Текст книги "Субботним вечером в кругу друзей"
Автор книги: Георгий Марчик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)
ПАЛ МИХАЛ
Я – писатель. У меня творческая натура, молодая жена и, увы, склероз. В остальном я довольно везучий человек. У меня есть большая квартира, зимняя дача, регулярно выходят книги. Что еще надо для полного счастья?
И вот на днях сгорела моя зимняя дача. Остались лишь одни дымящиеся головешки. Я ходил вокруг пепелища, тыкая в него своей сучковатой самшитовой палкой словно понуждая сгоревшую дачу восстать из пепла.
– Птенчик мой, не переживай, – уговаривала меня жена, с жалостью заглядывая мне в лицо. – Плюнь на нее. Здоровье дороже.
Я плюнул, но от этого мне легче не стало.
– А ведь дача наша не застрахована, – с запоздалым сожалением сказал я. – Помнишь, к нам ходил какой-то проныра, страховой агент, Пал Михал. Прямо в душу лез со своей страховкой. Как он меня уговаривал застраховать эту чертову дачу, а я только посмеивался. Стоит-де мне застраховать ее, как она тут же сгорит.
– Если бы ты меня слушал, все было бы по-другому, – сказала жена.
Я с укором глянул на нее – она замолчала.
– Я еще помню, как этот нахальный тип приставал с огнетушителями, – с горестью сказал я. – Все твердил: «Обязательно купите огнетушители». Будто эти огнетушители предохранят от любой напасти. Прямо в душу лез с ними.
– Ты все-таки купил их, – сказала жена.
– Еще бы! – кивнул я. – А когда купил их и установил снаружи у стены дома, прибежал этот агент и уговорил меня, чтобы я занес их в дом. «Огнетушители не морозоустойчивы. Их надо хранить в тепле», – с сарказмом передразнил я. – Только чтобы отвязаться от него, я затащил их в сени, и вот они сгорели вместе с дачей.
– А как он радовался, когда ты купил эти огнетушители, – напомнила жена.
– Чтоб ему ни дна ни покрышки! – сказал я. – Ни на том, ни на этом свете.
– За что ты его так? – спросила жена. – Ведь он ни в чем не виноват. Он хотел как лучше.
– Еще бы! Как лучше – для него погреть руки у чужого пожара, – съязвил я. – Нет, что ни говори, а я рад, что в конце концов выгнал его.
– А все-таки он хороший человек, – сказала жена. – Он учил тебя, как пользоваться огнетушителями. Это совсем не входит в его обязанности.
– Да-да, – угрюмо усмехнулся я. – Совершенно заморочил мне голову своими огнетушителями, а дача все-таки сгорела.
Мы сели в машину и не проронили за всю обратную дорогу ни слова, будто ехали с похорон близкого человека.
Спустя два дня в моей квартире зазвонил телефон. Какой-то мужчина вежливо поздоровался и участливо сказал: «Это я. Все-таки сгорела? Какая была хорошая дача, – продолжал он. – Очень вам сочувствую». Я узнал голос – это был тот самый проныра Пал Михал.
– Что вам нужно? – в бешенстве закричал я. – Да, она сгорела. А вам, собственно, какое до этого дело? Сгорела, и черт с ней. Это моя дача. Страховать там больше нечего. До свидания. Нет, прощайте. И больше никогда не звоните сюда.
– Извините, – с состраданием сказал Пал Михал. – Я понимаю ваше состояние. Вы взвинчены и очень расстроены…
– Убирайтесь, – процедил я сквозь стиснутые зубы. – Умоляю вас, не доводите меня до крайностей…
– Хорошо, – поспешно сказал Пал Михал. – Но как же ваша страховка? Вы должны ее получить.
– Какая страховка? – морщась, как от дикой мигрени, спросил я. – Какая страховка? Вы что, смеетесь надо мной?
– Нет, не смеюсь, – обиженно сказал в трубку Пал Михал. – Я никогда не шучу – у меня такая работа. Я вполне серьезно. Страховка за вашу дачу. Ведь вы застраховали ее на довольно крупную сумму.
– Я… застраховал? – ехидно спросил я. – Вы что-то путаете, голубчик… Подите вначале проспитесь. Я отлично помню, что я ее не страховал. И ни в какую не хотел страховать. Я помню, как вы уговаривали меня это сделать и как я отказался. Хватит и того, что вам удалось навязать мне огнетушители. Я очень рад, признаюсь, что мне удалось наконец отвязаться от вас, и сейчас я нисколечко об этом не жалею. Слышите вы? Не жалею.
