Текст книги "Хроника взятия Сеуты (ДП)"

Автор книги: Гомиш Ианниш Зурара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

ГЛАВА LXXXV
О том, как Король приказал позвать Инфанта Дона Энрики, и о суждениях, что он ему высказал

После того, как Вашку Фернандиш умер тем образом, каким сказано, мавры вскоре начали вовсе оставлять (desempachar) тот первый пригород; и когда те сеньоры вот так собрались, они держали свой совет и начали устраивать дела, подобавшие для штурма замка, постановив, что в ту ночь они более не будут предпринимать ничего, лишь приставят к нему [замку] караул до следующего дня, когда они по-настоящему начнут его штурм.

И Инфант Дон Энрики, как только оказался в той мечети, по причине великого труда, чрез каковой прошел, предался на некоторое время отдыху; и все его основное утомление происходило от ран, что имел он на ногах, каковые [раны] причиняли ему некоторое страдание. И когда он лежал таким образом, пришло к нему сообщение от Короля о том, что тот посылал позвать его, каковой [Король] пребывал в другой, отделенной от той мечети, где ныне монастырь Святого Георгия.

И вполне должны вы уразуметь и принять во внимание, каково должно было быть воинство (companha), что находилось с ним [Королем], где бы он ни пребывал в подобное время, – ибо говорят рассудительные (direitos), что свидетельство, даваемое Королем, должно стоить семи [свидетельств]; и сие было сказано потому, что помимо его доблести, по здравом суждении и по праву, кое Король имеет по превосходству над людьми, почли, что Король не мог оставаться без эскорта такого (tao desacompanhado), чтобы по меньшей мере не пребывали с ним шесть тысяч человек, между коими распределили определенные обязанности, согласно тому, что оглашается в их [воинских] книгах.

Так что, коли уж людям должно сопровождать короля по обязанности, верно есть то, что с большим желанием придут они к нему в день радости и ликования, нежели когда дело обстоит противно тому; и не только к нему одному, что над всеми прочими людьми имеет превосходство, но и к любому человеку из народа приходят по доброй воле в день своего ликования, как мы видим то обыкновенно, когда справляются свадьбы, ведь помимо тех, кто на них приглашается, приходят и многие иные. И постольку же подобает более рексам [королям], кои должны радушно принимать людей, являть всегда лица свои радостными, приказывая иногда устраивать празднества в своем доме, когда время требует того; ибо говорит автор о деяниях Короля Дона Жуана [Хуана Первого] Кастильского, что был в битве при Алжубарроте, что одною из вещей, из-за коих он потерял многих фидалгу, когда шел в сие королевство, была в том числе и та, что он был человек, всегда видом своим выказывавший печаль.

Все слова, что произносились там пред Королем, сводились к заключению о славе победы; и одни говорили о высадке на сушу, другие – о том, как Инфант Дуарти тайком сошел с галеры с желанием быть среди первых, иные – о том, как Богу оказалось угодно (prouguera), чтобы вступление в пригород оказалось таким скорым, иные говорили о скрытности приора, на коего прежде они возводили хулу (doestavam), говоря, что он сумел весьма добро устроить все то, что было ему поручено.

– Добро ведал приор то поручение, что имел от меня, – отвечал [на последнее] Король, – я же хорошо знал, когда изначально его послал, что коли он узрит, что город окажется удобен (disposta) и годен к тому, чтобы мне его захватить, то он сможет то [как следует] разведать, – и, ведая, что он за человек, я не начал бы никакого дела в сем деянии, кабы он сообщил мне противное; ибо воистину верю, что если кому-нибудь и суждено за свой ум и здравый смысл взойти на небо живым, во плоти, так это приору.

Поистине, говорит автор, немалою были честью для того рыцаря те слова, что Король таким образом говорил о нем пред тем народом, и коли ранее мы говорили о почести, что должна была быть воздана Жуану Афонсу, ведору-да-фазенда, то и приору немалая доля принадлежит в сем деянии.

И, возвращаясь к нашей истории, среди всех вещей, о коих там говорилось, в основном обсуждали, как Бог пожелал по милости Своей в тот день охранить Инфанта Дона Энрики, пересказывая происшествия с ним самым прекрасным манером, каким только могли, понимая, что не могли говорить о том столько, чтобы то не было приятно его отцу, ибо сладостно есть для всех людей слышать похвалу всем вещам, к ним относящимся, в особенности их детям, превыше к коим любви не бывает.

