Текст книги "Эйзенхауэр"
Автор книги: Георгий Чернявский
Соавторы: Лариса Дубова
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)
Новая командная структура получила название Верховная штаб-квартира союзных экспедиционных сил (Supreme Headquarters Allied Expeditionary Force – SHAEF). Разместили ее в том самом пригороде Лондона, где в 1942 году находился штаб Эйзенхауэра, когда он командовал американскими силами в Великобритании. В Тедцингтоне, на окраине Буши-парка, начали обживаться старые и новые военные руководители. Название новой структуры держалось в секрете, но сокращение, смысл которого, вероятно, простые лондонцы не понимали, проникло в их среду, и дорогу, которая вела к штаб-квартире, горожане называли «улица Шаеф»[11]11
Это название сохранилось до сих пор, и экскурсоводы с удовольствием объясняют туристам его происхождение
[Закрыть].
За несколько месяцев были сформированы основные силы предстоявшей операции: 1-я союзная воздушно-десантная армия; 21-я британская армейская группа, состоявшая из одной британской и одной канадской армий; 12-я американская армейская группа, в которую вошли 1, 3, 9 и 15-я американские армии; 6-я американская армейская группа в составе 7-й армии США и французской армии. Вначале эти армейские группы существовали только на бумаге и лишь постепенно создавались из соединений, поступавших в распоряжение Эйзенхауэра.
С британскими генералами и офицерами, служившими в штаб-квартире, установились деловые, а часто и дружеские отношения. С Теддером и Каннигемом Эйзенхауэр иногда встречался по вечерам, когда случалось свободное время: играли в бридж, обсуждали поведение знакомых, а иногда и высшего руководства. Впрочем, разговор невольно сворачивал на предстоявшие действия, и подчас за карточным столом намечались оригинальные решения. Видимо, по инициативе когото из британских генералов в феврале 1944 года англичане, служившие в штабе, преподнесли своему начальнику серебряный поднос с выгравированными на дне фамилиями дарителей. Не привыкший ни к роскоши, ни к дорогим подаркам Дуайт был растроган и в письме жене подробно описал эту «драгоценность», по его словам, «достойную короля» и даже приложил фотографии, добавив, что отдал блюдо на сохранение в банк вне Лондона, подальше от германских бомбардировок{286}.
Несмотря на огромную ответственность, Эйзенхауэр в первые месяцы 1944 года чувствовал себя более расслабленно, чем во время африканской и итальянской операций. Во всяком случае, деятельность его была в это время скорее умственной, организаторской, слегка бюрократической. Не приходилось принимать решений, от которых непосредственно зависела жизнь людей, хотя он отлично понимал, что любая неувязка в «Оверлорде» может стоить сотен тысяч жизней подчиненных ему солдат и офицеров. И всё же Дуайт мог позволить себе, как в давние годы, отправиться на охоту или рыбную ловлю. Более того, он стал позволять себе оставаться наедине с Кей. «Его поцелуи были для меня полностью объяснимы», – писала она в старости{287}. Естественно, до Мейми доходили новые слухи. Она писала супругу о разговорах по поводу частого посещения американскими офицерами лондонских ночных клубов и якобы царящего в войсках аморального поведения.
Теперь она не упрекала Айка прямо, но в пересказах слухов чувствовались намеки. Вновь приходилось оправдываться: «Картина, возникающая в результате всех этих сплетен, сильно преувеличена. Что же касается группы [людей], окружающих меня, я знаю, что их главной заботой является дело, и их поведение не позволяет упрекать их ни в чем»{288}.
Если общая цель и примерное время проведения операции были уже определены – войска Эйзенхауэра должны были высадиться на севере Франции ориентировочно в начале мая 1944 года, – то точное место высадки еще обсуждалось. Логика подсказывала (и разведывательные данные подтверждали), что немцы ожидают десант в проливе Па-де-Кале (Дуврском) – самой узкой части Ла-Манша, шириной всего 32 километра. Здесь германское командование и сосредоточило основные оборонительные силы. Эйзенхауэр постепенно склонился к смелому решению: высаживать войска там, где их не ждали, – в широкой части Ла-Манша.
Было желательно, чтобы высадка происходила в наиболее благоприятных естественных условиях: в начале теплого сезона, в полнолуние, во время отлива (чтобы не угодить в морские ловушки, которые немцы в изобилии расставили в проливе). Если бы не удалось осуществить операцию в начале мая, необходимо было бы ожидать совпадения благоприятных обстоятельств минимум до начала июня. Что же касается погоды, то никто заранее не мог предсказать, не возникнет ли шторм как раз во время, назначенное для десанта.