Страховой агент терпеливо выслушал этот крик души и сказал:
– Да, я помню – вы действительно не хотели застраховать свою дачу и мне так и не удалось убедить вас, но тем не менее вы застраховали ее. Мой долг сообщить вам об этом. Я посоветовал вам купить огнетушители, и когда вы расписывались в их получении, то расписались и на договоре о страховании вашей дачи. Вы, как я заметил, человек рассеянный и могли просто не заметить этого. Поищите у себя в карманах квитанцию.
– О боже! – сказал я. – Нет у меня никакой квитанции. Была какая-то странная бумажка, но я выбросил ее.
– Ничего, – успокоил меня Пал Михал, – я возьму копию в архиве. Если бы вы знали, – добавил он после некоторого молчания, – как я был рад, когда застраховал вас! Но сейчас я рад вдвойне, что вы можете получить свою страховку. До свидания…
УДАЧА
Это верно. Кому как повезет. Один на ровном месте споткнется, другой впервые в жизни купит лотерейный билет, и на́ тебе – «Волга». Лично мне похвастать нечем. Я невезучий. Сорвется с крыши кирпич – обязательно на мою голову.
Зато один мой знакомый… Вот уж этот из тех, кто поднимет смятую бумажку, а она окажется сторублевой банкнотой. И рожа у него, скажем прямо, какая-то обезьянья, и характер – не приведи господь, и шельма, каких свет не видал… Однако куда ни ступит, там, как говорится, зацветают розы. Самые красивые женщины вешаются ему на шею. В санатории ему лучшую комнату, в столовой – лучший кусок. Стоит ему прийти на пляж, тут же выглядывает солнце, штормующее море сразу успокаивается и смиренно катит к его ногам ласковые волны.
На службе повышения, награды, дома – любовь и уют. За что ни возьмется – удача. Я не сомневаюсь: захочет он изобрести вечный двигатель – изобретет. Или пожелает открыть философский камень – откроет. Но так уж устроен человек – что легко дается, он не ценит. Все ему мало. И вот моему знакомому захотелось славы. И не простой, а громкой, с аплодисментами, титулами, фотографиями в газетах.
– Надоело жить в безвестности, – объяснил он со скромной улыбкой. – Пора заявить о себе во весь голос. Решил вот стать писателем.
Сказано – сделано. Он отрастил себе бороду, купил дачу с камином, мохнатый свитер и трубку. Затопил камин, раскурил трубку, нашел в старом сундуке бумагу и сел писать. Писал-писал, пока рука не устала, потом отнес написанное в журнал. Там почитали – понравилось, напечатали. «Молодец, – говорят, – неси еще». Он снова накропал – ив журнал. Там улыбаются, похлопывают его по плечу, просят еще. А ему что – сел, написал и отнес. Все идет «на ура». Книгу его напечатали. С портретом. Начались рецензии, читательские конференции. И все под бурные аплодисменты. Он даже сам иногда с сомнением оглядывался – ему ли так хлопают или кому другому. Все правильно – ему.
«Удивительно, – думает, – как быстро поймал я за бороду славу. Даже не верится. Все вокруг восхищаются – глубина, острота, блеск. Самому любопытно, что же я там такого натворил? Дай-ка почитаю». Стал читать – да, действительно интересно, тонко. Увлекательный сюжет, прекрасный слог. Одно непонятно: какое ко всему этому лично он имеет отношение? Вроде бы он писал совсем другое. Может, ошибка какая. Пошел в редакцию выяснить. Его под ручки провели к главному редактору, усадили в мягкое кресло.
Так и так, говорит с любезной улыбкой, вы уверены, что это все я написал, а не кто-то другой? Нет ли здесь какого-нибудь недоразумения?
– Что вы? Что вы? – говорят. – Как можно? Это ваше гениальное творение, чье же еще? Может, во всей рукописи мы исправили одно-два слова, но не больше… Была, правда, на оборотной стороне какая-то ахинея, но мы ее зачеркнули. У каждого писателя есть свои маленькие странности. Один может сочинять только сидя в горячей ванне, другой – под органную музыку, третьему пишется не иначе как на обороте исписанной бумаги…
– Мерси, – вежливо сказал мой знакомый, поднимаясь. – Все так и есть. Вы абсолютно правы. Конечно, автор я. Честь имею. Ждите новое произведение.
