Текст книги "Царь Дмитрий - самозванец "

Автор книги: Генрих Эрлих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)

Как справили сороковины по Ивану, собрал Иоанн Думу боярскую вместе с главными святителями, покаялся перед ними громогласно, что это он убил «своего возлюбленного сына», и тут же объявил им, что ему, столь жестоко наказанному Богом, остается кончить жизнь свою в монастыре в непрестанных молениях о прощении греха его невольного. Судьбу же державы он отдавал в руки Думе боярской, сказав, что лишь возвращает венец царский тем, от кого он его получил, и пусть теперь бояре изберут достойнейшего. Умилились бояре покаянию царскому и некоторые, тронутые до глубины сердца, даже прослезились, но от предложения царского ужаснулись. Поэтому ответили бояре дружно: «Не от нас ты получил венец царский, а только от Господа! Перед Ним тебе ответ держать в час назначенный! Торопить сей час не подобает христианину доброму. Когда призовет тебя Господь, то укажет нам на сына твоего Федора, и его изберем мы царем Всея Руси! О другом и не мыслим!»

Покорился Иоанн воле боярской, согласился и дальше влачить тяготы власти царской, но отвратился от столь любимой им пышности, носил одежды смиренные, во весь год неукоснительно соблюдая траур по Ивану, а державу и скипетр ни разу более не брал в руки.

[1583 г.]

Супруга Иоаннова Мария родила в час положенный сына, нареченного тайным именем Уар и христианским именем Димитрий. Царь Иоанн понимал незаконность своего седьмого брака, равно и сына считал незаконнорожденным, посему о рождении Димитрия не объявлялось громогласно, в Москве не было никаких торжеств и празднеств.

Не то народ русский, который воспринял глухую весть о рождении у царя сына с радостью великой. Всем было ведомо, что царевич Федор, ставший наследником после гибели Ивана, не силен умом и в отличие от могучего в молодые годы царя Иоанна и не менее крепкого царевича Ивана, слаб здоровьем. Он и на охоту-то совсем не ездил, от вялости телесной и душевной. Только одним делом любил заниматься – в колокола звонить да на клиросе певчим подпевать. Ему царь Иоанн не раз говорил прилюдно с досадой: «Эх, надо было родиться тебе, Федька, пономарем!»

Поэтому всем хотелось верить, что новорожденному Димитрию суждена сила и слава, что именно он продолжит угасающий род царский. И потянулись в Москву караваны с выборными от всех земель Русских с подарками богатыми. Князья дарили сосуды золотые и кубки, осыпанные каменьями сверкающими; монастыри посылали иконы священные в окладах драгоценных; купцы русские возами везли штуки шелка и бархата, связки соболей, куниц, лис и других мехов без счета; ремесленники подносили искусные изделия рук своих, от лоханей для омовения царственного младенца до игрушек, золотых и серебряных коней, медведей, слонов, львов, орлов, единорогов и других птиц и животных диковинных; казаки слали оружие, луки всех размеров, чтобы в любом возрасте царевичу было чем позабавиться, пищали и пистоли, кинжалы, сабли, булатная сталь которых соперничала в твердости и цене с усыпавшими рукоятки алмазами, и мечи, омытые кровью врагов; простой народ и подарки делал простые, но обильные и тяжелые – бочки с монетами серебряными, собранными в складчину.

Глядя на провинцию, встрепенулась и Москва. Но тут было меньше искренности. Те же бояре приносили дары не от чистого сердца, а в пику царю. Митрополит, наконец-то, соизволил благословить царевича нательным золотым крестом, украшенным лазоревыми яхонтами и зелеными смарагдами, с мощами великомученика Димитрия Солунского и млеком

Пресвятой Богородицы, присланным из Царьграда. Долгим ожиданием этого священного млека и пытался неуклюже объяснить митрополит Антоний свою задержку неприличную.

