Текст книги "Субботним вечером в кругу друзей"

Автор книги: Георгий Марчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

МЕЛОМАНЫ

«Познакомь да познакомь с ним», – пристали Круглов и Мишин.

Мне не хотелось выходить на улицу, идти под дождем в соседний дом.

– Трудный, – говорю, – он человек. Характер у него как могильная плита – мрачный и тяжелый.

– Ничего, мы потерпим, – говорят. – Это не главное. Главное, у него есть клёвые записи.

– Смотрите, – говорю, – мое дело предупредить. На вид он смирный, а на самом деле как сумасшедший. Чуть кто не понравился – сразу кулаком в зубы. Сколько уж раз судили за хулиганство!

– А мы будем тише воды, ниже травы, – говорят эти олухи.

Разве их переспоришь?

– Дело ваше, – говорю. – Но учтите – у него к тому же туберкулез в открытой форме. Поэтому и беснуется.

– А мы будем дышать в тряпочку, – говорят. – Веди.

Так и не отговорил.

– Ладно. Но только, чур, пеняйте на себя. И не спорьте с ним, ради бога, а то беды не оберетесь. Пошли.

И потопали под дождем через огромный двор к Морковину. Послушать его клёвые записи.

Морковин – крупный, с мрачным взглядом человек – встретил нас у входной двери.

Я представил пришедших со мной:

– Меломаны.

– Настоящие? – с надеждой спросил Морковин, обратившись к Круглову и Мишину. – Чайковский, Бетховен, Григ? – Это звучало как пароль.

Те встрепенулись, усиленно закивали.

– Да-да, настоящие. Глинка, Моцарт, Рахманинов. – Это звучало как отзыв.

– Гайдн, Мендельсон, Прокофьев? – сказал Морковин.

– Вебер, Скрябин, Шостакович.

– Проходите, – улыбаясь сказал Морковин. – Очень рад познакомиться. Сейчас все меньше и меньше тех, кто всерьез любит серьезную музыку.

– А мы любим, – скромно потупившись, сказали Круглов и Мишин. – Очень. Даже обожаем. Жить без нее не можем.

Морковин с признанием посмотрел на гостей.

– Хотите послушать Баха или Вивальди?

– В принципе, конечно, хотим, – замялись гости. – Очень хотим. Но сегодня такая дождливая погода. На сердце так тяжело. Так невыносимо грустно. Нельзя ли по этой причине послушать в порядке исключения чего-нибудь чуточку полегче?

– Сарасате или Гершвина?

– Ммм, ммм…

– Тогда Поля Мориа или Давида Тухманова? Модно, современно…

– Тоже великолепно, но все-таки слишком уж серьезно для первого знакомства.

– Теперь я вижу, что вы настоящие ценители музыки, – с иронией сказал Морковин. – Значит, безымянные авторы некогда популярных песен?

– Во-во, – обрадовались Круглов и Мишин. – Как раз это мы имели в виду. Немножко малинки, то есть клубнички… «Помню, помню, помню я, как меня мать любила. И не раз и не два она мне говорила…» – с подъемом спели они.

– С этого бы и начинали, – ласково сказал Морковин и душевно продолжал: – Классика для пенсионеров и престарелых – верно? А нас воротит от этого слюнтяйства. Верно?!

– Совершенно верно, – обрадовались Круглов и Мишин. – Вы как в воду смотрите. Мы именно такие. Классику любим-обожаем, но классика разная бывает. Мы за легкую классику. Самую-самую…

– Тронут вашим вниманием, – сказал Морковин. – Спасибо за откровенность. – И гостеприимно указал на дверь: – Можете воспользоваться, пока есть еще время. И помните – мои двери широко открыты для вас.

Похоже, Мишин и Круглов еще ничего не понимали.

– С этой стороны, разумеется, – добавил Морковин.

И тут только до них, меломанов, наконец дошло. Упали на колени, запричитали, ломая руки:

– Простите, мы больше не будем.

