Текст книги "Субботним вечером в кругу друзей"
Автор книги: Георгий Марчик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)
КЛАД
Жили-были два студента – Гриша и Миша. На лекции они не ходили, ничего не читали, а целыми днями валялись на кроватях, курили и, окутанные клубами едкого дыма, сладко фантазировали о том, как разбогатеть.
Время от времени один из них предлагал новый план, и тогда спор разгорался еще сильнее – словно в костер бросали охапку сухого хвороста.
Однажды Гриша решительно вскочил на ноги и заявил: «Все, баста. К чему нам зубрежка? У меня есть идея – мы должны найти клад! То-то же мы утрем нос всем этим жалким зубрилкам и вволю посмеемся над ними».
«Согласен! – воскликнул Миша, тоже вскакивая на ноги. – Идем скорее. Я дрожу от нетерпения».
И друзья поспешили в путь. И казалось – стоит только выйти за порог дома и копнуть поглубже у первого же дерева, как клад сам прыгнет им в руки. Перед глазами лучисто сверкали груды драгоценных камней и золотых монет.
Дрожа от нетерпения, приятели добежали до первой же рощицы, отмерили семь шагов вправо, девять прямо и начали копать. Не замечая ни времени ни усталости, они остервенело отбрасывали прочь камни, вгрызались все дальше и дальше в недра земли. Им чудилось, что еще секунда – и они наткнутся на клад. Лопаты так и мелькали в воздухе. Земля и песок летели вверх как хороший фонтан.
Наконец последовал последний удар лопатой, и копать дальше стало нечего – Гриша и Миша выбрались из открывшегося перед ними отверстия и оказались на другой стороне планеты. Вот так поработали!
Не успели они отереть пот со лба – к ним подошел пограничник: «Пожалуйста, предъявите визы!»
Гриша и Миша опешили: «О визах мы как-то не подумали». – «Ну так полезайте обратно».
Делать нечего, пришлось лезть обратно. Быстренько засыпали свою яму, постояли, подумали и побежали в горы – там-то уж наверняка кладов видимо-невидимо. Добежали. Посмотрели на горы, посмотрели друг на друга. Горы огромные, а они сами маленькие-маленькие. Но, молодцы, не растерялись: «Уж как-нибудь осилим».
Подступились к самой большой горе и начали бросать камни, да так шустро, что вскоре от горы ничего не осталось. Одно голое место. А клада нет как нет. Раз-два, взялись за другую гору, потом за третью. Все перебросали. А клада нет как нет. Задумались: «Эх, не там, по всему видно, ищем. Что делать?»
«Слышал я, – сказал Гриша, – на дне моря кладов полным-полно. Сколько кораблей затонуло за все прошедшее время! В одном «Черном принце», утонувшем близ Балаклавы, вся зарплата была для французской и английской армии».
Побежали к морю. Надели акваланги и – в воду – бултых. Лазили по дну, все море взбаламутили, ничего не нашли. Совсем пали духом. Больше искать негде. Как вдруг видят: по берегу идет бедно одетая старушка. «Возьмите меня с собой», – просит. «Очень ты нам нужна», – сказал Гриша. «Нам и без тебя тошно», – вздохнул Миша.
«Возьмите, не пожалеете, – сказала старушка. – Я вам всю правду говорить буду».
«А ну давай попробуем, – сказал Гриша. – Скажи, что ты о нас думаешь?»
«Жалко мне вас, бедных, – вздохнула старушка. – Таких лодырей свет не видел. За то время, пока вы клады искали, вы бы три академии могли закончить. А вы горы перевернули, лишь бы ничего не делать».
«Ну вот еще! – возмутился Гриша. – Зачем нам нужна твоя правда, бабка?»
«Дура ты, бабка, – сказал Миша. – Ничего в кладе не смыслишь. Да на свете нет ничего приятней, чем клады искать. У каждого своя правда. Проваливай».
Вздохнула бабка, ничего не сказала, завязала платочек на голове и пошла своей дорогой. На том и расстались.
