Текст книги "Царь Дмитрий - самозванец "

Автор книги: Генрих Эрлих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

требование царя Иоанна, чтобы вслед за королем Иваном властвовал его будущий сын, причем по праву наследования, а не избрания, если же у Ивана не останется мужских потомков, то будущий король будет избран из русского царского рода, чтобы обеспечить неразделимость Руси, Польши и Литвы во веки веков.

Переговоры шли уже более полутора лет. Истомившись без верховного правителя, вельможи польские постановили избрать королем старого императора Максимилиана. Шляхта же устремила свои взоры на безвестного воеводу семиградского Стефана Батория. В его пользу говорило и то, что он обязался взять в жены принцессу Анну, сестру покойного короля Сигизмунда-Августа, так продолжив линию Ягеллонов на престоле польском. После короткой междоусобной схватки Стефан Баторий утвердился на троне.

Пришла пора и царю Иоанну прекратить свою затянувшуюся игру. Царь Симеон был отставлен, за «труды царские» ему было пожаловано княжество Боровское и Тверское, царь же Иоанн вновь венчался на царство. Новое царствование было на удивление милосердным, во все оставшиеся восемь лет не было казней, даже опалы были редки и недолги.

Смирив душегубство, царь Иоанн не смог сдержать своего сластолюбия. Не раз хвастался он прилюдно, что растлил за свою жизнь тысячу дев, детей же своих незаконных он душил, ссылаясь на церковные установления. Вот и вновь воцарясь в Москве, Иоанн взял за себя юную девицу Анну Васильчикову. Церковного венчания быть не могло, но свадьбу отгуляли с обычным для царя Иоанна размахом. Впрочем, и года не прошло, как молодая жена была отправлена в монастырь вместе с богатым вкладом.

После этого царь Иоанн вновь обратился к делам внешним. Швеция, не смирившаяся с недавним поражением, продолжала строить нам козни в Кареле и в Эстляндии. Необходимо было довершить дело договором мирным, честным и желательно вечным. Царь Иоанн призвал послов шведских и объявил им условия заключения мира, нарочно завышенные: король шведский Иоанн, женатый на той самой польской

принцессе Екатерине, к которой в свое время сватался царь Иоанн, должен был заплатить десять тысяч ефимков за оскорбление послов наших во время свержения короля Эрика, уступить нам всю Эстляндию и серебряные рудники в земле Финской, заключить с царем союз против всех ближайших соседей, а в случае войны давать ему тысячу конных и пятьсот пеших ратников, наконец, король должен был именовать в своих грамотах царя Московского Властителем Швеции и прислать в Москву свой герб для изображения оного на печати царской.

Король Иоанн воспринял слова эти как вызов и вознамерился двинуть вперед свои полки. Но царь Иоанн опередил его, взяв с собой семь тысяч детей боярских, восемь тысяч стрельцов и казаков, да четыре тысячи татар, он вторгся в Эстляндию. Города Леаль, Лоде, Фикель, Гаспаль сдались без сопротивления, Падис закрыл было ворота, но после месяца блокады покаянно распахнул их, Ревель же царь Иоанн оставил в стороне за отсутствием пушек. Король шведский запросил мира, царь Иоанн ответил ему письмом ругательным, часть которого сохранилась в архивах царских: «...Польские королевны бывали и за конюхами. Спроси у нее, коли сам не знаешь, кто был Войдило при Ягайле? Не дорог мне и король Эрик, смешно думать, чтобы я мыслил возвратить ему престол, для коего ни он, ни ты не родился. Скажи, чей сын отец твой? Как звали вашего деда? Пришли нам свою родословную, уличи нас в заблуждении, ибо мы доселе уверены, что вы крестьянского племени. О каких таких древних королях свей-ских ты писал к нам в своей грамоте? Был у вас один король Магнус, да и тот самозванец, ибо ему надлежало бы именоваться князем из рук наших. Мы хотели иметь печать твою и титул Государя Шведского не даром, а за честь, кою ты у нас вымаливал: за честь сноситься прямо со мной, мимо наместников наших. Избирай любое: или имей дело с ними, как всегда бывало, или нам поддайся. Народ твой искони служил моим предкам, в старых летописях упоминается о варягах, кои находились в войске Самодержца Ярослава-Георгия, те варяги были свей, сиречь его подданные. Ты писал, что мы употреб–^{ГЕНРИХ эрлих}

