia). Однако многие полагают – и я, сие написавший, вместе с ними, – что необходимость не была таковою, чтобы Король вынужден был задержать ответ настолько; но он сделал так, дабы иметь возможность (azo) сохранить гораздо лучше свой секрет, ибо из тридцати одной добродетели, что подходят для князя, весьма подобает, чтобы он был осмотрителен, как то пишет Святой Августин в книге о граде Божьем, весьма хваля приверженность Римлян (Romaos) сей добродетели.

Не слишком замедлил Король воспользоваться сделанной для него записью (prover seu escrito), как тот, чье сердце уже почти совсем склонилось к делу, если б только не стояли пред ним препятствия, что с основанием могли ему помешать (contrairos, que o razoadamente pudessem empachar), и в первую очередь – настойчивость (aficacia) его сыновей, кои столько пыла вкладывали в свою просьбу, что, находясь подле него, никогда не давали ему ни малейшего покоя. И однажды он велел призвать их всех четверых и повел с ними речь таким образом:

– Быть может, вас заботит, что насчет распоряжения (ordenanca) о том, о чем вы мне говорили, я предан бездействию, имея недостаток желания, – каковое дело обстоит совсем наоборот; ибо, хоть я и пребываю в сем возрасте, я не дал бы преимущества (avantagem) ни одному из вас в том, чтобы жаждать часа, когда сие деяние можно будет свершить. Но так как я повидал иные весьма великие деяния и испытал многое их бремя, я знаю, сколь они дорогостоящи для свершения, каковая вещь для вашего познания еще темна.

– В другой день я сказал, что прежде, чем дать какой-либо ответ насчет сего деяния, я желал узнать, будет ли то службою Богу, ибо на сем должны мы воздвигнуть наш фундамент (alicece) в том, что касается первого намерения. Что же до второго, то мы должны узнать, сможем ли мы то содеять или нет, ибо многие вещи суть добры и желанны воле иных людей, но недостает им, однако же, возможности свершить их. Однако я уже знаю, что сие в полной мере есть служба Богу, и в том, что относится к Нему, свершить то мне пристало.

– Но сейчас следует посмотреть, насколько я могуществен, дабы то свершить, – насчет какового соображения я обнаружил многие и великие сомнения, из коих главным образом назову пять, каковые не только все вместе, но и каждое само по себе достаточно (abastante), чтобы воспрепятствовать завершению сего деяния. И я хочу сказать вам, каковы они, дабы вы смогли узнать силу их значимости.

– И, во-первых, я учитываю, что для подобного деяния требуются весьма великие расходы, для коих потребно много денег, каковых я не имею и не знаю в настоящее время, откуда я их добуду и как – ибо, хотя бы я и пожелал добыть их у народа, обложив его известными податями (pedidos), я нахожу, что коли то сделаю, то от сего для меня воспоследуют две потери: первая – возмущение народа и вторая – нарушение секрета [предприятия].

– Во-вторых я учитываю, что для войны с городом Сеутой, столь удаленном от нас, нам потребны не только войска сего королевства, но также и иные, извне, коли они вызовутся прийти нам на помощь; и сии войска должны иметь оружие, и снаряжение (fardagens), и прочие припасы (bitualhas), им необходимые, нам же потребна артиллерия многих родов, и продовольствие в великом изобилии (grande abastanca), ибо мы не знаем, сколько времени (camanho tempo) будем осаждать тот город. Далее, дабы все сии вещи были перевезены туда, надобен весьма великий флот из многих и больших кораблей, не считая малых, кои я не особо принимаю в расчет; каковых [кораблей] нет в моих королевствах, и я не могу найти пути, коим мог бы добыть их извне, да и какими средствами тоже (nem per que guisa).

– Третья же вещь, полагаю, это достаточное количество войск, коего у меня нет, поскольку, как я уже сказал, не только лишь те [войска], что у меня есть, но и иные, гораздо большие, были бы мне потребны, имей я основание к тому, чтобы их заполучить. У меня же нет ни войск извне, ни надежды их заполучить, главным образом из-за нехватки денег, что я ощущаю в моем королевстве, – и прежде всего потому, что я не могу добыть их у моего народа из-за препятствий, о коих уже сказал вам. И таким образом, все мое деяние мне подобает свершать только с моими войсками.