Но царь Иоанн по-прежнему держался своих мыслей и даже ни разу не взял младенца на руки. Гораздо больше заботы проявлял он о своих любимцах. Вот, сообщили ему однажды, что Борис Годунов свалился с лошади и сильно расшибся, так что лежит теперь недвижимо на лавке, весь спеленатый тесными наволоками. Презрев все правила, царь Иоанн отправился в дом Бориса, когда же сопровождавший его Афанасий Нагой, один из бесчисленных царских шуринов, стал громко выражать недоверие к тяжести ранений, приказал Иоанн спеленать туго Афанасия Нагого от шеи до ступней и держать так до тех пор, пока Борис на коня не сядет. Сам же прислал Борису лекаря искусного.

[1584 г.]

Здоровье некогда могучего царя Иоанна сильно пошатнулось, что явилось следствием его невоздержанности во всем. Еще за пять лет до этого во все страны европейские полетели гонцы с призывами прислать лекарей искусных. Вот и Федор Писемский привез ему из Англии королевского медика Роберта Якоби с посланием королевы Елизаветы: «Мужа, искуснейшего в целении болезней, уступаю тебе не для того, чтобы он был не нужен мне, но для того, что тебе нужен. Можешь смело вверить ему свое здравие. Посылаю с ним, в угодность твою, аптекарей и цирюльников, волею и неволею, хотя мы сами имеем недостаток в таких людях».

Не доверяя уже и лекарям, Иоанн пристрастился к делам колдовским. Озабоченный своим здоровьем, царь более всего желал знать, сколько ему еще суждено прожить. Тут явилась на небе комета, царь, выйдя на Красное крыльцо дворца, узрел крестообразное знамение точно над собором Михаила Архангела и немедленно вывел из этого, что дни его сочтены. Волхвы, во дворце обретавшиеся, не решились дать точного ответа о количестве этих дней, тогда Симеон приказал Бельскому доставить волхвов из Лапландии, где, по слухам, жили

искусные звездочеты. Доставили их числом более шестидесяти. Поколдовав над картами звездными, волхвы назвали во всеуслышанье дату точную – марта 18-е.

После этого жизнь в Москве замерла, закрылись приказы, посольства, следовавшие с разных сторон в Москву, задержали в пути.

Царь же Иоанн рассыпался на глазах, редкие волосы совсем вылезли, глаза гноились и слезились, он спал с лица, так что нечистая, вся в темных пятнах кожа висела складками, но все убывшее сверху, скопилось снизу, живот колыхался как бурдюк, наполненный водой, а чресла распухли так, что мешали при ходьбе.

Наступил день назначенный. С раннего утра потянулись во дворец царский бояре, князья, весь двор и дьяки, одетые по случаю в одежды скорбные. Святителей возглавлял сам митрополит, который сел наготове с дарами святыми близь спальни царской. Пушкари стояли у пушек с фитилями зажженными, а звонари неотрывно дежурили на колокольнях, готовые по первому сигналу наполнить Москву звоном поминальным.

Царь Иоанн был на удивление бодр, боли отпустили его, и он даже довольно посмеивался и потирал руки. Он приказал Бельскому немедленно сжечь лапландских волхвов, а помощниц их утопить, дабы впредь не смущали народ предсказаниями ложными. Бельский ушел, чтобы сделать необходимые распоряжения, вернувшись же, доложил, что все готово, костры разложены, проруби в Москве-реке прорублены, вот только волхвы просят отсрочки, говоря, что день окончится, только когда сядет солнце.

Последний свой день царь Иоанн провел в узком кругу, с людьми ближайшими, с царевичем Федором, боярином Никитой Романовичем Захарьиным-Юрьевым, Богданом Бельским и Борисом Годуновым, из прочих же был один купец английский Горсей, который развлекал царя рассказами о странах европейских, а более слушал рассказы царя о его сокровищах.