ляем печать Римского Царства, какую же еще печать употреблять нам, если она и есть наша собственная, прародительская. Ибо происходим мы от Августа-кесаря...» Несмотря на это, мир был заключен.

Затем направился царь Иоанн в Курляндию, под польской властью тогда находившуюся Ригу, как и Ревель недавно, стороной обошел, но многие другие городки и замки посещением своим почтил. Нагрянув же нежданно в Вольмар, захватил там в плен гетмана литовского Александра Полубенского и множество знатных панов литовских. После этого все польские и литовские гарнизоны в Ливонии прекратили сопротивление.

Умиротворенный большой победой, царь Иоанн отпустил всех пленных на родину, одарив их знатно шубами, кубками и ковшами. Королю Баторию же велел передать на словах предложение мира вечного.

[1577 г.]

После усилий многолетних царь Иоанн добился вожделенной цели – покорив Ливонию, держава Русская получила выход к морю Северному. Но главные города портовые оставались в чужих руках, Рига – у поляков, Ревель – у шведов, нам же досталась Нарва да стоящий напротив нее Ивангород, который и так был русским от века. И купцы европейские, опасаясь корсаров польских, шведских и датских, отнюдь не спешили в Нарву с товарами, столь необходимыми державе Русской. Лишь купцы английские приплывали к нам, да и то выбирали для этого кружной путь через Студеное море.

Для укрепления связей с Англией решил царь Иоанн взять себе жену из земли английской, какую-нибудь из двоюродных племянниц королевы Елизаветы. В посредники в этом деле тонком выбрали одного из английских купцов, в державе нашей обретавшихся, Джерома Горсея, потому что царь Иоанн хотел до поры до времени сохранить дело в тайне, а пуще всего опасался умаления своего достоинства в случае возможного отказа. Посему призвали означенного Горсея, потолковали

с ним приватно и отправили на разведку. Снабдили его и грамоткой для королевы Елизаветы,

В ожидании ответа царь Иоанн ввел во дворец Василису Мелентьеву, вдову мелкого дьяка, женщину уже не молодую, мать двоих взрослых детей, но красоты неописуемой. Митрополит Антоний корил царя Иоанна за сожительство греховное, но тот лишь отшучивался: «Токмо для молитв совместных ежевечерних держу и из любви к ее детям-сиротам!»

Не прошло и года, как от королевы Елизаветы пришел несколько туманный, но в целом благожелательный ответ. Главный же ее вопрос был: какие права будут закреплены за потомством высокородной четы? Царь Иоанн отвечал, что старший сын, если будет на то воля Господа, наследует престол Русский, остальные же дети получат уделы знатные. С таким ответом отправилось в Англию посольство малое во главе с Федором Писемским. В нескором времени, в другом уж годе, вернулся Писемский с ответом Елизаветы, в котором было названо имя будущей невесты – Мария Гастингс, и с новыми вопросами настойчивыми.

Вновь отправился Писемский в Англию с уверениями царя Иоанна в неизменности его планов престолонаследия и с наказом твердым не только повидать невесту, но и привезти ее портрет и точную мерку на бумаге. Когда после проволочек долгих был наш посол допущен до лицезрения девицы, то оказалась она перестарком тридцати годов и худой, с лицом, оспою побитым.

Впрочем, случилось это много позже, за время этой многолетней езды туда-сюда многое изменилось в державе Русской и невеста английская царя Иоанна уже не интересовала.

[1578 г.]

