Текст книги "Эйзенхауэр"
Автор книги: Георгий Чернявский
Соавторы: Лариса Дубова
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 37 страниц)
В Нормандской операции (так стал называться комплекс военных действий после осуществления «Оверлорда») приняли участие более трех миллионов человек. Операция осуществлялась в два этапа. Первый – «Нептун» – имел целью завоевание крупного плацдарма на севере Франции. Продолжался он до 25 июля. В его ходе возникли противоречия между Эйзенхауэром и британским генералом Монтгомери. Английские войска развивали наступление в северо-восточном направлении, американские – вначале в юго-западном, затем развернулись на восток. В то время как американцы продвигались быстро, Монтгомери несколько раз начинал, а затем приостанавливал (по мнению Эйзенхауэра, безосновательно) продвижение к сильно укрепленному Кану. Город был полностью освобожден только 20 июля. Между Эйзенхауэром и Монтгомери в этом интервале состоялся неоднократный обмен письмами с взаимными упреками. Эйзенхауэр даже несколько раз прибегал к помощи британского премьер-министра, причем в последний раз уже после взятия Кана.
Позже Эйзенхауэр неоднократно утверждал, что между ним и Монтгомери возникали только мелкие разногласия, но так казалось по прошествии лет. Во время Нормандской операции ему порой представлялось, что нерешительность британцев ставит под угрозу всю операцию. К счастью, в целом боевые действия развивались успешно.
С конца июля начал осуществляться второй этап Нормандской операции – «Кобра»: глубокий прорыв и наступление на территории Франции. Параллельно с 15 августа до начала осени американские и французские войска в результате успешно проведенной Южнофранцузской операции (так теперь называлась операция «Энвил») освободили всю территорию Франции.
На протяжении этого времени Эйзенхауэр непосредственно руководил действиями союзников.
Несмотря на занятость в штаб-квартире, он стремился как можно чаще отправляться в районы боев, чтобы посоветоваться с командующими, дать указания по совершенствованию тактики, проследить за настроениями солдат и офицеров. Иногда случались неприятные происшествия. 1 июля он в очередной раз отправился в Нормандию, провел пять дней в войсках Брэдли, побывал в нескольких дивизиях. Командиры соединений не были особенно рады его приезду – и потому, что он мог обнаружить неполадки, и особенно из-за опасности, которой он подвергался во время посещения боевых порядков, ведь снаряды германской артиллерии нередко долетали до командных пунктов. Отличавшийся прямотой командир 15-го корпуса генерал Уэйд Хэйслип заявил Эйзенхауэру: «Я не хочу, чтобы главнокомандующий был убит в районе моего корпуса. Если вы хотите, чтобы вас убили, поезжайте в какой-нибудь другой район»{311}.
Во время одного из перемещений Эйзенхауэр, сам находившийся за рулем джипа, пересек линию фронта, но узнал об этом только по прибытии в дивизию, взглянув на оперативную карту.
В эту поездку он подвергся еще одной опасности. Решив посмотреть на поле боя с воздуха, он, не слушая возражений, отправился на летное поле и сел на место наблюдателя в кабине разведывательного самолета. Брэдли всячески отговаривал начальника от полета. «Всё в порядке, Брэд, я не собираюсь лететь в Берлин», – пошутил тот. Полет прошел благополучно: хотя германские зенитные орудия и обнаружили самолет, но уже на выходе из зоны обстрела. Присутствовавший на аэродроме журналист, разумеется, не оставил этот эпизод без внимания – в ведущей газете появился репортаж «Эйзенхауэр летает над нацистскими позициями»{312}.
Супруга, разумеется, прочитала эту статью, и Дуайт всячески оправдывался, что всё преувеличено и его жизни ничего не угрожало{313}.
Седьмого августа Эйзенхауэр переместил свой командный пункт на территорию Франции. Подходящие стационарные помещения даже не искали, так как главнокомандующий оптимистично предполагал, что долго на одном месте не задержится. Палаточный городок был размещен на территории фруктового сада в окрестностях Гранвиля. Теперь приходилось постоянно распределять время между полетами в Лондон для решения вопросов с Черчиллем, сотрудниками штаб-квартиры, американскими дипломатами и представителями других стран, в частности Франции, корректировкой наступательных операций и инспектированием войск, всё быстрее наступавших вглубь Франции.
