Текст книги "Царь Дмитрий - самозванец "

Автор книги: Генрих Эрлих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

День завершился святотатством: приспешники Самозванца извлекли из гробницы в храме Михаила Архангела тело Бориса Годунова, сорвали с него не только драгоценные облачения, но даже нижнюю шелковую рубашку и нательный крест, бросили на простые дровни, запряженные тройкой свиней, и, понукая их ударами бичей и улюлюканьем, погнали по площадям и улицам московским, люди же, разогретые сверх меры дармовым вином, забрасывали дровни камнями и нечистотами. Лишь на следующий день монахи подобрали изуродованное тело Бориса Годунова и захоронили его в гробе простом вместе с телами убиенных сына его Федора и жены Марии в Варсонофьевской обители, что на Сретенке.

Июня 20-го Самозванец торжественно вступил в склонившуюся перед ним Москву. С утра сильный ветер гнал по небу

низкие темные облака, а по улицам московским тучи песка и пыли, бросая их в лицо бесчисленной свите Самозванца, что многими было сочтено дурным предзнаменованием и предвестием грядущей грозы. Но непогода не помешала любопытным людям московским еще с рассветом высыпать на улицы в нарядах праздничных, облепить крыши домов, заборы и даже деревья по объявленному пути следования самозваного царя. Первой ступала колонна стрельцов в раззолоченных красных ферязях, за ними, сияя золотом и каменьями, отряд русской конницы в одинаковых зеленых кафтанах, а следом польские гусары в начищенных до блеска кирасах, с белыми плюмажами на шлемах. За ними двигался крестный ход священников в торжественных ризах, возглавляемый митрополитом рязанским Игнатием, несшим в руках образ Иоанна Крестителя, следом степенно выступал аргамак Самозванца, сдерживаемый его твердой рукой, за Самозванцем немного вразброд ехала его свита, разукрашенная сверх всякой меры. Народ, искренне веря, что перед ним истинный царевич Димитрий, пал ниц, восклицая: «Здравствуй, солнце наше!» И лишь униженный вид первейших бояр русских, Мстиславского, братьев Шуйских, Воротынского, влекшихся пешком за свитой Димитрия и походивших скорее на знатных пленников, следующих за колесницей триумфатора, несколько притушил восторг толпы.

Тоже и иерархи Церкви нашей настороженно следили за приближающимся Самозванцем и, не желая приветствовать еретика и расстригу, выставили для приветствия незначительного Терентия, протопопа собора Благовещения. Тут же людям благочестивым был явлен и первый соблазн – когда Самозванец сошел с коня, чтобы приложиться к иконе Божией Матери из собора Благовещения, польские музыканты, сопровождавшие гусар, ударили в литавры и затрубили в дудки, наяривая какой-то веселый марш.

Самозванец поднялся на Лобное место и обратился к народу. Рассказывал долго о неслыханных притеснениях и унижениях, претерпленных им с матерью в детские его годы в Угличе, о покушениях на жизнь его, совершенных по наущению

Бориса Годунова, о спасении же сказал скороговоркой, помянув какого-то безымянного воспитателя, уже умершего. Напоследок Самозванец ласковым голосом поблагодарил народ московский за проявленную любовь к нему, пообещал никогда не забывать этого, пока же велел всем встать и разойтись по домам, молить за него Бога и ждать его повелений и милостей, которые не задержатся.

Потом на место Лобное поднялся Богдан Бельский, который крест целовал в том, что Самозванец есть истинный сын царя Ивана, и призывал всех служить ему верно. Призвали к ответу и князя Василия Шуйского, который несколькими месяцами ранее клялся на том самом месте, что царевич Димитрий погиб в Угличе. Сейчас же на вопрос прямой ответил по своему обыкновению лукаво: «Не погиб тогда царевич Димитрий, пропал без следа».

