Текст книги "Казино "Арана" и его обитатели"

Автор книги: Герман Викторов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 44 страниц)

– Надо сочинить –сочиняйте – вон вас здесь сколько! А я, при чём?

–  Не выгрёбывайся Вис!  Хочешь, чтоб тебя попросили? – оскалился в улыбке Жека, – Ну, вот, я тебя и прошу, по-дружески, помоги.

– Прям щас? 

– Ну, а что тянуть-то? Парни, вон, потом перепишут   А что? Я видел, как у Вовчика круто выходит вязью писать Он казиношникам  пол-комнаты размалевал – они его и сдали, – захихикал Гума.

–  Ладно, хоть от писанины меня избавишь, ирод! Пиши, Володя!

– Как!– удивился Гума, – Ты, вот так вот, без подготовки?

– «Ну, а что тянуть-то?» – пердразнил его Вис, – Готов. Володя?  Тогда, записывай: Иринка! Я душу и сердце способен отдать

                         Тебе, лишь тебе, моя крошка!

                      В любовном экстазе мечтаю лобзать,

                      Твои бесподобные ножки!

Вот, с ножками-то, вышел перебор – Толстый с Лямзиком прыснули коротким, но многозначительным смешком.  Они на сто процентов были уверены, что мерзавец Агасферов специально упомянул эту часть тела Ирки-Окорочка. Гуманоид же, как будь-то, оглох, избирательно оглох:  смешки не услышал, а от четверостишья пришёл в восторг:

-Классно! Просто, здорово! Вот что значит работать в школе! Молодец,Вис, большое спасибо! Записал, Володя? Ну всё, Лямзик, иди вручи это Иринке. Потом придёшь и расскажешь, какова была её реакция?

И секунду, подумав:

-Нет, стоп! Я с тобой пойду. Спрячусь там,где-нибудь,  по-близости, послушаю…

– Вот, дддурак этот Женя, проговорил Вовка-Толстый, глядя во след удаляющимся Лямзику с Гумой, – Ну, ннни хера же у него с Иркой не получится… И тебе, Висарион Александрович, ещё  ннне один стих придтся написать для него.

– Думаешь? – в глазах Агасферова заиграли бесенята, -Тогда, давай я тебе, заранее, надиктую пару четверостиший, чтоб вы не отрывали меня от дел.

– Дддавай! – с готовностью согласился Толстый, в предвкушении очередного Висовского стихотворного прикола.

И не ошибся!

– Пиши, – сказал Вис–  Любовь мою к Ире нельзя обсказать

                                               Она словно, ром, крепче виски

                                                С безумною страстью мечтаю лобзать

                                                Её очень мелкие сиськи!

Толстый расхохотался, рука  потеряла твёрдость, неуверенно задрожала  и он отложил в сторону свой блокнот.

– Тттакое даже я своим шлюхам, вслух, не рискну прочесть –порвут на хрен.

– А ты и не читай – это не им предназначено! Короче, кончай ржать и записывай следующий шедевр: Как вижу Иринку– теряю  свой ум

                                                  Всего заполняет лишь нежность.

                                                  Залезть бы с засранкой в какой-нибудь чум

                                                  И вылезать, напрочь(!), промежность!

От хохота. Толстый выронил блокнот с ручкой и не спешил их поднять обратно.

– Ттты, ттты думаешь, что Гума ни на что больше не годен?  – просмеявшись, просил Толстый, – Тттолько вылизывать, вылизывать и вылизывать?

– Да чёрт его знает! Щас, они придут с Лямзиком – спросишь. Вон про бармена Свинюшку говорят, что кроме минетов ни на что не способен. Почему Гума должен быть исключением?  Ладно, мне пора в игровой зал – неспокойно что-то там сегодня. Вы уж поглядывайте по-чаще в эту сторону. Если махну вам рукой – летите во всю На Женю надежды мало тепрь – пропал парень.

– Ладно, Виссарион,  бббудем посматривать…

 – Надеюсь! Кстати, если будешь переписывать последнее четверостишие, то слово «засранка», замени на «любимую» , чтоб звучало: залезть бы с любимой в какой-нибудь чум….

-Дддобро! – усмехнулся Толстый, – Только мне кажется это совсем без надобности – не захочет Гума такое писать Ирке.