Четырнадцатого августа Эйзенхауэр подписал приказ особого рода. За всю войну таких приказов (называемых им просто «order of the day», то есть «текущий приказ») появилось только десять, тогда как обычные издавались ежедневно, а иногда по несколько в день. Они были не распоряжениями в полном смысле слова, а, скорее, обращениями к солдатам и офицерам. В приказе от 14 августа главнокомандующий призывал утроить усилия, решительность и быстроту действий: «Если каждый будет именно так выполнять свое дело, мы сможем сделать эту неделю важнейшей во всей истории войны – блестящей плодотворной неделей для нас, роковой дли амбициозных нацистских тиранов»{314}». Приказ был передан союзными радиостанциями, напечатан в виде листовки и распространен в войсках.
Если убежденность в близком окончании войны действительно разделялась в тот момент Эйзенхауэром, она была мимолетной. Возможно, главнокомандующий поддался общей эйфории, которую распространяла американская пресса. Вспоминали 1918 год, когда только начавшееся наступление войск Антанты во Франции привело к быстрому развалу блока центральных держав и подписанию в ноябре Компьенского перемирия, завершившего Первую мировую войну.
Вопреки собственному приказу от 14 августа Эйзенхауэр на встречах с государственными руководителями, в переписке с Маршаллом, на пресс-конференциях настойчиво разъяснял, что нынешнее положение сильно отличается от ситуации 1918 года, напоминал, что союзным войскам предстоит преодолеть мощный Западный вал на франко-германской границе, что в Германии, несмотря на генеральский заговор, приведший к неудачному покушению на Гитлера 20 июля 1944 года, сохраняются вера в фюрера и послушание его воле, что кадры вермахта всё еще находятся в боеспособном состоянии, что военное производство в Германии растет и немцы создают новое оружие. О каком именно оружии шла речь, оставалось секретом даже для самого Эйзенхауэра. Он полагал, это могут быть очень мощные, но не такие глобальные средства разрушения, каким является ядерное оружие. Он сам был свидетелем разрушительных налетов самолетов-снарядов «Фау-1» на британские города. Ему докладывали, что в Германии завершается создание ракет среднего радиуса действия («Фау-2»), которые действительно стали поражать цели в Великобритании с 8 сентября 1944 года. Правда, результативность этих налетов была небольшой. Тем не менее Дуайт понимал, что предстоят тяжелые бои как на Западном, так и на Восточном фронте, где летом 1944 года Красная армия осуществила грандиозную Белорусскую операцию, не только выйдя на границу СССР, но и вступив в Польшу.
Уже на следующий день после издания злополучного приказа Эйзенхауэр, явно раскаиваясь, созвал пресс-конференцию для разъяснения истинного положения дел. Журналисты стали наперебой спрашивать, сколько недель (или даже дней) осталось до конца войны в Европе. Главнокомандующий был просто взбешен (возможно, в связи с собственным необдуманным поступком) и, не подбирая слов, стал говорить, что те, кто думает о близком завершении войны, «наверное, сошли с ума». Он напомнил: Гитлер хорошо знает, что по окончании войны его повесят, и скорее всего сам повесится, когда увидит, что его дело проиграно, но перед этим будет воевать до самого предела возможностей{315}.
Непосредственно руководя операцией в северной части Франции, Эйзенхауэр был удовлетворен результатами действий союзных войск на юге страны: после высадки они развивали наступление, почти не встречая сопротивления. Немалым успехом было занятие Марселя с почти неповрежденным огромным портом. С начала сентября туда стали приходить американские суда с грузами для снабжения союзных армий. За последние три месяца 1944 года свыше трети всех грузов, поступивших в Европу из США после начала операции «Оверлорд», было доставлено именно этим путем{316}.
Далеко не всё, что было намечено в планах Эйзенхауэра, претворялось в жизнь в полной мере. Он был недоволен результатом операции, проведенной с 12 по 21 августа в районе небольшого старинного города Фалез в департаменте Кальвадос, в результате которой в окружении оказались около пятидесяти тысяч немецких солдат и офицеров. Эйзенхауэр считал, что Монтгомери мог бы действовать более энергично. Тот в свою очередь возложил вину на самого главнокомандующего, небезосновательно полагая, что не следовало вводить в бой неподготовленных поляков. В докладе Маршаллу Эйзенхауэр оставил взаимные обвинения в стороне, сообщив лишь, что «корзина с военнопленными окажется не такой полной, как я вначале предполагал»{317}.
Тем не менее был достигнут важный успех: большая часть германских войск к западу от Сены разгромлена, союзники вышли к Парижу и смогли оказать помощь начавшемуся там по призыву де Голля восстанию (туда была направлена сформированная по настоянию де Голля французская бронетанковая дивизия под командованием генерала Филиппа Леклерка).