Но операция планировалась так, чтобы все субъективные препятствия ее проведению были преодолены. Вскоре было установлено, что пяти дивизий достаточно, чтобы нанести первый удар, но крайне мало для закрепления на побережье, создания мощного плацдарма и наступления вглубь Франции, и необходимо было перебрасывать на континент дополнительные силы. Оказалось также, что американских десантных кораблей, которые уже находились в Великобритании, не хватит даже для высадки частей, которые должны нанести первые удары. Эйзенхауэр запросил дополнительно не менее 270 транспортных судов, согласившись в случае невозможности их подхода к концу апреля отложить операцию на начало июня. «Никакая меньшая величина не даст нам в минимуме то, что необходимо, чтобы обеспечить успех», – писал он Объединенному комитету начальников штабов через неделю после прибытия в Лондон{289}.
Далеко не все вопросы решались легко. Черчилль возражал против проведения вспомогательной операции на юге Франции, полагая, что после освобождения Рима основные силы союзников, действовавшие в Италии, надо направить не на запад, как требовал Эйзенхауэр, а на восток, на Балканы, в частности в Югославию, где можно было получить помощь как от вооруженных отрядов четников Дражи Михайловича, военного министра эмигрантского правительства Югославии, так и от партизанской армии Иосипа Тито. Дуайту пришлось использовать немало аргументов, чтобы британский премьер согласился с необходимостью «левого», а не «правого» поворота армии Александера из Италии.
Если с Черчиллем удавалось достичь соглашения уговорами и даже лестью, то с некоторыми американскими военными Эйзенхауэру приходилось вести словесные баталии. Он был возмущен поведением адмирала Эрнста Кинга – главнокомандующего военно-морскими силами США и одновременно начальника Главного морского штаба. В ходе войны по настоянию Кинга было отдано предпочтение ускоренному строительству авианосцев вместо линкоров. В 1943 году было построено и спущено на воду шесть авианосцев, что позволило достичь американского господства на Тихом океане. В сражении у Марианских островов флот США под командованием Кинга разгромил японскую эскадру Кинг по-прежнему полагал, что именно на Тихом океане решается судьба войны. Эйзенхауэр жаловался Маршаллу, что адмирал даже держит от него в секрете численность американского флота, как будто бы флот «ведет свою, частную войну». Поведение Кинга, по мнению Дуайта, влекло за собой опасность для осуществления «Оверлорда».
Опасения Эйзенхауэра были высказаны в настолько острых выражениях, что Маршалл вынужден был в ответном письме вылить на адресата ушат холодной воды: «Я хотел бы верить, что место, где Вы находитесь, и давление, которое на Вас оказывают, не окрашивают Ваши суждения». Маршалл, конечно, был уверен, что Эйзенхауэр не находится под чьим-то влиянием, но счел целесообразным слегка приструнить его. Эйзенхауэр чувствовал, что Маршалл пытается его «довоспитать», но, осознавая уникальность своего положения и будучи уверен в своей правоте, отвечал жестко: «Я всегда сообщал Вам свое собственное личное убеждение относительно каждого проекта и плана, которые предстояло выполнить»{290}.
Разрабатывая операцию, Эйзенхауэр оценивал стратегические плюсы и минусы противоборствующих сторон.
Начиная с 1942 года немцы сооружали Атлантический вал, который, по мнению его проектировщиков, должен был стать неприступным. Но к концу 1943 года эта система связанных между собой укреплений, минных полей, дотов была готова лишь на пятую часть, хотя на строительстве было занято до полумиллиона человек – солдат вермахта, а также военнопленных и угнанных в Германию рабочих из оккупированных стран. Предполагая, что высадка противника произойдет в районе Па-де-Кале, фельдмаршал Роммель, который теперь командовал германскими войсками в Северной Франции, приказал значительно укрепить Атлантический вал именно на этом участке. Были построены новые доты для пулеметов и артиллерии, на берегу сооружены густые минные поля, противотанковые ежи, надолбы, на морской прибрежной полосе установлены подводные заграждения и морские мины. На открытых территориях, где могли быть высажены воздушные десанты, вкапывались бревна, к которым подвешивались мины (их называли «спаржа Роммеля»). Во всяком случае, германская оборона на Западе отнюдь не являлась пропагандистским мифом, как нередко утверждали советские авторы{291}. Однако из-за разногласий Роммеля с командующим германской группировкой во Франции фельдмаршалом Карлом Рундштедтом единый план обороны не был выработан, что привело к несогласованности действий немецких войск во время англо-американской высадки{292}.