-Ну, не захочет, так не захочет… – с этими словами,  Виссарион, собрался было, удалился во мрак ресторана.

Но – стоп – нельзя же Толстого одного на входе оставлять. Чёртов Гума, со своими любовными заморочками, всю работу похерил! Администрация, как будь-то,  не замечает. Хотя… Скорей всего, правда не замечает – не до того. За ночь надо и видак посмотреть, и дела личные коммерческие порешать, и любовниц не обойти вниманием…

Ээээх!

Внутренне – негодуя, внешне – не показывая виду, Агасферов остался в компании Толстого, в надежде, что эти два « орла» с поздравительной открыткой, буду , немедленно, посланы Окорочком на… и, скоренько, возврвтяться назад.

А что же Гума с Лямзиком? Каковы успехи их, на почве воплощения в жизнь очередной глупости?

 А всё просто: едва эта «пара гнедых» приблизилась к посудному складу, где, как упоминалось, официанты устроили себе кандейку, как Гуманоид спрятался за дверь. Лямзик же, потоптавшись в нерешительности, заглянул во внутрь и, увидив Окорочка, поманил её к себе самым бестактным  образом, то бишь – пальцем. Более воспитанная и не мнящая из себя аристократку, особа, наверняка бы возмутилась подобным хамством. А вот, особа, мнящая из себя аристократку, но воспитанная отвратительно, косопято приковыляла на зов.

–Чё хотел, Лямзик?

– Тут, Ира, вот какое дело…– Лямзик окончательно растерялся, пытаясь подобрать нужные слова и уместные фразы. Ничего путнего на ум ни шло, к тому же, из под двери высунулся левый ботинок затаившегося начальника. Положение – бредовое , просто…

-Ну, что хотел-то?– нетерпеливо переспросила Окорочёк, -Говори быстрей, мне  некогда.

-«Плять, некогда ей… Сидишь тут, вульву паришь…» – неприязненно подумал Лямзик, в слух же повторил,– Тут, Ира, вот какое дело… Короче, подарок тебе. На вот….

Шикарная открытка перекочевала из рук в руки.

–От кого это? –задала , чисто риторический вопрос Ирка. Ей не трудно было догадаться, что подарки со стороны охраны могут исходить только от одного субъекта – того, что спрятался за дверью и не соизволившего даже убрать с глаз долой выступаюший носок своего ботинка.

– «От кого, от кого» – недовольно передразнмл её Лямзик, – От твоего ярого поклонника – вот от кого.

– От Гуманоида, что ли? – с брезгливой миной поинтересовалась Окорочёк.

Лямзик едва сдержал смешок и , как можно громче, произнёс:

– От Араксенко Евгения Фёдоровича – начальника охраны ресторана-казино « Арана».

– На! Передай ему, чтоб он подтёрся своей грёбанной открыткой!

– Да погоди ты! –  у Лямзика от страха, волнения и нахлынувшего веселья, аж в животе закрутило – не хватало ещё обделаться тут же, рядом с кухней в присутствии этой дуры официантки и…. своего непосредственного начальника, – Ты хоть, прочти, что там написано.

Нотки отчаяния в голосе Лямзика, несколько смягчили Иркину агрессию, она перевернула открытку, быстро пробежала глазами и как заржёт! На глазах от смеха, мгновенно, выступили слёзы и стало очедным, что это надолго.

Мало того, безудержный смех привлёк внимание и других официантов, что , по случаю, торчали  в кандейке.

– Гляньте, что мне Гуманоид написал! Да ещё в стихах!!!

Вирус веселья оказался дюже заразным. Смеялись все, даже Лямзик. И чёрт его разберёт – кто над чем: то ли над « бесподобными ножками», то ли над посланием полностью, то ли над тем и другим вместе. Комментарии сыпались, как из рога изобилия, подбрасывая тем самым,  ещё больше полешек в пламя веселья. Что при этом чувствовал Гуманоид, отделяемый , всего лишь, дверью от веселящихся халдеев – то тайна за семью печатями. А вот чувства его  подчинённого Лямзика, были сродни приговорённому к пытке щекоткой:  и от смеха невозможно удержаться, и смех этот может привести к печальным последствиям.