В конце августа Эйзенхауэр посетил район боев возле Фалеза. Сопровождавший его британский помощник, подполковник Джеймс Голт, сделал запись для дневника штаб-квартиры главнокомандующего: «Мы определенно не разочарованы результатом, потому что сцена представляла собой массу разрушенных танков, орудий, транспорта и оборудования разного рода, разбросанного повсюду, а также массу убитых немцев и лошадей (!). Запах был ужасный»{318}.
Двадцать пятого августа во французскую столицу вступили части Леклерка, а вслед за этим прибыл председатель ФКНО, фактически преобразованного во временное правительство республики. На следующий день в Париже состоялся парад победы – первый из подобных парадов, впрочем, по мнению Эйзенхауэра, проведенный слишком рано.
Однако он не устоял перед соблазном побывать в этот день в Париже – хотел просто пройтись по городским улицам, вспомнить давнее время, когда жил в этом замечательном городе. Вместе с Брэдли он решил приехать в Париж ранним утром, когда город еще спит, и покинуть его, оставшись незамеченным. Но не тут-то было! Париж той ночью не спал. Ликующие горожане узнали генералов союзной армии. Объятия и поцелуи привели Айка в замешательство – он даже не успел посмотреть на дом в районе моста Мирабо, где когда-то провел год вместе с Мейми и Джоном. Весть, что Эйзенхауэр в Париже, разнеслась по городу с быстротой молнии. Пришлось нанести визит де Голлю, только что ставшему фактическим главой временного правительства; он воспринял бы отъезд Эйзенхауэра из Парижа, не повидав его, как тягчайшее оскорбление.
Предварительно сообщив, что находится в городе, в полицейскую префектуру, где обосновался де Голль, главнокомандующий появился в его кабинете. После обычных приветствий разговор сразу перешел в деловую плоскость. Поскольку, по словам де Голля, властью в городе стремились овладеть коммунисты, он попросил продемонстрировать парижанам силу американского оружия.
У Дуайта быстро созрел план. Учитывая, что предстояла переброска одного из соединений Брэдли, Эйзенхауэр распорядился, чтобы войска выдвигались на боевые позиции не через пригороды Парижа, как планировалось, а через центр города. Это, понял де Голль, больше соответствовало интересам американцев, чем его собственным, ибо должно было продемонстрировать, кто именно освободил город{319}.
Менее чем через месяц, 23 октября, Рузвельт объявил о признании временного правительства Французской республики, а Эйзенхауэр передал управление всеми внутренними делами на территории Франции в руки национальной администрации. Непосредственно перед этим, 21-го числа, американский президент проинформировал Сталина о предстоящем признании временного правительства, при этом специально оговаривалась ведущая роль Эйзенхауэра: «Ожидается, что французы с согласия генерала Эйзенхауэра в весьма скором будущем создадут действительную внутреннюю зону, которая будет находиться под управлением французской администрации… Я сообщаю Вам заранее о нашем намерении в этом отношении на случай, если Вы пожелаете предпринять какое-либо аналогичное действие, когда будет создана внутренняя зона, которая будет находиться под управлением французской администрации»{320}.
Армии Эйзенхауэра теперь продвигались к Западному валу. Быстрое наступление вело к растягиванию коммуникаций. Главнокомандующий, его подчиненные и советники понимали, что вопросы снабжения войск встают чрезвычайно остро. Даже репортерам Дуайт вынужден был откровенно сказать, что «дальнейшее продвижение в значительной части фронта, даже при условии очень слабого сопротивления, становится почти невозможным»{321}.
Перед командующим во весь рост встала сложная проблема увязывания стратегии дальнейшего наступления с обеспечением войск техникой, вооружением, обмундированием, пищей и т.д. Для этого необходимы были крупные порты в сравнительной близости к наступавшим войскам – их снабжение через Великобританию превращалось в почти невыполнимую задачу.
Согласно плану, разработанному штабом главнокомандующего, предполагалось развернуть наступление на восток, к германской границе, и далее одновременно по двум основным направлениям – севернее Арденн, через Бельгию и Голландию, и южнее, в направлении Майнца, чтобы форсировать Рейн. Однако проблема коммуникаций выдвинула на первый план северное направление; главной задачей являлось овладение Антверпеном с его вместительным портом. Британским соединениям под командованием Монтгомери предстояло овладеть городом{322}.
По приказу Эйзенхауэра войскам Монтгомери были направлены подкрепления. Этим были недовольны некоторые американские генералы, в частности Паттон, но главнокомандующий остался тверд. 2 сентября войска Монтгомери вступили в Антверпен, после чего началось быстрое восстановление портовых сооружений. Но Антверпен был связан с морем устьем реки Шельды с массой островов, всё еще занятых немецкими гарнизонами. Без их освобождения наладить морское снабжение было невозможно.