– И не надо! – сказал Морковин, поочередно поднял каждого за ворот и как кутенка вынес за порог. – Никогда не выдавайте себя за ценителей серьезной музыки. Это может плохо кончиться, – внушительно сказал он.

Вслед меломанам понеслась разухабистая песня в отличной записи: «Помню, помню, помню я, как меня мать любила…»

С ЗАМКАМИ И БЕЗ ЗАМКОВ

Это верно. Новое с трудом пробивает себе дорогу. Недавно я побывал в доме отдыха, где сделали еще один шаг вперед в смысле культуры обслуживания. Ликвидировали замки. Везде. Вплоть до уборных.

«Надо больше доверять друг другу, – сказал директор. – Вор и так всюду проникнет. А замки и разные задвижки оскорбляют достоинство человека. К тому же администрация не знает, чем вы там занимаетесь за замком. Может, в карты режетесь. Или распиваете. А то и вовсе. Люди есть люди. Попробуй уследи, если каждый, закрывшись в своей комнате, начнет безобразничать. Кроме того, вдруг пожар. Комнаты заперты. А там казенное имущество…» В общем, оказалось, что отдыхать без замков можно не хуже, чем с замками, если не считать мелких недоразумений, не имеющих, к счастью, большого общественного значения. Начали они с туалета. Открываете вы, скажем, дверь. А там уже какой-нибудь другой отдыхающий вежливо улыбается: «Доброе утро!»

Я как человек излишне впечатлительный очень смущался, когда ко мне в комнату по ошибке заходили незнакомые женщины в домашнем виде, и даже почему-то не сразу уходили, а пытались завязать бесполезный разговор и наводить кое-какие мелкие справки.

Как-то утром я проснулся, открываю глаза – вижу, надо мной стоит женщина в белом халате. По виду персонал. И в упор смотрит на меня.

– Что-нибудь случилось? – спрашиваю.

– Почему вещи разбросаны по комнате? – сурово говорит персонал. – По какому праву так неорганизованно отдыхаете?

– Извините, – отвечаю. – Я с детства такой.

– Сейчас же приведите в порядок комнату.

– Не могу.

– Что за глупости! Как это не могу?

– Я стесняюсь…

– Он стесняется… Это почему же?

– Видите ли, я сейчас не совсем одет…

– Ну и что? Я сотрудница, меня можно не стесняться, – ворчала женщина, покидая комнату.

Едва за ней закрылась дверь, я как заяц-русак прыгнул к своей одежде.

Все закончилось благополучно, если не считать того, что в один прекрасный день у меня пропали кое-какие пожитки включая все наличные деньги.

Обнаружив пропажу, я, естественно, тут же заявил о ней администрации, полагая, что уж коли она ввела такой порядок – проживать без замков, то и должна отвечать за последствия. Однако мне резонно возразили, что администрация за деньги и другие ценные вещи, не сданные в камеру хранения, ответственности не несет.

– А где это написано? – спросил я, все еще на что-то рассчитывая.

– У входа в дом отдыха, гражданин. Вы грамотный? Вот и читайте объявления.

Короче, эксперимент с замками в доме отдыха под давлением масс в конце концов отменили, хотя мне от этого легче не стало. Зато урок извлечь можно всем. Новое вводить, конечно, надо. Никто не спорит. Но вводить с умом, чтобы при этом не страдала нервная система и не пропадали вещи. Пусть даже личные. И не особенно ценные. Тем более что за это администрация никакой ответственности не несет.

ПРОИСШЕСТВИЕ

– Самый поганый день – воскресенье, – сказал рослый рыхлый Дергачев, почесывая подбородок с трехдневной кактусовой щетиной. – Не знаешь, как убить время.

– Точно, – осклабился худосочный Тимохин, открывая в улыбке маленькие прокуренные зубы. – Все винные магазины закрыты. Эхма… – И он потеребил свою небольшую свалянную, словно клок коричневого моха, бороденку.

– Вот ему хорошо. – Дергачев показал пальцем на лежащую недалеко от них на потрескавшейся окаменевшей земле рыжую собачку с широко раскрытой пастью, из которой вывалилась красная тряпица языка. – Лежит на самом солнцепеке и хоть бы что. Верно, Кузя?