Все переменилось с очередной изменой и бегством короля ливонского Магнуса, который передался под руку короля польского Батория вместе со страной, ему только на бумаге принадлежавшей. Баторий, давно искавший повод для столкновения с нами, безрассудно вступил в пределы Ливонии.

Вновь разгорелся пожар войны ливонской, о которой мы уже решили забыть навечно.

Вел войну Баторий против всяких правил дедовских, с коварством и вероломством, невиданным в странах христианских. Ворвавшись в пограничную крепость Дюнебург, он приказал перерезать всех до единого ее защитников. То же и в крепости Венден, которая была ключом ко всей Ливонии. Не удовлетворившись этим, Баторий стал подстрекать народ русский к измене и бунту, завалил подметными письмами все наши западные города, и в письмах тех обещал простым людям всяческое благоденствие в обмен на их покорность. Не оставлял Баторий подобными же заботами и страны европейские. На множестве языков печатались там книжицы, а то и просто цайтунги, в которых восхвалялись подвиги короля польского и его громкие победы, а о Русской державе распространялись всякие враки и небылицы.

Тут же встрепенулся хан крымский, отошедший после поражения великого. «Казны твоей не требую, – писал он царю Иоанну, – но дай мне Казань и Астрахань. Пусть царевичи крымские сядут там наместниками». Устрашенный царь Иоанн готов был отдать Астрахань, но крымский хан на это не соглашался: «Что нам Астрахань даешь, а Казань не даешь, то нам непригоже кажется: одной и то же реки верховье у тебя будет, а устью у меня как быть?»

Царь Иоанн послал в Крым вельможу знатного, князя Мо-сальского, с поминками богатыми, какие Крым доселе не видывал, и с обещаниями дани ежегодной, только так откупились от нашествия нового.

[1579 г.]

Послал царь Иоанн гонцов и в Краков с письмом миролюбивым и с предложениями решить судьбу Ливонии дружелюбно. Но Баторий не внял предложениям и принялся готовиться к большой войне. Для этого сейм утвердил новый налог сроком на два года, который должен был принести около миллиона флоринов. Так как этого было слишком мало для войны грядущей, Баторий обратился к дворам европейским за помощью и займами. Займы он получил во многих местах,

^ШРаЙ1Я? -

хотя и небольшие, курфюрст Бранденбургский прислал пушки, папа римский, помимо прочего, вооружил Батория своим благословением и обещаниями молиться за его победу. Сам же Баторий передал в казну военную все деньги, которые сейм польский выделял на содержание двора королевского, обездолил собственные поместья трансильванские, даже драгоценности своей молодой жены Анны Ягеллонки, и те бросил Баторий на алтарь собственной славы. Для увеличения же войска пошел Баторий на шаг небывалый, призвал в армию смердов, обещая им освобождение от всех повинностей и даже звания дворянские за храбрость на поле битвы. По призыву его для нового похода крестового явились к нему и рыцари европейские.

Всего же под знамена свои собрал Баторий пять тысяч польских и четыре тысячи литовских всадников, к ним полторы тысячи венгерских и немецких рейтар, пехоты было менее пяти тысяч, из них большинство трансильванских подданных Батория и немецких ландскнехтов. На пушки же и припас огненный денег совсем не достало, в первый год Бато-риева похода было у него всего сто пушек, во второй – семьдесят пять, а в последний – двадцать.

