Текст книги "Субботним вечером в кругу друзей"
Автор книги: Георгий Марчик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)
ЮБИЛЕЙ
На банкете в честь юбилея композитора Альфреда Ползункова крепко обидели певца Николая Овечина. Его посадили на самый конец длинного стола, дальше всех от юбиляра. Рядом с ним оказался поэт Василий Пустышкин – высокий, сутулый, с пышной гривой полуседых волос. Ему-то после второй стопки и стал изливать свои обиды Овечин. Он бросал мрачные, полные презрения взгляды в сторону юбиляра.
– Я популярный певец, а меня, как какого-то, извольте видеть, прихлебателя, посадили у самой двери. Нет, я здесь не останусь. Выпью еще пару стопок, закушу и уйду. Плевать я на них хотел.
– Меня тоже здесь посадили, – флегматично сказал поэт. – Что поделаешь, во все века это место истинного таланта. И за то спасибо. А ведь если вдуматься, что он без меня и тебя? Ноль! Подумаешь…
– Черта с два я им буду сегодня петь, – решительно сказал Овечин. Он широко открыл рот, засунул туда целиком бутерброд с красной икрой и стал размашисто двигать челюстями.
– Вот и правильно, – поддержал Пустышкин. – Не пой. Много чести. Послушай, что тут о нем плетут. Уши вянут – любимый, прекрасный… Это он-то! Пошляк! Вся его популярность гроша ломаного не стоит.
– Э-э, нет! – криво усмехнулся набитым ртом певец. – Стоит. И даже больше. Гребет он будь здоров.
– Будь здоров! – кивнул поэт, поспешно поднимая стопку водки. – Давай, Коля, за наш дар небесный. Как-никак все, что у нас здесь, – он гулко постучал костяшкой костлявого пальца по своему черепу, – это от бога. Согласен?
– Согласен, – кивнул певец. – Я-то согласен. От бога или от дьявола – лично мне все равно. Я известный артист, ты известный поэт, а сидим мы у самых дверей и нам подают в последнюю очередь.
– Зато в этом нас пока еще не ущемляют, – сказал поэт, протягивая цепкие пальцы к бутылке. – Выпьем за женщин… Порядок есть порядок.
– За женщин я пить не буду, – капризно сказал певец. – Много чести. Давай лучше выпьем за нашу гениальность.
– Каждая муха – гениальное создание природы, – желчно сказал поэт. – Я еще ни разу не встречал ни одного самого захудалого артиста, который не считал бы себя гениальным.
– Ты хотел сказать: захудалого композитора, – поправил певец.
– Конечно, композитора. Все они захудалые. Жаль только, публика ни хрена в этом не смыслит.
– Публика дура, – резюмировал певец. – Я любую публику насквозь вижу. Она у меня как на ладони. Веришь, стою на площадке с микрофоном и по глазам вижу – ведь дура дурой.
– И хлопает как собака, – сказал поэт. – Ведь хлопает? Самовыражается. Делать ей больше нечего. Заплатила за билет деньги – ну и сиди моргай. Нет, ей этого мало.
– Хлопает, как бешеная собака. А что она понимает в искусстве? Для нее песня – всего лишь возбуждающие звуки. А песня – это не только звуки. Песня – это, если хочешь знать, нечто большее. Песня – это песня.
– Да, песня – это песня, ты глубоко прав, – сказал поэт. – Песня – это не просто волшебные звуки, но и сказочные слова. Ты согласен? Давай еще по одной! За песню! За союз слова и музыки. То есть за союз слов и связок. А на композиторов наплевать. Им и без нас хорошо.
– Давай! – с чувством сказал певец. – За меня и за тебя. Ты все понимаешь. Мы, как видишь, вполне можем обойтись вдвоем, без третьего, то есть без композитора. Давай вздрогнем.
– Давай. Поехали. Только, умоляю, не пой сегодня. А то, не дай бог, голос сорвешь. Или как там у вас – голосовые связки… У тебя связки хорошие?!
– Это мои-то связки? Я с этими связками могу – ого-го! – любого чемпиона на лопатки положить.
– Подожди, рано еще. Слышишь, там какой-то идиот хвалит этого дурака юбиляра. Льстят друг другу и не краснеют. Ну и ну… Хорошо быть композитором, – с завистью продолжал поэт. – Ни рифм у них нет, ни метафор. Свалил ноты в кучу, потом записал в любом беспорядке – и назвал опус номер семнадцать. А почему семнадцать – никто не знает. Но помалкивает. Кто признается в том, что он круглое бревно?
