Текст книги "Субботним вечером в кругу друзей"

Автор книги: Георгий Марчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 27 страниц)

– Неужели он струсил? – спросила Галя.

– Нет, я бы не сказал, – ответил Алексей. – Он объяснил нам потом, что не хотел рисковать накануне выпускных экзаменов. Хулигану-де зуботычиной ничего не докажешь, а себе можно испортить характеристику.

– Но ведь вы не побоялись этого, – сказала Галя. – Мы другое, мы были простые ученики, а он отличник, член комитета…

После этого разговора ей было не по себе. Как будто ничего особенного Алексей и не сказал, но сказанное рождало безотчетную тревогу, словно он иносказательно предупреждал – будьте осторожны, берегитесь, вам угрожает опасность. Какая, в чем она? Странно, непостижимо… «Еще не прокукарекает петух, как ты трижды отречешься от меня»… Какой петух? В чем дело? Какой смысл скрыт в этом иносказании? Неужели это связано с Олегом Павловичем? Не может быть – ведь никто ничего не знает. Допустим, их могли видеть где-то. Ну и что? Это еще ни о чем не говорит. Олег Павлович скрытен, да и не в его интересах болтать. Она тем более не афиширует их отношения. Вот задал головоломку. А может, все идет из того же источника, что и реплика кладовщика?

– Глупости, – веско сказал Олег Павлович. – Знаю я его, незадачливого идеалиста. Вечно он блажью мучается… Не слушай эти бредни. Зато с квартирой, кажется, все будет в порядке. Правда, эта гадина Вера Михайловна выступила на месткоме против, но зато другие промолчали, – он усмехнулся, – не хотят портить со мной отношений. И правильно делают. Так что еще немного – и мы отпразднуем твое новоселье.

– Как это ни заманчиво, – со вздохом сказала Галя, – я хочу отказаться. У меня на душе неспокойно. И у тебя могут быть неприятности. Я узнала – на эту квартиру был другой претендент и у него больше прав. Кладовщик – он восемнадцать лет работает здесь, участник войны.

Хотя до сих пор Галя уступала уговорам Олега Павловича, на этот раз она проявила неожиданную для нее твердость: нет, нет и нет!

– Как ты не понимаешь, – в сердцах кричал Олег Павлович, бегая по комнате и потрясая поднятыми руками, – что это будет наша с тобой квартира! Нельзя упускать такой шанс. Клянусь всеми богами, ты получишь ее и я сразу же перейду к тебе. Вопрос уже фактически решен. Как только комиссия примет дом, сразу же будут выданы ордера… Эта квартира сразу решает все наши проблемы. Чему ты, черт возьми, смеешься?! Нет, ты просто с ума сошла… Непостижимо… Отказаться от своего счастья из-за какого-то ублюдка!

Галя сидела в кресле, закинув ногу на ногу, и с улыбкой смотрела на возмущенно жестикулирующего Олега Павловича.

– Не сердись, – тихонько сказала она, – я твердо решила. Есть вещи, через которые я не могу переступить – какой бы ценой мне ни пришлось заплатить за это…

Занимаясь работой, разными будничными делами, Галя много думала об Олеге Павловиче. Она ценила его щедрость, напористость, деловитость. Видела и недостатки. Правда, они ее не отталкивали, а скорее забавляли. Его тщеславие, любовь к престижности, стремление преуспеть, быть во всем впереди. От ее внимания не ускользали горделивые нотки, когда он как бы между прочим вскользь бросал: «На даче у моего друга», «Был в сауне с приятелем из обкома…», «Посидели с одним генералом»…

Но ведь ей тоже приятно показаться где-то с ним – элегантным, модно одетым, видным мужчиной. Приятно сознавать, что он здесь фигура, величина – остановил свой выбор именно на ней. Чего лукавить – ей с самого начала льстило его внимание. Может быть, в этой любви-игре каждый любит сам себя? И каждый из них друг для друга тоже вроде какой-то престижной вещи? Может, и она жертва своей тяги к престижности?

* * *

И снова побежали дни – легкие, светлые, быстрые, как чайки над морем. Галя увлеченно готовила в санатории литературный вечер. С тетей и Владимиром Давидовичем всю субботу провели на море. Поехали подальше от города, расположились на диком берегу – таких уже немного осталось в Крыму. Выбрали маленькую уютную бухточку, окруженную высокими острыми скалами, – вода, когда смотрели на бухточку сверху, казалась синей, как аквамарин, а внизу жемчужно-зеленоватой, словно жидкое стекло. Под лучами солнца море искрилось, будто тысячи серебристо-чешуйчатых рыбок резвилось на его поверхности.

Галя надела купальный костюм бикини. Владимир Давидович, окинув Галю одобрительным взглядом, значительно покачал головой, поцокал языком:

– Однако! Однако!

– Что однако? – засмеялась Галя.

– Я никогда не видел живых русалок и довольно приблизительно представлял, как они выглядят. Теперь знаю. Недурно.