Постепенно смех пошёл на убыль, запас острот поиссяк и тут Тимофеич высказал предположение:

– Мне кажется, это не Гуманоид написал: в стихах…, да ещё  так красиво…

– Писал Вовка-Толстый, не скрою, – вступился за честь начальника Лямзик, –  Послание же, от  и до, сочинил Женя.

– Да куда ему, клыкастому!  Бывшему клыкастому, – поспешил поправиться Тимофеич, – Это же не ногами по пальме пинать…

– Дурак ты, Тимофеич, не понимаешь, что любовь способна творить чудеса.

– Ага, – не унимался метрдотель, – А чё, тогда, там усатый вертелся? На что угодно готов поспорить, что это он, сука, сочинил.

Ирка , неожиданно, серьёзно посмотрела на охранника:

-Ну-ка, Лямзик, колись: усатый писал??? Что-то про ножки, подозрительно…

Это было её самой болевой точкой, когда, по неволе, вспоминался Агасферов – ведь это же из-за него, паразита, её, по за глаза, Иркой-Окорочком кличут.  Ноги её, видите ли, ему не нравятся…

– Да нет же, Ира, клянусь, это Женя сам написал.  Говорю же: любовь способна творить чудеса!

– Ага, – опять съязвил  Тимофеич, – Клыков она его  уже лишила, теперь осталось уши обкарнать и к затылку пришить, чтоб не так торчали…

 Ирка – дура дурой – снова  залилась смехом! Кризис назревал! Поручиться за то, что Гума не обнаружит себя и не начнёт расправу над обидчиками, мог, разве что сам Господь  Бог. Но ОН был  так далеко, а Гума-то, вот он, за дверью, а его злопыхатели – ещё ближе! Как-то надо найти выход из такого положения. Самое простое – повернуться и уйти к входной двери, где уже порядком заждался Толстый, но, тогда уж точно, от Гуманоиида не жди пощады – не простит он Лямзику активное участие во всеобщем веселье .

– Так что Жене-то передать, Ира? – обратился он к не прекращающей хохотать, Окрочку, – Ну , прекращай свои смешки! Берёшь подарок или нет?

-Беру!– крикнула Ирка и опять залилась хохотом. Через минуту, успокоившись,  продолжила, – Цветы, букеты от него уж задолбали, а стихи мне никто, ни разу не писал. Повешу открытку здесь, на стенку – пусть девки завидуют. Только. Лямзик… Стихи его, мне тоже, больше на хер не нужны! Так и передай. Всё, я пошла работать.

– Я тоже.

Глянув на, так и не исчезнувший носок ботинка из под двери, Лямзик вздохнул и , с чувством выполненного долга, направился в фойе.

Разбрелись и официанты по своим рабочим местам. Дверь в кладовку, почему-то, не посчитали нужным закрыть – типичное халдейское разгильдяйство и легкомыслие. Были же случаи проникновения туда посторонних. У той же Беляшишки, однажды, чуть шапку не упёрли…

Не упёрли её, кстати, благодаря бдительности того, кто сейчас, как раз, и прятался за этой дверью – то биш, Гуме. Так что, зря, зря халдейчики дверку-то не прикрыли – вот бы классны был повод всей « Аране»  по-прикалываться над Гуманоидом! Но… что не случилось, то не случилось.

Гуманоид, меж тем, продолжал стоять за дверью, обмозговывая и переваривая всё услышанное им только что. Разумеется, при случае, харю он Тимофеичу начистит, в этом даже сомневаться не стоит.  А прочее,  как?  Ирка, наконец-то, соизволила принять его подарок, пусть и в столь необычно форме. Расценивать это, как маленький  прогресс или нет? Если – да, то какие дальнейшие шаги предпринять?  Вот  ведь какая задача со многими неизвестными! Для того, чтоб заняться поисками этих неизвестных, для начала надо покинуть своё укрытие.