МЕДАЛЬОН
В кабинет директора театра натолкалось столько народу, что нечем было дышать. Чествовали старейшую сотрудницу театра – администратора Эмилию Юрьевну Жилову, которую все привычно называли Эмма. Ее щедро осыпали теплыми словами и цветами. Жилова вертелась во все стороны, чтобы не пропустить ни одного знака внимания, ни одного хлопка и намека на комплимент – она нервически улыбалась, кланялась, прижимала руки к сердцу, посылала воздушные поцелуи. Пожилая билетерша принимала из рук юбилярши цветы и подарки и складывала их на стол.
– Ну и теснота, – ворчливо сказал Меркуров – сорокалетний «молодой герой», – неужели нельзя было провести сие мероприятие в зале?
– Эмма перестраховалась, – объяснил его приятель Федосейкин, подвизавшийся на подмостках в амплуа «злодея». – Учла опыт наших постановок. Хочешь – уйдем…
– Ну что ты! – возразил Меркуров. – Эмма обидится. Хотя бы перекусим. Чего же ради столько мучились?
– Увы, многих друзей нашей блистательной юности уже нет в живых, – жеманно говорила между тем широко известная артистка – симпатичная старушка, привыкшая греться в лучах славы. – Нет, например, с нами нашей подруги Жанночки. Эмилочка, ты, конечно, помнишь Жанночку?
– Конечно, помню! – поспешно кивнула явно польщенная Эмилия Юрьевна. Лицо ее выразило целую гамму чувств: и светлую память о Жанночке, и горечь утраты, и гордость за то, что у нее была общая подруга со знаменитой актрисой.
– Я имею в виду Жанночку д’Арк, – лукаво пояснила старая актриса.
Все засмеялись. Эмилия Юрьевна на секунду сконфузилась, но тут же овладела собой и заулыбалась вместе со всеми.
– Говорят, после будут пирожки с грибами, – сказал Меркуров. Он мечтательно закатил глаза и, сложив пальцы розочкой, чмокнул их.
Жилова, услышав звук поцелуя, мгновенно обернулась и послала Меркурову сладкую улыбочку и воздушный поцелуй.
Он поспешно прижал руку к сердцу и церемонно поклонился.
– А икра будет? – спросил Федосейкин.
– Не будет. Ничего, обойдемся и пирожками.
Один за другим выходили вперед новые ораторы и в стихах и прозе приветствовали виновницу торжества. Они отмечали все ее добродетели – служебное рвение, энергию, организаторские способности, преданность искусству, широту и глубину души, а также прекрасно сохранившуюся фигуру.
– А ты не знаешь, кто эта блондинка с медальоном на роскошном бюсте слева за нами? – тихонько спросил Меркуров.
– Не знаю, – покачал головой Федосейкин. – Для меня пирожки с грибами лучше любого самого роскошного бюста. – Он тоже чмокнул губами и тут же испуганно прикрыл рот ладонью.
А юбилярша мгновенно отреагировала на звук блистательной улыбкой и воздушным поцелуем.
У входа в кабинет, где толпилось особенно много людей, наметилось странное оживление. Люди быстро расступились. Представители цирка привели с собой бурого медведя, и тот, неуклюже вперевалку проковыляв вперед, с ходу, не зная, кого он должен приветствовать, загнал в угол побледневшую билетершу и стал ей истово, до земли кланяться. Жилова успела благоразумно юркнуть в ряды зрителей.
Следующий оратор – представитель театрального журнала – сразу взял самый высокий тон.
– Трудно измерить, сколько сделала для искусства уважаемая Эмилия Юрьевна. Она возвысила, то есть возвышает всех нас своим… своим… своим… – тут в пластинке бойкого оратора заело. Всем стало неловко. Оратор, глядя на Жилову выпученными глазами, замолчал, как сломавшийся проигрыватель.
– Талантом! – громко подсказали из рядов.
Но оратор не слышал.
– Сердцем! Вкладом! Отношением к делу! – выкрикивали артисты.
– Своим… своим… подвижничеством! – нашел наконец нужное слово оратор и обвел всех торжествующим взглядом.
Присутствующие облегченно вздохнули.
– Так будьте же всегда такой же красивой и молодой! – прокричал в заключение представитель журнала и изо всех сил обнял Эмилию Юрьевну.
Все затаили дыхание. И в этот момент громко хрустнул чей-то стул.
Напуганный взрывом хохота, оратор выпустил наконец из объятий Эмилию Юрьевну.