Царь Иоанн постановил выдвинуть к границам Ливонии государев полк в сорок тысяч воинов да конницу татарскую и ногайскую. Но Баторий ударил в другом месте, дерзко вступил в пределы русские и устремился к Полоцку. Царь Иоанн не нашел в себе смелости заступить ему дорогу и поспешно отступил вместе с войском к Москве. Кроме того, надеялся царь Иоанн, что завязнет Баторий в войне осадной, что недостанет у него пушек и войска, чтобы взять Полоцк и другие крепости. Тем более что укрепления полоцкие, и так мощные, были исправлены и расширены после достопамятного штурма, рвы углублены, стены топорщились новыми пушками, числом более ста, а крепость была снабжена изрядными запасами зелья огненного и продовольствия на случай осады. Вот только гарнизон был мал, по росписи мирного времени, а воевода Шеин, посланный с подкреплениями, неожиданно убоялся рати Баториевой и заперся неподалеку от Полоцка в новой крепости Сокол. Защитники полоцкие, видя свою малочисленность

и невозможность оборонить весь город, сожгли предместье и укрылись за крепостными стенами. Несколько штурмов выдержали оборонявшиеся, сильно проредив рать Баториеву. Напряжение нескончаемой битвы было столь высоко, что не один раз сам король кидался в гущу атакующих, чтобы поддержать их порыв. Но так и не удалось Баторию сломить упорство ратников русских, сломила их усталость и нестерпимый жар от пожарищ. Приступили к переговорам и под угрозой взрыва крепости вместе со всем там находившимся Баторию пришлось согласиться беспрепятственно пропустить на Русь и воевод, и рядовых ратников с семействами и всем имением. Тогда коварный мадьяр приказал задержать всех ратников, вышедших из крепости, до конца войны, говоря, что негоже возвращать врагу таких верных и сильных воинов. Так узрела вся Земля Русская истинную цену лживым посулам Баторие-вым! И уж защитники крепости Сокол не помышляли о переговорах и сдаче, рубились до последнего воина и оставили врагам лишь мертвые тела свои, черные от усталости, копоти и крови, своей и чужой.

Слухи о поражениях на рубежах западных дошли до Москвы и вызвали волнение среди народа. То же и в Думе боярской. Некоторые бояре приступили к царю Иоанну с требованиями похода незамедлительного на Вильну и Краков, благо и войско было в сборе. Но царь Иоанн уже оставил воинственные устремления и помышлял лишь о мире. Приказал снестись с вельможами литовскими и убедить их воздействовать как-то на короля Батория, унять его кровожадность, заставить начать переговоры о вечном мире, о родстве и дружбе искренней. Было и другое письмо, в котором царь Иоанн в знак своей доброй воли предлагал Баторию несколько городов в Ливонии, отказывался от прав на Курляндию и намекал на возможность других даров земельных, кои надлежит обсудить за столом переговоров. Началась переписка долгая.

Пытаясь понять причину несчастий, свалившихся на Русь, чем прогневил он Господа, царь Иоанн принялся ревностно соблюдать все положенные обряды церковные и проводил много времени в чтении Священного Писания, которое он знал почти все наизусть с детства, и в размышлениях. Вскоре

ему представилась возможность послужить нашей Церкви православной – монахи Антониево-Сийского монастыря обратились к митрополиту с просьбой о канонизации основателя их обители Антония, царь Иоанн выразил желание написать канон новому святому. Он не только написал прекрасный канон, один из лучших в истории нашей Церкви, но и взялся исправить текст «Жития Святого Антония», сочтя его легковесным и недостаточно поучительным.

[1580 г.]

Тяготясь долгим вдовством, царь Иоанн избрал себе супругу новую Марию, на этот раз из рода знатного Нагих. Тогда же определил он старшему сыну Ивану в жены Елену Шереметеву, а младшему Федору – Арину Годунову, сестру любимца сбоего Бориса Годунова.