Преодолеть Атлантический вал, даже путем высадки в широкой части Ла-Манша, а не в узком Па-де-Кале (с проведением отвлекающей операции именно там, где Роммель ожидал появления основных сил противника), было нелегко. Преимуществом англо-американских сил было господство в воздухе и на море, что обеспечивало возможность не только массированных десантов с кораблей и самолетов, но и нанесения бомбовых ударов по Атлантическому валу и ведущим к нему коммуникациям.
Правда, бомбардировщики были в полную силу использованы только непосредственно перед высадкой. Мнение Эйзенхауэра о необходимости за два месяца до высадки начать удары с воздуха по прилегавшим железнодорожным путям («железнодорожный план») не было учтено. Командующие авиацией союзников британский маршал авиации Артур Харрис и американский генерал Карл Спаатс считали более правильными мощные бомбардировки Германии, прежде всего ее основных топливных баз («нефтяной план»), и даже заместитель Эйзенхауэра Теддер, ранее командовавший британской военной авиацией, не смог добиться от Харриса смены тактики.
В ходе дискуссии Маршалл поддержал Эйзенхауэра, а Черчилль – авторов «нефтяного плана». Стороны никак не могли прийти к окончательному решению. Эйзенхауэр даже грозил отставкой, если «транспортный план» не будет принят к исполнению{293}. Но в тот самый день, когда он отправил Маршаллу гневное письмо об отставке, британская сторона (вероятно, под давлением Теддера) пошла на существенную уступку. Теддеру было поручено составить список важнейших железнодорожных коммуникаций во Франции и Бельгии для нанесения по ним первоочередных ударов. В список Теддера вошло свыше семидесяти целей. Ознакомившись с ним, Черчилль одобрил изменение курса и стал ярым сторонником «транспортного плана». Единственная его оговорка состояла в том, что бомбардировки должны проводиться как можно более аккуратно, чтобы не сильно пострадало население. Британский премьер объяснял, что не желает, чтобы после войны французы и бельгийцы смотрели на англичан с ненавистью{294}. Против этого у Эйзенхауэра не было возражений. Протесты ожидались со стороны де Голля и его помощников, однако они также одобрили «транспортный план», согласившись, что «война есть война».
С конца марта до начала июня на транспортные узлы, мосты, железнодорожные пути и автомобильные дороги, ведущие к северному побережью Франции и Бельгии, было сброшено 76 тысяч тонн взрывчатых веществ. Транспортная система региона была полностью расстроена, что стало одной из предпосылок успеха высадки в Нормандии и последующих наступательных действий{295}.
Сам же Эйзенхауэр явно гордился, что настоял на «транспортном плане», и в одном из своих последних интервью в 1968 году утверждал, что он стал его важнейшим личным достижением во время осуществления операции «Оверлорд»{296}. На деле разрушение транспортных коммуникаций было лишь одной из целого ряда задач, которые решались под руководством командующего, но в его памяти этот «транспортный план» отложился особенно отчетливо, видимо, в связи с тем, что пришлось преодолеть сопротивление авторитетных друзей-противников.
Важна была и операция «Фортитюд» («Стойкость») – комплекс мер по введению врага в заблуждение относительно района высадки и размера контингента, который намечалось задействовать. Ее Дуайт вспоминал реже и придавал ей меньшее значение, скорее всего, потому, что по этому поводу не было разногласий. План операции предусматривал множество «обманных действий»: фальшивые кодовые сигналы, которые, как полагало союзное командование, немцы смогут расшифровать; выдвижение армии Паттона, предназначенной для участия лишь во втором эшелоне высадки, в район Па-де-Кале, где Роммель ожидал главной атаки; передвижение по дорогам Шотландии одних и тех же воинских частей с различной маркировкой, чтобы немецкая агентура принимала их за разные группировки, и т. д. Задачи операции «Фортитюд» были в основном выполнены: немцы сконцентрировали основные силы в районе Па-де-Кале, а в секретных сводках германского командования численность англо-американских войск, предназначенных для высадки, определялась в 89 дивизий, тогда как на деле составляла 47 дивизий{297}.