Он откланялся и быстрей на дачу – писать роман. Благо бумаги в старом сундуке осталось еще навалом. Нет, недаром говорят – везет же некоторым.
ВО ИМЯ НАШЕГО ЛЮБИМОГО РЕБЕНКА
В кабинет народного судьи, смущаясь и подталкивая друг друга, вошли прилично одетые, интеллигентного вида мужчина и женщина средних лет. По их упитанным фигурам и гладким лицам сразу было видно, что они живут в достатке и не страдают отсутствием аппетита.
– Товарищ нарсудья, мы окончательно решили разойтись, – с места в карьер трагическим голосом заявила дама. На ее глазах появились слезы. – Во имя нашего любимого ребенка. Так продолжаться больше не может.
Судья видел этих людей в первый раз, но чего только он не повидал за годы работы судьей и понял, что если уж записались к нему на прием и пришли, то решение о разводе еще отнюдь не окончательное.
– Ну зачем же так сразу? – шутливо сказал он. – Садитесь, успокойтесь. Расскажите, что вас волнует.
Женщина сняла черные нитяные перчатки, протерла ими очки и капризно предложила мужчине: «Расскажи ты». «У тебя лучше получится», – кисло усмехнулся тот.
– Ну хорошо, – кивнула она. – Пусть будет так. Видит бог, я всегда во всем тебе уступаю. Юрий Иванович, у нас единственный ребенок. Девочка. Такое хрупкое, нежное, воздушное существо. Мы оба без памяти любим ее. Как она, бедняжка, будет страдать, когда мы разойдемся, – женщина всхлипнула. – Одна мысль об этом невыносима для меня. Так вот. Мы с Игорем Михайловичем, – она кивнула на мужчину, – женаты уже почти двадцать лет. За эти годы мы уже не раз могли проверить свои чувства. Недавно он лежал в госпитале – вы бы видели, как я волновалась, страдала, каждый день носила ему передачи, как нетерпеливо ждала его. Мы уважаем друг друга, не спорю. Мы привязаны к дому, к семье – это так.
Игорь Михайлович внимательно слушал, то и дело кивками показывая, что он полностью согласен с женой.
– В таком случае не вижу никаких проблем, – с улыбкой сказал судья. – У вас есть великолепная основа для нормальной семейной жизни. А потому вам лучше всего спокойно вернуться домой и исключить все, что мешает вам наладить отношения.
Женщина нервно затеребила перчатки, помялась.
– Это, конечно, не исключено. Но мы, к сожалению, руководствуемся в личной жизни не разумом, а чувствами. Оба мы крайне эмоциональны, впечатлительны, вспыхиваем от каждого пустяка, как порох от спички. А это пагубно сказывается на нашей девочке. Она тоже стала очень нервной. Мы боимся, что у нее испортится характер.
– Но ведь можно научиться сдерживаться, – рассудительно заметил судья. – Стоит только очень захотеть.
– Да-да, – кивнула женщина. – Я понимаю. Но, к несчастью, мы слишком иррациональны в нашем поведении. Сначала мы что-то делаем, а уже потом понимаем, что это совсем не то, что нужно, что хотелось. Увы, характеры такая капризная вещь. Например, мой муж очень тщеславен – он считает, что лучше меня знает современную методику воспитания. А вы сами понимаете, при таком антагонизме во взглядах и полной несовместимости характеров мы без конца спорим. Борьба мнений изнуряет не только нас, но и бедного ребенка.
– И все-таки я не советую вам спешить, – мягко сказал судья. – Все ссорятся. Не стоит доводить дело до крайности. Советую вам начать все с чистой страницы. – Судья с явным пониманием и даже сочувствием отнесся к беде уже немолодой семейной пары. – Что поделаешь, такое бывает. Накопились взаимные обиды, раздражение, душевная усталость и – как результат – кризис. – Он спокойно, доброжелательно, без нажима, все более воодушевляясь, объяснил посетителям всю пагубность столь поспешного и необдуманного решения. – Возьмите взаимные обязательства. Будьте терпеливы и снисходительны друг к другу…
По мере того как судья говорил, светлели лица незадачливых супругов. Судье самому было приятно, что добрым советом он помог сохранить семью. Супруги горячо поблагодарили его и раскланялись.