А Вис – собака, опять в десятку попал своим стишком! Дал же Бог человеку способности… Да и  Лямзик молодец – вон как клёво всё обстряпал при вручении послания. Пойти надо, хоть мужикам благодарность объявить. Похоже, ещё не раз придётся к ним за помощью обращаться. Эх Иринка, Иринка, выходила бы ты за меня замуж и не выпендривалась – сколько бы забот отпало разом!  Подведя,  таким образом своеобразны итог  своим грустным размышлениям, Гуманоид осторожно попытался отодвинуть от себя дверь, дабы выскользнуть  на свободу.  Однако, что-то мешало это сделать, что, слегка, удивило добровольного узника. Гума был не в том состоянии, чтоб попытаться проанализировать ситуацию – подумаешь, дверь не открывается, стало быть  недостаточное усилие приложил. Ему бы высунуть свой жбан, да полюбопытствовать: в чём дело? Куда там! Со все дури, начальник охраны толкнул от себя злополучную дверцу. Звук скрежета ножек стула по бетонному полу смешался со звуком падающих  на этот пол и разбивающихся в дребезги, стеклянных бокалов. Какая-то халдеская зараза приставила стул вместе с бокалами, не  обратив внимания на торчащий  из под двери ботинок.  Что тут началось! Первой из кухни выскочила повариха Сказка:

– Женя! Что случилось?

– Да, плять, зацепился  случайно. Понаставили тут…

– Ну, ни хера себе, случайно!, – ушлая Сказка сразу же просекла ситуацию, – Ты что, за дверью что ли стоял? Зачем? Ирку стерёг?

– Да, за какой дверью, Сказа? Ты чё буровишь? Говорю ж, случайно зацепился. Рожу бы набить тому, кто наставил столько посуды на стул!

– Угу! Вот ты себе и набей – на хера за дверью прячешься?

– Сказа, твою мать!!! Ты что, тупая??? Запнулся я, запнулся!!!

– Зато, ты у нас острый! Ума не хватило даже глянуть, что мешает двери закрыться? Правду народ-то говорит: сила есть –ума не надо.

-Сказа!!!!

– Да не ори ты! Дома, на жену ори… Стой здесь и никуда не уходи, я щас Тимофеича позову, пусть ущерб прикинет.

– Некогда мне! Работа ждёт, – Гуманоид, весь из себя, гордо продефилировал в направлении ресторана. На входе обернулся и, как мог, миролюбиво, – Вы уж тут, Сказа, без меня… Ущерб возмещу… А сейчас, мне, правда, некогда.

– Деловой! Как за дверью стоять – есть когда, а как…

Фразу она не договорила. Штора, что прикрывала вход в ресторан из кухонного предбанника, неожиданно распахнулась,  явив в лучшем виде троицу официантов: Окорочка, Беляшишку и Тмофеича.

-Ё-моё! – воскликнула Беляшиишка, – Это кто ж. натворил такое? Кому стул с посудо помешал?

– Да вот, Евгени Фёдорович, случайно споткнулся, – решила проявить благородство Сказка, – Ну-ка, быстро ущерб прикиньте, а то ему некогда…

– Вы уж тут без меня, – спесиво произнёс Гума, – Утром счёт оплачу.

При этом, зыркнул на Окорочка: впечатлилась ли она его широким жестом? Не впечатлилась! Напротив, с досадой и раздражением, тяжко вздохнула, стало быть, надо срочно исчезать отсюда.

– Как это произошло, Сказа? – поинтересовался Тимофеич, едва штора закрылась за спиной  главного охранника.

– Как, как! Всё тебе, Тимофеич, расскажи, – продолжала свою игру в благородство повариха, – Шёл человек, запнулся… Давайте подсчитывайте скорей. Да я уборщицу пришлю, а то, не дай Бог, ещё кто поскользнётся и поранится.

– Не, а как он мог запнуться? Из зала на кухню – прямой вход, специально что ли крюк сделал? На хера спрашивается?

– Послушайте! – у Беляшишки округлились глаза от пришедшего на ум, – Уж не стоял ли он за дверью и не подслушивал, что мы тут с Лямзиком перетирали? Точно! Я когда ставила стул, из под двери торчал чей-то ботинок… Я ещё подумала: на фига Тимофеич свои говнодавы туда поставил? А на Женьке-то, точно такие же ботинки.

От Беляшишкиного открытия, все  – в том числе и Сказка – разразились громким хохотом. А как же! Ещё одна ипостась Гуминого характера предстала во всей своей красе. Правда, он не догадывался о, столь позорном, разоблачении, причём, в присутствии любимой….