– Ну, а что до того, что я имею большие сомнения и мало уверенности в королевстве Кастильском, – ведь, прознав о том, что я пребываю вне моей страны, они могут двинуться супротив моего владычества? Каковую вещь весьма трудно будет в дальнейшем исправить, ибо они застигнут всю страну врасплох и безо всякого противодействия будут творить все, что пожелают. Так что, ради безопасности сего, подобает, чтобы я оставил свои границы (que eu leixasse minhas frontarias) под охраной по крайней мере некоторой части войск; коли же я их оставлю, у меня не будет достаточно для того, что мне потребно с другой стороны. Ибо город Сеута весьма велик и весьма силен, и для войны с ним и осады [его] потребно много родов войск (maneiras de gente); и коли человек [нападающий] не будет подготовлен (percebido) к тому в совершенстве, то будет [значить] не что иное как начать деяние, о позоре (doesto) коего память сохранится навеки.

– И четвертое сомнение, что у меня есть, это то соображение, что, хотя бы Бог и дал мне победу, в коей я на Него полагаюсь, захват сего города может содеять мне больше урона, чем пользы, – поскольку королевство Граадское [Гранадское] гораздо более удобно для того, чтобы его можно было завоевать. Ведь что за польза мне оттого, что королевство то поставлено в зависимость от Кастильцев (Castelaos), – напротив, для меня то признанный урон, поскольку я вполне уверен, что ко мне и моим соотечественникам они [Кастильцы] питали и питают весьма великую ненависть, и тем более сейчас, в каковое время память об их поражении столь свежа. И, таким образом, захват города Сеута может стать поводом, чрез каковой [Кастильцы] обретут королевство Граадское и завладеют им, от каковой вещи я с основанием должен пребывать более в ожидании урона, нежели пользы, поскольку приумножение их владычества придаст менее крепости моим в их обороне, а тем – больше силы и мощи для отмщения за свой прежний урон.

– Пятая же вещь, как мне представляется, весьма сомнительна для всякого разумного (para duvidar por todo sages) или сдержанного [человека, каковой,] прежде чем начать дело, должен глубоко изучить (escoldrinhar), до каких пределов простирается его бремя, – равно как и тот, кто должен все обеспечить и все предусмотреть, тем более в делах великих и весомых, в коих человек должен учитывать не только вещи настоящие, но и те, что долженствуют прийти, а также не бояться и не страшиться случаев сомнительных, что обыкновенно происходят (aquecem), но тех, что могут произойти (aquecer).

– Так вот, в случае если Бог пожелает содеять для нас столько добра, что мы возьмем сей город под свою власть, – какое имя и какой почет воспоследуют для нас, коли в дальнейшем мы не сможем [его] удержать или защитить? Для нас определенно возникнет два весьма великих сомнения относительно сего пункта.

– Первое – что наш труд будет не более, нежели палка, что человек бросает своею рукой, каковая единственно приносит пользу в той мере, в какой убивает или сбивает с ног, поскольку сомнительно, чтобы в дальнейшем ее удалось получить назад. Так и мы, взяв сей город, коли не сумеем его удержать и защитить, не будем иметь ничего, чем с основанием сможем похвалиться. Ибо, хотя б мы и убили в ходе его взятия великое множество мавров, того не может выйти без урона и опасности для нас. Когда мы видим, как некое животное, вследствие звериного своего чувства, трудится ради того, чтоб укрыться и защититься от всякой [противной] вещи, ибо рассчитывает достичь своей цели, то [мы разумеем, что] сие дано ему естественным образом, с начала его сотворения, ss. [scilicet, «а именно»], чтобы оно искало пропитания, и жилища, и совокупления, дабы плодиться и защищать как себя, так и своих детей. И для сего они [животные] были снабжены, каждое в своей мере, чудесными навыками (maneiras) и средствами защиты (defensoes) Тем, кто создал природу, – ибо одним была вложена крепость в их лапы, как то медведям (ussos) и иным подобным [им зверям], львам же – сила в когти и зубы, другим же дал Он крепость рогов, как то быкам и волам, другим же – крайнюю легкость (ligeirice), как то всякого рода оленям (veacao) и зайцам, что взрастают в полях, другим же – разумение и способность к устроению своих жилищ в горных пещерах и полостях земли, в глубинах коей они могут обрести для себя защиту.

– Однако поистине более величественной (graada) и более щедрой была природа к человеку, указав ему пути и способы [к тому], чтобы он смог, за пределами естественного, чрез свои изобретательность и знание, отыскать разнообразные (desvairadas) виды устройств для своей защиты. Первоначально [природа] направила его [к тому], чтобы собраться скоплениями в определенных местах, и затем окружить их стенами и большими и крепкими башнями, и наделать мечей и копей, стрел (fachas), дротиков, вместе со всеми прочими вещами, что вы зрите; поскольку, раз уж люди защищаются, то следует уразуметь, что коли те, кто таким уменьем обладает, – хотя бы и не все было совершенно [у них по этой части], – когда из них убивают некоторых, они убивают [в ответ гораздо более] других (que quando matarem deles alguns, que mataram deles aos outros) [136]136
  «...que quando matarem deles alguns, que mataram deles aos outros» – фраза плохо построена, ее смысл, в нашем понимании, должен быт следующим: «agem de tal maneira que, quando matarem alguns dos seus, ja eles terao matado muitos mais aos outros» («действуют таким образом, что когда убивают некоторых из них, они убивают гораздо больше других»).