Собака приоткрыла красные вишенки глаз и снова закрыла их. Знойный воздух простреливали переливчатые рулады цикад, неистово пиликавших на тысячах своих крохотных скрипочек. Дергачев и Тимохин сидели в тени своего пятиэтажного блочного дома на скамейке рядом с детской площадкой. Поодаль на веревке недвижно висело давно высохшее белье – простыни, наволочки, майки.

– Такие маленькие, и столько от них шума, – заметил Тимохин. – Где они только прячутся?

– Черт их знает, – сказал Дергачев, вытирая несвежим платком одутловатое лицо.

– Мотри, – сказал, умильно хихикая, Тимохин, тыкая пальцем в ползущую по спинке скамьи букашку. – Такая козявка, а тоже куда-то лезет, что-то ей надо. Сравни с домом и обрати внимание, как велик мир и какая она маленькая, глупая… А ведь и мы – посади нас рядом с горой – тоже козявки. Просто страшно становится, какие мы ничтожные…

– Ну, это ты брось, – одернул его Дергачев. – Человек – царь природы. Пойдем в бар. В долг у подлеца Сашки попросим.

– Ну его к лешему! Там музыка лезет в уши из всех щелей. Я сразу глохну.

– Так и будем сидеть? – спросил Дергачев.

– А давай, брат, в кино сходим, – предложил Тимохин и выжидающе ощерил свои зубы. – Американский фильм – «Травиата».

Дергачев с жалостью посмотрел на приятеля:

– Ну насмешил, в кино… Не люблю я этих комедий. Я их и без кино в жизни насмотрелся. – И он зычно хохотнул.

Кузя поднялся на ноги и, пошатываясь, побрел в тень.

– Во-первых, это не комедия, а оперетта, – возразил Тимохин. – А может, даже опера. Точно, конечно, не знаю. Но не комедия. По-моему, в опере кто-нибудь обязательно отдает концы, а в оперетте – женится.

– Может быть, – охотно согласился Дергачев. – Я ни одной оперы не видел, кроме, конечно, нашего уполномоченного опера, и, как видишь, ничего, пока жив… Ты лучше придумай, где достать бутылку.

Худое, узкое лицо Тимохина оживила хитроватая улыбка, глаза заблестели:

– Я тут был в школе на днях, из-за Витьки вызывали. Зашел, значит, в один кабинет, по биологии, там в шкафу у них разные штуки в банках. Витька сказал, что это вроде бы заспиртованные экспонаты. Соображаешь?

– Соображаю, – раздумчиво протянул Дергачев. – В школе сегодня выходной. Следовательно…

– Вот именно – следовательно, – подхватил Тимохин, влюбленно глядя на приятеля. – Следовательно – это наш шанс…

– И его упустить нельзя! – твердо закончил Дергачев.

Уже через час Дергачев отвинчивал крышку литровой банки, внутри которой в какой-то жидкости плавали две ящерицы. Открыв банку, он поднес ее к своему носу, принюхался, как нюхают цветы, и блаженно закатил глаза.

– Именно то, что надо, – объявил он, поднимая взгляд на терпеливо стоящего рядом Тимохина. – Чистый спирт. Беги за стаканом.

– Он здесь! – весело сказал Тимохин, вытаскивая из кармана брюк стограммовый граненый стаканчик.

Они расположились прямо на траве в палисаднике за школой. Подальше от чужих глаз. Сюда же вслед за приятелями притащился и уселся поодаль под яблоней с серыми от пыли листьями Кузя. Он считал себя хотя и не полноценным, но все же членом их компании. Он повиливал рыжим прутиком хвоста и блестящими глазами неотрывно наблюдал за приготовлениями к пиршеству.

– Хорошо Кузе, – рассуждал Дергачев, расправляя на траве мятую газету и укладывая на нее нехитрую снедь – несколько помидоров, крупный, желтоватый, загнутый вбок огурец, пучочек зеленого лука и кусок вареной колбасы. – Никаких культурных запросов, никаких забот. Ну, бросят ему колбаски – он и доволен. На работу его не гонят, спит от пуза. Подруг сколько хочешь! Выбирай любую, по вкусу. И главное – никакой ответственности.