После обеда плотного явились лекари царские и доложили Иоанну, что баня готова. Там провел Иоанн около двух часов, когда же вернулся, то лег на постель, приказал поставить перед ним столик шахматный и предложил Бельскому сыграть с ним. Вдруг он захрипел, откинулся на подушки, глаза его закатились. Бельский кинулся к нему и буквально накрыл его всего, приникнув ухом к царским устам. Через какое-то время поднялся с ликом скорбным и бросился в сени за митрополитом.

Митрополит совершил над грозным царем обряд пострижения, и к Небу вознеслась душа смиренного инока Ионы.

Царь Иоанн не оставил завещания, хотя составлял его неоднократно, сообразуясь с быстро меняющимися обстоятельствами. После смерти старшего сына Ивана он в скорби разорвал заготовленную духовную, а составить новую не озаботился, у него в последний год обострилось всегда свойственное ему суеверие.

Но о планах своих царь Иоанн не раз говорил во всеуслышание, и Дума боярская, собравшаяся немедленно по кончине царя, во всем исполнила его последнюю волю. Царем Всея Руси был провозглашен Федор Иоаннович, царевичу Димитрию с матерью выделили в удел город Углич с уездом, при молодом царе, несмотря на то что он уже вступил в совершенные лета, учредили совет опекунский, в который вошли князь Иван Федорович Мстиславский, бессменный глава всех советов опекунских с юности царя Иоанна, князь Иван Петрович Шуйский, прославившийся недавней обороной Пскова, боярин Никита Романович Захарьин-Юрьев, любимцы почившего царя Богдан Бельский и Борис Годунов.

Имя последнего уже мелькало на листах нашего сказания, но, учитывая его роль в будущей истории, о нем надо рассказать особо. Вышел он из захудалого, мелкопоместного рода потомков татарского сотника Чета, пришедшего на Русь во времена незапамятные. Даже год рождения Бориса Годунова доподлинно неизвестен, увидели же его впервые, когда царь Иоанн поставил его рындой у трона своего, сначала с рогатиной, потом с саадаком. Двигал его, несомненно, Малюта Скуратов, на дочери которого Борис Годунов удачно женился, по-

том память царя Иоанна о своем сподручнике. Но движение это было медленным, так, Богдан Бельский принял рындов-скую рогатину из рук Бориса Годунова, но вскоре обошел его, войдя в такую милость у царя Иоанна, что за столом с ним сиживал, а кравчий Борис Годунов им блюда подавал. Резко в гору пошел Борис Годунов после того, как царь Иоанн неожиданно женил сына своего Федора на сестре Бориса, тогда и Годунов получил шапку боярскую. Борис Годунов все эти годы при дворе состоял, в войско назначение не получал, приказами не заведовал, в городах не наместничал. Был он тогда относительно молод, не старше тридцати пяти лет, но в сравнении с ровесниками своими поражал величественной красотой и повелительным видом, казался высок ростом и дороден, говорил сладкоречиво и глубокомысленно. Но в тот день судьбоносный после кончины царя Иоанна Борис Годунов все больше молчал, не смея встревать в распоряжения старших бояр.

Бояре, опасавшиеся волнений народных, приняли меры предосторожности, закрыли все ворота в Кремль, везде поставили крепкую стражу из стрельцов, родственников же царевича Димитрия, многочисленных и шумных Нагих, приказали под замок посадить.

Меры предпринятые оказались нелишними. Едва весть о кончине царя Иоанна дошла до посадов московских, как случилось то, чего царь опасался всю свою жизнь и что пресекал в корне, даже и с большим избытком, – бунт. Около двадцати тысяч человек, предводительствуемые дворянами мелкопоместными из-под Рязани братьями Ляпуновыми и братьями Кикиными, придвинулись к самым стенам Кремля с криками громкими. Два дружных залпа из пищалей, произведенных стрельцами, не смирили смутьянов, лишь добавили к крикам вопли и стенания раненых. Бояре послали к народу думного дворянина МихайлуБезнинада дьяка Андрея Щелкалова, чтобы те выяснили причину бунта. Оказалось, что толпа была возбуждена слухами о том, что бояре отравили старого царя и умышляют ныне на молодого, хотят-де извести под корень весь род великокняжеский, что сделал-де это Богдан Бельский, который хочет возвести на престол русский своего