И когда Инфант желал явиться на призыв своего отца, то обнаружил, что у него украли тот добрый нож, коим он в тот день столько и таких ударов нанес, из-за каковой его добротности Инфант принялся сетовать, что тот [нож] был у него таким образом отнят, говоря, что ни по какой причине не покинет того места, пока его не вернут туда; и хотя и было там более пяти тысяч человек, такое рвение вложили они в поиски его [ножа], что он был возвращен ему в руки.

И когда Инфант прибыл туда, где находился Король, он был им принят с великою радостью.

– Сын мой! – сказал он. – Коли уж Богу оказалось угодно даровать вам сегодня такое событие, равно как Он был почтен сегодня и всеми прочими деяниями, так и мне угодно, чтобы ради прославления вашей крепости вы получили бы тотчас посвящение в рыцарство.

– Сеньор, – ответил Инфант, – хоть моя заслуга и не является соразмерной, я весьма почитаю за милость добрую волю, кою имеете вы к приумножению моей чести. Однако я прошу у вас как милости, чтобы вы не пожелали содеять в отношении меня подобное иначе, кроме как в то время, когда вы сделаете то же и по отношению к моим братьям; ибо так же, как Бог привел нас в сей мир одного за другим, так же было бы мне приятно, чтобы и почесть была нам дана упорядоченно.

Король сказал, что был ему весьма благодарен [за подобную просьбу], и что так он и повелит, чтобы сделано было.

ГЛАВА LXXXVI
Как Жуан Ваш ди Алмада отправился водрузить знамя города Лиссабона над башнями замка и как равным образом граф Дон Педру вознес знамя Инфанта на Фезскую башню

После того как тот совет постановил таким образом относительно караульных, коих на ту ночь надлежало приставить к замку, и те, кого для того отрядили, отправились посему своим путем, поскольку время было уже такое, когда им следовало начинать свою работу, случилось одному из них посмотреть в сторону замка, поверх коего узрел он порхающею большую стаю воробьев.

– Не видите, – сказал он, обращаясь к остальным, – какими спокойными пребывают там те воробьи? Пусть меня убьют, коли Сала бен Сала вместе со всеми прочими не отбыл оттуда и не оставил замок пустым, ибо кабы то было иначе, не пребывали бы там те воробьи в таком спокойствии.

И все прочили сказали, что [и] им казалось, что так оно и было, насчет каковой вещи они возвратились к Королю, дабы получить от него распоряжения относительно того, что им следовало делать, и [вопросить,] не были ли то, может статься, те самые воробьи, кои, как зрел во сне один [мавр], пожирали пчел.

– Что ж, коли так, – сказал Король, – ступайте и позовите Жуана Ваша ди Алмаду, что несет знамя Святого Викентия, и скажите ему от моего имени, чтобы он тот же час отправился воздвигнуть его на самой высокой башне.

Тотчас же был вызван Жуан Ваш и приготовлено знамя, и собрался с ним вместе отряд (peca) из тех добрых людей, и отправились они по направлению к замку; и когда они желали выломать ворота, каковые были заперты, показались на стенах два человека, бывших внутри, ss. [scilicet, «а именно»], один бискаец и один генуэзец.

– Не утруждайте себя тем, – сказали они, – чтобы ломать ворота, ибо нет у вас никакой преграды в том, чтобы войти, ведь мавры уже все отбыли отсюда и остались лишь мы двое, что откроем вам ворота, когда вы только пожелаете.

– Что ж, – сказал Жуан Ваш, – тогда держите это знамя и поместите его на сию стену, пока мы не подойдем.

Некоторые говорили в этом месте, желая преувеличить сие дело, что тот генуэзец вместе с некоторыми другими находившимися внутри [замка], пожелал выказать признаки обороны (defensao), и что король послал против них тяжеловооруженных воинов и арбалетчиков, и что замок был захвачен силою сражения, каковая вещь, как мы воистину находим, обстояла иначе.

И как только замок был открыт, внутрь вошли Инфант Дуарти, и Инфант Дон Педру, и граф Барселуш, и равно иные сеньоры и фидалгу, Инфант же Дон Энрики пребывал с Королем; и, расхаживая таким образом, распоряжаясь всеми вещами, что были в той крепости, они много благодарили Господа Бога за то, что подобным образом ввел Он их во владение всем.