– Главное, живет без спешки, – сказал Тимохин. – Сосед мой Толик, да ты знаешь его, хотел все успеть, торопился жить. Вот и загнулся раньше срока.

Дергачев наполнил стаканчик жидкостью из банки и поднес его Тимохину. Ящериц он предварительно достал палочкой из банки и, брезгливо морщась, бросил в траву. Тотчас к ним подбежал Кузя, понюхал, фыркнул и вернулся на прежнее место.

– Тяни! Не боись! – сказал Дергачев, ободряюще кивнув Тимохину.

Тот бережно, чтобы не расплескать, принял из пальцев Дергачева стаканчик, понюхал его, и вдруг в его плутовских глазах мелькнуло сомнение. Он поставил стаканчик на газету.

– Чего-то я вдруг припомнил, – заговорил он. – Когда я по вербовке работал на Востоке, увидели там однажды мужики бочку со спиртом. Отлили себе ведро. Сразу пить побоялись – вдруг не то. Решили дать опробовать одной старухе – сторожихе. Все равно ей, мол, пожила свое, хватит. Спрашивают: «Бабка, выпить хочешь?» Она: «Давай!» Поднесли ей стакан – жалко, что ли? Бабка выпила. Они отошли, а минут через десять вернулись. Бабка поет во весь голос, рот до ушей. Все, значит, в порядке. Сели и выдули все ведро. И кранты бригаде. Вместе с бабкой.

– Волков бояться – в лес не ходить, – недовольно сказал Дергачев. Ему не терпелось выпить. – Ты эти сказки кому-нибудь расскажи. Не хочешь – я начну. – И он потянулся растопыренными клешнями пальцев к стаканчику.

– А давай Кузе дадим, – предложил Тимохин. – И тогда будем спокойны. Пусть первый попробует. Что ему сдеется?

– Ну давай, если ты такой опасливый, – неохотно согласился Дергачев.

Они подманили доверчивого Кузю кусочком колбасы, схватили его, и только Тимохин собрался влить в его насильно раздвинутую толстыми пальцами Дергачева пасть жидкость из стаканчика, как перепуганный Кузя сильно дернулся. Дергачев от неожиданности выпустил его, при этом часть жидкости из стаканчика выплеснулась на морду собаки. Кузя, чихая и фыркая, отскочил на порядочное расстояние и несколько раз обиженно тявкнул на приятелей, разочарованно наблюдавших за ним. Они попробовали вновь прельстить его колбасой, но безуспешно. Тогда приятели попытались изловить собачонку. Кузя с громким лаем носился вокруг, но в руки не давался. В конце концов им надоело гоняться за ним, и тогда они вспомнили о Барсике – толстом, ленивом коте, который лежал на боку в траве недалеко от их дома, откинув назад голову с остекленелыми полуприкрытыми глазами. «Барсик, Барсик!» – лицемерно-ласково позвал Тимохин, но кот даже не шелохнулся. Тимохин легонько подтолкнул его ногой, на что Барсик отреагировал, как мешок с песком. Тимохин опустился на колени рядом с ним и поднял за ухо его голову.

– Дрыхнет, лодырь, – сказал он, отпуская ухо кота, и тот безвольно шмякнулся своей толстой, словно ватной, головой о землю. – Сейчас мы тебя угостим, голубчик. А то что же ты все спишь да спишь? – Он быстро-быстро водил кончиком языка из одного угла рта к другому, где пузырилась мелкоячеистая слюна. От волнения голос его прерывался, руки дрожали. Он поднял на руки кота и передал его приятелю.

Дергачев нежно, как младенца, покачивал кота на руках.

– Готовь угощение, – сказал он. – Котик ждать не любит.

Тимохин налил жидкость в стаканчик, с ожиданием посмотрел на Дергачева. Тот крепко обхватил пальцами морду кота и с силой разжал ему пасть.