Выступления продолжались. На лице юбилярши как солнечные блики на воде играли, сменяя одно другое, чувства умиления, восторга, душевного трепета, обожания, радости, любви…
Федосейкин, заинтересованно наблюдавший за многоцветной гаммой чувств, мелькавших на лице юбилярши, сказал приятелю:
– Да ведь она великая актриса. Может быть, самая великая из всех, кого мы знали.
– Да, ты прав, – кивнул Меркуров. – Совершенно с тобой согласен. Она в самом деле великая актриса. Только ей немного не повезло. Не нашлось ни одного режиссера, который бы предложил ей хоть самую маленькую роль. Послушай, а что все-таки лучше – пирожки с бюстом, тьфу, не с бюстом, а с грибами или молодая дама с такими вот прелестями?
– Конечно, пирожки, – уверенно сказал Федосейкин. – Не успеешь оглянуться, пирожки съедят, а блондинка никуда не денется. К тому же ты ли не знаешь, как кровожаден и ненасытен блуд, как он неутомимо рыщет вокруг в поисках, чем бы поживиться. Так что лучше поостерегись.
– Спасибо за ценный совет, мой бесценный друг, – мечтательно сказал Меркуров и, посмотрев на даму с медальоном, аппетитно облизнулся. – Да, так и будет. Сначала пирожки с грибами, потом блондинка с бюстом.
Когда поток приветствий иссяк, Эмилия Юрьевна пригласила всех к столу. Федосейкин и Меркуров ринулись к пирожкам с грибами. Насытившись, Меркуров отыскал блондинку с медальоном.
– Я вас где-то видел, – любезно сказал он. – Мы, кажется, знакомы. Вы актриса?
– Нет, – светло улыбнулась блондинка, и золотой медальон колыхнулся у нее на груди, – вы ошиблись. Я не актриса.
– Так кто же вы? – не отступал Меркуров, мобилизуя для решающей атаки все свое обаяние.
– Я врач-акушер, работаю в роддоме, – просто сказала дама.
– Я так и думал, – не растерялся Меркуров. – Одно из двух. Такая красивая женщина может быть только актрисой или врачом-акушером. А что это у вас за штучка? Такая красивая, как и хозяйка…
– Это медальон…
– Медальон? Скажите на милость. И надо же. Медальон. А что там внутри, если не секрет? – игриво спросил он.
Блондинка пожала плечами.
– Ну, если вы так уж хотите знать, там фотография моего мужа.
– Фотография мужа? – озадаченно переспросил Меркуров. – М-да. Веселенькая история. А зачем она там? Неужели, простите, с ним что-нибудь случилось?
– Нет, что вы! Боже упаси. Он жив и здоров. Я ношу ее как талисман. В знак любви и верности.
– Да-да, просто так, – совершенно ошеломленный, повторил Меркуров. – В знак любви и верности. Благодарю вас за весьма приятный разговор. Желаю и так далее. – Он церемонно поклонился и ушел.
По дороге домой Меркуров никак не мог прийти в себя. Он шел и бормотал: «В знак любви и верности. Вот это любовь! Вот это верность! А я-то разогнался. Уж не меня ли имел в виду Федосейкин, когда сказал: «Блуд кровожадный и ненасытный неутомимо рыщет вокруг в поисках, чем бы поживиться»? Какая каналья!..
НЕРАСКРЫТАЯ ТАЙНА ПРИРОДЫ
Сами по себе они, может быть, никогда бы не познакомились. Наверняка бы не познакомились, но вмешалась игра случая, то есть судьба. А судьба, как известно, играет человеком. Она всемогуща. Судите сами.
Один лохматый журналист в больших круглых очках, чем-то похожий в них на нетопыря, со странной манерой все время беспокойно вертеть головой, взял интервью у какого-то лысого ушастого маэстро с профессионально бегающими пальцами, который еще не прославился, но скоро должен был прославиться. Его выдвинули на соискание премии.
Очкастый журналист взял свое интервью и на всякий случай записал в свой потертый блокнот домашний телефон маэстро. Записывая его, он обратил внимание на то, что над фамилией маэстро в блокнотике у него записана фамилия одной весьма выдающейся во многих отношениях певицы, которую он незадолго перед тем тоже интервьюировал и на которую, заметим, сам положил свой острый глаз. Журналист на секунду задумался, и ехидная улыбка скользнула по его бледному прокуренному лицу. «А вдруг он возьмет и позвонит ей!» – подумал он, захлопывая свой блокнот, и тут же забыл об этом.