Желая явить образ государя деятельного, Самозванец с первых часов пребывания в Москве погрузился в дела, еще звучали приветственные крики народа на Красной площади, а уж он, проезжая по Кремлю, отдавал первые приказания: о сносе дворца, построенного Борисом Годуновым, и старого его дома и о закладке нового дворца. Тут он прервался на время и, войдя под своды храма Михаила Архангела, припал с благоговением лицемерным к могиле царя Ивана. Выйдя же из храма, лично озаботился размещением прибывших с ним войск, всем определил, где кому жить, где стражу нести и порядок смен. Тут он выдал себя невольно, показав хорошее знание Кремля и Москвы, и укрепил в сомнении тех многих, кто разглядел в нем сходство с бывшим дьяконом Чудова монастыря.

Несмотря на унижение бояр первейших, Самозванец никого из них не разжаловал, подтвердив тем самым что все они так или иначе участвовали в заговоре против Бориса Годунова. В тоже время Самозванец сильно расширил сословие боярское, щедро наградив своих родственников названых, Нагих, возвращенных им из ссылки. Боярские шапки получили дяди царицы Марии Михаил и Григорий, ее братья Андрей, Михаил и Афанасий. Не остались обойденными и те предатели, что раньше других перешли на сторону Самозванца: оба

брата Голицыных, двое Шереметевых, Долгорукий, Татев, Куракин, Кашин. Потом Самозванец стал раздавать чины дворовые: Михаил Нагой стал Великим Конюшим, князь Василий Голицын – Великим Дворецким, князь Лыков-Оболенский – Великим Кравчим, Гаврила Пушкин – Великим Сокольничим, Афанасий Власьев – Великим Секретарем и Надворным Подскарбием, юный князь Михаил Скопин-Шуйский – Великим Мечником. Никогда не было таких чинов на Руси, но бояре не посмели протестовать против столь бездумного копирования образцов польских. '

Наградил Самозванец и многих, пострадавших от Бориса Годунова. Боярину Богдану Бельскому дал чин великого оруж-ничего, дьяк Богдан Сутупов стал печатником, в Посольский приказ вернули дьяка Василия Щелкалова. Все принимали пожалования с подобострастием и славословием преувеличенным, лишь Романовы, ближайшие родственники царя Иоанна Васильевича, не выказывали усердия к его самозваному сыну. Иван Никитич остался, как и был, боярином ближним, Федор же Никитич, преподобный Филарет, отверг посох патриарший, который ему предлагал Самозванец, и удовольствовался пастырским служением в епархии Ростовской и Ярославской. То же и хан татарский Симеон, ослепленный по приказу Бориса Годунова. Возвращенный Самозванцем ко двору и именуемый, как встарь, великим князем, он предпочитал держаться в тени, так что его никто и не видел.

Желая поразить всех милосердием, Самозванец не казнил никого из Годуновых, ожидавших смерти в темницах московских. Годуновых, лишенных имения и нелюбимых в народе, а посему неопасных, Самозванец определил на службу в места весьма отдаленные, в Тюмень, Устюг, Свияжск и другие города, а упоминавшийся нами Михаил Сабуров был послан вторым воеводой в Новагород.

Стремясь укрепить любовь народную, изливавшуюся на него как на сына царя Ивана, Самозванец приказал одним махом выплатить все долги казенные предыдущих царствований, удвоил жалованье дьякам приказным и войску, снизил пошлины торговые и судебные, так положив начало невидан-

ному оскудению казны царской. Кроме того, отменил он ненавистный закон Бориса Годунова о закабалении крестьян, так освободив люд черный, Самозванец в то же время повелел поймать и возвратитыпомещикам всех беглых холопов, за исключением тех, что ушли в поисках пропитания в голодные годы правления Бориса Годунова. Обещая всем подданным суд справедливый, Самозванец объявил, что он сам каждую среду и субботу будет принимать челобитные на Красном крыльце дворца своего. Какое-то время принимал, тут же разбирал и выносил свой приговор, неизменно великодушный, повторяя при этом: «Я могу двумя способами удержаться на престоле: тиранством или милостию. Борис Годунов тиранствовал и недолго царствовал, я же хочу испытать милость, – и тут же, повторяя дословно проклинаемого им Годунова, прибавлял: – Хочу верно исполнить обет, данный мною Господу: не проливать крови». Но народ уже не умилялся этими словами лицемерными, вспоминая юного царя Федора и мать его Марию, убиенных по приказу Самозванца.