– Угощай! – прорычал он.

Барсик, не ожидавший такого вероломства, дико взвыл, вцепился острыми когтями в держащие его руки и прыгнул прямо на стоящего рядом Тимохина, в одной руке которого была стопка, а во второй банка со спиртом. Тимохин отпрянул, не удержался на ногах, упал, стопка полетела в одну сторону, банка – в другую. Счастье Барсика, что он, задрав хвост трубой, успел умчаться и спрятаться – плохо бы ему пришлось.

…Утром следующего дня к школе подъехала милицейская машина и машина «скорой помощи». На окрестных домах было вывешено объявление о том, что в пропавшей из кабинета биологии банке метиловый спирт крайне опасен для жизни. По всем квартирам ходили работники милиции, сотрудники «скорой помощи» и учителя. Дергачев и Тимохин сидели на лавочке у дома и не без любопытства наблюдали за этой суетой.

– Ишь, забегали, засуетились, – неодобрительно сказал Дергачев. – Делать им больше нечего.

– Так ведь если б мы выпили, им бы отвечать пришлось, – заметил Тимохин, почесываясь. – Вот и бегают, дураки.

КАК ИЗБЕЖАТЬ ИНФАРКТА

Теперь уже, когда Хитрюк получил инфаркт, он отлично знает, как его избежать. А вот до инфаркта не знал. Все началось так. Есть у Хитрюка один задушевный товарищ – Матвей Ильич. Очень хорошо разбирается в разных ситуациях. И умеет давать советы.

В один прекрасный день Хитрюку поручили сделать доклад на профсоюзном собрании.

Когда он подготовил доклад, то заранее показал его Матвею Ильичу. Тот прочитал и в общем и целом одобрил, но посоветовал добавить критики. В адрес начальства. Хитрюк рад стараться. Распесочил свое начальство и в хвост и в гриву. Доклад, конечно, имел шумный успех. Его то и дело прерывали аплодисментами из зала и нервными репликами из президиума. Ну и, конечно, Хитрюк сошел с трибуны героем.

– А мы-то и не знали, что у нас есть такие принципиальные работники, – с кислой улыбкой сказал при всех начальник и демонстративно крепко пожал докладчику руку.

– Что я говорил? – шепнул Матвей Ильич. – Вот то-то, брат, и оно. Добрый совет дороже золота.

Домой Хитрюк летел как на крыльях. Спал крепко. Ни о чем не думал. И зря.

Месяц или два было тихо. Пока все не забыли о собрании, а заинтересованные лица не подготовили персонального дела. Хитрюка, конечно. Не Матвея же Ильича. Но это только присказка, сказка впереди.

В один прекрасный день срочно вызывают Хитрюка к начальству. Он бегом. Думает, сейчас ему о прибавке объявят. Сияет. Приготовил благодарственные слова. Да только их не пришлось произнести. А зато он узнал о себе много такого, о чем раньше и не подозревал. И лодырь. И бракодел. И документ какой-то утерял. И тому подобное. Все было настолько неожиданно, что у него сами собой закрылись глаза, подкосились ноги, и он с детской непосредственностью попытался лечь прямо на стол начальника. Его подняли, привели в чувство, усадили на стул и объявили, что по всем предъявленным пунктам его всенародно будут обсуждать завтра. А ему дается время как следует подготовиться, хорошенько все обдумать, чтобы спокойно, без лишних волнений ответить на вопросы.

Хитрюк с лицом белее яичной скорлупы и с каким-то затуманенным сознанием первым делом отыскал Матвея Ильича.

– Да, – сказал тот. – Плохи твои дела, брат. За такие пункты как пить дать снимут с работы. Или по крайне мере влепят строгий выговор.

– Что же делать? – заикаясь спросил Хитрюк. – Боюсь, не миновать мне инфаркта.