свойственника Бориса Годунова. Последнему бояре искренне изумились; мало того что у царского шурина не было никаких прав на престол, но глядя на скромного, любезного, щедрого, медоточивого Бориса Годунова, никто и предполагать не мог в нем столь далеко идущего честолюбия. Не прислушались бояре к словам прозорливым, исходившим, как показал розыск последующий, из уст Шуйских. Зато расслышали крики возбужденного народа, требовавшего головы Бельского, равно ненавистного и народу, и боярам, как последний из опричнины. Но не желая идти на поводу у черни бунтующей, бояре постановили вывести Бельского из совета опекунского и отправить его наместником в Нижний Новгород.

К народу же на площадь Троицкую бесстрашно вышел боярин Никита Романович Захарьин-Юрьев, почитавший любовь к нему простого народа лучшей защитой. За ним повлекся боязливый князь Иван Мстиславский. Чернь московская была щедро разбавлена ратниками с оружием и буйными детьми боярскими. Огромная пушка, стоявшая на площади, была развернута и алчно смотрела на ворота Фроловские, тут же лежал и припас огненный для ее утробы ненасытной. Но едва поднялись бояре на место Лобное, как волнение толпы пошло на убыль, замещаясь криками одобрительными, когда Никита Романович громогласно объявил об избрании Федора царем, об отставке и удалении Бельского. Воспользовавшись моментом, Мстиславский возвестил: «Да здравствует Царь Федор и его бояре верные!» Народ не подхватил призыва, выдвинув требование новое – чтобы наследником бездетного доселе Федора был объявлен царевич Димитрий. «У царя еще могут быть дети, – ответил им Никита Романович, – в этом един лишь Господь волен!» Народ успокоенный разошелся по домам, славя мудрость боярина Захарьина-Юрьева.

Бояре поспешили удалить царевича Димитрия вместе с матерью Марией и ее многочисленными родственниками в Углич. Дабы не походил отъезд на ссылку, провожали их достаточно торжественно. Федор, искренне любивший брата меньшего, вышел на Красное крыльцо дворца царского, потрепал по щечке Димитрия, сидевшего на руках у мамки, ца-

рица Арина расцеловалась на прощание с Марией Нагой, митрополит Дионисий осенил всех на добрую дорогу знамением крестным. Хотя об отъезде специально не объявлялось, но народ московский о нем прознал и высыпал на улицы, славя Димитрия и призывая на него благословение Божие. До пределов Москвы поезд царевича сопровождали бояре и три тысячи стрельцов, но от Красного Села они повернули обратно, оставив лишь две сотни стрельцов, которые были даны Димитрию в охрану.

Между тем бунт, усмиренный в Москве, перекинулся на провинцию, волновались казаки на украйне, открыто восстали татары казанские, черемисы, мордва. Некие люди возбуждали народ именем Димитрия. Поэтому бояре поспешили созвать в первых числах мая в Москве Земский Собор, который должен был утвердить решение Думы боярской об избрании Федора на царство, назначить дату венчания и порядок празднования. Единодушное решение Собора в пользу Федора утишило бунт в Земле Русской, как недавно решение Думы боярской смирило бунт в Москве. Но главную роль в бескровном усмирении земель Казанской и Черемисской сыграл боярин Никита Романович Захарьин-Юрьев, которым своим словом уверил бунтовщиков, что новый царь забыл старые преступления и готов миловать и виновных в случае искреннего раскаяния. Смутьяны немедленно раскаялись, прислали старейшин в Москву и присягнули Федору.