Двенадцатого сентября канадская армия приступила к очистке устья Шельды от германских частей, однако в первые дни ее действия были безуспешны. Возникал заколдованный круг: без надежной охраны антверпенской гавани от морских и воздушных нападений невозможно было обеспечить войска необходимым снаряжением, оружием, питанием, а между тем немцам удавалось отбивать атаки канадцев прежде всего из-за снабжения последних по очень скудному рациону. Эйзенхауэр писал Монтгомери: «Если мы не получим работающий Антверпен к середине ноября, вся наша операция окажется в тупике по всему фронту от Швейцарии до Ла-Манша. Я считаю Антверпен задачей первостепенной важности и полагаю, что операция, предназначенная открыть [гавань], требует Вашего личного внимания». Эйзенхауэр даже пригрозил, что если Монтгомери не приложит тройных усилий для успешного завершения операции, последует приказ о сокращении снабжения его войск, а вопрос о пригодности британского командующего к выполнению серьезных военных задач будет поставлен перед руководством его страны{323}.
Двадцать четвертого октября удалось очистить подступы к стратегически важному острову Валхерен. Затяжные бои продолжались еще три недели, и только после ликвидации немецких укрепрайонов на островах к середине ноября британскому флоту удалось обезопасить подступы к Шельде.
С 12 октября немцы начали обстрел антверпенского порта ракетами «Фау-2». Только после создания в конце октября надежной противовоздушной обороны появилась возможность принимать крупные грузовые суда. Первый канадский конвой с долгожданными грузами вошел в порт 28 октября. С открытием регулярной линии снабжения через Антверпен была решена острейшая проблема коммуникаций и снабжения, без чего войска союзников не могли наступать вглубь Германии.
Как раз перед самым началом Шельдской операции, 2 сентября, с Эйзенхауэром случилось несчастье. Когда после встречи с Брэдли и Паттоном в Версале он на маленьком двухместном самолете возвращался в Гранвиль, начался шторм, летчик потерял ориентацию, исчерпал запас горючего и вынужден был посадить самолет на береговую линию. Помогая пилоту оттащить машину от начинавшегося прибоя, Дуайт поскользнулся, упал и сильно поранил колено. До дороги пришлось добираться через соленое болото, несколько раз проваливаясь по пояс, и в результате колено распухло и загноилось.
Пилот остановил первый же военный джип, и Дуайта быстро доставили в Гранвиль. Его на руках подняли на второй этаж и уложили в постель. Вызванный из Лондона врач определил, что повреждена коленная чашечка. Главнокомандующему было предписано неделю находиться в постели. За это время опухоль уменьшилась, на колено была наложена гипсовая повязка. Когда Дуайту разрешили передвигаться, ему пришлось пользоваться вначале костылями, а через две недели тростью. Только к концу года он смог отказаться от опоры, но боли в колене, то усиливаясь, то ослабевая, мучили его до конца жизни. Несколько раз до окончания войны ему приходилось вновь пользоваться костылями. Это было особенно неприятно, когда предстояли пресс-конференции – Дуайт не мог появиться перед журналистами в беспомощном, как он полагал, виде. В этом случае костылями он не пользовался и шел, превозмогая боль, а адъютанты внимательно следили, чтобы он не споткнулся, и были готовы в любой миг оказать ему помощь{324}.
Глава седьмая.
В НАЦИСТСКОМ ЛОГОВЕ
Перед Западным валомЭйзенхауэр иногда жаловался, что осенью ему не везет. На этот раз невезение состояло не только в травме колена. Несравненно более важной неприятностью он считал недооценку масштабов сопротивления врага. Поздней осенью 1944 года его армии остановили наступление – главным образом из-за погодных условий. Непрерывные дожди, сильный ветер крайне затрудняли поддержку атакующих войск авиацией, не давали возможности продвигаться бронетанковым дивизиям. «Я до предела устал от погоды», – писал Эйзенхауэр Маршаллу{325}. В таких условиях обороняться было значительно легче, чем наступать, и германское командование, надеясь на «чудо-оружие», полностью воспользовалось ситуацией.
Попытка с ходу овладеть таким крупным центром, как Кельн, оказалась неудачной. Только 21 октября удалось после тяжелого боя захватить город Ахен, являвшийся первым крупным немецким населенным пунктом, оказавшимся в руках союзников. Президент Рузвельт был обеспокоен ситуацией на фронте. Его пресс-секретарь Стивен Ирли, посланный к Эйзенхауэру, согласился с мнением главнокомандующего: «Люди такой силы и с такими воинственными тенденциями, как немцы, не сдаются; их необходимо разгромить до основания»{326}.
