Текст книги "Субботним вечером в кругу друзей"
Автор книги: Георгий Марчик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)
СОБАКА
Мне было не по себе – меня глодала неясная тревога. А ветер за окном скрипел костями старых деревьев и выдувал последнее тепло из комнаты, в которой я тщетно пытался согреться. И я решил убить мой страх перед холодом и темнотой – оделся, вышел из своей пустой, одинокой квартиры, спустился на трясущемся железном лифте вниз и оказался на улице.
Я шел по улице, и метель острыми крупинками больно резала мне лицо и засовывала свои длинные холодные пальцы за воротник. Люди выбегали из теплого парного зева метро и, зябко ежась, бежали по домам. Я долго ходил – все сильнее замерзая и постепенно успокаиваясь.
И вот я подошел к своему плохо освещенному подъезду. У его двери я заметил собаку. Дрожа от стужи, она жалась к подъезду. Это был довольно крупный рыжий пес с провисшей спиной. Он едва держался на ногах. Я шагнул ближе. Он, пошатываясь, отпрянул в сторону.
«Эх, дружище, – сказал я. – Как же ты разуверился в людях!» Я оставил дверь приоткрытой и пошел к лифту. Спустя несколько минут я вернулся сюда с подстилкой и куском колбасы для собаки. Мой пес уже устроился у батареи. Увидев меня, он вскочил на ноги и с неуверенным ожиданием уставился на меня. Я положил у батареи подстилку и колбасу и вновь вернулся к себе. «Кому-то на белом свете еще хуже, чем мне», – пробормотал я.
Теперь мне уже не было так холодно и одиноко, как всего час назад.
ИСЧЕЗНУВШИЙ В НОЧИ
В четверг, 24 мая 197… года, в точно назначенное время от Северного вокзала отошел поезд дальнего следования. В третьем купе после сутолоки посадки пассажиры приходили в себя, настраивались на дорожный лад, знакомились.
Два приятеля, высокий худощавый Саша и маленький крепыш Петя, оба в модных вельветовых костюмах бежевого цвета и в массивных очках, напускали на себя важность и таинственность. Из их намеков выходило, что они едут в командировку с какой-то особой миссией, о которой они и хотели бы, но не имеют права распространяться. Миссия же их заключалась в том, что они, дипломированные инженеры, прихватив к отпуску еще один месяц за свой счет, подрядились частным образом за круглую сумму отладить механизмы на фермах одного колхоза.
Ирина Константиновна, экономист одного из столичных главков, ехала в обычную служебную командировку. Это была еще молодая, по-спортивному подтянутая женщина с короткой современной прической и в общем-то обычным, ничем не примечательным лицом. Правда, у нее были живые карие глаза и мягкая застенчивая улыбка.
И это сразу же заметил Борис Сергеевич, и ему было приятно смотреть на ее открытое, домашнее, словно бы давным-давно знакомое лицо. Сам он, тридцатисемилетний художник, выглядевший значительно моложе своих лет, стройный шатен с правильными чертами лица и слегка вьющимися волосами, зачесанными назад, ехал в город-новостройку расписывать Дворец культуры.
Застенчиво умолчавшие о том, что они шабашники, Саша и Петя держались масштабно. Они сразу же вытащили из чемодана и водрузили на стол красивую трехгранную бутыль с золотистой иностранной этикеткой, на которой крупными буквами было написано заграничное слово «Brandy».
Ирина Константиновна и вслед за ней Борис Сергеевич отказались от щедро предложенного золотисто-коричневого напитка и вышли в коридор. Здесь они, стоя у окна, смотрели на мелькавшие перед глазами картины природы и мирно разговаривали на самые незначительные темы. Обоих быстро сближали не столько эти темы, сколько возникшая обоюдная симпатия, которую они сами не сразу даже осознали. Заговорили о природе, суетности и быстротечности жизни, потом о судьбе.
Ирина Константиновна сказала, что она верит в судьбу. И пошутила:
– Вот возьмет этот поезд и увезет нас неизвестно куда.
Борис Сергеевич заявил, что не верит ни в какую судьбу, что человек сам себе хозяин, что никакая таинственная сила или высшее начало, ни черт, ни дьявол не управляют его жизнью.
– Как я не хотела сейчас ехать, – вздохнув, сказала Ирина Константиновна. – Сон видела. Предчувствие томило – будто что-то случится. Нет, муж настоял: поезжай, поезжай, ты устала, развеешься, отдохнешь. Я и поехала.