Венчание Федора на царство было самым торжественным из всех на памяти народной. Даже природа этому потворствовала. Был последний день мая, и вся Москва принарядилась зеленью и цветами. Ночью случилась гроза с сильным ветром и проливным дождем, многие уже крестились боязливо, суеверно видя в сей буре предвестие царствия несчастливого, но утром небо очистилось, выглянуло яркое солнце и Москва, омытая дождем, засияла во всей красе. Тогда увидели все истинный смысл предзнаменования: закончились года бурные, грозовые, темные, наступает царствие тихое и светлое.

Федор твердо прошел пятьдесят шагов от дворца царского до храма Успения, первым за ним шел боярин Никита Рома-

—“⁴SSS? –

нович Захарьин-Юрьев, несший на златом блюде венец царский. В храме Федор без единой запинки произнес вступительную речь, на заучивание которой было потрачено столько времени, каждое слово которой било точно в цель и отметало вопросы ненужные. «Владыко! – воскликнул Федор, обращаясь по обычаю к митрополиту. – Родитель наш оставил земное царство и, прияв ангельский образ, отошел на Царство Небесное, а меня благословил державою и всеми хоругвями государства нашего, велел мне, согласно с древним уставом, помазаться и венчаться царским венцом. Завещание его известно святителям, боярам и народу. Итак по воле Божией и благословению отца моего соверши обряд священный, да буду царь и помазанник!»

Далее все происходило по традиционному чину венчания, лишь два момента выбились из них. В конце многочасовой процедуры подуставший Федор передал державу стоявшему одесную Борису Годунову, и тот с вожделением на лице принял тяжелое золотое яблоко. Тут вспомнились боярам недавние крики народные и впервые заимели они подозрения на Годунова.

Но если сие действие произошло, несомненно, случайно, то второе было придумкой Годунова. Арина по обычаю не могла участвовать в венчании, так ее в окружении боярынь ближних усадили перед распахнутым окном ее терема во дворце царском, и народ толпился вокруг, восклицая беспрестанно: «Да здравствует царица Арина!» – чему немало способствовал дождь монет серебряных, лившийся из окон дворца. Воистину Годунов решил сотворить и явить миру новую Анастасию!

Пиры и веселье продолжались целую неделю, не забывали и о народе, устраивая для него ежедневно разные забавы, раздачи денег и вина. Завершилось же все грандиозным всенародным гуляньем на Царицынском лугу, где перед лицом царя и царицы, а также всех жителей московских воины состязались в искусстве ратном, а семь залпов из ста семидесяти пушек возвестили всему миру о твердости и неколебимости власти нового царя Всея Руси.

Сие было весьма нелишним, потому что недруг наш, король польский Баторий, не только не прислал послов с поздравлениями новоизбранному царю, но и объявил громогласно, что-де заключал он мир с царем Иоанном, а с царем Федором у него никакого договора нет, и грозил заносчиво новой войной. Шведы были более осторожны и пока лишь спрашивали, намерен ли царь Федор соблюдать перемирие, сами же стягивали войска к границе. Оживился и хан крымский, пустился в короткие грабительские набеги на южные земли русские.

Тревожно глядя на рубежи наши, Дума боярская между тем занималась делами внутренними. По настоянию боярина Никиты Романовича Захарьина-Юрьева царь Федор объявил всеобщую амнистию. Все без исключения заключенные освобождались из темниц, их вины прощались. Возвращались в Москву многие князья и другие люди родовитые и знатные, что провели в заточении лет до двадцати по приказу царя Иоанна, все они получали не только свободу, но и земли свои, взятые в казну царскую.

Не забыли и о других несчастных заключенных, о ратниках наших, попавших в плен во время воровских набегов короля Батория и томившихся в Польше. Для их вызволения не жалели усилий и средств. Затребовал алчный Баторий пятьдесят четыре тысячи рублей – дали без торга долгого. Сами же не последовали скаредному королю, а явили миру пример высшего милосердия – отпустили без всякого выкупа девятьсот пленных поляков, мадьяр й немцев, Борис же Годунов, строя планы дальние, устроил им пир прощальный, одарил каждого сукнами и деньгами.

