Текст книги "Царь Дмитрий - самозванец "

Автор книги: Генрих Эрлих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

[1601 г.]

Смирив всех своих соперников земных, кого клобуком монашеским, кого слепотой, иных же темницей тесной, Борис Годунов отныне трепетал лишь перед силой Высшей. Для того раздавал милостыню щедрую, делал вклады богатые в монастыри, приказал, чтобы по всей державе Русской перед

каждой трапезой после вознесения хвалы Господу молились о царе Борисе, чтобы «он, единственный подсолнечный государь христианский, и царица его, и наследник царевич Федор, и другие дети царские, коих ему Господь пошлет, на многие лета здоровы были и счастливы; чтобы имя его славилось от моря до моря и от рек до конца Вселенной, к его чести и возвышению, а преславным его царствам к прибавлению; чтобы все государи его царскому величеству послушны были с рабским послушанием и от посечения меча его все страны трепетали; чтобы его прекрасноцветущие, младоумножаемые ветви царского взращения в наследие превысочайшего царствия Русского были навеки и нескончаемые веки, без урыву; а на нас бы, рабов его, от пучины премудрого его разума и обычая и милостивого нрава неоскудные реки милосердия изливались выше прежнего».

Но молитва сия не могла достичь престола Господа, ибо не было в ней искренней любви. Именно государь примером своим определяет соотношение добра и зла в подвластной ему державе. Зол государь – и подданные его проникаются темными чувствами, отвечая злом на зло и распространяя зло на ближних своих. Добр государь – и смягчаются сердца подданных, пусть не сразу, но обращаются они к делам добрым, стремясь превзойти в них и государя, и ближних своих. Неискренен и лукав государь – и народ отвечает ему тем же. Годунов, черствый душой, пытался добиться любви народной многими и частыми милостями, щедрыми дачами, роскошными празднествами и долгими увеселениями, но так и не смог растопить лед сердца народного. Царю Борису не верили, помня его прошлые тайные злодеяния и ожидая худших в будущем.

Ничто не могло спасти Бориса Годунова от гнева Господа, обрушившего кары многочисленные на Землю Русскую и на семью Борисову. Вслед за пророчествами первых лет Борисова царствования пришли знамения зловещие, нередко восходили два или три солнца вместе, столпы огненные пылали ночью на тверди земной, от бурь и вихрей падали колокольни и башни, женщины и животные производили на свет уродов, в

последний же год Борисова царствования на небе зажглась комета яркая, видная даже в солнечный полдень, такого не видывали с последнего года опричнины. И за каждым знамением спешила беда великая.

Началось с голода. Летом дожди как зарядили на Красную Горку, так и лили десять недель без перерыва, а на Успение ударил мороз и побил весь хлеб незрелый. Зверье же размножилось невероятно, особенно много было волков и лисиц, и эти самые дикие звери вышли из лесов и устремились в города, так что лисы даже по Кремлю шныряли.

[1602 г.]

К весне хлеба у народа совсем не осталось, ели всякие коренья, потом первые появившиеся грибы, то от этого приключалась странная болезнь: животы становились толстые, как у коров, потом вдруг человек падал замертво. Семена же посеянные не взошли, так что опять ни колоска не сжали.

Когда царю Борису наконец доложили, что крестьянские запасы истощились, а цена на хлеб возросла многократно, он повелел раздавать милостыню нуждающимся. На четырех самых больших площадях московских раздавали беднякам в будний день по полушке, а в воскресенье – по деньге, то же и в некоторых других крупных городах, так что в день казна тратила до пяти тысяч рублей. Но этих денег все равно на хлеб не хватало, более того, купцы в ответ на эти раздачи еще больше цены вздули. Тогда царь Борис приказал отворить житницы царские и раздавать хлеб, а не деньги. Привлеченные раздачами в городах, крестьяне покинули места насиженные, особенно же много устремилось в Москву. Население столицы увеличилось на полмиллиона человек, но люди не могли найти в столице ни пропитания, ни заработка и были обречены на голодную смерть. Не имея сил для бунта, они стояли вкруг Кремля, держась рукой за ворот рубахи, напоминая царю о давней его клятве и коря его за свои страдания, а потом падали замертво от голода. Никто из Москвы не ушел, но население столицы через три года даже уменьшилось по сравнению с вре-

менами благодатными. И деревни на две сотни верст вокруг Москвы обезлюдели.