– А я тоже тянул, тянул с этой поездкой, – с улыбкой сказал Борис Сергеевич. – А тут вдруг словно кто-то в спину толкнул: поезжай сегодня. Я поднялся и поехал.
– Мне, признаться, и самой хотелось поехать, – сказала Ирина Константиновна. – Но все боялась чего-то.
Они поговорили еще какое-то время, потом решили вернуться в свое купе.
Здесь под громкую музыку высокий Саша, темпераментно изгибаясь и дрыгая руками и ногами, танцевал в проходе между койками.
– Прекрасная разгрузка – и физическая и духовная, – сказал Саша, останавливаясь и кивая на портативный магнитофон. – Если вдруг очень захочется, то можно станцевать даже на подножке трамвая.
Бутылка с бренди была уже наполовину пуста. Как видно, Саша и Петя умели в любой обстановке со всей широтой души вкушать сочные радости жизни.
– Мы отдаемся жизни так же легко и бездумно, как отдаются любимому существу, – патетически воскликнул Петя, наполняя стопки. – Живем и не оглядываемся… нет ли поблизости председателя местного комитета. И если захотелось, то пьем и танцуем.
– Я так не умею, – сказал Борис Сергеевич, обращаясь к Ирине Константиновне.
– Я тоже, – кивнула она. – У меня порядок – всему свое время.
– Тогда долой такой порядок! – воскликнул Саша, поднимая стопку и церемонно чокаясь с Петей. – Ваше уважаемое здоровье. – Он щелкнул пальцами и выразительно посмотрел на Ирину Константиновну и Бориса Сергеевича. – Нам кажется, что мы руководим своей жизнью. Все мы похожи на бревна молевого лесосплава. Что бы бревно ни думало о себе – оно плывет туда, куда его гонят, куда плывут все. Потом нас, то есть, извините, бревно превратят в древесную массу, из которой сделают белую красивую бумагу. На которой какой-нибудь бойкий писатель напишет увлекательную книженцию. За вас!
– Спасибо! – с иронией сказала Ирина Константиновна и, поднявшись, вышла из купе.
Вслед за ней вышел Борис Сергеевич.
– Циник, – сердито сказала Ирина Константиновна. – Подумать только – такой молодой и такой злой…
– По-моему, он просто острил, не слишком, правда, удачно, – сказал Борис Сергеевич. – Ребята выпили, завелись…
– Нет, – возразила Ирина Константиновна. – Он не острил. Он на самом деле так думает. Даю голову на отсечение.
– Не надо, не давайте, – смеясь сказал Борис Сергеевич. – А вдруг? С кем тогда я останусь? С кем буду разговаривать? И вообще…
Некоторое время они молча смотрели в окно. Солнце уже клонилось к горизонту. Мимо поезда пролетали березовые рощи, сосновые боры, синие озерца, поляны, деревеньки, окруженные пашней, перелески, зеленые луга, какие-то строения, холмы, словно охваченные белым пожаром кусты цветущей черемухи.
– Ах, как мне хотелось бы жить где-нибудь в самой глуши… Взять вот так, все бросить и остаться здесь, – мечтательно сказала Ирина Константиновна. – Тысячами пут мы привязаны к нашей жизни и никогда не решимся порвать их. Может быть, это и была бы наша настоящая жизнь, а не та, которой мы живем сейчас. У каждого есть своя настоящая жизнь, ради которой он должен родиться.
– Если бы существовала какая-то высшая идея справедливости, – сказал Борис Сергеевич, – и все делалось так, как это надо, а не так, как случайно получилось, а нам с вами было бы предначертано встретиться и сойти на каком-нибудь полустанке, то мы бы, наверное, так и поступили… А если нет – значит, этой высшей справедливости не существует…
Ирина Константиновна вновь внимательно посмотрела на Бориса Сергеевича, и вновь улыбка скользнула по ее лицу. Из динамика над их головами прозвучал негромкий мужской голос:
«Граждане пассажиры! В связи с ремонтом моста маршрут поезда меняется. Дальше состав пойдет в объезд по боковой ветке…»
Борис Сергеевич и Ирина Константиновна восприняли это сообщение спокойно. В объезд так в объезд. Они продолжали смотреть в окно. Красный диск солнца завис над самой кромкой горизонта, а спустя несколько минут стал постепенно исчезать, будто кто-то невидимый втаскивал его в землю. Небо в этом месте было багряным, потом стало розовым, шафранно-желтым, и еще долго-долго кусок неба светился нежно-желтым светом.