Простили и изгнанников невольных, бежавших от свирепости царя Иоанна. Прослышав, что многие из них рвутся всем сердцем на родину, но боятся за головы свои, царь Федор послал им охранные грамоты, обещая забвение вины, чины и жалованье, если они с раскаянием и усердием явятся в Москву. Такие грамоты получили князь Гавриил Черкасский, Тимофей Тетерин, Мурза Купкеев, даже сыновья князя Андрея Курбского.

J?³⁸² >

То же и в других сферах происходило. Снизили подати и налоги, при прежнем государе чрезвычайно увеличившиеся, а иные и вовсе отменили, но казна царская отнюдь не оскудела, а через год-другой стала наполняться с еще большей скоростью, при том что количество мытарей сократилось, а оставшиеся кротостью своей уподобились апостолу Матвею. Снизили тамгу торговую, а иным купцам иноземным разрешили торговать свободно, и расцвела торговля, потекли караваны из конца в конец Земли Русской.

Опять же по совету боярина Никиты Романовича Захарьина-Юрьева царь Федор одним из первых своих указов сместил со своих постов наиболее корыстолюбивых наместников, воевод, судей и чиновников. Посадили новых людей, тем же указом запретили им брать подношения и допускать всякую неправду, судить приказали по закону, невзирая на лица. Чтобы это лучше исполнялось, восстановили всякие наказания, вплоть до смертной казни, с другой стороны, увеличили земельные поместья чиновников и удвоили им жалованье, чтобы они могли пристойно жить без лихоимства.

На фоне этой многотрудной деятельности, благой и милосердной, странно смотрелись действия Бориса Годунова. Именно он настоял на розыске тщательном зачинщиков недавнего бунта и строгом наказании всех виновных. Тогда и выяснилось, что зачинщиками тайными были Шуйские. Догадался Годунов, что метили они не только в Бельского, но и в него, желая убрать из Думы боярской худородных любимцев царя Иоанна. Не имея еще сил совладать с могущественным семейством, Борис Годунов был вынужден уступить заступничеству боярина Захарьина-Юрьева, князя Мстиславского и митрополита Дионисия и простить Шуйских. Но когда опекуны царские, включая князя Ивана Петровича Шуйского, появились перед толпой, собравшейся у дворца царского, и объявили о достигнутом мире, из толпы вырвался крик: «Помирился ты, Иван Петрович, нашими головами!» Действительно, Борис Годунов повелел тайно схватить братьев Ляпуновых, братьев Кикиных и других главных возмутителей черни в недавнем бунте, числом более пятидесяти, и, не имея пока власти казнить их смертию, приказал заковать их в железы и сослать в дальние города.

Из прочего: основали город Архангельск на берегу Двины близ впадения ее в море Студеное, город, быстро поднявшийся благодаря торговле с Англией, в краях же бунташных мордвы и черемис поставили города Царев-на-Кокшаге, Уржум и Санчурск.

[1585 г.]

Еще сохранялось показное единомыслие между опекунами царскими, еще Годунов занимал полагающееся ему скромное четвертое место на заседаниях Думы боярской и на церемониях торжественных, но все яснее становились честолюбивые устремления шурина царского, все с большей тревогой смотрели бояре на то, как по наущению Бориса дарует царь Федор шапки боярские людям худородным, трем двоюродным братьям Годунова, а также родственникам его близким, Сабуровым да Вельяминовым, отодвигая в сторону древних князей удельных. Было и другое дело, когда Борис Годунов добился устранения двух главных казначеев, Петра и Владимира Головиных, назначенных на эти места Думой боярской, чтобы посадить вместо них своих людей. Для этого Борис Годунов бил на Думе боярской челом государю о проверке казны, а потом повернул розыск так, что открылось большое воровство. Боярам пришлось приговорить Петра Головина к смерти, а всех прочих Головиных, в делах скаредных уличенных, подвергнуть опале. Тут не стерпел родственник головинский князь Иван Мстиславский, старший опекун и глава Думы боярской. В разговоре за столом в кругу тесном обронил он, что надобно убрать Годунова. Слова эти неосторожные дошли до Бориса, а уж тот преподнес их царю Федору так, что Мстиславский на его жизнь умышляет. Опечалился царь Федор, и вскоре по приказу его князь Иван Мстиславский, сдав дела опекунские, отправился в богомолье долгое через Троице -Сергиеву Лавру на Соловки, а оттуда назад, на Бел озеро, где в Свято-Кирилловом монастыре постригся тихо в монахи под именем старца Ионы и вскоре почил в Бозе.