Вскоре пришло первое испытание искренности Самозванца. Многие признали в нем хорошо знакомого им Григория Отрепьева, но не смели пока говорить об этом громко, лишь князь Василий Шуйский, мучимый, вероятно, угрызениями совести за недавнее признание ложное, выступил открыто, называл нового царя самозванцем и неведомо чьим сыном, обвинял его в приверженности ереси латинской, в полном подчинении приказам иезуитов и короля польского, в жестокостях по отношению к истинно православным и к верным слугам державы Русской, призывал не подчиняться Самозванцу, и слова его широко разносились по Москве. Петр Басманов провел розыск быстрый и доложил Самозванцу, что слухи зловредные распространяются по прямому наущению князя Василия Шуйского с братьями, Самозванец приказал схватить братьев Шуйских, заковать, бросить в темницу, потом судить открытым судом, так, как доселе никого не судили на Руси, – Собором из избранных людей всех чинов и званий. Суд, памятуя обет царя, вынес с единодушием показным суровый приговор: князю Василию – смертная казнь, а братьям

его, Дмитрию и Ивану, – темница до скончания дней. Самозванец же немедленно утвердил приговор и отдал приказ о казни.

Василий Шуйский и не думал оправдываться или просить о снисхождении. В суде он продолжал обличать Самозванца, даже и под пытками не выдал никого из сподвижников своих, в час же смертный на глазах многотысячной толпы, собравшейся на Красной площади, сам поднялся на место Лобное, со смиренно поникшей головой выслушал приговор царский: «Великий боярин, князь Василий Иванович Шуйский, изменил мне, законному государю вашему, коварствовал, злословил, ссорил меня с вами, добрыми моими подданными, называл лжецарем, хотел свергнуть с престола. За то судом народным осужден на казнь – да умрет за измену и вероломство!» Потом Шуйский поклонился в пояс на четыре стороны, прокричал людям, лившим слезы от горести: «Братья, умираю за истину. Простите мне вины мои, вольные или невольные. Молитесь за душу мою грешную Господу Богу!» – и, опустившись на колени, положил голову на плаху. Палач занес топор, но тут прибыл гонец со свитком – Самозванец помиловал Шуйского. Рассказывали, что принудила его к этому Дума боярская, в которой громче всех звучали голоса Ивана Никитича Романова и Богдана Бельского, недолго угождавшего Самозванцу и вернувшего свое обычное правдолюбие. Самозванец явил милосердие лишь наполовину, братья Шуйские отправились в ссылку, за ними в Нижний Новгород в который раз последовал Богдан Бельский. Не полагаясь более на суд открытый, видя противодействие бояр и чувствуя себя связанным легкомысленно произнесенным обетом, Самозванец отныне действовал тайно, по малейшему извету, за любое слово о «расстриге» приказывал хватать, сажать в темницы, лишать имения, ссылать, душить.

Но народ простой еще приветствовал его, ожидая нового зрелища – венчания на царство и новых милостей. Но Самозванец не спешил с венчанием, лишь по прошествии многого времени выяснилась причина задержки. Главнейшая свидетельница, бывшая царица Мария, инокиня Марфа не желала

участвовать в действе недостойном, тайно благословив в свое время Отрепьева на интригу злую против Бориса Годунова, она ныне не желала открыто называть его священным для нее именем сына. Посланнйки Самозванца один за другим спешили в далекую обитель, прельщали инокиню жизнью царской в случае согласия, стращали муками и самой смертью в случае неповиновения. По прошествии месяца Марфа согласилась благословить Самозванца на царство.