А здесь у поезда уже сгущались сумерки. Отчетливей стал слышен перестук колес. Время от времени в поле зрения появлялись и исчезали какие-то старые деревеньки и маленькие городки с церквушками и островерхими колокольнями. Окна домов светились неяркими огоньками, похоже, в них зажгли керосиновые лампы.
Стоящими у окна мужчиной и женщиной овладело одинаковое чувство беспричинной тревоги, будто они ждут чего-то очень хорошего, от чего холодеет сердце, к чему давно неосознанно готовились и что смутно предчувствовали.
– Может быть, это смешно, но мне почему-то очень жаль, что нам с вами придется расстаться, – вполне искренне сказал Борис Сергеевич.
– Мы можем и не делать этого, – негромко отозвалась Ирина Константиновна, не поворачивая к нему головы. – Ведь если очень хочется, то можно станцевать даже на подножке трамвая. Не так ли? – Она с вызовом посмотрела на Бориса Сергеевича.
По тону ее голоса, по выражению ее лица он понял, что она не шутит, и засмеялся от охватившей его радости.
– Неужели такое возможно?
В ответ Ирина Константиновна только пожала плечами, что означало – а почему бы и нет?
Поезд ехал теперь уже вдоль большого озера, в густо-синей, почти до черноты, воде которого слабо отражались крыши небольшого провинциального, какого-то старинного городка. Подъехали к станции. Ирина Константиновна и Борис Сергеевич вышли на перрон. Еще не до конца стемнело, и в поздних сумерках было видно, как по перрону прогуливается несколько очень старомодно одетых пар. В деревянном одноэтажном здании станции тоже горели почему-то керосиновые лампы. «Наверное, здесь еще нет электростанции», – подумал Борис Сергеевич.
Громко прозвучал удар колокола. Мелодичный звон покатился по воздуху. Потом второй, третий… «Поезд отправляется!» – прокричал кто-то в темноте. Раздался свисток, запыхтел паровоз, маленький состав дернулся, лязгая буферами, и тронулся с места. Борис Сергеевич и Ирина Константиновна взобрались по ступенькам в вагон и увидели, что тот стал как будто меньше и похож на вагончик узкоколейки.
– У меня какое-то странное ощущение, – сказала Ирина Константиновна, – будто мы попали в прошлый век, но меня это, признаться, почему-то нисколько не удивляет…
Они вошли в свое купе и даже не удивились, что их попутчики исчезли. Очевидно, уже сошли, подумали оба. Тускло светила керосиновая лампа. Ирина Константиновна и Борис Сергеевич сидели рядом на скамейке, прижавшись плечами друг к другу, а поезд между тем, покачиваясь, шел вперед. Правда, сейчас уже не так быстро, как раньше. Наконец он замедлил движение и стал останавливаться. Ирина Константиновна и Борис Сергеевич, не сговариваясь, поднялись, взяли вещи и направились к выходу. Они сошли на деревянный настил перрона, поезд свистнул и исчез, словно растворился в ночи.
Светила луна, было тихо. Впереди виднелся маленький домик полустанка, окруженный палисадником. Они направились к нему, будто заранее зная, что за этим домиком их ждет возок, запряженный двумя лошадьми. Возница – какой-то бородатый мужчина, – поклонился им, взял вещи и пригласил садиться. Они забрались в возок, и он двинулся по укатанной грунтовой дороге. Все это Ирина Константиновна и Борис Сергеевич воспринимали как вполне очевидный и само собой разумеющийся факт. Они жадно дышали запахом травы, перемешанным с неповторимым запахом печного деревенского дымка. Где-то недалеко залаяла собака. Возок остановился.
– Ну вот наконец и приехали, – сказала Ирина Константиновна и пожала сухой горячей рукой руку Бориса Сергеевича.
Они соскочили на землю. Возница уже распрягал пофыркивающих лошадей. Борис Сергеевич и Ирина Константиновна пошли к деревянному дому, светящемуся желтыми окнами. Они не спрашивали, где они, что с ними, – они знали: здесь их ждут, здесь их дом. Не шелохнувшись, облитый голубым лунным светом, стоял в белоцветье сад, через который они шли туда, куда они хотели прийти…
Утром в купе принесли чай. Мелко позванивали ложечки в стаканах с чаем. Весело светило солнышко.
– Сегодня мне снился какой-то странный сон, – сказал Борис Сергеевич. – Он был удивительно похож на правду.