На место Ивана Мстиславского заступил Никита Романо-

вич Захарьин-Юрьев, единственный, кто еще мог сдерживать честолюбие Бориса. И вскоре случились события, когда от боярина Никиты Романовича потребовалась вся его твердость и решительность в защите престола. Началось же все с тяжкой болезни царя Федора, говорили даже, что дни его сочтены. В один из дней несколько десятков детей боярских и оружных холопов попытались ворваться в царский дворец, но были отбиты стражей стрелецкой, которая, как по заказу, именно в этот день была усилена и предупреждена. Бунтовщики оттеснены за пределы Кремля, где их ждала внушительная помощь из дворян, купеческих сынов и прочей черни московской. Стрельцы едва успели закрыть ворота. На следующий день была предпринята попытка штурма Кремля, всадники носились вдоль стен и осыпали стрелами стрельцов, стоявших на стенах, выстрелами из огромной пушки пытались разбить Фроловские ворота, но обитый железными полосами дуб вышел победителем в споре с каменными ядрами И лишь подоспевший полк стрельцов под командой доблестного Федора Никитича, сына боярина Никиты Романовича, сумел рассеять толпы нападавших.

Розыск предпринятый не дал никаких результатов, лишь слухи глухие, что организовали бунт Шуйские и метили они в Бориса Годунова. Были и другие слухи, что в дни болезни царской Борис Годунов отправил гонца к императору германскому, сватая царицу Арину – при живом муже! – за его сына и обещая возвести того на престол Русский. Тем не менее царь Федор, воспряв с одра болезни тяжкой, осыпал Годунова милостями за подавление бунта.

А тем временем боярин Никита Романович продолжал не покладая рук трудиться на благо Земли Русской. Вновь, как и в году предыдущем, смирил он бескровно бунт в недавно покоренной земле Сибирской и озаботился освоением просторов новых, щедро жертвуя на строительство храмов и на возведение крепостей. Отныне отряды стрельцов и казаков шли в Сибирь не для битв и взимания дани, а только для сопровождения священников, землепашцев и строителей. Затраты вернулись сторицей, уже на второй год Федорова правления бывшее Си-

13 – 4370 Эрлих

385

пшик ^эрлих

бирское ханство доставило в казну царскую двести тысяч соболей, десять тысяч лисиц черных, полмиллиона белок, не считая бобров и горностаев.

Из прочего: заложили новую крепость в Астрахани для отражения нападок крымчаков и диких ногаев.

[1586 г.]

Между тем Борис Годунов и Шуйские, не мысля о державе, продолжали схватку у подножия трона. К сожалению, боярин Никита Романович Захарьин-Юрьев уже не мог приструнить честолюбцев, после последнего бунта он тяжко заболел и был вынужден отойти от дел. Чувствуя приближение смертного часа, он призвал к себе Бориса Годунова и в присутствии митрополита Дионисия поручил семейство свое милости и попечению Годунова. Тот был вынужден поклясться, что будет держать Федора Никитича и других сыновей Никиты Романовича за детей своих и никому их в обиду не давать. Федор Никитич во все годы последующие свято чтил Годунова как отца названого, как же тот исполнил клятву крестоцеловальную, мы еще увидим.