– Сволочи, – с ненавистью сказал певец. Мало им своей славы, так они за чужой стали гоняться. Исполнителями стали. Выскочит этакий козлетон в кожаной куртке на подмостки и давай блеять. А публика в восторге: бис! Браво! Овации, цветы. И пусть у него в горле не связки, а наждачная бумага – ей все равно.
– А ты думаешь, кто-нибудь кроме редакторов читает стихи? – спросил поэт. – Черта с два! А ты, кстати, читал мои стихи?
– Еще бы! – певец икнул и осоловело уставился на поэта. – Высший класс! Я от них в восторге. Дай я тебя за них поцелую. – Певец нежно заглянул поэту в глаза, потом бережно пригладил его волосы и, схватив двумя руками за уши, стал целовать…
Поэт некоторое время терпеливо вертел головой, потом ему удалось вырваться, и он утерся салфеткой.
– Спасибо, – растроганно сказал поэт. – Не знал, что ты меня так любишь. Я тоже тебя люблю. Голос у тебя, ох какой гениальный голос! Настоящий голосище. Да если бы не ты – разве его кто-нибудь знал? – Поэт укоризненно кивнул в сторону композитора. – Вот так они и въезжают в рай на чужом горбу. Давай еще по одной. За тебя! За твои связки.
– Не за связки, а за нас. За брудершафт поэзии и песни. Сейчас я тебе спою. Лично тебе. Ох, как я тебя люблю. Как невыразимо люблю. Какие у тебя прекрасные глаза, то есть, извини, стихи. И глаза тоже. Дай я в них посмотрю. – Он схватил рукой за шевелюру поэта и поднял его опущенную к столу голову. – Да, у тебя прекрасные глаза. Такие глаза не видал я сроду…
– Давай с тобой полаем при луне, – с грустью сказал поэт, – на тихую, бесшумную погоду…
– Давай полаем, – с радостью согласился певец. – Давно пора полаять. Как я сразу не догадался? Еще по одной, и полаем. Вашездрье!..
– Нет, лаять не надо, – неверной рукой поэт пригрозил певцу, – а то эти композиторы спьяну отправят нас на живодерню. Доказывай потом, что ты не собака. Ты лучше спой. Затми их всех. Покажи высший класс. Еще по одной, и можно начинать.
– Сейчас я покажу, на что способен гений вокала, – сказал певец, с трудом поднимаясь на ноги. – Тише вы, двуногие верблюды. Вы ждете песен? Но сначала маленький тост. Где юбиляр? Альфред, душа моя! Как я тебя люблю! Как я тебя люблю! – Слезы стали душить певца, и он заплакал. – Как я люблю этого великого человека, – с бесконечной нежностью сказал он. – Альфред гениален, у него такое большое красивое музыкальное сердце. Я счастлив, что сегодня я здесь среди него, то есть рядом с ним за одним столом, что я вижу его прекрасные глаза. Альфред, где ты? Покажи всем своим глаза. Спасибо. А теперь можешь убрать их. Я поднимаю тост за вечный союз лиры и ммм… ммм… ммм… – певец мучительно пытался вспомнить нужное слово, – союз лиры и скрипичного ключа. – Он торжествующе оглядел всех. – А теперь я спою в честь нашего незабвенного юбиляра его лучшую песню.
Он сцепил у груди руки и широко открыл рот. Овечин старался изо всех сил – хрустел суставами пальцев, лицо его искажали судороги и какие-то невообразимые гримасы. Из горла вырывались рыдающие звуки и вопли. Певец вытягивал голову, раскачивался, то сгибался, то выпрямлялся. Глаза его закатились, лицо посинело от напряжения. Наконец от закончил и, обессиленный, упал на стул. Опустив голову в тарелку с салатом, зарыдал.
– Браво! – закричали за столом и неистово зааплодировали. – Брависсимо! Молто брависсимо!
– Боже мой, – сказал певец, поднимая голову от стола и смахивая с глаз слезы. – Как я пел, как я божественно пел! Я еще никогда в жизни так не пел.