– А ну, марш в воду! – притворно строго сказала тетя. – Ишь, старый греховодник, уставился.

Владимир Давидович надел ласты, акваланг, взял подводное ружье, вошел в море и с тучей брызг ушел под воду. Сверху виднелся лишь кусок трубки – она толчками двигалась вперед, и время, от времени из нее выскакивали фонтанчики воды. Владимир Давидович увлекался подводной охотой. Галя плескалась у берега, тетя не захотела лезть в прохладную воду. Общую шумную радость вызывал каждый трофей Владимира Давидовича, в том числе две большие камбалы. Потом он учил Галю плавать с аквалангом. Стоило ей опустить голову в воду, как перед ней словно под увеличительным стеклом открылся удивительный подводный мир. Каждая расщелина казалась здесь ущельем или гротом, в который забирались крабы, водоросли были словно качающиеся деревья, а небольшие камни – огромными мшистыми валунами.

Почти до вечера они пробыли на берегу моря – купались, загорали, читали и даже в картишки перебросились. Дома отдохнули, потом пошли прогуляться на набережную. Здесь разглядывали экстравагантные наряды отдыхающих, чинно раскланивались со знакомыми. Тетя показала Гале жену Олега Павловича и его сына. У нее сразу же испортилось настроение, и она под каким-то пустяковым предлогом ушла домой.

Подготовка к литературному вечеру шла полным ходом. Назывался он «Поэзия в нашей жизни». Галя с помощью Владимира Давидовича написала сценарий вечера. Воленс ноленс ей самой предстояло вести программу. Она страшно волновалась. И, чего греха таить, где-то в глубине души гордилась этой ролью. Она не раз представляла себя в новом вечернем платье на сцене, с новой прической и то, как произнесет вступительное слово. Владимир Давидович посоветовал держаться просто, найти нужный тон, говорить душевно, доверительно, а не кричать громким голосом.

Накануне Галя забегалась, надо было что-то проверить, что-то доделать – и все самой. Но это были радостные, приятные хлопоты, и она нисколько не умаялась. За два часа до начала вечера, в разгар последних приготовлений к ней в библиотеку зашла уборщица Валентина Федоровна и, пригорюнившись, сказала:

– А кладовщика-то нашего, Кузьму Терентьевича, грозятся под суд отдать. Большая у него, говорят, обнаружена недостача. Уж мы денежки тихонько для него собираем – не приведи господь узнает Олег Павлович, сердиться будет. Может, и вы дадите, хоть и мало с ним работаете?

Галя охнула, побледнела. Все нити мгновенно связались в один страшный узел. То, чего не знала и не могла знать Валентина Федоровна, знала и сразу поняла она. Неужели это дело рук Олега Павловича?

– Инвентаризация была, деточка, – продолжала Валентина Федоровна, – бухгалтерия проводила. На несколько тысяч у него добра не хватает. Он чуть не повесился, сердечный. Куда эти тыщи подевались? Терентьич честный человек, мы же знаем. У нас надо спросить. Щепочки чужой не возьмет. А ключами от кладовой многие пользовались – он человек доверчивый.

Галя окаменело смотрела на уборщицу, та продолжала:

– Уж и на месткоме обсуждали. Олег Павлович сказал ему: «Если не внесешь деньги – пойдешь под суд». А где ж ему взять столько при его зарплате? Квартирки его тоже лишили. Тебе отойдет, а ты больше не отказывайся, деточка. Теперь тебя никто не осудит…

– А давно это случилось? – спросила Галя непослушными губами. Сердце отчаянно трепыхалось, как пойманный в силок зайчишко.

– Да уж третий день страсти кипят. Не приведи господь.

Третий день… А она ничего не знает. И все для нее идет, словно и должно так идти. В смятении ринулась было к Олегу Павловичу – спросить, что все это значит, сказать ему… Да что бежать, что спрашивать, что говорить, когда и так-то ясно: творится что-то очень скверное и она соучастница этого скверного деяния.

Галя с трудом совладала с собой к началу вечера. Когда она открывала его, срывался голос. В зале сочувственно думали, что это она так волнуется из-за вечера… Вечер прошел для нее как в тумане… Едва он закончился, она увидела, как к ней «на законных основаниях» направляется улыбающийся Олег Павлович. Побежала к выходу.

Дома она велела тете не подзывать ее к телефону – кто бы ни спрашивал. «Я плохо себя чувствую – объяснила она, – переволновалась». Но никаких звонков не было в этот вечер. Звонок раздался утром следующего дня, едва она пришла на работу.

– Здравствуй, мое солнышко! – с ласковым вкрадчивым укором сказал Олег Павлович. – Что все это значит? Почему ты вчера так стремительно убежала?

– Как ты посмел сделать это? – прерывающимся от гнева голосом спросила Галя.

– Не понимаю. Ты о чем? – обиженно-удивленно сказал Олег Павлович.

– О чем? А ты не знаешь? Об инвентаризации. – Она растерянно перекладывала трубку то к одному, то к другому уху, ей казалось, что он ее плохо слышит. – О недостаче в кладовой.