И смеха достойно то, что там случилось с одним оруженосцем магистра [ордена] Христа, ибо там, где другие хватали золото, и серебро, и иные вещи великой ценности, он стал возиться с одним ястребом-последышем (gaviao terco), найденным им в том замке, коего нес он на руке; и столь доволен был он доброю тою находкой (achadego), что запамятовал обо всякой другой добыче и пользе, и, оценивая свой подарок тою ценою, какую он для него имел, отправился оказать им услугу Инфанту. Однако не ведаю я, была ли благодарность за подобное подношение равноценна потере прибыли, что мог бы он получить, нагрузившись теми вещами, коих вдосталь имелось в замке.

Многие начали там устраиваться на отдых с намерением быть товарищами Жуана Ваша, однако Король не пожелал дать на то согласие и приказал Инфанту Дону Энрики, чтобы он заставил их всех выйти наружу и оставил [вступление во] владение замком (posse do castello) только Жуану Вашу и его [людям].

И, как мы узнали, получше нашел он [Жуан Ваш] там добычу (? – encontro), нежели ястреб-последыш оруженосца магистра, ибо лучшую часть больших и лучших вещей, что имели Сала бен Сала и все прочие пребывавшие с ним в том замке, получил Жуан Ваш, каковые [вещи] были весьма добро использованы, ибо был он благородным рыцарем и во всей своей жизни всегда трудился ради приумножения своей чести, и много услуг было оказано им Королю и королевству.

И поскольку замок был очищен (desempachado) тем образом, каким уже сказано, тотчас приказал Инфант Дуарти графу Дон Педру ди Менезишу, что был его алферишем [знаменосцем], чтобы он отнес его знамя в другой, внешний пригород и водрузил его на Фезскую башню. Однако то было не так легко сделать, поскольку мавры не могли вот так добровольно оставить владение своим городом, ибо многие из них порешили скорее положить там конец своей жизни, нежели испытать те вещи, что должны были настать [для них] (que de ensaiar as cousas que haviam de vir), и не без причины, ибо не только лишь для людей, в коих есть истинное знание, но даже для диких животных есть вещь естественная выказывать горесть, когда у них отнимают им принадлежащее, как то говорит философ [Аристотель] в книге de proprietatibus rerum[370]370
  Примеч. перев. Ошибка Зурары: автором энциклопедии «О свойствах вещей» (De proprietatibus rerum) был не Аристотель, а францисканский схоласт XIII в. Бартоломей Английский (лат. Bartholomaeus Anglicus). Энциклопедия, охватывающая весь спектр знаний того времени, состоит из 19-ти систематически структурированных томов (о Боге и именах Божьих; об ангелах, хороших и дурных; о душе и разуме; о телесных гуморах; о частях тела; о повседневной жизни; о болезнях и ядах; о земле и небесных телах; о времени и движении; о материи, форме и огне; о воздухе и погоде; о птицах; о воде и рыбах; о земле и ее поверхности; о регионах и местностях; о камнях, драгоценных камнях и минералах; о растениях и деревьях; о наземных животных; о цветах, запахах и вкусах, веществах, измерениях, числах и музыке), статьи в которых расположены в алфавитном порядке. Среди источников Бартоломея Английского – такие средневековые авторитеты как Аристотель, Геродот, Исидор Севильский, Павел Орозий, Плиний Старший, арабские астрономы; энциклопедия впервые познакомила европейцев с мнениями греческих, еврейских и арабских ученых по медицинским и научным вопросам. Свидетельство ее огромной популярности в Средние века – большое количество рукописных копий, найденных в европейских библиотеках, а также тот факт, что она регулярно выдавалась ученым Парижского университета. De proprietatibus rerum используется  в качестве источника во многих произведениях мировой литературы, в т. ч. Данте и Шекспира.


[Закрыть]. И посему имела там место стычка, на выходе из тех ворот, что ныне зовутся воротами Фернанду Афонсу, в каковой убили одного алфериша Дона Энрики ди Лороньи, хоть сие и немногим послужило маврам, ибо знамя сопровождали многие весьма благородные люди, ведь были там оный Дон Энрики и Дон Жуан, его брат, и Перу Ваш ди Алмада, и Алвару Мендиш Сервейра, и Менду Афонсу, его брат, и Алвару Ногейра, и Нуну Мартинш да Силвейра, и Вашку Мартинш ду Карвальяль, и великий барон Германский, каковой в тот день показал себя храбрым рыцарем, и так же поступила большая часть всех благородных людей, с ним прибывших; и Нуну Ваш ди Каштел-Бранку, и пятеро его братьев, там бывших, и Диогу Фернандиш ди Алмейда, и многие иные и добрые фидалгу, чьи имена мы не можем знать в совершенстве.