Немедленно в монастырь на Шексну было снаряжено посольство торжественное – бояре Мстиславский и Воротынский, князь Мосальский и князь Михаил Скопин-Шуйский, сам же Самозванец со всем двором выехал вперед к селу Тайнинскому, где заранее была намечена встреча. Июля 18-го десятки тысяч москвичей заполнили луга вдоль дороги Ярославской, чтобы не пропустить редкостное зрелище. Едва вдали появилась изукрашенная золотом царская карета, которую Самозванец снарядил для Марфы, в сопровождении большой свиты боярской, как Самозванец припустил навстречу, у кареты спешился, долго о чем-то говорил с инокиней, сидя внутри кареты, лишь затем оба ступили на землю и обнялись под громкие крики народа. Искусно играя роль любящего сына, Самозванец шел с непокрытой головой рядом с каретой, не переставая говорить с Марфой, и так до самого шатра царского, что был установлен на одном из холмов. Затем он сопровождал инокиню в Вознесенский монастырь, где она сама пожелала остановиться, отринув богатые палаты дворца царского.

Венчание Самозванца на царство было через три дня, июля 21 -го, сразу за Ильиным днем. Пышностью своей оно превзошло все предшествующие, поразив даже поляков.

Самозванец, возможно, еще долго мог бы удерживаться на престоле, но своими действиями неразумными и непрерывной чередой ошибок он настроил против себя все сословия, тем приблизив свой конец.

В первую очередь Самозванец рассорился с боярами. Начав с унижения бояр первейших еще перед вступлением своим в Москву, он и дальше не выказывал им уважения. Присутствуя с первого дня на заседаниях Думы боярской, Самозва-

нец лишь наскоро выслушивал мнения боярские и тут же сам предлагал решение, нарушая предписанную царю обычаем роль молчаливого судии, говорил при этом многообильно, ссылался часто на Священное Писание, которое по иноческому своему служению знал досконально, а еще более на виденное в Польше и Литве, ставя это в пример.

Именно по прописям иноземным придумал он устроить сенат вместо Думы боярской, вместо пятнадцати-двадцати человек в Палате Грановитой теперь заседали семьдесят, включая патриарха, четырех митрополитов и еще десятерых святых отцов. В этом бояре старые небезосновательно видели унижение высокого звания боярского.

Еще более длинный перечень претензий к новому царю был у Церкви. Началось с выборов нового патриарха вместо изгнанного Иова. Самозванец настоял на избрании рязанского митрополита Игнатия, который не пользовался никаким уважением из-за своего темного прошлого. Грек по национальности, он был архиепископом на Кипре, потом долгое время провел в Риме, где, как рассказывают, принял унию, потом приехал на Русь, втерся в доверие к Борису Годунову, который поставил его на Рязанскую епархию, потом изменил Годунову и первым из иерархов православной Церкви признал Самозванца. Нетвердый в вере, он был склонен к пьянству и блудодейству.

Да и самого Самозванца обвиняли в нетвердости в вере, памятуя слухи о его переходе в католичество во время пребывания в Польше. Венчание на царство по православному обряду и принятие святого причастия из рук патриарха лишь на время притушили эти слухи. Чем дальше, тем сильнее проступала в Самозванце ненависть к русским монахам и монастырям. Он послал богатые дары заморским патриархам и пять тысяч рублей Львовской православной церкви, якобы за помощь во время набора войска для похода на Москву, но вот русским монастырям не пожертвовал ни копейки. Более того, Самозванец угрозами заставлял богатые обители давать ему деньги якобы в долг, как это было в Троице-Сергиевой Лавре, где он занял тридцать тысяч рублей, огромные по тем време-

нам деньги, и тут же потратил их все на разные увеселения. По весне же повелел Самозванец составить опись имению и всем доходам монастырей, в чем святые отцы небезосновательно увидели знак будущих изъятий. Монахов же, совершивших мирские преступления, кражу, разбой или членовредительство, Самозванец приказал бить кнутом на площади, в чем святые отцы узрели унижение сана монашеского.