Между тем маэстро, занимаясь своими делами, стал ощущать присутствие в своем сознании какого-то постороннего набора цифр. «Четыреста пятьдесят четыре шестьдесят четыре восемьдесят четыре…» Цифры эти все время торчали в голове. «Похоже на номер телефона, – озадаченно подумал маэстро. – Четыреста пятьдесят четыре шестьдесят четыре восемьдесят четыре… Чей бы это мог быть номер? Не зря же он все время вертится в уме. Надо позвонить, выяснить…»
Несмелой рукой он набрал эти цифры и затаив дыхание стал ждать. «Да…» – прозвучал в трубке мелодичный женский голос. «Да?» – не веря себе, переспросил маэстро. «Да!» – подтвердила девица своим расчудесным голосом…
А когда маэстро увидел ее, он совсем потерял свою ушастую голову – без памяти влюбился в ее по-детски невинные глаза, броско, с вызовом очерченную фигуру.
Так они познакомились и полюбили друг друга. Как это получилось, то есть как сработал этот таинственный механизм, который привел их к встрече через записанные рядом номера телефонов в чужой записной книжке, я объяснить не могу. Я и сам не знаю. Сие есть нераскрытая тайна природы.
Может быть, в тот момент, когда журналист записывал номер телефона маэстро, тот случайно бросил взгляд на его раскрытую записную книжку? Кто знает…
КОМПЕНСАЦИЯ
Один добрый человек приехал как-то в дом отдыха. В первый же день, когда он шел ужинать, он увидел у входа в столовую большую серую кошку. Она вертелась в ногах и жалобно мяукала. «Хочет есть», – догадался добрый человек, и сердце его пронзила жалость. Он не притронулся к своему ужину и целиком отнес его кошке, которая, как он потом понял, была не кошкой, а толстым, отъевшимся котом. И к тому же очень ласковым и игривым.
Добрый человек с умилением смотрел, как этот толстый серый кот с урчанием ест его куриную ножку. А когда человек направился в свой корпус, кот побежал за ним вприпрыжку, но дежурная его не пустила. «Какие есть жестокие люди, – с огорчением подумал добрый человек. – У них нет ни капли сострадания к живому существу. Ведь на улице так холодно, а ночью может пойти дождь».
Он поднял кота на руки и спрятал под пальто у себя на груди. Так он и пронес кота в свою палату. Здесь он бережно опустил кота на свою кровать, а сам сел рядом. Кот благодарно мурлыкал, выгибал спину дугой и терся мордой о руку доброго человека.
Весь вечер добрый человек радовался и умилялся, а всю ночь его нещадно кусали блохи. Все последующие ночи тоже.
Но разве большое, возвышенное в полной мере не компенсировало мелкое, физическое?
ЗНАКОМСТВО
Хорошо быть молодым. Можно влюбляться. Мечтать… Страдать… Впрочем, страдать можно в любом возрасте, особенно в пожилом.
Субботу я провел спокойно. Воскресенье тоже. Играл с приятелем в шахматы, читал газеты, смотрел телевизор. А в понедельник меня вдруг словно током ожгло. Батюшки! Да я, кажется, влюбился! Перед моими глазами выплыло ее такое милое, такое родное лицо, с такой неповторимой застенчивой улыбкой. Мне показалось даже, что я вдыхаю запах ее золотистых волос, пахнущих летом, солнечными лучами, сухой травой…
Я влюбился. Губы мои сами расплывались в улыбке. Сердце готово было растаять в сладком томлении, как кусок меда под жарким солнцем. Весь день я то и дело улыбался, словно беззубый младенец с погремушкой. Все-таки как это прекрасно – любить и быть любимым. А в том, что я тоже любим, у меня не было ни тени сомнения. Я был уверен, что снова встречусь с ней, увижу ее доверчивую, милую улыбку.
Одно только стало понемногу беспокоить меня: я никак не мог вспомнить, где и как мы познакомились с ней. Я достал записную книжку, чтобы найти ее телефон, но что за ерунда – ее имя и фамилия просто вылетели из памяти. Я изо всех сил напрягся, едва не лишился чувств – результат тот же. Отчетливо, до каждой черточки помню ее лицо, улыбку, голос – и больше ничего не могу вспомнить. Ни того, кто она, ни того, где мы с ней познакомились. Полный провал памяти.