– Мы все сделаем именно так, как вы посоветовали, – с чувством сказала женщина, порывисто пожимая судье руку. – Начнем все с чистой страницы. Огромное вам спасибо…
– Душевное спасибо, – поклонился ее молчаливый супруг.
Прошел месяц. Изредка судья с улыбкой вспоминал этот визит и даже рассказал о нем коллегам. И вот однажды в приемный день дверь в его кабинет отворилась и к нему зашла уже знакомая нам пара.
– Мы к вам, Юрий Иванович, – слезливо сказала женщина. – По тому же поводу. Увы, – она торопливо достала из сумочки платочек и приложила его поочередно то к одному, то к другому глазу. – Дальше так жить, – она навзрыд, в голос заплакала, – невоз-невозможно… А-а-а-а…
Судья поспешно налил из графина в стакан воды и подал женщине.
– А как же ваша девочка, ваш ребенок? – растерянно спросил он у мужчины.
– А что девочка? – мужчина пожал плечами. – Вчера она разбила о мою голову вазу для фруктов. Мы взяли обязательства, как вы советовали. Все равно ничего не помогает. Начали все с чистого листа.
– Разбила о голову вазу для фруктов? – не веря своим ушам, спросил судья.
– Вот именно. Ей показалось, что я громко чавкаю.
– Бедный ребенок, – всхлипнула женщина. – Он обругал ее, тут я показала этому садисту.
– Они вдвоем старались, – вздохнул мужчина. – Так меня разделали, что я едва жив остался.
– У него отвратительные манеры, – сказала дама. – Девочку раздражает, что у нее такой заурядный, старомодный отец. Он даже со вкусом одеться и то не умеет.
– Ее не это раздражает, – уныло сказал мужчина, – а то, что я не даю ей денег, сколько она требует.
– Конечно, – сказала жена. – У тебя никакого честолюбия. Посмотри, как одеваются дети других родителей.
– Она одета не хуже других, – сказал мужчина.
– А должна быть одета лучше, – твердо сказала женщина. – Это наш единственный ребенок. Нет, с этим человеком решительно нельзя договориться. Он не хочет ее воспитывать, он настоящая тряпка.
– Вчера она опять не ночевала дома, – сказал мужчина. – Учиться не желает, работать мама не пускает – попробуй воспитай.
Судья до сих пор молча слушал супругов.
– Сколько лет вашей дочери? – наконец спросил он.
– Девятнадцать, – сказала женщина. – Боже, она такая тихая, скромная, милая девочка… Она не вынесет нашего развода… Бедная крошка.
– Разводитесь, – махнул рукой судья.
– Как? – изумилась дама. – Двадцать лет нас все отговаривают. Друзья, знакомые, общественные организации, судьи. А вы, вы черствый, бессердечный человек – сразу «расходитесь». Как обухом по голове. Зачем же так? Нет, это невозможно. У нас ребенок, он не вынесет этого. Пойдем скорей, пойдем отсюда, – запричитала она, хватая мужа за руку и увлекая его вон из комнаты. – Здесь нас не поймут, не посочувствуют. Легко сказать – разводитесь… А кто будет воспитывать нашу бедную крошку?
СОРОКА-БЕЛОБОКА
Ну кто не знает милую детскую сказочку о сороке-белобоке, которая кашку варила, деток кормила. Помните? Этому дала, этому дала, а этому не дала…
У взрослых эта сказочка выглядит несколько по-иному.
…В кабинет директора торга, уверенно раздвинув плечами очередь, заходит холеный представительный мужчина.
– А я к вам с просьбой, Евгений Борисович, – игриво говорит он. – Вот бумаженция…
Хозяин кабинета, едва глянув на бумаженцию с внушительным грифом, почтительно приподнялся, суровый лик его в секунду смягчился.
– Прошу, пожалуйста. Присаживайтесь. Чем могу?
– О, маленькая просьба. Нельзя ли приобрести финский гарнитурчик? Говорят, за ними такая очередь, что до конца жизни можно простоять. Ха-ха-ха!!!
– Отчего же нельзя? – мягким, ласковым голосом сказал директор торга. – Это другим нельзя. А вам можно. С таким-то письмом… – И он размашисто начертал на письме резолюцию.