И так они отправились все вместе водрузить то знамя на Фезскую башню, и охраняли его ту ночь. И Дон Фернанду ди Каштру и Дон Жуан, его брат, сопровождаемые многими иными, вышли чрез те ворота наверху, сражаясь с маврами до тех пор, пока не вышвырнули их вон чрез другие ворота, что ныне зовутся воротами Алвару Мендиша.

ГЛАВА LXXXVII
О том, как автор объявляет дату, в кою был взят город, и каковы были труды людей в ту ночь

Был двадцать один день месяца августа, в ходе Адамовой эры, в каковой год мира минуло пять тысяч сто семьдесят шесть авраамических лет (anos abraicos) [371]371
  Примеч. перев. «Год мира» – т. е. «мировая эра» (лат. Anno Mundi, AM), система счета лет «от сотворения мира», или «от Адама», основанная на одной из многочисленных библейских хронологий; «авраамические годы» – т. е. по иудейской эре, одной из двух основных (наряду с византийской) мировых эр, в соответствии с которой отсчет лет от сотворения мира ведется с 7 октября 3761 г. до н. э.


[Закрыть], и эры потопа четыре тысячи пятьсот 17 римских лет [372]372
  Примеч. перев. Вопреки указанию на «римские» годы, приводимый здесь Зурарой счет лет соответствует арабской «эре потопа» – ат-туфан, начавшейся 17 февраля 3102 г. до н. э. и тождественной индийской эре Кали-юга (с 18 февраля 3102 г. до н. э.).


[Закрыть]; и эры Навуходоносора две тысячи сто шестьдесят два года [373]373
  Примеч. перев. На самом деле Набонассара – вавилонского царя, вступившего на престол 26 февраля 747 г. до н. э. Эра Набонассара (лат. Anno Nabonassari) введена античным астрономом Клавдием Птолемеем (ок. 90-168), который в своем «Альмагесте» приводит т. н. «Канон царей» – список имен и дат правлений ассиро-вавилонских, персидских, македонских (греческих) царей и римских императоров от Набонассара до Антонина Пия (римский император в 138-161).


[Закрыть], и эры Филиппа, великого царя Греческого, тысяча семьсот 28 лет [374]374
  Примеч. перев. Т. е. с 313 г. до н. э., вследствие чего данная эра никак не может быть увязана со знаменитым Филиппом II Македонским – отцом Александра Великого, скончавшимся еще в 336 г. до н. э. Ближе к началу этой эры стоит Филипп III Арридей – непосредственный преемник Александра Македонского, умерший в 317 г. до н. э., что, однако, также не соответствует счету лет «эры Филиппа» по Зураре. Фактически эта эра, как и нижеследующая «эра Александра» (см. следующее примечание), одинаково тождественны селевкидской эре.


[Закрыть], и эры Александра, великого царя Македонского, тысяча семьсот 26 лет [375]375
  Примеч. перев. Т. е. с 311 г. до н. э. На самом деле это – эра Селевкидов, начавшаяся 1 октября 312 г. до н. э., с воцарения Селевка I Никатора, одного из полководцев (диадохов) Александра Македонского и основателя державы Селевкидов. Хотя она и считалась ошибочно «эрой Александра», т. е. Александра III Македонского (Великого), умершего еще в 323 г. до н. э., в действительности она связана с Александром IV Македонским – его сыном и одним из преемников, скончавшимся, по устаревшим датировкам, в 312-м или 311 г. до н. э. (в настоящее время датой его смерти считается 309 г. до н. э.).


[Закрыть], и эры Цезаря, императора Римского, тысяча четыреста пятьдесят три года [376]376
  Примеч. перев. Испанская эра (лат. Aera Hispanica), иногда также называемая эрой Цезаря, применялась в государствах Пиренейского полуострова в V-XV вв., когда была заменена системой летоисчисления Anno Domini (AD), т. е. от Рождества Христова. Отсчитывалась с 1 января 38 г. до н. э. Ее введение связывается с именем Октавиана Августа.