– Овечин, ты меня потряс… – с чувством сказал поэт. – Ты вернул мне веру в людей. Ты гений! Сегодня ты превзошел Шаляпина. Ты слышал, как хлопали все эти ублюдки? И этот верблюд – юбиляр. Вот что такое настоящее искусство. Оно творит чудеса…
УЛИЧНОЕ ЗНАКОМСТВО
Нет ничего прекрасней уличного знакомства. Во-первых, вы абсолютно свободны в его выборе, во-вторых, в любое мгновение можете прервать его. Стоит только очень захотеть.
Единственное – не надо никому давать своего телефона. А то потом хлопот не оберешься. Вот так пристал в метро к Танечке – хорошенькой блондинке – один верзила, стал предлагать дружбу и в подтверждение своей репутации показывать разные удостоверения, почетные грамоты чемпиона по боксу и смотреть на нее влюбленными глазами. Деликатная Танечка необдуманно дала этому настырному типу свой телефон. Возможно, таким образом она хотела от него отвязаться. Но получилось наоборот. Он как с цепи сорвался: стал звонить в любое время суток, объясняться в любви и назначать свидания.
Родные Танечки сначала смеялись, но вскоре перестали смеяться – каждый телефонный звонок заставлял вздрагивать всю семью. Собрался семейный совет – стали советоваться.
– Я не понимаю, чего он добивается? – нервно воскликнула мама.
– Мы должны пойти в контратаку, – сказал более сообразительный папа, – и отвадить его. Танечке еще рано замуж…
И папа решительно набрал номер телефона уличного знакомого.
– Здравствуйте! – приветливо сказал он своим довольно грубым прокуренным мужским голосом. – Витю можно?
– У телефона, – сонно сказал верзила. – Слушаю.
– Это Таня с вами говорит, – душевно сказал папа.
– Какая Таня? – удивленно спросил Витя. – Кто вы такой? Что вам надо?
– Не кто такой, а кто такая, – поправил Витю папа. – Я – Таня, ваша знакомая. Помните, мы познакомились в метро и я дала вам свой телефон. Вы так просили…
– Что вы мне голову морочите? – сердито сказал Витя. – Скажет такое – Таня, Маня… Что за дурацкий розыгрыш?
– Да нет же, я на самом деле Таня. – Папа басом откашлялся. – Просто вчера у меня сел голос. Не верите? Вот и прекрасно. И больше, пожалуйста, не звоните…
В трубке недоверчиво молчали. Но желание увидеться с Таней победило Витино сомнение.
– У вас какой-то странный мужской голос, – сказал он. – Я не могу отделаться от впечатления, что вы мужчина и просто разыгрываете меня.
– Уверяю вас, – сказал папа, – я самая настоящая Таня.
– Ну хорошо, – со вздохом сказал Витя, – давайте встретимся завтра в том самом месте, где мы познакомились. Вы помните где?
– Еще бы, – подтвердил папа. – Конечно, помню. До встречи! – И папа, смеясь, положил трубку на рычаг телефона.
– А как ты думаешь отвертеться от свидания с ним? – спросила Таня. – Только имей в виду, я не пойду ни за какие коврижки. Выпутывайся сам. Но на всякий случай пригласи с собой милиционера.
– Да, теперь от свидания не отвертеться, – подтвердил папа.
В разговор вмешалась бабушка и заявила, что согласна пойти на свидание вместо Тани.
– Его надо морально добить, – решительно сказала бабушка, – представляете, какое у него станет лицо, когда он увидит меня?
– А ты не боишься за свою жизнь? – спросила Таня.
– Ну что ты, деточка. Пока он оправится от шока, я буду уже далеко. Я скажу, что в день знакомства была хорошо загримирована.
– Нет, вы не подходите, – бодро сказал папа. – Он сразу поймет, что мы дурачим его. Вот если бы… – и папа выразительно посмотрел на маму.
– Ты же знаешь, что я ужасная трусиха, – сказала мама. – У меня от одной мысли, что я встречусь с ним, поджилки трясутся. Он сразу скажет, что я не Таня.
Папа окинул маму критическим взглядом и уверенно сказал:
– Не скажет! Ты у нас еще ого-го! Таню за пояс заткнешь.
– Да он и сам не так уж молод, – сказала Таня. – По виду он твой ровесник.
– Вот видишь, – обрадовался папа. – Ты ему в самый раз. Отличная будет пара.