Во время этого голода страшного проявилось все лицемерие Бориса Годунова в показной заботе о благоденствии народном. Европейские купцы, прослышав о бедствии на Руси, пригнали в Ивангород множество кораблей с хлебом и цена тому хлебу была весьма умеренная, но царь Борис запретил купцам иноземным им торговать и тем обрек народ русский на голодную смерть.

Еще более обозлили народ празднества, которые устроил Борис Годунов в связи с прибытием нового жениха дочери его Ксении, принца датского Иоганна. Приехал он в разгар голода, так царь Борис приказал по всему его пути украсить деревни разоренные и наполнить их специально пригнанными людьми, богато и красиво одетыми, нищих всех насильно разогнали, свежие могилы с землей сровняли и цветами засадили, рынки заполнили мясом, хлебом и фруктами редкими, заморскими.

Царь Борис завалил принца подарками: богатыми азиатскими тканями, шапками, низанными жемчугом, поясами, драгоценными камнями расшитыми, золотыми цепями, саблями с бирюзой и яхонтами, стоимость которых во много раз превосходила стоимость хлеба, доставленного купцами европейскими в Ивангород. Во время торжественного приема в Кремле Годунов снял с себя цепь алмазную и надел ее на шею принцу. В те же дни, когда Иоганн не являлся во дворец, к нему в выделенный ему дом в Китай-городе присылали обед царский, по сто золотых блюд с яствами, множество кубков и чаш с винами и медами.

Несмотря на положение бедственное, бояре и жители московские приняли принца иноземного с восторгом, пиры следовали за пирами, но на исходе пятой недели празднеств пышущий здоровьем принц неожиданно занемог и умер. Эта смерть загадочная породила слухи разные, многие сходились на том, что искренние славословия принцу возбудили ревность в Годунове, другие возражали, что любовь Годунова к дочери должна была поставить заслон гнездившемуся в его

сердце злодейству, третьи видели в этом кару Господню. Подтверждение последнему не замедлило последовать: не прошло и двух недель после похорон принца Иоганна, как неожиданно скончалась инокиня Александра, бывшая царица Арина, погребли ее с великолепием царским в девичьем Вознесенском монастыре, близ святой Анастасии.

За волнениями этими и бедами не сразу заметили донесение Посольского приказа о появлении в Польше молодого человека, называвшего себя царевичем Димитрием, тем более что князь Василий Острожский, которому некий инок русский открылся в том, что он есть чудом спасшийся царевич Димитрий, самозванцу не поверил и приказал вытолкать его взашей. Однако слухи пошли и быстро набрали силу не тольг ко в Москве, но и в городах дальних и в уездах, возбуждая и народ, и бояр, поэтому Борис Годунов повелел провести тщательный розыск, зная, как никто другой, что царевич Димитрий погиб в Угличе, приказал он установить личность самозванца.

В недолгом времени розыск принес первые результаты. Было доподлинно установлено, что иноком, выдававшим себя за убиенного царевича Димитрия, был бывший дьякон Чудова монастыря Григорий Отрепьев. В юные годы по ходатайству деда его Елизария Замятии был он принят на службу к Михаилу Никитичу Романову, но вскоре за пьянство и воровство выгнан со двора. Потом служил недолгое время у боярина Бориса Черкасского, после ареста которого, убоявшись за жизнь свою, постригся в монахи. Пребывал в Суздальском Спасо-Ефимьевском монастыре и монастыре Иоанна Предтечи в Галиче, после чего опять же по ходатайству родственников многочисленных был переведен в Чудов монастырь. По рассказам чудовских старцев, в монастыре Отрепьев нрав свой буйный не смирил и привычек своих не оставил, часто смущал иноков речами прелестными, говорил, что не погиб царевич Димитрий в Угличе и скоро явит себя миру.