По настоянию Эйзенхауэра была предпринята и такая чрезвычайная мера, как цензура дипломатической почты, отправляемой из Великобритании, – разумеется, с предупреждением соответствующих ведомств стран, с которыми британцы находились в официальных отношениях. Цензура не распространялась только на США и СССР. Черчилль для вида несколько дней посопротивлялся введению этой меры, но затем провел соответствующее решение на заседании британского кабинета{298}.
Эйзенхауэр строго следил, чтобы американские военные, часть которых привыкла на родине к «свободному» образу жизни, не поддавались соблазнам, которые могли привести к разглашению военных тайн. Касалось это и генералов. Показательная история произошла за полтора месяца до высадки. Генерал-майор Генри Миллер, знакомый главнокомандующего еще по Вест-Пойнту, на каком-то приеме выпил лишнего и стал рассказывать о предстоявшей операции. В самом этом факте и даже в том, что болтливый генерал назвал дату – 1 мая, – не было ничего страшного. О грядущей высадке в общих чертах знал весь мир, дата же, как мы знаем, была приблизительная. Но Эйзенхауэр решил примерно наказать виновного: понизить в чине до полковника и немедленно отправить на родину. Униженные просьбы Миллера были отвергнуты, он с позором возвратился в США, а затем ушел с воинской службы. Сообщая Маршаллу об инциденте, Дуайт не скрывал эмоций: «Я был так зол по поводу этого совершенно никому не нужного происшествия и дополнительных связанных с ним рисков, что с радостью сам бы расстрелял виновника»{299}. Отметим, что письмо было послано через месяц с лишним после происшествия, а Дуайт всё еще кипел гневом.
Эйзенхауэр внимательнейшим образом следил за всеми аспектами подготовки «Оверлорда». В работе участвовали тысячи солдат, офицеров, штатских специалистов, наемных рабочих, промышленников, транспортников и т. д. В числе изобретений, с удовлетворением одобренных Эйзенхауэром, были искусственные гавани, которые предполагалось транспортировать к французскому побережью, чтобы ускорить высадку войск. По мере ее приближения напряжение усиливалось. Дуайт сильно устал, но считал, что выдаст сокровенную тайну, если подчиненные поймут это.
Свои чувства Айк, как и раньше, выражал в письмах жене. «Как хотелось бы мне, чтобы этот жестокий военный бизнес был завершен быстро», – признавался он, а в других письмах называл войну «печальным делом» и признавался, как страшно посылать солдат, совсем еще мальчиков, на верную смерть. Айк приходил к выводу, что суровое наказание тех, кто развязал войну и привел к гибели миллионов людей, необходимо, но это – только часть послевоенных задач, что нужно найти пути для устранения войн из жизни общества{300}.
Разумеется, это были лишь эмоциональные эскапады, носившие утопический характер, но они свидетельствовали о чувствах. Думается, именно перед высадкой в Нормандии в голове Эйзенхауэра из отвлеченных планов всеобщего мира на земле начали возникать те реальные конструкции международной безопасности, которые он будет пытаться осуществить на своих послевоенных постах, от начальника штаба армии до президента США.
Пока же главнокомандующий, заботясь об успешности предстоявшей операции, думал прежде всего о том, чтобы на побережье осталось как можно меньше могил, хотя отлично понимал, что их будет немало. Как справедливо замечает С. Амброз, «для помощников Эйзенхауэра рядовые были прежде всего солдатами; для Эйзенхауэра они были гражданами, временно призванными войной, которую никто из них не жаждал, но которую они считали теперь необходимой»{301}.
Отложив намеченную высадку на месяц (разумеется, по согласованию с высшим руководством обеих стран) из-за недостатка сил, Эйзенхауэр на протяжении мая проверял и перепроверял готовность войск. 15 мая в штаб-квартире Монтгомери в Западном Кенсингтоне главнокомандующий собрал всех руководителей операции на итоговое совещание. Впрочем, это была скорее демонстрация готовности к предстоящим боям, ибо сюда явились король Великобритании и Северной Ирландии Георг VI, не обладавший властными полномочиями, но внимательно следивший за всеми перипетиями военных действий, глава британского правительства Черчилль, премьер-министр Южно-Африканского Союза Ян Смэтс и другие деятели самого высокого ранга. Эйзенхауэр кратко приветствовал собравшихся, предоставив честь выступить с отчетом генералу Монтгомери. Последний не скрывал, что союзные войска встретятся с крайними трудностями, но выразил уверенность, что все преграды будут успешно преодолены. Перед тем как король покинул собрание, Эйзенхауэр заверил его и всех собравшихся, что для успеха «Оверлорда» приложены максимальные усилия, подчеркнув, что военно-морская армада, которой предстояло действовать, была крупнейшей из всех, когда-либо существовавших в мире. Обращаясь к королю, он внешне вполне серьезно заявил, то на французском берегу уже наметил виллу, где остановится его величество, когда соблаговолит посетить соседнюю страну{302}.