Эйзенхауэр был неутомим. Несмотря на сплошные дожди и непролазную грязь, он уделял много времени посещению частей, передвигаясь на автомобиле, так как любая попытка использовать самолет легко могла окончиться катастрофой. Используя относительное затишье на фронте, он поставил себе задачу приехать в каждую дивизию и побеседовать с максимальным количеством солдат и офицеров. Во многих случаях поездки не просто разочаровывали его, а приводили в негодование. После высадки на континент Дуайт в ряде приказов требовал, чтобы между офицерами и солдатами не было существенных различий в условиях быта, питания, гигиены. Теперь же он обнаруживал, что рядовым приходилось ночевать в плотно набитых людьми конюшнях или складских помещениях, тогда как офицеры занимали роскошные квартиры, принадлежавшие германской знати. Несколько раз Эйзенхауэру приходилось наблюдать, что части перемещаются под дождем в открытых грузовиках, тогда как на складах имелось достаточное количество тентов. Обычно после визита главнокомандующего в частях несколько улучшались бытовые условия, и в результате его популярность среди военнослужащих всё увеличивалась.
Тем не менее ему вновь и вновь приходилось издавать приказы и выдвигать устные требования, чтобы все «привилегии» (по-видимому, имелись в виду не только бытовые условия, но и трофеи, от которых не отказывалась ни одна армия в мире) распределялись между военнослужащими «в должной пропорции». О том, что американская и британская армии участвовали в ограблении местного немецкого населения (оправдывая его местью за беды порабощенных народов и страдания англичан во время германских авианалетов), свидетельствовали даже некоторые документы самого Эйзенхауэра. В одном из его распоряжений говорилось, что захваченное вино следует распределять так, чтобы рядовые получали столько же, сколько офицеры. Приказ завершался указанием: «Во всех случаях офицеры должны ставить заботу и благоденствие своих солдат выше своего собственного комфорта и удобств»{327}.
Тоскливые дни Дуайта Эйзенхауэра осенью 1944 года еще сильнее омрачились очередной стычкой с супругой. На этот раз речь шла об очень серьезном вопросе. Предстояла отправка на европейский фронт дивизии, в которой служил сын. Мейми была в отчаянии, умоляла мужа принять меры, чтобы Джон не покидал Соединенных Штатов. Дуайта также беспокоила судьба сына, но он не считал возможным проявлять заинтересованность в этом деле. Он писал Мейми: «Мне очень тяжело удерживать себя от того, чтобы “вмешаться”. Я полностью поглощен [будущим] мальчика; но я напоминаю себе вновь и вновь, что он мужчина, что у него мужская работа и что он делает собственную карьеру. Как хотел бы я сейчас быть вместе с ним!»{328}
Эти аргументы никак не действовали на Мейми, которая теперь считала, что муж безразличен к ребенку. Она не понимала, что даже без вмешательства главнокомандующего его сына не отправят на передовые позиции – даже не из желания угодить начальству, а по вполне практическим соображениям: гибель сына могла бы крайне отрицательно отразиться на качестве руководства войсками, не говоря уже о том, что существовала вероятность, хотя и очень малая, что лейтенант Эйзенхауэр будет захвачен в плен противником и этот факт широко использует вражеская пропаганда. Скорее всего, Эйзенхауэр знал о трагической судьбе старшего лейтенанта Якова Джугашвили – сына Сталина, который 16 июля 1941 года попал в плен и 14 апреля 1943-го погиб в лагере военнопленных. Эйзенхауэр понимал, что без всяких его указаний сын будет направлен на такую службу, где окажется в относительной безопасности. Сам Джон Эйзенхауэр через много лет с иронией вспоминал этот эпизод в газете «Нью-Йорк таймс» в материале под характерным заголовком «Президентским детям не полагается идти в бой»{329}.
Осенью в США состоялись очередные президентские выборы. Франклин Рузвельт в четвертый раз выдвинул свою кандидатуру. Во время предвыборной кампании жене Эйзенхауэра впервые был задан вопрос, позже многократно повторяемый: к какой партии принадлежит ее супруг? Мейми давала один и тот же ответ: «Не знаю». Прочитав про это в газетах, Дуайт добавил: «Я тоже». А в письме жене, которое звучало явной инструкцией, было сказано: «У всех солдат есть только один верховный главнокомандующий – президент. Долг, лояльность и единство – это совершенно необходимое теперь требование для нашего будущего как нации, чтобы солдаты занимались исключительно своим собственным делом!»{330}