В жизни обыденной Самозванец не соблюдал обрядов Церкви православной. Перед едой не молился, не допускал кропления трапезы царской святой водой. Вместо этого Самозванец взмахом руки приказывал музыкантам музыку играть. А во время пира поднимал чару за здоровье генерала ордена иезуитов, отца провинциала и всей армии Иисуса. Раньше священники иноземные только в Немецкой слободе имели право службы свои отправлять, теперь же Самозванец их в Кремль допустил. Открыто говорили о грядущем строительстве костелов не только в Москве, но во всех городах русских.

Войско же было унижено явным предпочтением, которое выказывал Самозванец иноземным воинам. Не доверяя русским стрельцам, он окружил себя стражей иноземной, именуя ее по образцу заграничному гвардией. Было их три сотни. Первая под командой Якова Маржеретова ходила с бердышами, увенчанными чеканным золотым орлом, с древком, обтянутым красным бархатом, и была одета в бархат и золотую парчу, называл их Маржеретов на французский манер мушкетерами, вторая, алебардщики под командой Матвея Кнутсона, была обряжена в фиолетовые кафтаны, третья, пищальники под командой шотландца Альберта Вандтмана, – в камзолы зеленого цвета.

Отвечая на упреки воевод русских, Самозванец говорил, что иноземцы много искуснее русских воинов, для доказательства чего устроил бой потешный, в котором наемники немецкие нешутейно ратников наших побили. То же и с пушкарями, приказал установить в поле у Нижних Котлов двадцать пушек, а напротив в тысяче шагов двадцать щитов деревянных, пушкари немецкие те щиты с первого раза ядрами ‘ разбивали, русские же мазали. Самозванец смеялся и награж-

Царь Димитрий – самозванец?

дал пушкарей немецких рублями серебряными за каждый меткий выстрел. Потом, желая испытать храбрость стрельцов, поставил их в ряд между пушками и щитами, сам взялся стрелять из пушек, норовя послать ядра над их головами, но от нескольких выстрелов неумелых много воинов погибло зазря.

Кроме немецких наемников были еще поляки, что с Самозванцем в Москву вступили.

Вели они себя вызывающе, палили для забавы из ружей и в домах, и на улице, и днем, и ночью, сидели в кабаках, шатались пьяными по улицам, распевая песни и потрясая саблями. Народ московский долго крепился, но как-то раз некий шляхтич, именем Ланской, крепко набравшись, остановил на улице закрытый возок с княгиней Куракиной, проник внутрь и сорвал с нее одежды. Набежавший народ не стерпел такого надругательства, схватил Ланского и повлек его в Кремль на суд царский. Но Самозванец насильника помиловал, лишь посадил под замок на два дня, мягкостью приговора возмутив всех людей московских.

Поляков этих, нигде не служивших, Самозванец награждал щедро, даже простым шляхтичам выдал по сорок злотых, деньгами и мехами, и определил им для жилья лучшие дома в Москве. Но были и другие. Несколько человек, среди них некие братья Бучинские, проживали во дворце царском, в соседних с царскими палатах, исполняли обязанности секретарей и вели обширную переписку Самозванца, которую он пускал в обход Приказа посольского. Еще десятка три ляхов, из именитых, использовались Димитрием для неких дел тайных, они часто, поодиночке и группами, уезжали куда-то из Москвы, возвращались не скоро и после этого надолго запирались в палатах царских. Этих панов Самозванец честил, если с боярами нашими он пировал как бы по обязанности, не пытаясь иногда даже скрыть владеющую им скуку, но поляков сам приглашал к своему столу и веселился с ними без удержу. Но особенно много времени проводил Самозванец наедине с иезуитом Андреем Лавицким.