А разоблачённый… Разоблачённый, в этот самый момент, поджав ягодицы, шевствуя важно, в спокойствии чинном, направлялся к своим подчинённым, дабы облагодетельствовать их своим искренним признанием. Пусть знают, как ценит их начальник и ещё усердней служат… Нет, не этой вонючей « Аране», не учредителю её Макару, не долбанной арановской администрации, а ему( Ему!!!)  -Араксенко Евгению Фёдоровичу.

 А вот и они! Даже этот службист –интельго Виссарион  не в игровом зале, а с коллегами. Ишь, общается, что-то смешное рассказывает…

Конечно, место в игровом зале  его –начальника– законное. Об этом не следует забывать, просто, в последнее время, ему так необходимы советы… Ну,хоть, чьи-нибудь советы,для достижения заветной цели.

– Мужики! От души! – Гума затряс руки охранников, – Честно говоря, не надеялся, что Иринка возьмёт этот подарок… Лямзик… Виссарион… Вам особая благодарность.

– Да для тебя, Женя, звезду с неба, – ответил за всех Агасферов, – Обращайся, если что…

– Обращусь! Звезду с неба мне, правда, не надо, но за стихами к тебе  Виссарион, обращусь, обязательно, обращусь.

– Предвидел! У Вовчика есть теперь некоторый запас… Мы тут подсуетились со стишатами… Да, Вовчик?   Так что, Фёдорыч, обращайся, когда они иссякнут.

– Добро! Ты поторчи пока в игровом, а мне тут с парнями перетереть кое что надо.

– Как скажешь, владыка!

– Давай , Вис, без своих подгрёбок! Фистуй в казино, скоро я тебя там сменю.

Проводив взглядом удаляющегося Виссариона, Гуманоид  впал в некую задумчивость. Желание «перетирать» что-либо с кем либо улетучилось.

  Как-то само собой

И, не удостлив даже, взглядом своих молодых подчинённых, пробурчал:

-Как я заипался сегодня! Пойду-ка,  кофейку попью… Да, Вовчик, что там Вис о стихах втирал? Типа, с запасом, написал?

-Нннаписал…, – расплылся в улыбке Толстый.

– Дай, заценю Агасферовские шедевры.

Толстый, несколько, замешкался: не отдавать же, право, весь свой блокнот с интимными записями и телефонами. Придётся вырывать интересующую начальнка страницу. Так и сделал.

 Гуманоид, тут же, впился взглядом в написанное, даже не дойдя до кабинета с вожделенным кофе. Толстый, с интересом,  за ним наблюдал.  Лямзик же, не в курсе происходящего, просто, откинулся на спинку дивана, заложив руки за шею.

 А понаблюдать-то, было за чем: рептилоидные глазки Гумы выкатились из орбит, ноздри огромного носа зашевелились от глубокого участившегося дыхания, рука скомкала клочок бумаги…

Главный охранник заходил, взад-вперёд, по фойе. Остановился. Зыркнул на охранников, с негодованием, швырнул бумажный комочек на пол.

– Вам всё смехерочки!!! – рыкнул он.

Потом, метнулся в сторону игрового зала. Снова, остановился. Повернулся, как положено, через левое плечо кругом . Потоптался на месте. Глубоко вздохнул, по каратешному, сделал руками круг, сложил вместе ладони, закрыл глаза…

Медитирует!

Медитирует, прямо у входа в ресторанный зал, не обращая внимания на  вынужденные контакты и толчки с посетителями и сотрудниками, которым он, явно, мешал. Ладно, хоть, не долго это всё продолжалось. В конце концов, Гума открыл глаза, метнул молнию в сторону охраны и пошёл-таки, пить кофе.

– Чё это с ним?– полюбопытствовал Лямзик.

– А!– отмахнулся Толстый, – Стишки виссарионовские прочёл…

– А чё ты мне их не дал прочитать? Друг ещё называется!

– Вон бббумашка, возьми и почитай.

-Где?

– Да, вон, возле Эдюсиного бара.