Но Отрепьеву многое прощалось за молодость его и истинно божественный голос. В Чудовом монастыре открылись у него неожиданно и другие способности, удивительной красоты почерк и дар писательства, составил он «Похвалу чудо-

творцу Московскому Петру» и две другие – чудотворцам Алексию и Ионе. Слухи о способностях юного инока дошли до патриарха Иова, тот стал призывать Отрепьева для книжного письма, а вскоре уже брал его с собой и в Думу, и в Совет священный для записей и для помощи. Там Отрепьев узнал многое об обычаях двора царского и укрепился в своем умысле злодейском.

После бегства из монастыря Отрепьев шатался долго по обителям женским в поисках матери царевича Димитрия, когда же спрашивали его, какое у него до нее дело, то отвечал: «Мать она мне!» Наконец нашел он ее в Горицком Воскресенском монастыре на Шексне. Инокиня Марфа никого не принимала, а Отрепьева вдруг приняла, одарила щедрой милостыней и, как сказывают, благословила его на дело богопротивное, горя желанием отмстить Борису Годунову, погубителю ее единственного сына. Узнав об этом, Годунов приказал доставить инокиню Марфу в Москву, но та и на дыбе ни в чем не призналась и была отправлена обратно.

Установили также, что вскоре после бегства Отрепьева из Чудова монастыря исчезли еще два инока, Мисаил и Варлаам, с которыми Отрепьев приятельствовал. Варлаам, сын боярский Яцкий из-под Коломны, бывал в доме князя Ивана Ивановича Шуйского, что породило подозрение в том, что это Варлаам подбил Отрепьева на побег и на объявление себя царевичем Димитрием, и все это сделано было по наводке князей Шуйских. Были арестованы и подвергнуты пыткам слуги Шуйских, из ссылки в Казани были доставлены родственники убиенного царевича Нагие и также допрошены с пристрастием, но никаких доказательств добыто не было. Так что Борис Годунов был вынужден ограничиться укором боярам на Думе за интригу злую.

Проследили также путь Отрепьева со товарищи из Москвы, что не составило труда, так как беглецы, к которым присоединился некий инок, именем Леонид, были склонны посидеть в корчме. Нашли и монаха, что сопровождал их из Спасского монастыря в Новгороде-Северском до Стародуба, и того, что перевел их через литовскую границу до села Слободки.

Устрашенный слухами множащимися, Борис Годунов приказал громогласно объявить имя Самозванца и все результаты розыска о его бегстве из Чудова монастыря. Тогда же царевичу Димитрию стали петь вечную память, хотя на протяжении многих лет его имя даже не упоминали. Патриарх Иов возгласил Григорию Отрепьеву анафему, которую потом ежедневно возглашали по всем церквам русским, там же до народа доносили и богомерзкое житие Расстриги, как его стали тогда называть.

[1603 г.]

На какое-то время о Самозванце забыли, тем более что поступавшие о нем сведения были противоречивы: где только не видели Отрепьева – в Печерском монастыре в Киеве, в Го-ще у ариан, у запорожцев в Сечи, и все почти в одно время. Вскоре же исходившая от него мифическая угроза отступила перед угрозой реальной – обширным бунтом в земле Северской и на южной украйне под предводительством казацкого атамана Хлопка Косолапа. Бунт питал голод последних лет, основной его силой были беглые холопы и разбойники, чрезвычайно в эти годы размножившиеся. Несмотря на то что на подавление бунта были брошены полки царские., настоящие сражения продолжались несколько месяцев, и в последнем, завершившемся пленением Хлопка и других главарей бунтовщиков, полегло много воинов и воевода Иван Басманов, внук Алексея Басманова и сын Федора Басманова. В сих обстоятельствах Борис Годунов презрел свою клятву и приказал повесить всех пленных числом в несколько тысяч.