Так в хлопотах и утехах семейных прошла зима, весна, клонилось к закату лето, царь Иоанн, убаюканный завязавшейся перепиской с Баторием и приближением зимы, столь страшной для войска польского, отозвал многие полки от границы западной, и в этот момент Баторий нанес вероломный удар. Уподобившись татям лесным, он избегал дорог прямых, шел тропами звериными, гатил болота, прорубал просеки в пуще заповедной, так выскочил он к Великим Лукам, городу торговому, богатому, обещавшему щедрую добычу алчному войску Баториеву. В городе, находившемся в глубине Земли Русской, было всего шесть или семь тысяч воинов, да и стены его деревянные сильно обветшали и прогнили, тем не менее город сопротивлялся упорно и, лишь когда подорвали главную башню подкопом и сожгли стены, сдался на милость победителя. И король явил милость: венгры и немцы ворвались в безоружный город, устроили варварское избиение жителей и предались неистовому грабежу. То же произошло и в городках окрестных, в Велиже, Усвяте, Озерище, Заволочье, поляки дошли даже до Старой Русы и сожгли ее. После этого рать Ба-ториева, отягощенная добычей, устремилась назад, в пределы литовские.

[1581 г.]

ГЕНРИХ ЭРЛИХ

К следующему лету царь Иоанн приказал собрать рать несметную, но не уставал призывать короля Батория к заключению мира.

Ответом была ругательная грамота, в которой Баторий выдвигал требования Пскова, Смоленска и всей Северской земли, обзывал царя Русского мучителем, волком, ворвавшимся в овчарню, грубым ничтожным человеком, уподоблял его дикому татарскому хану, слизывающему кобылье молоко с гривы лошадей. И еще Баторий обвинил царя Русского в трусости из-за того, что тот не появляется на полях сражений: «И курица прикрывает птенцов своих от ястреба, а ты, орел двуглавый, прячешься!» – и тут же вызвал его на поединок: «Назначь время и место, явися на коне и един сразися со мной единым, да увенчает Бог победой правого!» На это царь Иоанн ничего не ответил.

Между тем положение короля Батория было не таким блестящим, как ему казалось. Несмотря на победы громкие и возвращение Полоцка, многие в Польше и даже в Литве выражали недовольство войной братоубийственной. Лишь благодаря ловкости любимца и ближайшего сподвижника короля, канцлера Яна Замойского, выученика иезуитов, удалось добиться от сейма новых поборов, и то в обмен на обещание, что готовящийся поход будет последним. И в других странах буйство Батория стало вызывать беспокойство, потому что представляло угрозу мироустройству всеобщему. Проснулся император германский. Папа римский, который вначале посылал королю Баторию благословения, теперь направил своего легата, иезуита Антона Поссевина для увещевания Батория и посредничества в переговорах мирных. Спохватилась и Блистательная Порта и направила посла своего, чтобы приструнить вассала давнего. ,

Несмотря ни на что, Баторий выступил в поход. На этот раз удалось ему собрать рать немалую, а для Польши и Литвы так и невиданную – круглым числом в сто тысяч. Были там венгры, немцы брауншвейгские, любекские, австрийские,

прусские и курляндские, италийцы, французы, мазовшане, датчане, шотландцы, казалось, вес разбойники Европы стеклись под знамена Батория, привлеченные слухами о богатой добыче, захваченной ратью королевской в предыдущих походах.

А с другой стороны границы клубилась рать русская, трехкратная. Одно слово государево, и вся эта рать обрушилась бы на Литву и Польшу, пронеслась бы из конца в конец, растоптав жалких наемников Баториевых. Некоторые воеводы русские, не слыша приказа долгожеланного, дерзнули на свой страх и риск вступить в пределы литовские. Князья Дмитрий Хворостинин и Михаил Катырев-Ростовский, а вместе с ними Иван Бутурлин прошлись смерчем по Дубровне, Орше, Могилеву, Радомлю, под стенами Шклова разбили рать литовскую и с богатой добычей и полками пленников вернулись к Смоленску. Царь Иоанн изругал лишь нещадно, сам же продолжал стоять недвижимо во Ржеве, ожидая, куда направит свой удар Баторий. '

Баторий объявился у стен Пскова. Надеялся он на добычу знатную в огромном, богатейшем городе, лишь того не учел, что был Псков окружен каменными стенами, недавно обновленными и дополнительно укрепленными, имелась там артиллерия мощная, припасы богатые и стоял гарнизон тридцатитысячный под командованием князей Василия Федоровича Скопина-Шуйского и Ивана Петровича Шуйского.