-Аааааа! Щас посмотрим, щас посмотрим…,– Лямзик шустро подскочил, схватил бумажный комок, как вдруг:

– Лямзик, сука, если это купюра– не трож!– заорал из-за стойки бара Свин-Эдюся, -Всё, что ценного на полу в баре и возле бара, принадлежит мне!

-Ага! –парировал Лямзик, – Харя-то не треснет?– и не обращая внимания на бармена, с подобранной бумажкой направился к Толстому.

– Лямзик-плятина!!!  Давай, хоть, пополам поделим…, – и Эдюся устремился за охранником.

Тот, не обращая внимания на оскорбительные эпитеты Свина, начал медленно, медленно разворачивать свою «добычу». Подлетевший Свин, алчными глазками наблюдал за этим процессом.

– Эдюся, аморе, – елейным голоском пропел Лямзик, – Не стой над душой, ты мне мешаешь…

-Не выгрёбывайся! Разворачивай быстрей! Сколько там? Сотка? Полтишок? Ну, давай, давай быстрей, пидарюга, я бар без присмотра оставил.

Что характерно, Лямзик принадлежал к тому числу людей, которые никогда и никак не реагируют на оскорбления. Любые!

И если другой какой «пидарюга» из Свина, моментально бы, сделал отбивную или колбасу с кровью, то Лямзик, невозмутимо, всё тем же елейным голоском, продолжал:

– Аморе! Иди в  бар, там тебе подадут, а тут, окормя физдюлей, ничего не получишь.

-Лямзик-козлина, не будь гондоном! Кажи, скоко там зажал в кулаке? Не крысятничай, сука! Половина моя. По любому!

– -Аморе! А почему ты не хочешь с Вовкой поделиться? Он что, здесь третий лишний?

– Хер с ним, Толстого тоже берём в долю!! И больше никого: ни усатого, ни клыкастого. И не зови меня больше « аморе», у меня с ориентацией всё в порядке.

– Как скажешь, Аморе!– с этими словами. Лямзик продолжил разворачивать злополучную бумажку, которая, чуть было, не стала источником раздора.

– Лямзик! Тттебе же ясно сказано: не называй Эдюсю «аморе», – подал голос Толстый, – Эдюся у нас, по жизни, Свин!

– Замётано! Я его буду величать «Хрю-Хрю». Договорились, Аморе?

 – Идите вы оба в жопу! – Свин начал терять терпение,– Лямзик! Ты долго будешь шарогрёбиться с этой бумажкой?

– Всё, Хрю-Хрю, всё!, – пред взором бармена предстала, полностью развёрнутая бумажка,– Как делить будем, Аморе?

– И это всё!!! – возмутился Свин, когда содержимое клочка открылось полностью,– И ты, козлина, всё время мне мозги грёб??? Ну… – раздосадованный бармен устремился в свою епархию.

– Пппогоди, Эдюся! – окликнул его Толстый, -Это Женькино послание Ирке, послушай –уссышся!

Эдюся был не только жирный, как поросёнок, но ещё и любопытный, как обезьяна! Интрига, сплетни, клевета, оговоры, пакости сослуживцам и не только – были составной частью этой натуры. И ещё, в отличии от Лямзика, обижался на оскорбления и был жутко злопамятным.

И, вот,  на сей раз, тоже решил не упускать возможность принять участие в очередной пакости или интриге.

Два висовских четверостишия были оценены по достоинству и, тут же, родилась идея показать их  Окорочку. Оказия тут же представилась.  Ирка спешила в туалет, косопято скользя на бетоне, с трудом удерживая равновесие. Припёрло, видать, девку не на шутку. Дождавшись, когда официантка справит нужду, подозвали её. Ирка, полуоткрыв рот, с выражением лица удивлённого Буратино, приблизилась к этой троице раздолбаев. Судя по её,абсолютно сухим ладоням , напрашивался неутешительный вывод: мыть руки, после туалета…, мягко говоря, эту официантку ещё не научили.

– Предупреждаю, – сразу же выдала Окорочёк, – Если, хоть слово, про Гуманоида – ухожу немедленно.

– Нет, – начал издали Лямзик, – Про Гуманоида не будем – самим остофиздил. Но вот о содержимом его карманов… Прикинь, Ира,  какая интересная  бумажка выпала…

 – И что? – Ирка, тут же, хотела уйти.