Посетитель удалился, а в кабинет робко зашел некто из очереди и нерешительно остановился перед столом Евгения Борисовича. Стоял долго, терпеливо, пока хозяин говорил по телефону.
– Юра, все сделаю. Уж для тебя-то! А ты нам зернистой икорки подбрось. И балычка. Вот и договорились. Пока. Жму!!!
Наконец он заметил посетителя, и его оживленное лицо поскучнело.
– Я инвалид, – нудно тянет тот. – Очередь… Не могу… Помогите…
– Мы тоже не можем, – ледяным тоном отрезал Евгений Борисович. – Не положено. Есть порядок.
– А почему же вашему знакомому Юре можно? – спрашивает докучливый посетитель. – На каком основании? Чем он лучше меня?
Лицо Евгения Борисовича темнеет. Что за наглый тип!
– А вы знаете, что я ему обещал? – со сдержанной досадой спрашивает он. – Не знаете. Вот то-то и оно. То, что я обещал ему, не имеет никакого отношения к мебели. А то, что он мне обещал, не имеет никакого отношения к вам. Ясно?
– Да, но дефицитную икорку он достает лично для вас, а не для всех, – не унимается посетитель.
– А это уж не вашего ума дело, – рассердился Евгений Борисович. – Пожалуйста, не задерживайте других!!!
Очередь за дверью одна, но люди в ней разные. Одни заходят в кабинет уверенно, как к себе домой, размахивая «бумаженцией» с неотразимо могучим грифом, при виде которого у директора торга сами собой подгибаются колени. Другие несут в руке пузатый портфель или крепко прижимают к себе тяжелый сверток. Они плотно прикрывают за собой дверь, удобно усаживаются в кресло, с вкрадчивой улыбочкой открывают портфель или раскрывают сверток и с нежным блеском в глазах протягивают хозяину дорогой коньячный набор, блок заграничных сигарет, серебряную безделушку или подобный сувенир-пустячок.
Евгений Борисович, очевидно из простого человеческого любопытства, берет сувенир, любовно взвешивая его в руке, и нарочито сердито спрашивает:
– Это что же, взятка?
– Ну что вы, что вы, Евгений Борисович! – с деланным испугом восклицает посетитель. – Какая же это взятка? Так, маленький сувенир. Образец нашей продукции. На память о столь приятной встрече…
– Ну, тогда другое дело, – смягчается Евгений Борисович. – Чем могу?
Другие заходят, сжимая в руке лишь край кепки или шляпы, как тот самый незадачливый инвалид. Они заходят робко, неуверенно, заранее не надеясь на успех.
Движется очередь… Этому сорока-белобока дала, этому дала, а этому ничего не дала. Как пришел с пустыми руками, так и ушел ни с чем.
ХОЛОСТЯК
Есть у меня один приятель – в принципе человек неплохой и в высшей степени, конечно, порядочный. Но немного нудный. У него манера такая – вроде бы аристократическая – растягивать слова, глубокомысленно бекать и мекать после каждого слова – мда, мда, эээ, ммме… И по нескольку раз повторять одно и то же. Да еще хватать вас за руку, чтобы не убежали. И убегать как-то неудобно – все-таки вместе учились в школе. Теперь он сам в техникуме учителем работает.
Встретил я его на днях. Стоим разговариваем. Вдруг он замолчал и этак многозначительно произнес:
– Мда, мда. Так на чем я остановился?
Меня словно кипятком ошпарили. Потому что в этот момент я думал о своих совершенно посторонних делах. Но, к счастью, последняя его фраза каким-то чудом удержалась у меня в голове.
– Ты остановился на том, что неделю назад у тебя была простуда и ты принимал горячую ванну со скипидаром, – ответил я ему, а сам подумал: «Хорошо бы смазать тебе язык скипидаром, чтобы ты говорил хоть чуточку живее».
– Вообще-то я живу неплохо, – вновь овладев моим вниманием, продолжал приятель. – Тружусь в поте лица. Учу подрастающее поколение. Воспитываю. Просвещаю. Мда. Мда. Сею разумное, доброе, вечное. Получил за это грамоту местного комитета. Но вот в личном плане мне пока не везет. Недавно развелся. Что поделаешь – духовная расстыковка. Ты меня знаешь – я человек аккуратный, у меня каждая вещь свое место знает. Мда, мда. Люблю порядок, уют. К своим семейным обязанностям отношусь в высшей степени серьезно. А что ей еще надо было, убей, не понимаю.