– Надо выходить из положения с наименьшими потерями, – мудро сказал Матвей Ильич. – Главное, избежать инфаркта. Остальное приложится. Когда тебя будут обсуждать, то ты мысленно посылай их подальше, а вслух говори: «Совершенно с вами согласен». Они тебе: «Ты подлец, негодяй, дурак» …Ты кивай, все мол, правильно, я еще хуже, чем вы думаете… А про себя повторяй: «Идите вы… Мне свое здоровье дороже… Идите… Идите… Идите…»

Хитрюк обрадовался, с уважением посмотрел на приятеля: «Ох, голова!»

Стали они готовиться текстуально, прорабатывать ответы по каждому пункту. Короче, даже за столь короткий срок подготовился Хитрюк встретить обсуждение во всеоружии. Уже настолько легкомысленно ничего не боялся, что перед собранием ходил веселый, шутил, смеялся, все даже удивлялись – до чего он был уверен в себе, не иначе у него где-то наверху «рука».

Началось обсуждение персонального дела. Все шло как по писаному. Хитрюку обвинение, а он в ответ: «Совершенно с вами согласен. Вы безусловно правы», а про себя: «Идите вы как можно дальше. Мне здоровье важнее. Вас послушаешь – умрешь от инфаркта…» И весело так смотрит на присутствующих. А они уже начали сомневаться – чего же обсуждать, дескать, о чем спор, если он и так со всем согласен?

Только в пылу азарта Хитрюк немного увлекся. И вместо того чтобы вслух говорить: «Совершенно с вами согласен», а думать: «Идите туда-то…» – стал все делать наоборот. Все прямо оцепенели, в изумлении вытаращили глаза. А он так и шпарит во всеуслышание: «Идиоты, тупицы, лжецы. Катитесь к такой-то бабушке. Мне здоровье важнее». А про себя думает: «Целиком и полностью с вами согласен, дорогие товарищи. Так мне, дураку, и надо».

Первый раз ответил, второй, пока наконец возмущенный председательствующий не обратил его внимание на нелогичное поведение словами: «Ты что мелешь, Емеля! Кого это ты посылаешь к чертовой бабушке? Да ты в своем ли уме?!»

И тут на полуслове Хитрюк осекся и сам в изумлении уставился на присутствующих. До его сознания наконец дошла его ошибка.

Что было дальше? Об этом сказано в самом начале. Исключительно по собственной вине Хитрюк получил инфаркт. И главное урок: живи своим умом. Советы слушай, но всегда имей в виду: отвечать потом придется не советчику, а тебе.

Ну а что касается конкретно персонального дела Хитрюка, то на этот раз его великодушно простили. Тем более что он поклялся больше докладов не делать. По причине инфаркта.

БАНТИКИ

Некий человек лежал на тахте, шевелил пальцами ног и думал, чем бы это ему удивить окружающих. В этот самый момент он обратил внимание на то, как шевелятся пальцы его ног. Это навело его на одну весьма интересную мысль. «Постой-постой, – сказал он себе. – А не научиться ли мне пальцами ног завязывать бантиком шнурки от ботинок? По крайней мере никто из моих знакомых не может делать этого. То-то же все удивятся».

Задумано – сделано. Долгими месяцами он упорно и терпеливо тренировался. Наконец отер рукавом пот со лба и сказал: «Готово!»

Он пригласил к себе домой друзей и знакомых и у них на глазах завязал бантиком черный шнурок. Все были, конечно, изумлены. А некоторые особо чувствительные товарищи даже шокированы.

– Теперь ты сможешь выступать в цирке, – с легкой завистью сказал один из знакомых, страстный собиратель коробочек из-под сигарет, романтик по натуре.

– Нет, что ты! – ответил человек. – Зачем мне цирк? У меня есть хорошая профессия, и я ее ни на что не променяю.

– Тогда зачем же ты учился этому? – спросил другой знакомый, с более реалистическим складом ума. – Какую цель ставил перед собой? Ведь когда ты наденешь ботинки на ноги, то уже не сможешь завязать на них шнурки пальцами ног.

– А просто так, без всякой цели, – скромно ответил человек. – Из любви к искусству.

Не так ли и мы порой тратим годы, чтобы научиться чему-нибудь такому, чтобы удивлять других. Просто удивлять – и все…