-Погодииии! Тебе никто так в любви не объяснялся.

– Тебе-то, почём знать?

– Знаю! –безапелляционно возразил Лямзик, – Ты, только, послушай!

Изобразив  позу мастера художественного слова на сцене, принялся декламировать.

Хохот Окорочка заглушил даже, бьющую по ушам из зала, музыку. Она упала на диван, протянула руки к чтецу и, сквозь смех:

– Лямзик! Дай, дай мне эту бумажку, щас девкам на кухне прочту. Про грудь только,  мою он тут     не очень….Пидарюга!!!  Сам-то, свою пфуину, наверно, через лупу ищет…

–  Так ты сходи с ним в чум и проверь

–   В какой чум?

– А у Женьки, говорят, здесь есть где-то кандейка… Так вот, он тебя туда, заместо чума, затащит и так вылежит, что до конца жизни на промежности ни одного волоска не вырастит…

– Ну, хоть, на косметолога не буду больше тратиться, а то на депиляцию приходится раскошеливаться через каждые три месяца, – разоткровенничалась  Окорочёк.

– И, главное, языком не так больно, правда, Ира? – съехидничал  Свин –Эдюся.

-Правда, Эдик! – крикнула официантка, вставая с дивана.

– Так, что, зовём  Гуманоида? – с готовностью поинтересовался  Лямзик, –  Пусть займётся делом, а то, как ушёл пить кофе – только мы его и видели… Не бойся!  Беляшишка с Тимофеичем подстрахуют, пока он тебя там, в кандейке, обрабатывает. Может и на их пай его языка хватит… Да, и Женнькину пфуину померь, заодно….

–  Болтун!!– опять залилась Окорочёк, – Давай сюда бумажку – не тебе писано, – и получив, требуемое, кротчайшим путём устремилась на кухню.

Не прошло и пяти минут, как от туда донёсся смех – воистину этот день выдался очень плодотворным по поводу стёба над начальником охраны. И тому немало поспособствовали его подчинённые. Особенно, новый охранник, которому он так доверился по недомыслию.

Что тут скажешь?  В этом был весь Лямзик!  В нём счастливо сочеталось умение без мыла залезть в  задницу  начальника( упоминалось уже об этом) с умением, при первой же возможности, напакостить ему или выставить в качестве посмешища. Двурушничество процветало в «Аране» и с этим ничего нельзя было поделать, так что новый охранник, в этом плане, вовсе не был оригинальным.

А, писулька-то подмётная, пошлааа  гулять по заведению и зажила своей жизнью. С  ней ознакомились обе смены поваров и официантов, посудомоек, все, без исключения, крупье, омоновцы. ….

Администрация, немало, позабавилась над прочитанным.

Дошло и до Макара – учредителя. Тут уж подсуетился  Кременок – «око государево».Не устоял, видно,   Серёга,  по зековской привычке,перед соблазном подложить мелкую свинью своему бывшему начальнику   отряда…

– Жень,  ты фистатые стишата пишешь,  – при первой же встрече съязвил Макар. – Не замечал раньше  за тобой   такого   таланта.

–   Сань! Ну, хоть, ты не   подгрёбывай» – досадливо поморщился Гума,  – Который день  на работу прихожу, как в помойную яму опускаюсь. Задолбали эти ехидные взгляды и смешки.

– Дак, башкой надо было думать, когда сочинял!

– Да не я это сочинил! Виссариона попросил… Он, плядина, и насочинял… Вовка-Толстый записал. Мне бумажку передал… Я, как прочёл эту херню, скомкал её и выбросил. А уж как она пошла гулять по «Аране» – ума не приложу.

– Всё равно, твой косяк!

– Согласен, Саня.

– А Виссарион  -это тот, с усиками? Учитель истории, кажется?

– Он, сучара!

– С  работой справляется? Я имею ввиду здесь, в   «Аране»?

– Да, по работе, к этому козлине претензий нет…

-Женя, прекращай людей обзывать. Тем более, не заслужено… Или, всё же, имеешь что-то против Виссариона?

– Да, как сказать…

-Ну, так и скажи!