Тут поступило известие достоверное, что Самозванец находится в имении крупнейшего литовского магната Адама Вишневецкого, который его приветил, расспросил пристрастно и составил подробное донесение для короля польского и сейма. Опасаясь развития интриги злокозненной, Борис Годунов приложил все усилия, чтобы заставить Вишневецкого выдать беглого расстригу и еретика, не остановился даже перед вторжением в земли Вишневецкого и сожжением нескольких городков на границе. Того лишь добился, что Вишневецкий пе-

реехал в глубь страны и открыто появлялся с Самозванцем, оказывая ему приличествующие русскому царевичу почести.

В Польше Самозванец нашел новых покровителей, иезуитов, папского нунция Рангони и воеводу сандомирского Юрия Мнишека, которого называли в числе десяти самых влиятельных сенаторов, кроме того, Мнишек был вхож к королю. Отныне иезуиты направляли всю деятельность Самозванца, папский нунций склонил его к тайному переходу в католичество, воевода же Мнишек сумел добиться у короля Си-гизмунда аудиенции для Самозванца. Рассказывают, что во время этой встречи Самозванец в обмен на поддержку его притязаний дал письменное обязательство в случае своего воцарения передать полякам Смоленск и Северскую землю. Доподлинно же известно, что король принял Самозванца весьма любезно и после встречи выделил ему ежегодное содержание в четыре тысячи флоринов, подарил великолепный столовый сервиз с русскими гербами и прочие подарки и обращался к нему как к князю Московскому.

Едва в Москве стало известно об этой тайной встрече, как в Краков отправились послы наши с посланием Бориса Годунова, в котором раскрывалось имя Самозванца и с преувеличениями обычными расписывалось в черных красках его житие: «Когда он был в миру, то отца своего не слушался, впал в ересь и воровал, играл в зернь, блудил с девками непотребными, бражничал, бегал от отца своего многажды и, заворовавшись, постригся в монахи. Диакон черный Григорий, пребывая в обители архангела Михаила, что называется еще Чудовым, обратился в чернокнижество и ангельский образ отвергнул и обругал, за что патриарх со всем Вселенским Собором по правилам святых отцов и по соборному уложению приговорили сослать его на Белое озеро в заточение на смерть». В заключение послы наши потребовали выдачи зловредного еретика. А еще в том посольстве находился дядя Гришки Смирной Отрепьев, который должен был опознать и публично уличить племянника. Но поляки Самозванца не только не выдали, но и не показали, так что послы наши вернулись без результата.

Впрочем, твердость наша имела некоторые благие послед-

ствия, король Сигизмунд и сейм в условиях действия двадцатилетнего мирного договора не посмели открыто поддержать притязания самозваного царевича. Но при этом передали ему тайно немалые денежные суммы и позволили на свой страх и риск набирать войско для похода на Москву.

[1604 г.]

Уязвленный неудачными попытками добиться выдачи Самозванца, терзаемый несущимися со всех сторон слухами о воскресении царевича Димитрия, устрашенный растущим всеобщим недовольством народа и явным противодействием бояр, Борис Годунов все более отдавался во власть всегда свойственной ему подозрительности и все сильнее укреплялся в мысли о всеобщем заговоре. Стремясь проникнуть в потаенные мысли людей; он щедро платил за доносы, затем с подачи главы Разбойного приказа Семена Никитича Годунова еще более увеличил награды, холопам за донос на хозяина давал вольную, а за особо ценные сведения так и поместье. В державе воцарились подозрительность и страх, все на всех доносили: слуга на хозяина, сосед на соседа, жена на мужа, сын на отца, избы пыточные работали денно и нощно, темницы же были переполнены. .

Тем временем в Самборе под Львовом собиралась рать для вторжения на Русь. Под знамена самозваного царевича собрались тысяча польских гусар и пехоты да полторы тысячи казаков. Король Сигизмунд лицемерно запретил поход, но приказ пришел в Самбор на следующий день после выступления рати! Не было сделано никаких попыток задержать войска по дороге, более того, для переправы через Днепр близ Киева было выделено множество лодок. Октября 13-го, в день несчастный, Самозванец вступил на Русскую Землю!