Маму готовили к свиданию всей семьей. Она сделала короткую стрижку, надела самые модные вещи дочери – сапожки на тонком высоком каблуке, узкую английскую юбку, тонкий белый шерстяной свитер.
– Однако! – восхищенно сказал папа и прищелкнул языком. – Однако!
Мама вернулась поздно вечером. Глаза у нее блестели, и от нее пахло шампанским. Она еще несколько раз довольно охотно ходила на свидание с Витей вместо Тани.
Вот так в конце концов мама и вышла замуж за Витю.
– Ты сам все это подстроил, – сказала она на прощание папе.
ХЕППИ ЭНД
Жена Кузьмина Таисия стала подвергать своего законного супруга бойкоту. Скандал произошел по той простой причине, что Кузьмин надумал купить машину.
Таисия, конечно, смотрела в перспективу. А перспектива была довольно кислая – на ближайшие два-три года режим строжайшей экономии и тому подобное. Ему, конечно, потом ездить. А ей? Что ей за смысл во всем отказывать себе?
Ровно два года жена вынашивала планы мести. До тех пор пока он не пригнал под окна квартиры красного «жигуленка». В этот день Таисию словно подменили – она так и заюлила вокруг мужа: «Ванечка! Ванечка!» Он ласково гладил выпуклые поверхности «жигуленка» и снисходительно бормотал: «Вот то-то и оно!»
Однако же с этого дня, а вернее, ночи кончилась спокойная жизнь Кузьмина: «жигуленок» пуще младенца требовал глаз да глаз.
Кузьмин всю ночь напролет сидел у окна, сторожил свое диво на колесах, глаз с него не сводил. Под утро уже почти в беспамятстве отправлялся на работу. Вид у него зеленый, томный. С трудом соображает.
Зато Таисия стала усердно помогать ему – дежурить у окна, устанавливать сигнализацию, замки-секреты и тому подобное.
Да только не укараулили. Не помогли ни замки, ни сигналы. Вскоре просыпаются, а фары тю-тю. Сперли их, сволочи. Кузьмин чуть с ума не сошел. Еле его Таисия отходила.
А потом сообщила: «Я работала сверхурочно и вот купила себе сапожки». Он посмотрел на нее осоловелыми глазами и ничего не сказал.
Спустя две недели, когда измученный бдительностью Кузьмин заснул мертвым сном, «жигуленка» разули. Очень даже аккуратно. И колодки вместо колес поставили, подлецы.
Зато Таисия премию получила – хоть и слабое, но утешение. И на нее купила себе самое фасонистое платье – заграничного кроя в стиле сафари. Все в оборках.
А однажды проснулся под утро Кузьмин – подбежал к окну – «жигуленок» вроде на месте. Ан нет, оказалось, осталась от него одна яркая видимость – красная коробка. Все остальное бесследно исчезло…
И у Таисии горе – тетка какая-то в Саранске умерла. Правда, чтобы не очень убивалась, оставила ей кое-какие золотые вещички да французскую дубленку.
Несколько дней Кузьмин не ел и не пил. Но верно говорят, что нет таких ран, которые бы не затянуло время. Кузьмин постепенно отошел, спохватился наконец, как красива его родная жена, как она хорошо одета. И стал любить ее не меньше, чем новенького «жигуленка». Да и охранять ее к тому же было значительно легче. Не во дворе ведь находится, а всегда под боком.
В трудную минуту Таисия показала себя как настоящий друг – всячески ободряла и морально поддерживала мужа. И даже на тетино наследство купила ему новый костюм и пальто. И теперь уже не укоряла его, как прежде, жадностью. Тем более что к пропаже «жигуленка» лично она имела некоторое отношение.
Ведь это не кто иной как она сама потихоньку распатронила и распродала по частям «жигуленка», пока умаявшийся от бдительности Кузьмин спал крепким сном. Но пусть это останется между нами. Зато теперь Кузьмин любит жену пуще прежнего. Чем не хэппи энд?
ХАЛИФ НА ЧАС
Этот рассказ тоже о любви. Но на этот раз, извините, не к женщине, а к мебели и театру. И о человеке, который… Впрочем, все по порядку.