Не преуспев в открытом бунте, Шуйские решили развести царя с царицей, видя в этом единственный способ устранения Годунова. Поводом к разводу служило бесплодие царицы Арины, которая все никак не могла принести наследника державе. Интригу на время притушило известие о беременности царицы. Годунова раздирали противоречивые чувства – горячая любовь к сестре, собственные честолюбивые устремления, которым могло помешать рождение наследника, страх перед угрозами Шуйских. Как бы то ни было, он отправил гонца, вездесущего Джерома Гррсея, к английской королеве Елизавете с просьбой прислать искусных женских докторов. Немало этому решению поспособствовало и то, что сам Годунов впервые готовился стать отцом после пятнадцати лет бесплодного брака. Едва открылось весеннее плаванье, как английский корабль доставил повивальную бабку и доктора. Но Шуйские, явив свои истинные цели и притворство в заботе о продолжении царского рода, сумели задержать медиков английской ко-

ролевы в Вологде, устроив по сему поводу отдельное разбирательство в Думе боярской.

Тем не менее в срок положенный царица Арина родила девочку, которая, однако, сразу умерла. У Бориса Годунова в те же дни родилась здоровая дочь, нареченная Ксенией.

Смерть царственного младенца возродила интригу Шуйских. Уже и митрополит Дионисий был на их стороне, оправдывая свое прозвание Мудрого Грамматика, он выискивал в летописях случаи похожие, оправдывающие затею богопротивную. Уже называлось и имя будущей царицы – дочери князя Ивана Мстиславского. Наконец, Шуйские, поддерживаемые многими другими боярами, обеспокоенными всевластием Годунова, ударили челом царю, прося того развестись с женой для блага державы. Но Федор оказался тверд в простоте своей и в любви к жене и отвел все наветы. А Борис Годунов, воспользовавшись случаем, представил доказательства ложные измены Шуйских и их связей с королем польским и гетманом литовским. Указал Годунов и на скаредные дела Шуйских, воспользовавшись тем же приемом, что и при удалении князя Мстиславского. Оказалось, что князь Иван Петрович Шуйский, едва стал опекуном царским, взял себе в кормление Псков вместе с посадами и с испокон веку шедшими в казну царскую сборами таможенными. Не удовольствовавшись этим, он отписал на себя город Кинешму с обширной волостью, сыну своему князю Дмитрию Ивановичу пожаловал город Гороховец со всеми доходами, князь же Василий Иванович Шуйский подмял под себя большую часть меховой торговли, за что и удостоился в народе прозвания Шубника. Царь Федор, осерчав, немедленно сослал князя Ивана Петровича Шуйского на Белозеро, князя Андрея Ивановича Шуйского в Каргополь, иных же Шуйских в Кинешму, Астрахань, Нижний Новгород и другие города. Митрополита Дионисия, державшего сторону Шуйских, свели с престола и заточили в монастырь отдаленный, то же и Крутицкого архиепископа Варлаама, смело возвысившего голос против самовластия Годунова. А йесчастную княжну Мстиславскую силой постригли в монахини. Прошло немного времени, и героя псковского князя

Ивана Петровича Шуйского по приказу Годунова удавили в яме смрадной, то же и многих других.

Отныне Борис Годунов один стоял у трона царского. Новый митрополит Иов, ставленник Борисов, был во всем послушен его воле.

Над Землей же Русской собирались тучи. Король польский Баторий, ободренный схваткой бояр у престола Русского, стремился к новой войне, сдерживаемый лишь отказом сейма в деньгах и людях. Но вот папа римский, полагаясь на обещания Батория распространить веру латинскую до самой Москвы, дал ему двадцать пять тысяч золотых, и король стал собирать рать для похода. То же и шведы, которые стали требовать от нас земель до самого Пскова, мы же потребовали вернуть воровски занятые города наши – Ивангород, Яму, Копорье и Карелу. Дело неудержимо катилось к войне. Вдруг все разрешилось, Баторий в одночасье скончался от старой раны, а шведский наместник в Эстляндии, заносчивый Делагарди в реке Нарове утонул.