Рать Самозванца быстро увеличивалась за счет беглых холопов, населявших землю Северскую, и донских и запорожских казаков. Но не войском определялись первые успехи Самозванца, города сдавались ему сами, народ вязал воевод и стрельцов и распахивал ворота, радостными криками приветствуя своего освободителя от тирании Бориса Годунова.

Так за две недели Самозванцу сдались Моравск, Чернигов, Рыльск, Севск, Курск, Кромы, Белгород, Царев-Борисов, Елец, Валуйки, Воронеж, Оскол и твердыня, казавшаяся неприступной, – Путивль. Не обошлось и без боярской измены. На сторону Самозванца перешли воеводы князья Татев, Шаховской, Мосальский, Лыков, Туренин, Оболенский и перевертыш Салтыков.

Только один случай из этого ряда выбивался, одна крепость стояла неколебимо – Новгород-Северский, и воеводой в ней был Петр Басманов, брат погибшего в бою Ивана Басманова. И там был мятеж, но воевода подавил его железной рукой, когда же к крепости подошла вся армия Самозванца, то отразил два приступа с великими для нападавших потерями.

Устрашенный неожиданными и стремительными успехами Самозванца, царь Борис объявил о сборе дворянского ополчения. Из-за осенней распутицы за месяц удалось собрать не более 25 тысяч человек, не считая посохи. Во главе рати поставили главу Думы боярской князя Федора Мстиславского. В середине декабря рать прибыла к осажденному Новгороду-Северскому. Там состоялась первая битва. Польские гусары, известные великой храбростью и искусностью в деле ратном, первыми бросились в атаку, прорвали центр русского войска и даже ранили самого воеводу Мстиславского, но затем были с большим для них уроном отбиты.

После этого поражения в лагере Самозванца начались ссоры, и большая часть шляхтичей во главе с главнокомандующим Юрием Мнишеком двинулась назад в сторону литовской границы. У Самозванца осталось около четырех тысяч запорожцев и несколько сот казаков, с ними он отступил в Севск.

Мстиславский и не подумал преследовать Самозванца, удовлетворившись достигнутым успехом. Между тем новый герой, бесстрашный защитник Новгорода-Северского, Петр Басманов отправился по призыву царя в Москву, где ему были возданы невиданные доселе почести. Навстречу ему были высланы знатнейшие бояре и собственные роскошные царские сани, царь из своих рук дал воеводе золотое блюдо, доверху

насыпанное червонцами, и еще 2000 рублей в придачу, множество серебряных сосудов из казны царской, обширное поместье под Рязанью и титул думного боярина.

Через месяц после первой битвы состоялась вторая, у деревни Добрыничи под Севском. И опять войска Самозванца первыми ринулись в бой на превосходящие силы нашей армии. Несмотря на уход большей части поляков и общее бедственное положение, войско Самозванца за этот месяц заметно разрослось, превышало уже десять тысяч конных и четыре тысячи пеших воинов, были и пушки, которые использовались весьма искусно. Войско было уже почти сплошь русским, и чтобы как-то отличить своих от чужих в предстоящей схватке, Самозванец обрядил передовой отряд в белые одежды.

Самозванец сам возглавил атаку, показывая, что он не зря провел несколько недель в Запорожской Сечи. Ему удалось смять полк правой руки и немецкую дружину, которая дралась с обычным своим упорством, потом он кинулся на пехоту московскую, которая стояла недвижимо перед деревнею, и тут был встречен дружным залпом из сорока пушек и десяти тысяч пищалей. В несколько мгновений все было кончено. Рассказывают, что под Самозванцем убили его гнедого, издалека видного аргамака, князь Рубец-Мосальский, неотступно сопровождавший его в пылу сражения, отдал ему свою заводную лошадь и чуть ли не силой увез с поля битвы.

С Самозванцем спаслось не более нескольких сот человек, они ушли в сторону Путивля. Убитых насчитали шесть тысяч, остальные попали в плен. Всех допросили пристрастно и тут же повесили.

[1605 г.]