При всем своем преклонении перед обычаями загранич-

ными, Самозванец исхитрился за несколько месяцев разругаться со всеми государями иноземными, разрушив прочный мир, созданный усилиями Бориса Годунова, и поставив державу на грань новой Большой войны. Выполняя обещания, данные королю польскому, он направил письмо ругательное королю шведскому Карлу, требуя вернуть похищенную корону Сигизмунду. При этом сговаривался тайно с бунтовщиками польскими, мыслившими скинуть Сигизмунда с престола, чем вызвал справедливый гнев того. В письмах правителям европейским и папе римскому Самозванец обещал им не только помощь в отражении турецкого нашествия, но и самое активное участие в новом крестовом походе против неверных, требуя в ответ признания нового присвоенного им титула императора. Вскоре он заносчиво прибавил к этому титулу слово «непобедимый», чем вызвал и гнев, и смех всей Европы. В ответ на это Самозванец объявил сбор стотысячного ополчения и указал место сбора – Елец, куда было доставлено изрядное количество пушек и всякого припасу огненного.

Но самом деле Самозванец не мыслил о войне доброй, проводя все время в увеселениях, что ни день старый дворец царский расцвечивался огнями, неслась из него разудалая музыка, преимущественно польская, и мелькали кружащиеся в танце пары. Бояре и другие вельможи русские смотрели на это неодобрительно, Самозванец же, заметив кого сумрачного на приеме своем, вначале заставлял его насильно выпить большую чару с вином, если же это не действовало, то виновный немедленно изгонялся из дворца. В поисках повода для празднеств Самозванец любил устраивать свадьбы громкие. Сия тяжкая доля не миновала даже престарелого князя Федора Мстиславского, которого Самозванец женил на своей названой двоюродной тетке. Князю же Василию Шуйскому, возвращенному к тому времени из ссылки, была определена в жены другая дальняя родственница Нагих, княжна Буйносова,

Но еще более веселья Самозванец любил роскошь и драгоценности, на которые за год своего правления он истратил семь с половиной миллионов рублей, всю казну царскую, собранную правителями предшествующими. Торговцы со всего

мира, прослышав об этой его страсти, стекались в Москву. Даже принцесса Анна, сестра Сигизмунда, прислала ларчик с драгоценностями, предлагая Самозванцу купить их. Заказал он себе и новый престол царский. Был он отлит из чистого золота, обвешан кистями алмазными и жемчужными, в основании его располагались два серебряных льва, а сверху он был покрыт крестообразно четырьмя богато украшенными щитами, над коими сиял золотой шар и искусно сделанный золотой орел. Заказал и новые короны для себя и для будущей царицы. В новом же дворце своем приказал обить тканями шелковыми все стены, изразцами цветными обложить печи, поставить решетки серебряные на те же печи и замки позолоченные на двери. Перед дворцом были поставлены болваны каменные по образцам европейским, на площади же – сооружение, назначение которого для всех оставалось тайной и посему вызывало много споров и слухов разных. Был это огромный ящик, сажени четыре в длину, полторы в ширину и столько же в высоту, поставленный на два ряда колес, снаружи ящик был покрыт затейливой росписью, изображавшей разные хари зверского вида и всякую нечистую силу. Изнутри же вырывался дым и струйки пара. Народ окрестил эту штуковину «адом», ходил кругами вокруг, крестился и приговаривал: «Господи, помилуй нас, грешных!»

Одевался Самозванец тоже пышно, хотя привычное русское царское одеяние не любил, предпочитая польский кунтуш. Непрестанно нарушал и другие обычаи русские, никогда не ложился спать после обеда, ел телятину, русскому человеку не положенную, не ходил в баню, часто пропадал из дворца на многие часы, так что все дворовые с ног сбивались, ища царя и гадая, куда это он пропадает. Ходил слух, что Самозванец переодевается в платье простое и ходит по Москве, желая узнать мысли народа. Лишь потом прознали, что в часы эти занимался Самозванец развратом тайным, теша свое сластолюбие, не пощадил он даже несчастную царевну Ксению, взял ее во дворец свой, а наигравшись, повелел постричь насильно в монахини.