Открытие Западного фронта
Казалось, для высадки всё готово. Но внезапно возникали новые и новые проблемы. 29 мая Эйзенхауэру сообщили, что немцы начали укреплять как раз тот район, где предполагалось десантировать американских парашютистов. Обсудив ситуацию с помощниками, Дуайт решил не вносить изменений в намеченный план. Вскоре выяснилось, что сообщение разведки было ошибочным – о районе высадки немцы не догадались не только до начала операции, но и в ее ходе, полагая, что это лишь отвлекающий маневр с целью прикрытия основных сил.
Начать было решено 4 июня. 2-го числа Эйзенхауэр переместил свой штабной пункт (основная часть штаб-квартиры оставалась на прежнем месте) в имение «Саутвик-Хаус» к северу от Портсмута в графстве Гэмпшир. Старинная усадьба использовалась британскими королями как летняя резиденция, а с 1943 года здесь находился передовой командный пост штаб-квартиры. Именно отсюда Эйзенхауэр руководил операцией.
Политической трудностью, с которой столкнулся командующий, был отказ де Голля подписать обращение к участникам французского Сопротивления об оказании помощи войскам союзников, прежде чем возглавляемый им Французский комитет национального освобождения будет признан в качестве временного правительства страны. 3 июня де Голль в сопровождении Черчилля прибыл в Саутвик-Хаус. Эйзенхауэр принял француза подчеркнуто любезно. Он преувеличивал силу Сопротивления, которое выражалось главным образом не в партизанских выступлениях, а в распространении нелегальных газет и листовок, как переоценивал и степень влияния де Голля на подпольные организации. Однако это обнаружится в следующие недели.
Дуайт показал де Голлю текст речи, с которой собирался обратиться к французам. Слова о том, что местная администрация (то есть вишисты) должна оставаться на своих местах и что после освобождения французы изберут правительство, привели председателя ФКНО в бешенство. Он потребовал, чтобы в речь были внесены изменения в том духе, что национальные предатели должны быть немедленно отстранены от власти и подвергнуты справедливому наказанию, а ФКНО объявлен временным правительством республики.
Эйзенхауэр принес извинения, но объяснил, что сделать это уже невозможно, так как речь записана на пленку и будет пущена в эфир одновременно с началом высадки. В связи с этим де Голль заявил, что останется в стороне и не будет выступать с обращением к французам о поддержке англо-американских войск. Расстались они холодно, но вечером того же дня Эйзенхауэру передали, что де Голль (очевидно, под давлением Черчилля) передумал. Когда через три дня французы услышали обращение Эйзенхауэра, вслед за ним прозвучала речь Шарля де Голля, в которой он назвал себя главой Франции и указал, что его сограждане «должны точно следовать указаниям французского правительства и руководителей, которые им признаны»{303}.
Это было не совсем то, чего желал Эйзенхауэр, и совсем не то, на что рассчитывал Рузвельт, но приходилось считаться с тем, что, по всей вероятности, именно с де Голлем как главой правительства освобожденной Франции придется иметь дело.
Теперь, когда все приготовления к высадке были завершены, в действие вступал фактор, на который не только Эйзенхауэр со своим штабом, но и никто другой повлиять не мог: погодные условия. Метеорологи предупреждали, что ожидается сильное ненастье. Короткое улучшение погоды предполагалось 6 июня, и высадка была перенесена на этот день. Дуайт считал, что вновь откладывать «Оверлорд» невозможно: следующее сочетание благоприятных условий было только через три недели, а за это время немцы могли распознать намерения противника и сильно укрепить район. Эйзенхауэр принял решение начать операцию 6 июня при любых условиях.
Главнокомандующий взял на себя огромную ответственность. Метеопрогноз не очень уверенно обещал 6 июня кратковременное улучшение погоды. «Это – чертова игра, но это – самая лучшая игра из всех возможных», – нервно расхаживая по своему кабинету, сказал Айк начальнику штаба Смиту.
В ночь на 6 июня, проведя в постели не более двух часов, Эйзенхауэр поднялся в половине четвертого. Как о чем-то будничном, он сказал: «Ладно, давайте начинать»{304}.