И вновь воеводы, Мстиславский с братьями Шуйскими, не воспользовались плодами победы безоговорочной, более того, они предложили Борису Годунову распустить войско до весны. Царь увидел в этом предложении лишнее свидетельство измены боярской. В стремлении как можно быстрее решить дело он все гнал и гнал войска вперед. Сначала отправил всех своих немцев-телохранителей, затем собрал охотников,

псарей, сенных, подключников, чарошников, сытников, трубников и их всех отправил в поле под командой Федора Шереметева. Остался и без слуг и без охраны, лишь с немногими ближними боярами. Тогда же Борис Годунов заперся во дворце царском и перестал являться народу, а челобитчиков, которые, толпясь у дворца, пытались по заведенному обычаю вручить ему свои жалобы, приказал разогнать палками.

Странная война между тем продолжалась. Все царские войска, и уже бывшие в поле под командой Мстиславского и Шуйских, и новые, посланные с Шереметевым, сошлись под крепостью Кромы. Крепость эта была построена десять лет назад по приказу Бориса Годунова, имела снаружи высокий и широкий земляной вал, за которым располагалась бревенчатая стена с башнями и бойницами. Рассчитана она была на двести стрельцов, в те дни в ней находилось около пятисот казаков под командой атамана Корелы, слывшего колдуном и бессмертным, потому что на теле его не было живого места от ран, полученных в бесчисленных схватках. Им противостояла восьмидесятитысячная армия с несколькими десятками стенобитных пушек, и эта армия, которая в недавнем прошлом за несколько недель разгрызала алмазы Казани и Полоцка, так и не смогла за три месяца взять забытый в русских болотах острог.

Самозванец, укрывшийся в это время за стенами Путивля, взывал о помощи к королю Сигизмунду, папскому нунцию в Польше Рангони и самому папе римскому, даже к врагу нашему исконному крымскому хану, призывая его пустошить наши беззащитные южные земли. Тогда же направил он множество грамот наместникам городов русских, обещая им блага разные за измену. Пустился и на хитрость, предъявил жителям Путивля и войску своему некоего человека, который утверждал, что он и есть Григорий Отрепьев. Впрочем, хитрости этой никто не поверил.

Борис Годунов, уверившись в нежелании своих воевод покончить с Самозванцем, решился на поступок злодейский: послал тайно в Путивль трех чудовских монахов, которые должны были опознать в Самозванце Григория Отрепьева и

при возможности убить его. Но иезуиты, Самозванца окружавшие, замысел разгадали, признания же чудовских монахов обернули на пользу Самозванцу.

От бед многочисленных Борис Годунов впал в безволие и бездействие. Лишь призывал к себе и иностранцев-звездоче-тов, и наших волхвов, и юродивых и все пытал их о судьбе своей, все единодушно подтверждали пророчество давнее о семи годах его царствования, которые с каждым днем истекали неумолимо. Апреля 13-го, терзаемый предчувствиями мрачными и запоздалым раскаянием, Борис Годунов принял яд. Его последним желанием было принять иноческий образ. Послушный ему во всем патриарх Иов исполнил обряд, и к Небу вознеслась душа инока Боголепа.

Неожиданная смерть царя породила множество слухов, а еще более волнений и смятения, даже среди бояр. Лишь боярин Иван Никитич Романов, один из немногих, сохранял спокойствие и твердость духа. Для пресечения слухов было объявлено, что царь умер от удара. Стремясь предотвратить безвластие, гибельное для державы в этих бедственных условиях, Иван Никитич Романов собрал Думу боярскую, которая тем же вечером избрала царем сына Бориса Годунова, юного Федора, и постановила созвать Земский Собор. Ждать посланцев от разных городов и земель русских не было времени, да и в Москве недоставало многих знатных людей, усланных в войско нетерпением царя Бориса, но все же на следующий день собрали некое подобие Собора и этот Собор единодушно избрал в цари Федора. В тот же день всех привели к присяге новоизбранному царю, а уже на следующий присяжные грамоты полетели ямскими трактами во все города русские, от Архангельска до Астрахани, от Пскова до Тобольска. Несмотря на воровские призывы Самозванца присягнули все и в сроки невиданно быстрые.