[Закрыть], и эры нашего Господа Иисуса Христа тысяча четыреста 15 лет, и эры Асимуса Египтянина (Acimos o Egiciao) девятьсот семьдесят один год [377]377
  Примеч. перев. Единственная среди приводимых Зурарой календарных эр, не поддающаяся идентификации. В самом конце настоящей хроники (гл. CV) Зурара приводит дату окончания своего труда – 25 марта 1450 г. – по тем же самым эрам, что и в главе LXXXVII; «египтянин», по которому названа данная эра, на сей раз поименован не как «Acimos», а как «Acianos» («Acianus»). Начало эры в обоих случаях соответствует 444 г. н. э. Как отмечает Р. Бразил (1992), «речь идет о легендарном персонаже, о котором нам ничего не известно». Единственный известный египтянин V в. с близким именем, к тому же непосредственно занимавшийся проблемами хронологии, – монах Анниан Александрийский (лат. Annianus, греч. Annianos), деятельность которого, правда, приходится на начало, а не на середину столетия, а именно на время епископа Феофила Александрийского; он вычислил собственную дату сотворения мира – 25 марта 5493 г. до н. э., тем самым создав новую мировую эру – александрийскую, бывшую основой системы летоисчисления в Византии до IX в., а также впервые рассчитал 532-летние пасхальные циклы, основанные на 19-летнем метоническом лунном цикле. Однако нет никаких сведений о календарной эре, эпонимом которой был бы сам Анниан, к тому же начинающейся в 444 г., что на 30-40 лет позже времени его деятельности. Т. о., вопрос остается открытым.
  Не менее интересен и тот факт, что Зурара почему-то не пользуется столь широко известной эрой, как эра Диоклетиана, она же эра Мучеников, начавшейся в 284 г., вместо нее приводя годы по эре неведомого «египтянина» Асимоса-Асиануса.


[Закрыть], и эры Аларвов (Alarves) [Арабов, Хиджры] семьсот девяносто три года, согласно [счету] их лет, ибо все прочие годы суть римские; и эры Персиянцев (Persianos) семьсот восемьдесят три года [378]378
  Примеч. перев. Т. е. с 632 г.; т. н. эра Йездигерда (лат. Anno Yezdigerdi, AY), начавшаяся 16 июня 632 г. Основная календарная эра зороастрийского религиозного календаря, ведущая счет лет с воцарения Йездигерда III, последнего персидского шаха династии Сасанидов.


[Закрыть], и эры царствования Короля Дона Афонсу, что был первым королем Португальским, триста 13 лет [379]379
  Примеч. перев. Т. е. с 1102 г.; на самом деле Афонсу I Энрикиш (Завоеватель), 1-й король Португалии (1139-85), формально унаследовал титул тогда еще графа Португалии только в 1112 г., в возрасте трех лет, после смерти отца.


[Закрыть], и эры царствования сего короля Дона Жуана 32 года солнечных лет, когда солнце пребывало в шести градусах знака Девы, луна же около первой четверти своего роста, в первом градусе двух Близнецов, каковые суть Поллукс и Кастор (Pollos e Castor), сыновья Леды [380]380
  Поллукс и Кастор, сыновья Леды – и Зевса, божественные близнецы греческой мифологии, братья Елены Троянской. По одной из версий, сыном Зевса был только Поллукс (Полидевк), а Кастор – сыном Леды от ее мужа спартанского царя Тиндарея. Помещены Зевсом на небо в виде созвездия Близнецов.


[Закрыть], [и] минуло уже семь с половиной часов после полудня, когда город был полностью освобожден от мавров.

И наши, поскольку пребывали весьма уставшими как по причине труда, так и по причине жары, чрез кои прошли, начали становиться на постой (se aposentar), те, кто еще не стал, ибо много там было таких, что, раз войдя в дом, ожидали в нем наступления ночи, другие же возымели надежды столь пространные, что не удовольствовались первою находкой [места для постоя] и, в конце концов, остались ни с чем.