Генералы ринулись передавать приказ главнокомандующего. А он подписал заранее подготовленное обращение к войскам, завершавшееся словами: «Свободные люди всего мира вместе движутся навстречу победе. Я полностью верю в вашу смелость, верность долгу и умение в бою. Мы не остановимся ни перед чем, кроме полной победы! Удачи вам! И пусть все мы удостоимся благословения Всемогущего Бога в великом и благородном предприятии»{305}.
Сам же главнокомандующий, отнюдь не уверенный в успехе предприятия, отправился в свой кабинет и написал на листе бумаги: «Наша операция провалилась, и я отзываю свои войска. Вся вина за неудачу этой попытки лежит только на мне»{306}. Что побудило Эйзенхауэра написать это? Возможно, что он решил в случае серьезной неудачи покончить жизнь самоубийством.
К счастью, с рассветом 6 июня благоприятный метеопрогноз подтвердился. Ветер стал стихать, появились первые лучи солнца. Эйзенхауэр отправился на машине (за рулем была Кей) в одну из воздушно-десантных дивизий, солдаты которой как раз занимали места в самолетах. Генерал был обрадован бодрым настроением подчиненных. В ответ на попытку Эйзенхауэра приободрить их один десантник сказал: «Черт побери, мы не боимся, генерал. Пусть теперь крауты[12]12
Краут (Kraut – нем.) – кислая капуста, презрительное наименование немцев, подобное русскому «фриц»
[Закрыть] боятся». От другого Дуайт услышал: «Смотри, Гитлер, мы идем!» В воспоминаниях Эйзенхауэр писал: «Я застал солдат в хорошем настроении; многие шутливо говорили, что нет причин для беспокойства, поскольку за дело берется 101-я дивизия. Всё будет сделано в лучшем виде. Я оставался с ними, пока последние группы не поднялись в воздух около полуночи»{307}.
Вскоре с французского берега стали поступать сообщения, что с большим трудом, преодолевая ожесточенное сопротивление противника, неся немалые потери, американские, британские и канадские войска начали закрепляться. К исходу 12 июня был создан плацдарм протяженностью 80 километров по фронту и 10–17 километров в глубину; на нем находилось 16 дивизий союзников (12 пехотных, две воздушно-десантные и две танковые). Огромную роль сыграли искусственные гавани, собранные в первые дни операции по приказу Эйзенхауэра.
Десятого июня в Лондон прибыли Маршалл и начальники штабов авиации и флота – Арнольд и Кинг. 12 июня они вместе с Эйзенхауэром на эсминце пересекли Ла-Манш и посетили штаб-квартиру Омара Брэдли, обсудив план дальнейших действий. По возвращении в США начальник Генштаба доложил Рузвельту: «Эйзенхауэр и его штаб хладнокровны и уверены в себе, возложив на себя дело невероятной важности и сложности и осуществляя его с высшей степенью эффективности»{308}.
Во время встреч высших должностных лиц обсуждался вопрос о наградах. Но для Дуайта высшей наградой был приказ Маршалла, чтобы лейтенант Джон Эйзенхауэр провел полагавшийся после окончания военной академии двухнедельный отпуск с отцом. 13 июня Эйзенхауэр-младший прилетел на американскую военную базу в Шотландии, а затем его привезли в резиденцию главнокомандующего. По его словам, только тогда, увидев, какой огромный аппарат находится в подчинении отца, лейтенант понял всю важность его миссии{309}.
Командуя величайшей в истории десантной операцией и неся грандиозную ответственность за ее исход, Дуайт волновался, как сложатся отношения сына с Кей. К счастью, Джон смог без предубеждения подойти к ситуации. Несколько раз, совсем по-семейному, они играли в карты, причем генерал настолько расслабился, что стал критиковать стиль игры сына, тогда как Кей, явно по тактическим соображениям, брала его под защиту.
Во время инспекционных поездок по войскам на противоположном берегу Эйзенхауэр брал сына с собой. Джон, жаждавший проявить мужские качества, попросил отца немедленно назначить его на младшую офицерскую должность в действующую армию. Дуайт ответил, слегка кривя душой, что был бы рад так поступить, но его могут обвинить в покровительстве сыну, так что пусть дело идет своим чередом{310}. Можно предположить, что, во-первых, он боялся за жизнь отпрыска, во-вторых, понимал, что немцы могут попытаться захватить сына главнокомандующего. Джон возвратился в США и был направлен в резервную часть, расположенную в форте Беннинг.