Это стало настоящей мукой – всю неделю я ходил как потерянный, все пытался вспомнить, кто она, и не мог. Казалось, еще секунда, еще одно отчаянное усилие – и я вспомню. Но нет. В последний момент это выскальзывало из памяти. Похоже, со мной играл в прятки какой-то невидимый бесенок.
Я вставал и ложился с мыслью о ней. Мне казалось, что из-за своей беспечности я просто упустил свое счастье – забыл записать или потерял ее телефон.
Развязка наступила в субботу.
Утром я сделал зарядку, позавтракал и только собрался отправиться по своим делам, как вдруг меня позвала мама из соседней комнаты:
– Коля! Иди скорей, начинается «Утренняя почта».
Я подошел к телевизору. С экрана мне улыбалась своей застенчивой чарующей улыбкой моя любовь – новая ведущая этой популярной передачи.
– Мама! Это она! Я нашел ее… – в восторге закричал я.
– Кого ее? – удивленно спросила мама.
Я уже опомнился. Разжал пальцы, которыми вцепился в пуговицу на своей рубахе, когда увидел ее на экране, и показал маме:
– Да вот, оторванную пуговицу…
ТЕПЛОЕ МЕСТЕЧКО
Очень повезло одной мухе. Летала-летала и залетела в теплое местечко. Родниковый, прозрачный воздух, свет, простор – пикируй в любую сторону. Глаза разбегаются – такая красота: мебель в стиле Людовика XVI, ковры ручной работы, старинные гобелены, картины, бронза, хрусталь, цветные телики, автоматика. А уж еда, питье – все самое лучшее, самого высшего качества.
Нашей мухе такое пиршество сроду не снилось. Одурела от восторга, жужжит, мечется от одного куска к другому. Насытилась, села на высокую спинку стула, почистила крылышки, прислушалась к разговору за столом. Ох, умный там шел разговор. Хотя ничего не поняла, все равно стала подавать свои реплики. Жаль только, ни гости, ни хозяева не слышали ее голоса – сколько умных мыслей пропало.
Спать муха устроилась под роскошным темно-вишневым бархатным балдахином. Перед сном – что уж скрывать – пошалила с молодой хозяйкой. Проползла по ее нежному круглому плечику и стройной шелковистой ножке…
Так бы и жила. Но нет, утром не выдержала – кликнула товарку. «Полюбуйся, какой у меня спальный гарнитур, какие ковры, какая кухня, какая сервировка!» Стали они носиться по всей квартире. Товарка восхищается: «У тебя такой тонкий вкус, а широта души, радушие, гостеприимство…»
Не в силах сдержать восторга, она кликнула свою подругу… А та еще одну… Спустя короткое время роскошная квартира наполнилась восторженным жужжанием мух. Перелетают с места на место, лакомятся икрой, пирожными, ликерами и везде – на шелковых стенах, на столах, на мебели, благодарные, оставляют свои меты.
Хозяин нахмурился: «Это еще что такое?!» И одну за другой перехлопал всех непрошеных гостей мухобойкой. Не понял, не оценил их дружеских чувств, восторга, самых чистых, возвышенных намерений.
НЕ СУДЬБА
Они познакомились и полюбили друг друга в международном аэропорту «Шереметьево». Стояла ненастная осенняя погода. Аэродром словно серой ватой окутал густой липкий туман. Но, занятые друг другом, они ничего не замечали вокруг. Как только он увидел ее, сразу понял: это она, одна-единственная, первая и последняя. На всю жизнь. Глаза его засветились нежностью и любовью. Она сразу все поняла и в душевном порыве подалась навстречу ему.
– Я летаю уже немало лет, – с искренним чувством радости сказал он. – Видел многое. Но такой красоты, такого совершенства, гармонии еще не встречал.
Она ответила ему нежной, благодарной улыбкой.
– Я знал, я чувствовал, что когда-нибудь встречу вас. Я готовился к этому всю свою жизнь. Каждой своей клеткой я стремился к вам. Без уверенности, что надежда сбудется, моя жизнь была бы бессмысленной и пресной.