На первом же после избрания Федора заседании Думы боярской Иван Никитич Романов предложил по древнему обычаю учредить при малолетнем царе опекунский совет и тут же предложил ввести туда Федора Мстиславского, Василия и Дмитрия Шуйских, Семена и Степана Годуновых. От ответно-

гоже предложения прославленный скромностью Иван Никитич долго отказывался и лишь после просьбы самого Федора со смирением согласился. Тут же послали гонца в войско под Кромы с царским приказом Мстиславскому и Шуйским без промедления прибыть в Москву. Тогда же решили вернуть в Москву из ссылки Богдана Бельского.

Необходимо было также назначить главного воеводу в войско вместо Мстиславского, тут сам юный царь предложил Петра Басманова: «Папенька наш – Царствие ему Небесное! – боярина Петра Федоровича любил и жаловал за подвиг его ратный! Верю, и нам он послужит честно, а уж мы его еще больше пожалуем!» Басманов не преминул рассыпаться в заверениях преданности. Но осторожный Иван Никитич Романов предложил назначить главным воеводой князя Михаила Катырева-Ростовского, а Петра Басманова дать ему в сотоварищи, царь с боярами с этим согласились. И еще приговорили, чтобы отправился с нрми митрополит новагородский Исидор, который приведет войско к присяге новому царю. Новые воеводы отправились под Кромы, не мешкая, на следующее утро.

Что произошло под Кромами, можно описать одним словом: измена. Прибыв в войско, князь Катырев-Ростовский и Петр Басманов привели его к присяге царю Федору, через две недели Басманов выстроил полки и объявил царя Федора низложенным и провозгласил новым государем царевича Димитрия Ивановича. Большая часть войска, возбуждаемая князьями Голицыными, Василием да Иваном Васильевичами, и братьями Ляпуновыми, Григорием, Прокопием, Захаром, Александром и Степаном, приветствовала это известие криками восторга, меньшая сплотилась вокруг князя Катырева-Ростовского и побежала к Москве.

Но измена проникла и в Москву. Глава Разбойного приказа Семен Годунов говорил даже, что все бояре в заговоре состоят и во главе его стоит глава Думы боярской князь Федор Мстиславский. Возможно, он был недалек от истины, потому что все бояре, за исключением ближайших родственников Бориса Годунова, жестоко пострадали от его самовластия. Как бы

то ни было, за последние сорок дней, что прошли со дня смерти царя Бориса и воцарения Федора, бояре не предприняли ничего для спасения державы, единственно стрельцы, окружавшие Москву, ловили гонцов с грамотами к жителям московским, которые беспрестанно слали воеводы-изменники и Самозванец! Грамоты сжигали не читая, гонцов сажали в темницу не допрашивая.

Между тем Самозванец, укрепившись силой несметной и дождавшись прибытия поляков, вернувшихся под его знамена, беспрепятственно двинулся к Москве через Кромы, Орел, Тулу, Серпухов. Все города по пути его следования распахивали перед ним ворота, народ встречал его ликованием, те же города, которые лежали в стороне от его пути, спешили прислать к Самозванцу послов с изъявлением преданности, далекая Астрахань прислала в знак покорности закованного в цепи астраханского воеводу Михаила Сабурова, близкого родственника царя Федора.

Царевич остановился под Серпуховом в ожидании послов от Москвы коленопреклоненной. Чернь московская, возбуждаемая слухами, заволновалась, приступила к Кремлю с одним вопросом: погиб царевич Димитрий в Угличе или тот, кого именуют Расстригой и Самозванцем, и есть истинный Димитрий? В ответ князь Василий Шуйский взошел на Лобное место и крест целовал в том, что царевич Димитрий погиб ион своими глазами видел его мертвое тело, но народ, зная двоедушие Шуйского, ему не поверил и утвердился в обратном.