Васю Молодцова затирали. То есть ни во что не ставили. Даже невзирая на то, что он был еще не очень старым и довольно сносным на вид мужчиной, а кроме того, носил красивые вещи. Блестящие галстуки, пестрые рубахи, джинсики, штиблетики и прочее модное барахло. Но как он ни старался, все равно, на службе ли, в компаниях, на него обращали ноль внимания и фунт презрения. Обидно, конечно. А кого нынче удивишь джинсиками? Хоть бы и американскими. Никого. Вот бы изрек что-нибудь оригинальное. Тогда другое дело.
Ну, скажем, как это было на чьих-то поминках. Вдруг один плюгавенький субъектик среди общего шума и гама негромко так сказал: «А я могу достать любой импортный гарнитур!» И сразу стало тихо. Словно над головами прогремел раскат грома. Все заерзали на своих местах и проявили вдруг радостное изумление, а вслед за ним – прямо-таки ненормальное внимание к плешивому субъекту с тоненькими усиками. Как бы спохватившись – что ж это мы, братцы, чудаки, все о покойнике да о покойнике? А тут такой живой интересный человек сидит с нами. Женщины – те стали сразу прихорашиваться и посылать субъекту взглядами тонкие намеки, мужчины подливать ему в стопку самые лучшие напитки. Короче, о покойнике тут же бесповоротно и окончательно забыли и остаток вечера провели в самом приподнятом настроении от столь приятного знакомства.
И даже брюнетка, которая сидела рядом с Васей и которой он весь вечер упорно делал одни те же комплименты и перманентно гладил под столом ее круглое гладкое колено, и та, шельма, сразу же всем пренебрегла и подалась душой и сдобным телом в сторону плешивого гарнитурщика, так легко, без всякого труда разжегшего общий энтузиазм. Вот что было особенно обидно.
И сколько Вася потом ни старался, он не мог больше завладеть вниманием соседки. Ни комплиментами, ни анекдотами, ни сольной пляской.
Всего на минуту Васе удалось оторвать ее томный взгляд от субъекта с усиками, да и то, обернувшись к нему, она безжалостно, прямо в лоб спросила: «А вы можете достать гарнитур?» Вася смутился и, пробормотав: «А разве в гарнитуре счастье?» – полез рукой под стол.
Брюнетка вспыхнула, как промасленная пакля: «Ах, оставьте ваши шутки!»
«Это не шутки, – тушуясь, пробормотал Вася, – у меня самые серьезные намерения». Но брюнетка грубо отторгла его руку со словами: «Знаем мы эти намерения» и вновь повернулась к плюгавому типу.
Вася был потрясен. Вот какие коварные эти современные женщины. Под модной оболочкой – джинсовыми брюками, полотняными кофточками, свежим загаром, помадами, короткой стрижкой, подведенными глазами – грубый, примитивный расчет, никакого интереса к интеллекту, позыва к чистой дружбе, тяги к умному собеседнику, задушевному другу, способному на большую и чистую любовь. Нет, их влечет к земному, движет голый материальный интерес. О гарнитурчике услышала и тут же как перевернулась – забыла все на свете. Да, таким все равно, кто сидит рядом. Посади хоть дворнягу – она и ей будет кокетливо улыбаться, была бы выгода.
Вася не мог без отвращения смотреть, как завоображал этот кривляка с усиками. Как он стал строить из себя знаменитость, как дулся и пыжился… Но еще противнее было видеть, как лебезили перед ним, ползали на брюхе, потеряв всякий стыд и совесть, все эти людишки, забывшие, зачем они здесь собрались. Боже, какие пошляки, ничтожества, хамы, блюдолизы! Едва тот типчик открывал рот, как все начинали вопить: «Тише! Тише! Александр Иванович хочет говорить. Не мешайте! Замолчите! Пожалуйста, Александр Иванович!» Если же тот брался за вилку, тут же со всех сторон к нему тянулись блюда с закусками. Ну разве не безобразие?!
Вася хотел было подняться и уйти, но пересилил себя и остался – он еще на что-то надеялся. И, как видно, не зря.
Внезапно, словно молния темноту, его озарила одна гениальная мысль. Он даже икнул от удовольствия, потер руки, победно посмотрел на сидящую к нему спиной брюнетку и, выждав удобный момент, негромко, словно бы самому себе, сказал: «А я могу достать путевку в любой санаторий». И тут же, словно бы нехотя, словно бы пересиливая себя, соткровенничал: «И между прочим, билеты на любой спектакль тоже» Добивать так добивать.