– Дом в лунном саду? – спросила Ирина Константиновна. – Мне он тоже снился. Впрочем, я нисколько бы не удивилась, если бы проснулась не здесь, а в том самом доме…
УРОК ХОРОШИХ МАНЕР
Мой друг Виталий пригласил меня в ресторан отметить покупку. Покупка прекрасно сидела на нем. Это был отлично сшитый финский костюм приятного серого цвета. Элегантный Виталий был похож в нем на киногероя. Кроме меня в ресторан была приглашена молодая особа, тоненькая и изящная, похожая на балерину. Ее присутствие еще больше воодушевляло моего друга, и он не переставал горделиво улыбаться.
Мы удобно расположились за столиком в ресторане. Виталий сделал заказ.
– Надо уметь держать себя в приличном обществе, – многозначительно заговорил Виталий. – В этом нет мелочей, все имеет значение. Как ты сидишь, как держишь голову, где у тебя руки, и даже как ты пользуешься салфеткой…
Я тут же аккуратно расстелил на коленях салфетку. Впрочем, лучше бы я этого не делал. Весь вечер она потом куда-то исчезала, и я чаще искал ее на полу под ногами, чем пользовался ею.
В ресторане было довольно жарко. Виталий с разрешения Люсеньки церемонно снял пиджак и бережно повесил его на спинку своего стула. Я забылся и облокотился о стол. Виталий выразительно посмотрел на меня – я поспешно убрал руку.
Слушая друга, я машинально отщипнул кусочек хлеба от куска, лежащего на общей тарелке, и стал жевать его. Виталий еще раз недвусмысленно посмотрел на меня. Вслед за ним на меня посмотрела Люсенька, и я чуть не подавился хлебом, который жевал. Я выпрямился, внутренне собрался и стал крайне осторожен.
– Нужно всегда и во всем быть настоящим джентльменом, – со светской улыбкой продолжал разглагольствовать Виталий, обращаясь ко мне. – Птицу видно по полету, а настоящего джентльмена даже по тому, как он жует…
Люсенька заулыбалась. Очевидно, я действительно слишком нажал на хлеб – ожидание разогрело мой аппетит.
Я тут же перестал жевать и некоторое время так и сидел с набитым ртом, не решаясь глотнуть.
– Чтобы быть настоящим аристократом, – продолжал Виталий, – требуется совсем немного. – Хорошее воспитание, отличный вкус и развитое чувство такта. Если все это у вас есть, – Виталий выразительно посмотрел на меня, а Люсенька почему-то снова заулыбалась, – считайте, что ваши манеры в полном порядке и вы можете смело принимать приглашение на завтрак даже от королевы Англии.
Я с таким вниманием и интересом слушал своего друга, что крепко сжал пальцами черенок вилки, а ее зубья торчали чуть ли не у моего носа.
– Кстати, Гриша, – великодушно сказал Виталий с видом абсолютно светского человека: уж он-то не оплошает даже в самом изысканном обществе. – Не держи, пожалуйста; так вилку. Еще немного – и ты проколешь себе щеку или выколешь глаз. И где ты только научился этим манерам? Нет, мой друг, тебе еще рано принимать королевское приглашение на завтрак.
Люсенька сокрушенно посмотрела на меня, будто я и в самом деле получил это приглашение, а теперь его забрали обратно. Я окончательно стушевался.
– Ты совершенно прав, – подавленно пролепетал я. – Мне действительно еще рано принимать приглашение на завтрак от королевы Англии…
И тут я снова заметил, что моей салфетки нет на месте. Воспользовавшись моментом, я нырнул под стол. Через пару минут, немного успокоившись, я выбрался из-под него.
Черт меня дернул прийти на это обмывание. Стыда не оберешься. Я чувствовал, что мышцы мои одеревенели, а спинной хребет прямо-таки окаменел. Чем больше я старался не сделать какого-нибудь неловкого движения, тем хуже у меня все получалось. Я не смел поднять глаза на Люсеньку.
– Налей-ка нам соку! – распорядился Виталий и весело хохотнул.
Вслед за ним звонко рассмеялась Люсенька. Я тоже не очень искренне издал какие-то подхалимские звуки. Виталий пристально посмотрел на меня. Люсенька еще громче рассмеялась.
Я поспешно схватил бутылку с соком и стал разливать его в фужеры. Видит бог, я старался изо всех сил – даже пальцы дрожали от напряжения.