Слава воинская утверждается не только победами в чистом поле, не только взятием городов вражеских, но и защитой своих. Поэтому достославная оборона псковская в новейшей истории нашей превосходит даже штурм Полоцка князем Курбским и уступает разве что взятию Казани.

Баторий появился в виду Пскова августа 26-го в ясный солнечный день, и все жители могли наблюдать со стен крепостных, как его многочисленные отряды, изукрашенные цветисто в соответствии со своими вкусами и обычаями национальными, текли нескончаемой чередой по дороге Порховской и располагались станами вокруг города на местах, назначенных им для подготовки к осаде. И возглавляли их лучшие пол-

ководцы королевства: передовой полк вел Николай Радзи-вилл, воевода виленский и великий гетман литовский, полк правой руки – знатный рыцарь Ян Тышко, а левой руки – Ян Глебович, каштелян минский и литовский подскарбий, вместе с Николаем Сапегой, минским воеводою, над сторожевым полком начальствовали Кшиштоф Радзивилл и Филон Кмита, во главе же большого полка стоял сам великий канцлер Ян За-мойский, уже во время похода пожалованный в должность великого коронного гетмана. Венгерской гвардией командовали племянник короля Андрей Баторий и знатный воевода Гаврила Бекеш, коего король любил больше племянника своего.

Столь же воспитанные в традициях честных схваток, сколь и храбрые, воеводы наши позволили отрядам вражеским без помех расположиться вольготно на местах назначенных, подождали, пока король польский раскинет шатры своей ставки на дороге Московской близ села Любатова, только после этого отдали приказ охотникам сделать вылазки, пощекотать неприятеля и добыть пленных для прояснения расположения вражеского. Затем вступила в действие артиллерия наша, особенно же отличались две пушки-барса, ласково прозываемые Трескотухой и Громотухой, кои весело метали не ядра – глыбы каменные, целясь в шатры королевские. Пришлось Баторию убираться за холмы. Уныло смотрел он на свои двадцать пушчонок, а тут еще ядра наши достали и подняли на воздух один из складов пороховых, сильно уменьшив и без того небогатые запасы. Не ожидал Баторий встретить такую огневую мощь у презираемых им русских, и это был лишь первый из череды неприятных подарков, кои готовил ему Псков!

Следующие десять дней каждый упорно готовился к штурму. Воины неприятельские от зари до зари рыли траншеи от своих лагерей к стенам города, делали укрытия, сооружали туры. Занятия русских воинов и жителей псковских были более разнообразны: пушкари стреляли, не жалея припаса немереного; охотники делали вылазки, приволакивая пленных и доспехи невиданные; холопы, ратники рядовые и прочие про-

—“"УЕЕ? “

стые люди возводили в наиболее опасных местах вторую деревянную стену с глубоким рвом.