После же того, как ночь спустилась окончательно, таково было презрение (menos-preco), с коим они отнеслись к маврам вследствие победы, столь легко ими одержанной, что не позаботились выставить никакой охраны для города, [и] лишь договорились о том, чтобы закрыть ворота. Хотя, согласно моему мнению, стража и не была особенно нужна на то время, поскольку город по большей части окружен водой, с каковой стороны имел достаточно безопасности, тому же небольшому пространству, что оставалось со стороны пустыни, не пристало охраны лучшей, нежели войска Инфанта, что пребывали около Фезских ворот; и многие иные [войска], что равным образом пребывали у ворот Алвару Мендиша, и иные отряды, разместившиеся по городу, не имели большей заботы о чем-либо ином, кроме как о захвате награбленного.

И чем более проходило времени после первого начала, тем гораздо более воспламенялся и жар их алчности, ибо тогда начинали они раскаиваться в ущербе, что нанесли многим вещам, коими впоследствии могли воспользоваться. Ибо сразу при первом начале, не обращая ни на что внимания, они причинили такой вред многим вещам великой ценности, алчба к коим впоследствии доставила им великое раскаяние; поскольку многие, что оказались вначале в лавках тех торговцев, что располагались на улице справа, едва лишь врывались в двери, безо всякой сдержанности и осмотрительности, разили своими клинками (fachas) по мешкам с пряностями и рубили их все в клочья, таким образом, что все рассыпали по полу. И весьма стоил сожаления убыток, подобный тому, что был учинен там в тот день, ибо пряностей было множество и высокой ценности, и улицы были заполнены ими не менее, чем могли бы быть заполнены камышом в дни великих празднеств, каковые [пряности], будучи растоптаны (acoucadas) ногами множества людей, поверх них проходившими, и, кроме того, на жару солнца, каковой был велик, оставляли после себя весьма сильный запах. Однако поскольку тот ущерб без пользы мог затем доставить им вдруг (emproviso) раскаяние, алчба к тому убытку заставляла их (os sojugava) позже ходить по улицам, подбирая куски корицы и горошины перца, пренебрегая (menos precando) всяким трудом и утомлением, что у них от того происходили. И за тринадцать дней, что Король провел там затем, никогда не знали улицы отсутствия того малозначимого люда, в то время как [знатные] люди не могли проходить свободно без того, чтобы им не препятствовали те толпы.

Ящиков (bucetas) с консервами и кувшинов с медом, и сливочным маслом, и сиропом, и оливковым маслом было там уничтожено (estruidas) столько, что из них лилось по улицам потоками не меньшими, чем те, что бывают из водостоков, когда идет дождь; каковая утрата много была оплакана некоторыми из тех, что были низкого рода, ибо добрым и знатным не было заботы до подобных вещей.

Съестных припасов они обрели там вдосталь, как тех, что находили они в домах, так и тех иных, что приказывали они доставлять им с флота, в особенности вина, что в подобное время было столь желанно, ибо то был напиток, коего в домах мавров было малое количество, хоть тем, кому доведется его [вина мавров] испить, оно придется весьма по вкусу как доброе, и проч. (ainda que aqueles que se acerta de o beber lhe prazera muito do bom, etc.)

ГЛАВА LXXXVIII
Как христиане в ту ночь были заняты различными делами

Всякое занятие большинства тех [людей] было упоительным, ибо, хоть весь тот день они и потрудились, время же ночи было столь малым, не было там никого столь ленивого, кто бы удовлетворился тем, чтобы проспать ее всю. Ибо одни были заняты тем, что упаковывали в тюки те вещи, что добыли, другие делили свою долю поровну с теми, кто изначально стоял на страже (que primeiramente traziam conserva), иные же занимались тем, что копали в домах, [там,] где находили неустойчивую землю, и проделывали в них весьма великие ямы (foios), думая отыскать какие-нибудь зарытые богатства; и ради того малого, что находили, разламывали большие фундаменты (aliceces), думая отыскать больше; иные пробовали высоту вод (tentavam as alturas das aguas), что была в колодцах, и погружались в них, и ощупывали ногами [дно], дабы увидеть, не удастся ли им отыскать еще каких-нибудь богатств сверх тех, что уже имели; и, говоря по правде, во многих [случаях] не впустую оказывались их труды, ведь в них [колодцах] обнаруживались многие вещи большой ценности.

И теми, кто имел наибольший успех в сих трудах, были люди из народа, в особенности те, кто был женат, каковым [ничто] не могло показаться вещью лишнею, сколь бы ничтожна (refece) она ни была, если только им представлялся случай ее заполучить.