«Немудрено, – думаю я. – С таким занудой я бы и одного дня не прожил, сбежал бы хоть на край света». А вслух говорю (неудобно не посочувствовать):
– Наплюй! Не переживай. Ты отличный семьянин. Тебе просто попалась никудышная жена.
– Уже третья такая… – с понятной обидой вставил мой друг.
– Ну и что?! Они не оценили тебя. Но в следующий раз тебе обязательно повезет и ты найдешь свое счастье. Ты еще молод, здоров, интересен. У тебя все впереди.
Он с благодарностью посмотрел на меня:
– Ты правда так думаешь?
– Еще бы! Такой мировой парень – любо-дорого посмотреть.
– Послушай, – воспрянул мой приятель. Глаза его зажглись: – А нет ли у тебя на примете какой-нибудь одинокой женщины? Эээ, ммм, эээ… Ну, сам понимаешь: лет двадцати пяти – тридцати… С приятной внешностью и спортивной фигурой. Скромной, порядочной, воспитанной. Хорошо бы с музыкальным образованием. Если она была замужем и даже имеет ребенка – это нестрашно. Я его усыновлю. Мы все вместе будем духовно расти – ходить на концерты симфонической музыки, начнем выпускать домашнюю газету. Сообща бороться за экономию и бережливость в домашнем хозяйстве. Короче, жить по НОТу, то есть по научной организации труда. Если она, конечно, захочет. Моя последняя жена вначале отнеслась к этой идее с большим энтузиазмом, но постепенно ее пыл почему-то угас. Ты не думай, я не скряга, просто в наше время все надо рассчитывать. Иначе не выберешься из финансового кризиса. Мда, мда. Познакомь меня с кем-нибудь, – зажегся он. – У меня большой опыт семейной жизни. Я не подведу.
– Постараюсь, – промямлил я. – Что-нибудь придумаю обязательно. Такой мировой парень и чтобы зря пропадал, не допустим. Так что звони. Не стесняйся.
«Ну вот, обеспечил себя звонками по крайней мере на три месяца, – с досадой подумал я. – Ну кто меня, идиота, дергал за язык?»
– Спасибо, голубчик. Спасибо, родной, – растроганно сказал мой приятель. – Эээ… мммеее… Ты меня здорово выручишь. У меня ведь и квартира приличная и даже дача есть. Мда, мда.
– Не пришлось делить? – спросил я.
– Ну что ты! В последний раз расходился – до сих пор не пойму, чем я ей не угодил. «Все себе оставь. Только отпусти меня, ради бога». Да еще с таким самопожертвованием: «Мне ничего не надо. Только отпусти». А ведь мы заранее все специально оговорили. Странные люди эти женщины. Меня же моим добром попрекают. Я человек порядочный, тружусь в поте лица – мне богатого наследства никто не оставил. Взяток не беру. Все куплено на трудовые копейки. И на тебе – какие-то нелепые обиды: все оставь себе. А почему я должен оставлять ей, коли она уходит от меня по собственной воле? Ты понимаешь?!