– Ах, вот ты о чем, – рассмеялся Олег Павлович. – Все правильно – была очередная инвентаризация и обнаружила…

– Не лги! – крикнула Галя. – Это ты приказал, это сделано по твоей инициативе!

– Клянусь всеми богами. Я не имел к этой проверке никакого отношения. Я сейчас зайду к тебе…

– Не смей! Не хочу тебя больше видеть и слышать. Не верю твоим клятвам. Немедленно сделай так, чтобы кладовщика не мучили… – Галино лицо покрылось красными пятнами. – Пока ты этого не сделаешь, не подходи ко мне… Если ты зайдешь сюда, я устрою скандал. – С ней началась настоящая истерика, она с трудом отдавала отчет в том, что говорит… – Это ты все подстроил!

– Успокойся, ради бога, успокойся, – испуганно говорил в трубку Олег Павлович. – Я попробую что-то сделать, но вряд ли смогу списать все, слишком большая сумма. К тому же это противозаконно… Как ты могла поверить, что я способен на такое?

Следующие десять дней прошли для нее в каком-то томительном напряженном ожидании, неосознанном предчувствии беды. Эта тревога постоянно жила в ней, не отпускала ни днем ни ночью. Она нервно вздрагивала при каждом громком стуке, телефонном звонке. Опасливо брала телефонную трубку и облегченно вздыхала, если звонили по будничным библиотечным делам. Ждать чего-то становилось уже невмоготу. Почему бы не жить спокойно, как все? Искушала мысль – разом все оборвать, бросить, уехать. Но почему? С другой стороны, что-то цепко держало, не отпускало. Олег Павлович тоже не давал о себе знать.

В бухгалтерии сказали то же, что и Олег Павлович. Никаких указаний о проверке никто не давал – была обычная годовая инвентаризация. Да и беспокоиться вроде нет больше повода, все оказалось ложной тревогой. По документам не хватало 800 одеял. Но они в наличии, просто не были оформлены квитанции и не сделана запись в книге учета. Так что все в порядке. Обвинения с кладовщика сняты, а уже сделанный начет будет ему возвращен.

Галя порадовалась за кладовщика, на душе стало легче, но чувство тревоги, ожидания беды не покидало ее.

За полчаса до закрытия библиотеки раздался телефонный звонок – сердце тотчас испуганно дрогнуло. Это был Олег Павлович.

– Срочно зайди ко мне, – сказал он. Испугал его голос. Он был не таким, как всегда – ласковым, нежным, уверенным, а жестким, враждебным.

– Закрой дверь, – кивнул Олег Павлович, когда она вошла в его кабинет. Он стоял сбоку у стола и бесцельно перебирал какие-то бумаги. Лицо его было осунувшимся, взгляд настороженно-резким, испытующим, пристальным.

Он говорил отрывисто, лаконично, не отрывая напряженного взгляда от ее лица.

– В горком пришла анонимка. Там есть все. И где мы встречались, и о квартире. Тебя вызовут.

Галя руками нащупала край стола – у нее вдруг подкосились ноги. Она села в кресло, изумленно смотрела на Олега Павловича, словно впервые видела его. Он молча ждал.

– Пусть вызовут. Я скажу, что так оно и есть.

– Ты с ума сошла. – Олег Павлович побледнел, на его скулах заиграли желваки.

– Почему же? Я скажу, что мы любим друг друга и собираемся пожениться. – Казалось, она вновь находит себя, хотя и с трудом, но выпутывается из каких-то цепких тенет, что как липкая паутина держали ее. Голос окреп, стал насмешлив. Она больше ничего не боялась. Взгляд ее прояснился. Все стало на свои места – отчетливо, понятно.

– Послушай, – умоляюще сказал Олег Павлович. – Не губи себя и меня. Неужели ты не понимаешь, что мне этого не простят, что это конец моей карьере? Наверняка это дело рук старшей сестры – она нас ненавидит.

– Какое имеет значение, чьих это рук дело? – сказала Галя. – Факт остается фактом. Разве не так?

– Значит, ты все подтвердишь? – В голосе Олега Павловича звучала скрытая угроза.

– Да…

– Тогда не забудь сказать, что мы были любовниками. Были и порвали наши отношения по моей личной инициативе. Ты свободна.

Утром следующего дня Галя, прежде чем пойти в библиотеку, занесла в приемную главного врача заявление с просьбой освободить ее от работы по собственному желанию. Принимая заявление, Юленька удивленно посмотрела на Галю, но она не придала этому значения. Однако, выходя из приемной, она по какому-то наитию бросила взгляд на доску приказов и на минутку задержалась – прочитать свежий приказ. Он гласил о том, что согласно поданному заявлению с сегодняшнего числа освобождена от работы библиотекарь такая-то.

Галя вспомнила, что ее прежнее заявление осталось у Олега Павловича. Так что в новом заявлении действительно уже не было необходимости. Правда, Олег Павлович чуточку опередил ее, но это, по существу, уже ничего не меняло.