Возмущенные этими поступками богомерзкими, все со-

словия гудели недовольно, но, видно, не переполнилась еще чаша терпения народа русского, для этого требовалось средство сильнейшее. И оно явилось в виде невесты-иноземки!

Еще будучи в Польше, Самозванец связал себя словом с дочерью воеводы сандомирского Юрия Мнишека Мариной. Тогда же он подписал договор кабальный, по которому будущей царице отдавались в полное владение Псков и Новгород со всеми землями и удел этот сохранялся за ней как в случае смерти Димитрия, так и при бездетности Марины. Марина получала право строить в пожалованных ей землях католические храмы, монастыри и школы. Не был забыт и сам Мнишек, ему обещались богатые вотчины в Смоленском и Северском княжествах. ■

Несмотря на воцарение Самозванца, Мнишеки не спешили в Москву, не желая подвергать себя возможным опасностям. Другим их непременным требованием было то, чтобы обручение состоялось в Польше в присутствии короля польского.

Бояре пытались всеми силами воспрепятствовать этому браку и все как один отказались ехать послами в Польшу. Не дала своего благословения и инокиня Марфа, когда же Самозванец приступил к ней с требованиями настоятельными, она в ответ пригрозила, что прилюдно отречется от него, воскликнув: «Ты мне не сын!» – и эта искра, перелетев через стену Вознесенского монастыря, упала на поле народное и долго там тлела.

Невзирая на это, Самозванец снарядил в Польшу посольство великое, объясняя это тем, что послы будут представлять его особу на свадьбе короля польского с австрийской принцессой Констанцией. Послом великим отправился дьяк Афанасий Власьев, а при нем секретарь Самозванца Ян Бучин-ский, которому втайне от Думы боярской было поручено передать воеводе Мнишеку полмиллиона рублей. Кроме того, Мнишеку в подарок везли вороного аргамака в золотом уборе, шубу соболью с царского плеча, саблю, усыпанную драгоценными каменьями, и другое оружие, ковры и меха разные. Еще более дорогие подарки предназначались невесте: жемчуж-

ный корабль, несущийся по серебряным волнам; шкатулка в виде золотого вола, полная алмазов; золоченый слон с часами, снабженными музыкальным устройством и движущимися фигурками; вороха парчи и кружев, перстни и браслеты, ценою общей в сто тридцать тысяч рублей.

Король Сигизмунд, извещенный о тайных происках Самозванца в Польше и раздосадованный неисполнением данных им обязательств, отказался предоставить дворец свой в Вавеле для бракосочетания царя русского с одной из его подданных, равно как и запретил совершать обряд в кафедральном соборе в Кракове. И хотя вся королевская семья, сам король, сестра его, принцесса Анна Шведская, и наследник престола, юный королевич Владислав, вместе с послами германского императора, папы римского, Венеции и Флоренции, почтили своим присутствием свадьбу, обряд на которой совершал сам примас Польши кардинал Мациевский, на собственную свадьбу короля ни послы русские, ни Мнишеки приглашены не были, что было расценено всеми как знак высочайшего неудовольствия.

Даже после официального обручения невеста царская не спешила в Москву. Отец ее, воевода Мнишек, объяснял это в письмах Самозванцу тем, что он набирает отряд жолнеров, который хочет привести на службу царю Русскому. Истинная же причина задержки объяснялась ожиданием благословения папы римского и его разрешения Марине при венчании в Москве принять причастие по православному обряду.

[1606 г.]

Ожидание затянулось на три месяца, в течение которых Москва была возбуждена известием о появлении в низовьях Волги еще одного самозванца, молодого казака Илейки, который называл себя царевичем Петром и сыном святого царя Федора. Вокруг него сплотилась шайка в три или четыре тысячи волжских и терских казаков, которая шалила на Волге, грабя купцов и нанося тем немалый вред торговле нашей. Самозванец, вместо того чтобы приказать примерно наказать разбойников, вдруг послал конкуренту в самозванческой интриге грамоту со словами миролюбивыми, призывая его прекра-

тить разбой и прибыть в Москву вместе со всем своим войском, обещал Самозванец названого племянника пожаловать, казакам вины их забыть, а умелых да смелых взять на службу царскую. Самое удивительное, что самозваный Петр откликнулся на призыв и вместе со всей шайкой своей смирно двинулся к Москве.