Сентября 8-го, в светлый праздник Рождества Пресвятой Богородицы, состоялся первый штурм. Из-за малого количества орудий решил Баторий упереться в одном месте, а именно на южном участке стены от Покровской башни до Великих ворот, посередине между которыми находилась Свинерская башня. В первый день пушки польские долбили башни, стены и ворота, а наутро следующего довершили дело: Покровскую башню сбили почти всю до земли, Свинерскую – наполовину, в стенах же проделали широкие и глубокие проломы. Король с воеводами своими наблюдали за этой потехой из-за стола, где они укрепляли свой дух вином и яствами, и вот, когда разом обрушилось двадцать саженей крепостной стены, король встал и провозгласил: «Город открыт для героев! Вперед! Не дадим врагу опомниться!» Воеводы ответили дружно: «Государь! Ныне будем ужинать с тобой в замке Псковском!» – и поспешили к полкам своим, подхлестывая воинов обещаниями богатейшей добычи. Венгры нацелились на Покровскую башню, немцы – на Свинерскую, пешие поляки и литвины, прикрываясь щитами, устремились в пролом стены. Несмотря на искусную стрельбу наших пушек и упорство обороняющихся, врагам, сражавшимся с небывалой настойчивостью и храбростью, удалось овладеть всеми укреплениями и развернуть на них знамена королевские. Каково же было их удивление, когда за разрушенной стеной они уткнулись в ров глубокий и стену новую, нетронутую! Полякам удалось подтянуть несколько легких пушек, и теперь стрельба велась со стены на стену почти в упор, с расстояния в пару десятков сажен, а между стенами шла сеча ручная, постепенно наполнявшая ров телами павших. Уже со всех сторон к месту схватки спешили из дальних безопасных мест города свежие отряды русские. В этот решительный час воеводы наши подвели под башню Свинерскую ходами подземными двадцать бочонков пороху и подняли башню на воздух вместе со всеми там находившимися. А Трескотуха с Громотухой, объединившись в едином ударе, сровняли с землей остатки Покровской баш-

ни, служившей укрытием бешеных мадьяр. Останки тел врагов усеяли все вокруг ровным толстым слоем, и лишь лоскуты знамен королевских долго носились в воздухе. Битва продолжалась уже за пределами города, и сколько ни посылал король Баторий отрядов в подкрепление, все они пропадали без следа. Лишь темнота спасла поляков от разгрома полного.

Полегло их тогда более шести тысяч, включая восемьдесят вельмож во главе с любимцем Баториевым, воеводой Гаврилой Бекешем. Изувеченных было не менее двенадцати тысяч, наших же героев погибло 863, а раненых было ровно 1626.

Но Баторий не отступился. Перво-наперво объявил он войску, что стоять оно будет под Псковом и осень, и зиму, пока не возьмет город. Далее приказал делать в разных местах подкопы, чтобы взорвать стены крепостные, рыть всякие щели и делать укрытия под стенами, чтобы беспокоить оттуда защищавшихся, и с завидной регулярностью и упорством бросался на штурмы, выискивая слабые места в обороне города. Но русские воины сидели в осаде непоколебимо. Казалось, сама природа споспешествовала им – на поляков обрушилась ранняя зима. Снег загонял ворогов в неумело вырытые землянки, а вынужденный пост выгонял обратно на улицу и все настойчивее направлял стопы их к дому. Одно удерживало их от немедленного бегства – невыплаченное жалованье. Войско роптало. Не смея пока винить короля, ратники обрушили свой гнев на главного воеводу, Яна Замойского, говоря, что тот в академиях итальянских выучился всему, кроме искусства побеждать русских, что он, без сомнения, замыслил уехать с королем в Краков блистать красноречием на сейме, бросив войско на растерзание зиме и свирепому неприятелю. Король действительно бросился к сейму умолять о деньгах и подкреплениях, но один. После этого удача окончательно отвернулась от поляков. Они уже не помышляли о штурме Пскова, деятельная осада перетекла в тихое облежание, поляки, надеясь изнурить осажденных голодом, сами страдали от него в несравненно большей степени. Войско Баториево таяло на глазах.

А что же царь Иоанн? Он продолжал пребывать в нерешительности, не двигаясь ни на помощь осажденному Пскову,

где находились все войска Батория, ни в оголенную, беззащитную Литву. Лишь пятьсот всадников отправил он к границе, да и то для встречи легата папы римского Поссевина, коего принимали с гораздо большей торжественностью и пышностью, чем любого другого посла. Короткого разговора с царем хватило иезуиту, чтобы понять: Иоанн помышляет лишь о мире и готов заключить его на любых условиях, не умаляющих, конечно, его царского достоинства. С этим убеждением посол папский поспешил обратно к королю Баторию.