– По работе, и,  правда, администрация им довольна. Даже, слишком! Но… дистанцию со всеми держит. Даже, со мной… Никогда не поймёшь, что у него в башке. И… заипал своими остротами!

– Да уж! – засмеялся Макар, – Судя по стишатам, у него это здорово получается.

– Так, брил бы своим острым языком жопы в другом, каком-нибудь, месте… Сука!

– Опять? Сам даёшь поводы для подгрёбок, а после, людей оскорбляешь. Не по понятиям это, Женя, не по понятиям…Вот говориь, администрация им довольна. Даже слишком…. А почему о тебе я не слышу ни одного доброго слова? От той самой администрации, а? Молчишь? И правильно делаешь. Подумай об услышанном

– Да я всё , Саня, понимаю! Но, знаешь что обидно? Иринку мою тоже подгрёбками достали. Её-то, за что?

– Ну, вот, и разберись с теми, кто её достаёт. Покажи, что ты мужик. И не вешай носа. А я пойду, с рулеткой повоюю – интересно: кто кого сегодня?

-Удачи, Саня!

– Спасибо!

Два собеседника разошлись в противоположные стороны: один,  чтоб победить рулетку, другой на защиту дамы своего сердца. И невдомёк было «рыцарю» , что . дама-то, сама и поспособствовала ироническим нападкам в свой адрес.  Этой спесивой дурочке, даже в голову не пришло то, что выставление на посмешище Гуманоида, может рикошетом ударить по ней. На этоом  обжигались и более зрелые умы. Русской классической литературе известны такие случаи. У того же Грибоедова: « Ах, …, любите вы всех в шуты рядить, угодно ль, на себе примерить?»

Примерили!

Окорочку не понравилось: тесно от постоянных пошлых шуточек и не комфортно от излишнего внимания к её самой интимной части.

Особенно изощрялась мужская половина сотрудников рестарана-казино. Редкий день теперь  обходился без того, чтоб кто-нибудь не поинтересовался у неё: вылезал, наконец-то, Гума ей промежность или нет?

 Кокетливо похохатывая первое время, она, в конце  концов, начала серьёзно истерить и беситься. Любопытствующих,  не только покрывала отборным матом, но и швыряла  в них посудой, а то и целыми подносами. Количество битой посуды росло, убытки заведения – тоже.  Чаевые не покрывали ущерба, ещё не выданная зарплата, уже порядком поиссякла, поводов для истерики поприбавилось… 

Всё чаще можно было наблюдать сцену,  как её на кухне поварихи отпаивали корвололом, валерьянкой, пустырником и ещё Бог знает чем… Короче, всё имеющееся в наличии успокоительное, щедро вливалось в гортань  Окорочка.  Вот Гуманоид и решил выйти на тропу войны, защитить свою любимую, Тем паче, сам Макар, как бы, благословил на этот подвиг –  считай, что выдал индульгенцию на тот случай, если Жека перегнёт где-то палку.

Из администрации, только Паша Лучерский, всё активней и активней, принимал участие в поддержке Окорочка. Публичные уговоры, беседы тет-а – тет, словесные внушения шутникам – перечень можно продолжить…

 Ирка  даже умудрилась  ПОЛНОСТЬЮ получить зарплату!

 С чего бы???

 А за чей счёт ущерб?

Такое ещё никому и никогда  здесь не прокатывало. И, опять, поползлииии сплетни…

Гуманоид, по началу, не придавал им значения. Напротив, рьяно начал бороться с аруновскими пошляками: пару крупье проучил в тёмном коридоре, Свина-Эдюсю, поприжал там же, с официантами внушительно перетолковал и, даже, с омоновцами это дело перетёр. Стишата стали забываться, да и фактор времени сыграл не последнюю роль… Не будем забывать, что «Арана» всегда была богата на курьёзные события и что-то одно долго помнить здесь было не  в обычае.

Необъяснимо другое: не смотря на полученные от Гумы угрозы, матерки, пинки и затрещены, жертвы его произвола, по-прежнему, с ним вели себя дружелюбно.  Здоровались, общались, как ни в чём не бывало и по их  частям тела не прохаживались кулаки начальника охраны.Стоило же Виссариону проявить принципиальность без мата или жёсткость без рукоприкладства– всё!–  с ним, тут же(!) прекращали здороваться.