Что тут со всеми сделалось, описать невозможно. После краткого остолбенения радостные судороги исказили лица. Все тут же полезли к Васе целоваться, стали пить с ним на брудершафт. И говорить, какой он в высшей степени прелестный, необыкновенный, умный, красивый, замечательный… Какое счастье сидеть с ним за одним столом.
Вася молчал. А ему больше ничего и не надо было говорить. Он сидел, как индийский будда, а все остальные ползли к нему на четвереньках и даже по-пластунски. «Так вам, мерзавцам, и надо, – мстительно думал он. – Большего вы и не заслуживаете». Толпа возносила его как кумира, его звали в гости, совали визитные карточки с телефонами, просили не забывать. И первая из женщин, пренебрегая всякими приличиями и понятиями о чести, бросилась к нему на шею та самая брюнетка.
И Вася – тонкая, чувствительная, но не злопамятная натура – сразу простил ее и снова, отпустив комплимент, стал гладить ей колено. Брюнетка лишь хихикала, но руку его больше не отстраняла.
Вася был счастлив и от всей души презирал толпу, которая только что так высоко вознесла его.
СВАТОВСТВО
Юра Акимов был блестящим репортером и тонким психологом. Мы занимали с ним одну служебную комнату, и я не переставал восхищаться его виртуозным умением делать из одного факта, полученного к тому же по телефону, зарисовку с живописными деталями и бойкими диалогами.
– Готово! – воскликнул Юра, закончив очередной опус. – Один факт, немного воображения, стагик, – Юра красиво грассировал, – и можно засылать в набор. Теперь ни одна собака не пришлет редактору опровержения.
Я был младше его на два года – едва ступил на тернистый путь журналистики – и, разумеется, смотрел на Акимова как на аса – снизу вверх. Только по голосу в телефонной трубке он мог безошибочно определить, что за человек говорит с ним, его характер, возраст, служебное положение и даже внешний вид.
Раздавался телефонный звонок. Юра снимал трубку, потом, подмигивая, протягивал ее мне и говорил с нарочитой завистью:
– Стагик, тебе крупно повезло – на проводе ветреная блондинка с серыми глазами и прекрасной фигурой.
Или с отвращением кривил губы:
– Фууу, какая образина…
Однажды, когда я вернулся в редакцию с задания, мой товарищ был взволнован и возбужден.
– Стагик! – воскликнул он. – Ты один знаешь, как мне до сих пор не везло в любви.
Да, я знал это. Ему не столько не везло, сколько он был привередлив, как разборчивая невеста.
– И вот наконец я нашел ее! – с подъемом продолжал он. – Она мое божество, она – моя неспетая песня. Нет-нет, не отговаривай меня. – Он сделал негодующий жест в мою сторону, – хотя я вовсе и не собирался отговаривать его. – Я женюсь на ней. Да, решено. Боже мой, – застонал он, закатив глаза кверху и хватаясь руками за голову, – какой у нее дивный голос. Какие божественные глаза. Нет! – вдруг трагически завопил он. От неожиданности я даже вздрогнул. – Умоляю, не помешай мне это сделать.
– Я не мешаю, – испуганно пролепетал я.
– Пожалуйста, не отговаривай меня! – заорал он, глядя на меня выпученными глазами.
Я окончательно стушевался:
– Я не отговариваю. Женись, если тебе так приспичило. Но, ради бога, успокойся. И скажи, кто она и где ты ее откопал.
– Боже, какое вульгарное слово – откопал. Как ты можешь так выражаться? Нет, я нашел ее, как жемчужину. Не все сразу, стагик! – несколько успокаиваясь, сказал он. – Постепенно все узнаешь. Дай мне сначала самому прийти в себя. Дай немного успокоиться.
Он вышагивал по комнате как ошалелый, то, ломая спички, прикуривал, то начинал причесывать свои вьющиеся, торчащие в разные стороны вихры. Я был вконец заинтригован, но терпеливо ждал, пока сам Юра мне все расскажет. Некоторое время мы оба молча ли – я корпел над какой-то заметкой, Юра ходил по комнате и громко вздыхал.
– Стагик! Мне крупно повезло, – наконец заговорил он. – Это находка века!
Я молчал.
– Ты не веришь?