– Я знала это, – просто и незатейливо сказала она. – Я тоже мечтала встретить вас. И вот мы наконец вместе…
Они говорили и не могли наговориться, они спешили сказать друг другу самые чистые, самые заветные слова, идущие из глубины их сердец. И если бы это свидание растянулось до бесконечности, они никогда не устали бы говорить друг с другом.
Но, увы, погода улучшилась и, следуя указаниям диспетчера, они поднялись в воздух и улетели. В разные стороны. Он – красавец реактивный лайнер и она – воздушная каравелла. Больше они не встретились никогда. Расписание их полетов не совпадало.
Не судьба.
СЧАСТЛИВЫЙ КУКСИН
Тридцатилетнему Куксину снилось: он идет по утреннему саду мимо цветущих яблонь, похожих на бело-розовые облачка, мимо кустов сирени, бережно несущих в упруго-зеленых ладонях листьев с поблескивающими на них изумрудиками капелек душистые гроздья фиолетовых, сиреневых, красных соцветий.
Навстречу Куксину выходит смеющаяся девушка, похожая, как ему кажется, на юную Клеопатру. Вся она, как ветка цветущей яблони, светится радостью и солнцем.
Звон будильника безжалостной пилой проехался по его сну. Стараясь сохранить в душе праздничное, приподнятое настроение, рожденное сном, Куксин умылся, оделся, наспех позавтракал и устремился на службу. В руке он держал рыжий, вытертый на сгибах до белизны пузатый портфель. По пути, сам не зная почему, решил зайти в большой книжный магазин. Словно кто в спину толкнул.
Он влился в один из потоков, который вынес его к тихой окраине, где не было сутолоки и шума. Куксин подошел к прилавку, бросил беглый взгляд на какие-то технические книги, поднял глаза на подошедшую продавщицу и изумленно ахнул. Перед ним стояла она – юная Клеопатра из его утреннего сна. У нее были кудри цвета спелой ржи, зеленые, задорно смеющиеся глаза, несколько веснушек на персиковой коже лица и чуть вздернутый нос.
Сердце Куксина отчаянно заколотилось. «Сейчас или никогда», – сказал он себе.
– Девушка, какаю книгу вы мне порекомендуете? – спросил он, стараясь держаться по-современному уверенно.
– А что вас интересует? – вежливо ответила она.
– Все! – с апломбом заявил Куксин.
– Тогда пройдите в отдел художественной литературы, – посоветовала она и занялась другим покупателем.
Куксин понял, что попал немного впросак. Он почувствовал себя в высшей степени нелепо и лихорадочно пытался придумать какую-нибудь остроумную реплику, чтобы достойно выйти из положения. Как назло на ум ничего путного не приходило.
– Прощайте, – независимо сказал Куксин девушке, прежде чем отправиться восвояси. – Впрочем, не прощайте, а до свидания! Реванш за нами. Имейте это в виду.
Романтически настроенный, скромно одетый Куксин казался себе остроумным, напористым, преуспевающим человеком, умеющим красиво жить, легко решать любые сложные проблемы. У него была собственная философия успеха, которой он очень гордился и которую усиленно пропагандировал среди близких друзей.
«Даже покупку билета в трамвае я считаю крупной удачей, – утверждал он. – Ведь билета в кассе могло не оказаться, а вдруг контролер… А какой подарок судьбы езда в трамвае! Родись мы всего сотней лет раньше, трамвай казался бы нам чудом. А самое главное, ни в одной стране мира нет таких дешевых трамвайных билетов. В наше время чертовски просто быть счастливым. Вы живете – это само по себе уже счастье. Остальное легко довообразить. Представьте, вы сидите на концерте знаменитого пианиста. Ему бурно аплодируют. А почему бы и не вам? Почему он должен чувствовать себя лучше, чем вы? Кто, по-вашему, больше всех насладился триумфом спортсменов на последней Олимпиаде? Да, именно я, и никто другой. Свои дни рождения я отмечаю только так – при помощи довоображения. Например, присутствуя на торжественном заседании, посвященном юбилею какой-нибудь братской республики, речи ораторов и аплодисменты я отношу на свой счет…»
Вечером, возвращаясь домой, Куксин разговорился в своем дворе с весьма почтенной женщиной, с которой он поддерживал дружеские, добрососедские отношения. Это была уже немолодая, довольно рослая особа с одутловатым лицом свекольного цвета, с налитыми мутью глазами. В углу ее рта вечно торчала папироса.