О, как же счастье переменяет дела свои по собственному усмотрению и восполняет недостаток сообразно своему хотению! Ибо были среди тех людей такие, кто в сем королевстве не имел и хижины, там же им доставались для постоя великие дома, облицованные глазированною плиткой разнообразных цветов (tigelos vidrados de desvairadas cores), с потолками, покрытыми сусальным золотом (teitos forrados de olivel), с красивыми бельведерами, выложенными мрамором весьма белым и полированным, с постелями мягкими и нежными, и с бельем разнообразной выделки, каковы, как вам ведомо, бывают обыкновенно произведения мавров.

– В верный час – говорили они – сражались те [знатные люди] за такую роскошь для нас, прочих – бедняков, что трудятся у нас в Португалии на полях, собирая свой урожай, изнуряемые силою времени, и в конце концов так и не имеют пристанища иного, нежели бедные дома (proves casas), что в сравнении с сими желают казаться загонами для свиней.

Знатные же люди были уже удовлетворены, получив первую добычу (primeiro acertamento), и не заботились ни о чем ином, кроме как о том, чтобы потратить время, когда чувства их не были заняты сном, на то, чтобы пересказать величие той победы; и одни славили удары, нанесенные их друзьями, кои им довелось зреть, либо происшествия, им выпавшие; другие винили какие-либо препятствия, коли те у них приключились, из-за коих они упустили какой-нибудь удар, что могли бы нанести; иные оценивали множество погибших, сколько их могло быть, насчет числа коих были различные мнения, и немало прославляемо было злополучие, доставшееся их врагам. Однако превыше всех вещей говорилось о деяниях, свершенных Инфантом Доном Энрики, ибо все прочее (todo o al) они оценивали [в сравнении с ними] как дела малые. Иные заботились о том, чтобы разместить (recadarem) пленников, насчет охраны коих было проявлено великое тщание: одних забирали на галеры, других помещали в такие темницы, в надежности коих можно было не сомневаться.

Многие имели заботу о том, чтобы разведать (escoldrinhar), с какой стороны всего вернее пришла (se azara) та победа; и были такие, что целиком приписывали ее Богу, каковые среди всех прочих рекли наиболее истинно, говоря, что все приказы немногому бы послужили, кабы мавры возымели предусмотрительность закрыть свои ворота и не пожелали бы выходить наружу; ибо сколь бы мало ни держались они, защищая свой город, не могло быть так, чтобы в краткое время не пришла к ним великая подмога от их соседей и родичей.

Другие говорили, что то [ничему] не служило, ибо хоть они и закрыли ворота, у них не было провизии, и она не смогла бы прийти к ним столь скоро извне, сообразно великой их неподготовленности (despercebimento).

– Как могло быть, – говорили те, – чтобы мавры защитили город, хоть и закрыли они ворота, – ведь Король приказал разбить свой лагерь на Алмине, где маврам был дан такой бой силами их врагов. При таком же множестве его войск никогда не удалось бы избежать того, чтобы в скором времени не забрались бы [наши] люди поверх тех стен, и хотя [жители] города имели припасы, тех не могло быть столько, чтобы хватило на подобное множество мавров, какое было в городе, поскольку помимо его жителей было там множество иных, извне, что остались там с первого раза когда корабли отправились в Барбасоти, не говоря уже о прочих, коих Сала бен Сала не пожелал принимать в пригороде и [потому] пребывавших вовне, каковых было необходимо, чтобы он принял, когда узрел, что городу окончательно решено дать бой.

– Умолкните теперь, – говорили тем другие. – Ибо после Бога ни одна вещь не заслуживает там такой хвалы, как благородный совет, что держал Король; ибо коли мавры были бы предупреждены, хотя бы и не более чем за месяц, город никогда не был бы взят прежде, чем на то не была бы израсходована вся Португалия, кусок за куском.

И так, в сих делах и рассуждениях, провели его [Короля] войска ту часть ночи; однако разумение Короля не искало ни одной из сих вещей, но [вместо того] он возлежал, размышляя о великой милости, что оказал ему Бог, для каковой он просил Его в душе своей, чтобы он открыл ему возможность и путь для того, чтобы он мог ее сохранить и защитить чрез свидетельство подобного чуда, и таким образом, чтобы память о той победе осталась бы в наследство всем рексам [королям], что впоследствии будут владеть его достоянием.