«Боже мой! И как это я в школе не разглядел, что он за тип. Я бы еще тогда набил ему морду. А сейчас уже поздно…» – уныло думаю я, глядя на своего приятеля, и соглашательски киваю головой:
– Да-да, я понимаю тебя, понимаю…
Я противен сам себе, но ничего не могу с собой поделать – надо до конца вытерпеть эту пытку. Сказать приятелю, что он сквалыга и ханжа, что жить с ним невыносимо из-за того, что он просто нудный бескрылый человечишко, притесняющий свою жертву мелочными расчетцами, придирками, унылыми наставлениями, убивающий всякие порывы и чувства червивым педантизмом, – сказать это у меня язык не поворачивается, и я с отвращением к самому себе лепечу:
– Не расстраивайся. Дай время – все наладится. Я верю в твою удачу…
– Спасибо! – сказал приятель и доверительно взял меня за пуговицу пиджака: – В конечном счете все мы эгоисты, и каждый наш поступок основан на прямом или косвенном расчете. Так ведь? Никто вслух не говорит: «Я эгоист». Это просто подразумевается. Правда? Каждый поступает сообразно той пользе, какую он может извлечь из своих действий. Пожалуйста. Я готов был поделиться с ней всем, не только материально, но и духовно. Вначале еще так-сяк. А потом едва я начинал говорить, она тут же затыкала мне рот или вскакивала и убегала. Ее совершенно не интересовали мои дела, переживания. Зато каждый день она устраивала сцены из-за денег. А я считал так – сначала докажи на деле, что любишь меня, а уж потом что-то требуй. Я не шел на поводу ее капризов и, как оказалось, правильно делал…
Я слушал его и представлял, как он мучил ее, как отравлял жизнь бесконечными подсчетами, как тщательно и дотошно все оговаривал, прикидывал – выгодна или невыгодна та или иная покупка, какой урон семейному бюджету нанесет посещение кино, театра, концерта, не говоря уже о ресторане. Как он то пылко, то глубокомысленно рассуждал, сколько полноценных продуктов можно было бы купить за те деньги, которые «коту под хвост» выброшены в ресторане… А между тем в мои уши лез его назойливый, въедливый голос:
– Ты даже не представляешь, какая на нее уходила прорва денег. То порвутся чулки. То подавай ей помаду и кисточку для ресниц, то нужна комбинация – я никогда не думал, что эта ерунда так дорого стоит, – то требуются перчатки, шляпка. С ума можно сойти. – Он смотрел на меня глазами, полными неподдельного возмущения, и я сочувственно улыбнулся ему. – Раз в неделю ей надо пойти в парикмахерскую. Как будто самой нельзя причесаться. А эти намеки, что подруге муж подарил французские духи или достал модные сапожки. Едва она открывала рот, меня бросало в дрожь – сейчас опять будет просить деньги. Как будто я не делал ей подарков. Но я подходил к этому разумно – вот тебе картофелечистка к Восьмому марта, а вот соковыжималка к Новому году, а вот новая хозяйственная сумка ко дню рождения. Она только фыркала и надувала губы. Я молчал, терпел. Надеялся, со временем она поймет, что семейные интересы выше собственных прихотей. Она отказалась читать стенгазету, где я пытался образумить ее и все объяснить. И представляешь – наконец грубо заявила: «Я хочу жить по-человечески. Твой научно-практический образ жизни меня не устраивает». Вот так все и закончилось. А ведь я старался не для себя, а для нас обоих. Для себя я требовал только минимум-миниморе: постирай, приготовь, убери. Разве это так уж трудно? Никакой нервной нагрузки. И будь поласковей. Кому приятно видеть перед собой хмурое, обиженное лицо, заплаканные глаза? Мда, мда. Ты согласен?
– Конечно! – малодушно подтвердил я. Кто бы знал, как мне невыносимо было слушать весь этот бред, как мне хотелось уйти, насмешливо оборвав его, но я не мог побороть в себе эту ложную деликатность, дух фальшивого товарищества.
– Вот так и живи по совести, – горестно продолжал мой приятель. – Нет, ничего из этого не выходит. Надо каждый день врать, притворяться, потакать капризам, делать вид, что ты всем доволен, в то время как у нее постоянно что-то не так – то каша подгорит, то сбежит молоко, то она забудет постирать белье, то не купит хлеба. А ты улыбайся и делай вид, что всем доволен. И я, тряпка, умолял ее не расходиться – в горячке что-то обещал, а что, и сам не помню. Нет, подавись ты своими тряпками и кастрюлями. Лучше жить одному. Мда, мда…
Я вздохнул с облегчением – разговор подходил к концу. Нет уж, дудки. Никого я с ним не познакомлю. Не дождется. Чтобы я поломал жизнь какой-нибудь приличной женщине! Этому не бывать.
Мы сердечно пожали друг другу руки. Мой приятель был доволен – он отвел душу и нашел единомышленника. Я же, в душе посылая этого прохвоста ко всем чертям собачьим, с чувством сказал:
– Сделаю все, что в моих силах. У меня на работе полно хорошеньких женщин. Звони. Не забывай.
Теперь вот уже месяц я вздрагиваю при каждом телефонном звонке, опасливо поднимаю трубку, словно это готовая взорваться граната. И если звонит не он, мой школьный товарищ, я улыбаюсь и радуюсь жизни вплоть до следующего звонка. А если же в трубке звучит его въедливый голос, я бледнею, поспешно достаю таблетку валидола и радостно восклицаю: «Здравствуй, дружище! Счастлив слышать тебя, родной мой!..»