Но все это отступило в тень перед известием о приближении поезда Мнишеков к Орше, порубежному литовскому городу. С русской стороны в Лубно их уже ждало посольство встречное во главе с князем Мосальским, который передал Марине новые щедрые подарки Самозванца, воеводе же Мнишеку требуемые им сто тысяч рублей.

Поезд Мнишеков растянулся на две версты. В нем следовали многочисленные родственники Юрия Мнишека, сын его Станислав, брат Ян, племянник Павел, зять Константина Вишневецкого, множество высших вельмож польских: два Тарло, трое Стадницких, Казановский, Любомирский и другие. Кроме того, две тысячи обещанных Мнишеком шляхтичей-жол-неров. У невесты царской свита была не меньше, статс-дамами при ней состояли жены обоих Тарло, гофмейстериной – пани Казановская, им в помощь был целый выводок фрейлин. Особняком двигались великие послы короля польского паны Олесницкий и Гонсевский со свитой немалой. Но более всего поразило встречавших обилие священников католических, иезуитов и монахов-бернардинцев.

Верные древним обычаям гостеприимства, люди русские с радушием искренним приветствовали свою будущую царицу, в каждом городе встречали ее хлебом-солью, свите ее предоставляли дома лучшие, чтобы не испытывала она никаких неудобств в пути, загатили все дороги до самой Москвы, одних мостов через речушки разлившиеся навели более пятисот. Но Марина держала себя заносчиво, капризно, высокомерно и холодно, все ей было не так, все, что попадалось ей на глаза, подвергалось осмеянию и поношению недостойному. Да и внешность ее не могла тронуть сердца народного, была она невелика ростом и очень худа, лицо имела вытянутое, с высоким лбом, нос длинный, тонкий и острый, рот с тонкими

губами был всегда плотно сжат или кривился в усмешке презрительной. Слухи о нелюбезности и неказистости невесты царской летели вперед к Москве, опережая медленно двигавшийся поезд.

В Москве же между тем кипели споры жаркие вокруг католического вероисповедания невесты царской. Особенно неистовствовал архиепископ казанский Гермоген: «Непристойно христианскому царю жениться на некрещеной! Непристойно христианскому царю вводить ее в святую церковь! Непристойно строить римские костелы в Москве! Из прежних русских царей никто так не делал!» – и требовал непременно повторного крещения по православному обряду с троекратным полным погружением в воду. Самозванец вышел из'себя и прилюдно пригрозил утопить Гермогена и непременно сделал бы это, если бы архиепископ не был срочно вызван в его епархию. Тут лукавый патриарх Игнатий выход нашел и сумел убедить Священный Собор и бояр, что миропомазание и причащение во время венчания по православному обряду означает переход в истинную веру и никаких других заявлений или обрядов не требуется.

Но Самозванцу все мало! Замыслил он дело невиданное – венчать польку на царство! Такого не приходило в голову ни царю Иоанну Васильевичу с его почитаемой народом супругой Анастасией, ни благочестивому царю Федору, ведь даже провозглашение Арине многолетия во время служб церковных многие сочли порухой традициям и качали недовольно головами. И в этом Самозванец угрозами, а Игнатий лукавством сумели бояр убедить. Лишь позже выяснилась причина сговорчивости бояр, уже составлен был заговор о свержении Самозванца, видя же твердое намерение Самозванца возвести на престол Русский иноземку-католичку, бояре рассудили, что меньшим злом будет пригласить на трон королевича польского, юного Владислава, и даже отправили к королю Си-гизмунду послов тайных, прося того отпустить сына на царство. Пока же приказали дружинам верным прибыть в Москву, а сами стали готовиться к встрече царской невесты и венчаниям.