Ровно через неделю после сороковин царя Бориса Самозванец отправил в Москву очередных смутьянов, Наума Плещеева да Гаврилу Пушкина, дав им в сопровождение сотнюка-заков под командой самого атамана Корелы. Обойдя Москву, они подошли к Красному Селу и возмутили его. Все сельские жители, преимущественно купцы и ремесленники, заслушали грамоту Самозванца и немедленно присягнули ему, более того изъявили желание препроводить гонцов в Москву. Стража на воротах не посмела остановить их. На Красной площади их уже ждала огромная толпа. Поднявшись на Лобное место, Плещеев с Пушкиным зачитали обращение Самозванца: «Люди

московские, к вам обращаюсь я, Димитрий, законный великий князь и царь Всея Руси, сын царя Ивана, царя справедливого. Ко всем вам, людям черным и средним, торговым и военным, приказным и сановным, к боярам и святителям, посылаю я слово примирения и согласия. Я не буду укорять вас ни за то, что пренебрегли вы клятвой, данной отцу моему, никогда не изменять его детям и потомству его во веки веков, ни за то даже, что вы присягнули Борису Годунову, ибо дьявольским наущением были убеждены, что погиб я в Угличе. Но ныне, когда явил я себя всему миру, когда весь мир и вся Русь признали меня царем законным, что удерживает вас от изъявления покорности? Чего страшитесь? Не с мечом иду я к вам, а с миром».

Далее шли посулы лживые: святителям – незыблемость веры и неприкосновенность земель монастырских, боярам и всем мужам сановитым – честь и новые вотчины, ратникам и дьякам приказным – повышение жалованья, гостям и купцам – свободу торговли, ремесленникам и простому люду – снижение налогов, а всем вместе – жизнь тихую и мирную.

Бояре, появившиеся на площади, не смогли смирить толпу, а Богдан Бельский, не избывший обиды на Годунова, положил начало бунту, возвестив: «Да здравствует царь Димитрий Иванович!» Народ, поверив грамоте Самозванца, ответил ему тем же криком и ворвался в Кремль, разбил двери темниц, освободив лазутчиков Самозванца, потом ворвался во дворец Царский, схватил царя Федора, царицу Марию и царевну Ксению и препроводил их в старый дом Бориса Годунова под крепкую стражу. Годуновы и близкие им семейства поспешили укрыться на своих подворьях, но люди ворвались и туда, перебив холопов и разорив имение, всех родственников Бориса Годунова скрутили, главного же мучителя, главу Разбойного приказа Семена Годунова, в клочья разорвали.

Только тут, наконец, вмешались бояре и уговорили толпу разойтись по домам. Сами же направили послов к Самозванцу, в которые определили князя Федора Мстиславского, трех братьев Шуйских, Василия, Димитрия и Ивана, и князя Ивана Воротынского.

Пользуясь безначалием, войска Самозванца во главе с Пет-

ром Басмановым немедленно вступили в Москву. Первым делом Басманов отправился в храм Успения, где патриарх Иов служил молебен. Иова выволокли из алтаря, сорвали златотканое одеяние, белый клобук и священную панагию, напялили простую, всю в заплатах монашескую рясу и, бросив в крестьянскую телегу, отправили в Успенский Старицкий монастырь в заключение. Из храма Успения Басманов перешел в Чудов монастырь, собрал всех старцев, пребывавших в монастыре более трех лет и могущих уличить Самозванца, и приказал им двигаться в отдаленные пустыни. Потом ворвался на патриаршее подворье и изгнал, подобно патриарху Иову, митрополита крутицкого Пафнутия, бывшего архимандрита Чудова монастыря. Тем временем приближенные Самозванца, Михалка Молчанов с Ахметкой Шерефединовым в сопровождении князей Василия Голицына и Василия Рубца-Мосальского направились в старый дом Бориса Годунова, где содержались царь Федор и его семейство. По прошествии недолгого времени к столпившемуся вокруг народу вышел князь Василий Голицын и объявил: «Царь и царица с отчаяния отравили себя ядом». В подтверждение слов его вынесли из дома тела, положили на помост, тут люди явственно увидели на шеях Марии и Федора темные полосы, следы веревок, и замерли в молчании от невиданного злодейства.