– Какой вы молодец, – с завистью сказала она Куксину, который улыбался счастливой младенческой улыбкой. – Всегда в хорошем настроении. А вот мне постоянно чего-то не хватает.
– Это вытекает из моей философии, – охотно объяснил Куксин. – Внушите себе, что вы всем довольны. Ведь это так просто.
– Внушаю, голубчик. Каждый день внушаю. – Почтенная дама вздохнула. – Да вот что-то не складывается. – Она подхватила на плечо ящик с мусором и двинулась к помойке.
– Не отчаивайтесь, – с воодушевлением воскликнул Куксин. – Когда-нибудь получится. Обязательно получится. – И он галантно поклонился вслед этой доброй трудолюбивой женщине в сером застиранном халате.
Весь вечер образ юной Клеопатры волновал Куксина. Он тщательно обдумывал разные способы знакомства с ней. С неотступными мыслями о ней он сладко уснул. Проснулся Куксин в самом радужном настроении. Ему не терпелось поскорее увидеться с красавицей из книжного магазина. «В прошлый раз я сразу не добился успеха только потому, что внутренне не был готов к нему, – рассуждал он. – А сейчас иное. Прежде всего юную Клеопатру нужно расположить к себе. С этой целью я угощу ее чем-нибудь вкусным. Девушки любят сладкое. Вот и чудесно. У меня как раз есть шоколадная конфетка в красивой обертке. Но где же она? Ах да! В портфеле. Отлично. Я угощу девушку и изложу ей свою теорию, как добиться успеха в жизни. Не сомневаюсь, она будет покорена моей железной логикой». Куксин так воодушевился, что незаметно для себя все больше ускорял шаг и в конце концов стал двигаться вперед энергичной походкой чемпиона по спортивной ходьбе. На полной скорости он влетел в магазин, пробежал по длинному проходу и замер перед прилавком, за которым словно египетская богиня стояла рыжеволосая красавица.
– А вот и я! – с пафосом сказал он, словно принес счастливую весть с Олимпа. – Здравствуйте!
Она мельком взглянула на него и довольно равнодушно ответила:
– Здравствуйте.
Но и этого было достаточно, чтобы он почувствовал себя счастливым. «Потрясающий успех! – воскликнул он про себя. – Она ответила. Мы уже в контакте. Осталось сделать еще одно усилие и…»
– Вы были очень любезны со мной в прошлый раз, – сказал Куксин, вперив в нее восторженный, полный обожания взгляд. – Сейчас здесь никого нет, и я хотел бы предельно коротко изложить вам свой взгляд на проблему человеческого счастья. Вы не против? Спасибо. Итак, не думайте, что я, столь скромно одетый человек, обычный неудачник или, что еще хуже, довольный собой и своей участью обыватель. Внешность так обманчива. Если бы вы только знали, как я незауряден! Каждый день я делаю все новые творческие открытия, все уверенней иду по каменистым тропам поиска и новаций…
Юная Клеопатра хотя и не совсем понимала Куксина, но он ее забавлял, и потому она смотрела на него с легкой полуулыбкой.
«Она улыбается. Это почти победа, – подумал Куксин, – надо закрепить успех, надо действовать, идти вперед». И с этой подстегнувшей его мыслью стал поспешно расстегивать свой пузатый портфель.
– Минутку, – сказал он. – Если позволите, в честь нашего знакомства я хочу угостить вас конфеткой. Очень вкусной. Только, пожалуйста, не отказывайтесь. Поверьте, это от чистого сердца, от всей души. У вас такие глаза, такие волосы, такая фигура. Я не мог забыть вас всю ночь. То есть вы даже снились мне. Знаете, наш язык становится так беден, когда хочешь выразить переполняющие тебя чувства…
Теперь уже юная Клеопатра смотрела на Куксина с явным интересом. Он понял это и возликовал. «О, как чудесна жизнь!» – мысленно восхитился он, а вслух продолжал:
– К счастью, у нас есть песни. В них лучше всего выражены обуреваемые нами… нет, обуревавшие… нет-нет, обуревающие нас чувства. Цитирую. Нет, лучше напою. Слушайте, это крик моего сердца. Только не смейтесь. Ведь я не шучу, я серьезно. Очаровательные глазки, очаровали вы меня. В вас много жизни, много ласки, как много страсти и огня… Это обо мне и о вас. Да-да, честное слово, о нас. Лучше не придумаешь.