В дни последующие случилась трагедия великая – держава Русская лишилась наследника престола. И совершил это царь Иоанн своими руками. Свидетелей его ссоры с царевичем Иваном не было или не осталось, поэтому говорили разное. Одни – что Иван вступился за беременную жену. Другие, которым мы склонны доверять больше, утверждали, что Иван укорял отца за нерешительность в войне и требовал передать ему командование войском. Вспыльчивый царь по своему обыкновению поучил сына посохом, ненароком попав тому в висок. Когда бояре, дежурившие у дверей палаты, решились войти внутрь, они застали лишь распростертого на полу царевича с окровавленной головой и сидящего рядом немощного старика, разбитого ужасом содеянного. Царевич так ни разу и не пришел в себя во все четыре дня своей болезни и ноября 19-го скончался.

Бояре с князьями и весь двор скорбели непритворно. В день похорон казалось, что черный град накрыл Кремль, не оставив ни одного светлого места. Царь Иоанн сам указал место в отдельном приделе храма Михаила Архангела, где надлежало захоронить Ивана, и тут же распорядился, чтобы и его после смерти положили рядом. Долго Иоанн бился над гробом, перечисляя все достоинства Ивана и прося у него прощения за свой грех невольный.

[1582 г.]

На границе ливонской, в местечке Яме-Запольском, при посредничестве Антона Поссевина съехались для переговоров мирных послы царя Русского князь Дмитрий Елецкий и

печатник Роман Олферьев, и короля польского, Януш Збараж-ский, воевода Вроцлавский, маршал двора князь Альбрехт Рад-зивилл и секретарь великого княжества Литовского Михаил Гарабурда. Несмотря на, то что неудача похода стала очевидной даже для самого Батория, он держал себя с обычной кичливостью и заносчивостью, высокомерно давая послам нашим три дня сроку, и после этого грозился прекратить переговоры. Войско русское, оборонявшее Псков, ответило на это очередной – сорок шестой! – вылазкой, закончившейся знатным разгромом польских войск, взятием тысячи пленных и убитых без счету. Гетман Замойский взывал к послам польским: подписывайте мир на любых условиях, иначе – бегство и позор! Но и царь Иоанн прислал вестника с грозным приказом: подписывайте мир немедленно и на любых условиях! Шустрый Поссе-вин за несколько часов составил договор, согласно которому все оставалось, как было до начала войны Ливонской, русское – русским, литовское – Литве, восстанавливая рубежи старые. Ливония отходила полякам, нам же досталось лишь несколько городков незначительных. Послы с обеих сторон подписали этот договор, а к нему перемирие на десять лет.

Так закончилась война Ливонская, длившаяся долгих двадцать пять лет. Мы не только не приобрели земель новых, но и потеряли единственный город портовый, что был у нас на море Северном – это шведы, ведомые Делагарди, воспользовавшись нашествием Батория, под шумок захватили Ивангород, а с ним и Нарву, и всю Эстляндию.

Когда унялась первая волна радости от мира, когда стихли одинаково громкие с обеих сторон восхваления достигнутой победы, чем дальше, тем сильнее росли досада и разочарование, особенно у нашего народа. Недоумевало войско русское, которое рвалось к победам новым и которому вместо этого приказывали забыть о победах старых и безропотно отдать приобретенное его храбростью и кровью. Плакали люди русские, которые за эти годы обжились в городах ливонских и теперь вынуждены были по непонятной и не объясненной им причине возвращаться на родину, оставлять на поругание латинянам возведенные ими храмы православные, бросать дома и нажитое имущество.

Царь же Иоанн предавался скорби по убиенному им сыну. Сделал он богатые вклады в монастыри на помин души Ивановой, разослал десятки тысяч рублей не только в русские обители, но и патриархам в Царьград, Антиохию и Александрию. В порыве покаяния повелел Иоанн составить поименный список всех своих жертв, особенно же времен опричных, и разослать сей синодик вместе с отдельными богатыми вкладами по всем крупнейшим русским монастырям, чтобы вовеки веков молились иноки об успокоении их душ.