– Минутку! – вдруг воскликнул Виталий тоном человека, схватившего за руку вора-карманника. – Так нельзя разливать, Гриша! Ты льешь от себя. Надо лить из бутылки только в свою сторону, мой дорогой…
Меня охватил стыд. Какой же действительно я чурбан неотесанный! Не знаю таких простых вещей. Я готов был убить себя, и в этот поистине драматический момент моя рука, державшая бутылку с соком, конвульсивно дернулась, и на белоснежную, как эльбрусский снег, скатерть упала огромная красная клякса. Я оцепенел, втянул голову в плечи. Мне казалось, что сейчас разверзнется потолок и сам всевышний громовым голосом предаст меня вечной анафеме.
Уж лучше бы я вообще остался под столом после того, как первый раз полез туда за своей салфеткой. Так бы и сидел под ним весь вечер. Или лучше бы Виталий сразу схватил эту тяжелую бутылку и что есть силы ударил меня по голове, тогда бы разом окончились все мои мучения. Но он только с сожалением посмотрел на меня, снисходительно пожал плечами и вздохнул. Это пятно окончательно доконало меня, – я потерял остатки душевного равновесия. Куда бы я потом ни посмотрел, глаза мои невольно натыкались на эту зловещую улику моей оплошности.
– Твое счастье, что в приличном обществе принято делать вид, что не замечают чужой ошибки, – небрежно кивнув на пятно, с мягкой иронией сказал Виталий. – Чем лучше воспитан человек, тем он сдержаннее в проявлении своих чувств. Конечно, какой-нибудь хам сразу же указал бы на твой промах. Но только не комильфо.
Очевидно, Люсенька незаметно тоже подпала под гипноз речей моего друга. Вся она напряглась. Глаза ее остановились, щечки побледнели, а движения стали очень осторожными, замедленными. Как видно, и она уже боялась сделать неловкое движение. Бедная девушка! Что касается меня, то я повел себя в высшей степени ненатурально, изо всех сил старался продемонстрировать остатки своих хороших манер.
Я взял в руки нож и вилку, чтобы разделать куриную ножку. Виталий тотчас процедил, что только крайне примитивные люди едят курицу как первобытные дикари – с помощью ножа и вилки. Я поспешно сунул куриную ножку в рот, чтобы проглотить ее вместе с костью, не не смог, и, пока Виталий говорил, я держал ножку целиком во рту. А потом хотел сделать вид, что собираюсь вытереть салфеткой губы, и незаметно выплюнуть в нее эту ножку, но салфетки, конечно, не оказалось на месте, и я с удовольствием скрылся под столом…
По-моему, даже официантку заинтересовало то, что говорил мой друг. Она ставила поднос с блюдами на столик за его спиной и внимательно прислушивалась к каждой его реплике. Очевидно, ей, бедняжке, тоже не хватало хороших манер, и она не хотела упустить случая пополнить свой культурный багаж.
Наконец обед подошел к концу.
Чтобы как-то загладить свою вину, я заявил, что уплачу по счету.
– Ну, если ты так настаиваешь, – с явной неохотой согласился Виталий. – Воспитанный человек никогда не будет ради своих корыстных целей лишать удовольствия другого человека, тем более друга.
Я выхватил из кармана деньги, которые отложил на оплату по просроченному счету за квартиру, телефон и электричество, и с радостью отдал их официантке. Виталий лишь кисловато усмехнулся, будто его самого лишили чего-то приятного.
Мы поднялись из-за стола. Виталий неторопливо, с чувством собственного достоинства надел на себя пиджак.
Я посмотрел на его спину и ахнул. Вся она была заляпана пятнами жира. Это все наделала официантка, разливавшая супы за его спиной. Слишком уж внимательно она прислушивалась к речам Виталия. Все время так и наклонялась в его сторону.
Если бы вы только видели лицо нашего друга в ту минуту, когда он снял свой пиджак! Нет, ваше счастье, что вы не видели его. Лично я ничего страшнее не встречал!
Он в бешенстве повернулся к официантке и открыл уже рот, но я успел остановить его: «Настоящий джентльмен никогда не станет кричать на женщину, даже если она в чем-то виновата…»
Он так и замер с открытым ртом и выпученными глазами…
Да, такова светская жизнь. Никогда не знаешь, что тебя ждет. Ждешь опасность спереди, а она подстерегает тебя сзади. И даже если ты имеешь самые прекрасные манеры, это все равно не гарантирует тебя от неприятностей.