Куксин говорил, а сам нашаривал рукой в портфеле обещанную конфету и никак не мог ее нашарить. Даже покрылся испариной от напряжения. Наконец нашарил и облегченно улыбнулся:
– Фу! Вот она! Возьмите. Это вам от всей души. Птичье молоко.
В его голосе и взгляде было столько отчаянной и вместе с тем счастливой мольбы, что девушка после секундного колебания, слегка покраснев, взяла конфету.
– Съешьте, – попросил Куксин. – Я хочу видеть это собственными глазами.
Она развернула обертку и рассмеялась. Куксин, не понимая, смотрел на девушку. Она протянула ему конфету:
– Она уже надкусана.
– Уже надкусана? – удивился он. – Ах да, верно. Кажется, я сам надкусил ее, хотел съесть, а потом раздумал.
– Ну так съешьте сейчас, – сказала она веселым, каким-то воркующим голосом.
Куксин нерешительно повертел конфету в руках, затем старательно запечатал и вновь сунул в карман. «Нужен какой-то искусный маневр, чтобы отвлечь ее от этой злополучной конфеты. И какой же это черт успел надкусить ее? Вряд ли это сделал продавец. Хотя все может быть…»
– Между прочим, – сказал он, – я обожаю художественную литературу. Я собрал отличную библиотеку на иностранных языках – ведь сейчас так трудно купить хорошую книгу на русском языке. Но я нашел блестящий выход – я изучил три европейских языка и теперь свободно покупаю самые лучшие книги. Например, испанский я выучил специально для того, чтобы в подлиннике читать Хема.
– Кого? – спросила девушка.
– Хемингуэя, – с небрежной гордостью пояснил Куксин.
– Но ведь он писал по-английски, – сказала девушка.
– Неужели? – удивленно воскликнул Куксин. – Я был уверен, что он испанец. Он так отлично описывает бой быков. Впрочем, я очень впечатлителен и пропускаю такие ужасные места.
– Кто вы по профессии? – спросила юная Клеопатра.
– Я социолог, – скромно представился Куксин. «Ого, она уже всерьез интересуется мной. Еще немного, и я одержу блистательную победу, – подумал он, – надо развить эту тему, показать, насколько я глубокая и содержательная личность». – Я изучаю поведение человека в экстремальных условиях, – скромно закончил он.
– А что это такое? – спросила девушка. – Извините, конечно, но я, честное слово, не знаю.
– То есть поведение в исключительных обстоятельствах, нередко у предела человеческих возможностей, – пояснил Куксин. – Например, вы опускаете в кассу трамвая три копейки, а билетов там нет. В этот момент в вагон заходит контролер, требует у вас билет. Как вы поступите? Чаще всего люди очень пугаются.
– Вы контролер? – спросила девушка.
– Да. То есть нет. Иногда. Если возникает необходимость. Кстати, а как вас зовут? – умело переменил тему Куксин, при этом неуклонно продвигаясь вперед к поставленной цели.
– Елена.
– Я так и думал. Елена Прекрасная. У вас не могло быть другого имени. Только это. А меня зовут Александр. Саша Куксин. Будем знакомы.
С этими словами Куксин попытался в соответствии с правилами хорошего тона, как он их понимал, сделать поклон, а затем протянул юной Клеопатре руку. Они обменялись рукопожатием…
В полном восторге от того, что он так быстро продвигается вперед к намеченной цели и уже почти добился полного успеха, Куксин сделал еще один поклон. Он низко склонился и, словно мушкетер, провел перед собой у пола воображаемой шляпой с перьями. Когда же он резко выпрямился, от его неловкого движения портфель птицей выпорхнул из руки, перевернулся в воздухе и рухнул вниз. Из его раскрывшегося чрева на пол посыпались разные нелепые для столь возвышенного человека вещицы: растрепанная мочалка, обмылок, мятое полотенце не первой свежести, рваная майка, зубная щетка, безопасная бритва, помазок, скомканный носовой платок, какие-то лекарства, бумажки… Все это в беспорядке рассыпалось у ног красавицы, которая с недоумением и даже с испугом смотрела то на Куксина, то на пол.