– Почему же, охотно верю.
– Спасибо, дружище. Мое решение окончательное и обжалованию не подлежит.
– Так кто же она? Где ты ее, эээ, ммм, где ты с ней познакомился?
Юра обратил на меня свой пылающий взгляд.
– Стагик! Ты ни за что не поверишь. Я познакомился с ней час назад по телефону. Я всегда верил в неограниченные возможности техники. Ты не представляешь, насколько она умна, утонченна, интеллигентна. Какая глубина и свежесть суждений, блеск остроумия, игра мысли!
Страшная догадка пронзила меня.
– Ты видел ее? – подозрительно спросил я. – Как она выглядит?
– Фу! – негодуя воскликнул Юра. – Ты грубый вульгарный материалист. Она сам изыск. Она… Она… О, если бы ты только послушал ее! Разве ты посмел бы задавать эти дурацкие вопросы!
– Ты видел ее? – переспросил я, сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.
– Не видел, ну и что? – с вызовом сказал Юра. – Что это меняет? Какое, болван, это имеет значение? Я видел ее душу, и она прекрасна. Ее внутренний облик, без сомнения, точно соответствует внешнему виду. Уж я-то знаю законы гармонии, стагик. Меня на мякине не проведешь…
Я чувствовал – еще немного, и этот вулкан засыплет меня с головой.
Он был так убежден и так азартен в своей убежденности, что я готов уже был поверить ему.
– Ну что ж, – примирительно сказал я, – тогда не будем терять времени – побежали делать ей предложение.
– Потерпи, стагик! Я хочу насладиться ожиданием этой встречи. Хочешь поговорить с ней? – великодушно предложил он. – Я сейчас представлю тебя. Не хочешь? А зря. Она, конечно, не председатель горсовета, к которому ты ходил просить квартиру. Она работает библиотекарем в школе. Ты бы сразу оценил мой выбор.
Юра наслаждался ожиданием встречи целых три дня. И все эти три дня он по пять раз звонил своей библиотекарше и с сахарным выражением на лице вел с ней изысканные беседы на литературные и прочие возвышенные темы. Он весь преображался, картинно изгибался и даже, как я заметил, аристократически оттопыривал мизинец руки, которой держал телефонную трубку.
Наконец, понукаемый мной и подгоняемый собственным темпераментом, он заявил, что сегодня идет в школу.
– Делать предложение? – на всякий случай уточнил я.
Юра посмотрел на меня, как на заговоривший чурбан, и сказал, что если я очень хочу, то могу пойти вместе с ним. Я сгорал от любопытства, а потому немедленно согласился сопровождать его.
Мы выскочили из редакции и устремились вперед, как ракета к заданной цели. Вначале мы просто шли, потом прибавили темпа и уже почти бежали. Сделали, правда, короткую остановку у цветочного магазина, где Юра купил самый большой букет цветов. В конце пути мы бежали, словно боялись опоздать на уходящий поезд. У входа в школу даже не приостановились, а так и влетели в нее.
– Где библиотека? – не переводя дыхания спросил Юра у первого попавшегося на пути мальчишки.
– Вот там, – махнул тот рукой.
Мы помчались туда, куда он указал, и на полном ходу ворвались в библиотеку.
– Где Татьяна Константиновна? – возбужденно спросил Юра у какой-то бабушки, сидящей у стойки, оглядываясь по сторонам.
Казалось, еще секунда – и из-за стеллажей покажется стройная девушка с прекрасным лицом и скажет чудесным голосом: «Я Татьяна Константиновна».
Седая маленькая старушка за стойкой смотрела на нас и молчала. Юра сорвал бумагу с огромного букета цветов и громко взволнованно попросил старушку:
– Будьте настолько любезны, позовите Татьяну Константиновну. Скажите, что ее зовет Юра. То есть Юрий Иванович. Это я.
– А я Татьяна Константиновна, – красивым мелодичным голосом сказала бабушка, с живым интересом глядя на оторопевшего Юру.
И все-таки я отдаю должное моему товарищу – он быстро овладел собой и с галантным подскоком, похожим на средневековый реверанс, вручил старушке свой букет. Воспользовавшись моментом, я улизнул за дверь…
Вот так не совсем удачно окончилась попытка жениться моего товарища Юры, немного переоценившего возможности техники в выборе невесты.