[Закрыть]. Воистину, не следует предполагать противного, ибо коли было бы иначе, всякая его [человека] победа немногого бы стоила; но чем более велика крепость побежденных, тем более великой и превосходной делается слава победителей.

– Ибо хотя бы мы и пожелали прославиться размахом грабежа города и ценностью [награбленного], то будет достаточно малою победой, поскольку, сколь бы велико ни было богатство, оно никогда не сможет сравняться с величиной наших расходов; и не найдется никого, кто бы по своей воле пожелал употребить свои деньги на подобную [убыточную] сделку. Ведь что будет то (camanha pode ser) за почесть – каковая должна быть главною ценою и наградою за наши великие труды, – когда мы еще даже не успеем отдохнуть как следует у cебя дома, но уже услышим как по нашим улицам разлетаются вести, о том, что мавры уже [снова] находятся в своем городе, ища новых видов укрепления [для него] взамен того, что был у них прежде, дабы еще раз к ним уже не удалось бы войти подобным легким образом (por semelhante modo ligeiramente nao possam ser entrados)? Ибо истинно есть то, что события, связанные с потерями (aquecimentos da perda), несут новые предостережения – коли дело может дать повод к тому, чтобы в качестве предостережения послужить к исправлению (se e em lugar a cousa que para aviso possa receber emenda).

– И чем более велики потери, тем более, в силу их природы (por seu azo), ищут предостережений как наиболее полезной [военной] хитрости (mais proveitosa sotileza), из чего для нас воспоследует второе сомнение. И сие есть то, что мавры, кои будут пребывать в том городе, запечатлеют (resistarao) на скрижалях своих сердец память (nembranca) о том уроне и оскорблении, в отмщение коих нагрузят свои фушты (fustas) [137]137
  «Фушты» были малыми парусными и гребными судами.


[Закрыть] и корабли цветом (frol) своего юношества и пойдут на наших в королевстве Алгарви [138]138
  Примеч. перев. Королевство Алгарви (порт. Reino do Algarve) – номинальное королевство (без собственных учреждений и автономии), существовавшее в районе Алгарви, на крайнем юге Португалии; на протяжении веков, вплоть до провозглашения республики в 1910, считалось вторым королевством португальской короны (почему в хронике и говорится то о «королевстве», то о «королевствах» под властью Дона Жуана I), формально отделенном от Португалии; на практике речь шла всего лишь о почетном титуле, который носила область (провинция), ни в чем не отличавшаяся от остальной территории страны.


[Закрыть], что будут почивать незащищенными на своих фермах, дабы похитить их жизни и имущество. А сверх всего мы потеряем всякую надежду на то, что какие-либо наши товары когда-либо еще смогут быть перевезены без великого страха на каких бы то ни было судах в какой-либо порт или город, что есть на Средиземном море (Mar Medeoterrano), по причине эмблемы (divisa), что во многих случаях по необходимости они будут поднимать в том краю; а коли б даже нам оказалось угодно предположить, в случае неопределенности, что без сей эмблемы можно обойтись, все гавани (taracenas) их [мавров] города [все равно] будут полны фушт и кораблей – единственно с целью навредить нашим соотечественникам. А уж приговор, что падет на головы тех, кого они таким образом возьмут [в плен], мне не обязательно вам оглашать.

– Итак, вы видите, что пользу [в сем деле] нам могут принести [лишь] столько и столь великих расходов вкупе с такою тяжестью трудов и забот – и с надеждою на столь малую победу. Ибо главная сила почести пребывает в удержании (mantenca) города – я же не вижу ни пути, ни способа, какими мы могли бы длительное время его удерживать и управлять им. Поистине, я бы сказал, что будет гораздо лучше предать забвению претворение в жизнь сего деяния, нежели устремляться ему навстречу и следовать ему, ибо одной лишь сей вещи, не считая четырех других, уже довольно для того, чтобы воспрепятствовать всему нашему намерению. И коли случаем кто-нибудь из вас уразумеет, что сии сомнения несправедливы и необоснованны, пусть докажет мне противное, и я то признаю – насколько то будет справедливо и обоснованно.