Текст книги "Царь Дмитрий - самозванец "

Автор книги: Генрих Эрлих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)

Из прочего: заложили в Москве, вокруг Кремля и Китай-города, Белый, или Царев, город, окружив его каменной стеною белою, да основали на берегу реки Урал город с тем же именем – Уральск, на Волге город Самару, на южных рубежах – город Воронеж и крепость Дивны, в краю диких башкир – город Уфу рядом с бывшей крепостью, в устье Иртыша – Обский городок, а также Тюменский острог.

[1587 г.]

После лет бурных и губительных вдруг снизошли на Землю Русскую покой и благоденствие. Все в державе нашей стало само собой успокаиваться, дикие бунтовщики покорно склонили головы, крестьяне, отбросив дреколье, взялись за орала, ратники, наоборот, отбросив мысли мятежные, взялись за мечи и встали на страже на рубежах наших, земля принялась родить с невиданной силой, откликаясь на солнце ласковое и питаясь дождями урочными, смерды и скот домашний размножались двойнями, а свиньи так десятками, птиЦе же счет потеряли.

Те же изменения наблюдали мы и за пределами державы нашей. Многие государи слали послов в Москву, спеша заключить союз дружественный с воспрявшей Русью. Иные не ограничивались послами и лично припадали к престолу Русскому. Уж на что заносчив и требователен был всегда крымский хан, а прискакал верхами в Москву вместе со всеми женами своими. Приняли его как подобает, забыв обиды старые, богато одарили тканями узорчатыми и драгоценностями разными.

Другие же государи, не довольствуясь союзом, прямо просили взять их под опеку русскую. И первым был царь кахетинский Александр, приславший в Москву такую грамоту: «Настали времена ужасные для христианства, предвиденные многими боговдохновенными мужами. Мы, единоверные братья русских, стенаем от злочестивых. Един ты, Венценосец Православия, можешь спасти нашу жизнь и душу. Бью тебе челом от лица земли со всем народом: да будем твои вовеки веков!»

Царь благочестивый не мог оставить без ответа призыв брата по вере. Так Земля Русская перевалила через хребет Кавказский, включив заодно в себя несколько княжеств соседних, и стал с того времени Федор писаться в титуле Государем земли Иверской, Грузинских Царей и Кабардинской земли, Черкасских и Горских Князей.

И с далекой Персией, ставшей теперь много ближе, мы посольствами обменялись. Шах персидский, алча помощи нашей в борьбе с 'гурками, являл щедрость невиданную, отдавая нам в вечное пользование Баки с Дербентом и надбавив к ним потом Таврис и всю землю Ширванскую.

Но главным 6t>mo прибытие в Москву послов польских. Известили они о смерти короля Батория и предложили царю Федору поучаствовать в выборах нового короля. Дума боярская после совещания долгого ответила послам, что для блага христианства и во имя мира всеобщего царь Федор готов возложить на себя корону польскую, если будет на то воля народов Польши и Литвы.

В Варшаву, на сейм, было снаряжено посольство во главе с боярином Степаном Годуновым и дьяком Василием Щелкало-вым, везли они с собой послания царя Федора знатнейшим

вельможам и отцам духовным. Написано в тех посланиях было следующее: «Обещаю вам безопасность и величие, от вас же не требую ничего, кроме ласки. Мы ваших панских и всего рыцарства и всей земли короны Польской и Великого княжества Литовского прав и вольностей нарушать ни в чем не хотим, еще и сверх вашего прежнего, что за вами ныне есть, во всяких чинах и отчинах прибавим и своим жалованьем наддавать будем. Людям вольно будет держать по своей вере, кто в которой вере живет. Кому король Стефан чего должен остался, тем государь платит из своей казны, до ста тысяч золотых монет венгерских. Шведских и датских из Ливонии и Лифляндии изгоним, а города и земли уступим безвозмездно Польше с Литвой. Послов иностранных, если те явятся с делами невеликими, принимайте сами, мы в то вмешиваться не хотим. Обременять вас присутствием своим мы не будем, деньги же, что шли на содержание двора королевского, да останутся в казне польской». Послания сопровождались дарами богатыми, так что большинство шляхтичей на сейме проголосовало за царя Федора.

Начались долгие переговоры об условиях восшествия Федора на престол польский. Поляки хотели, чтобы Федор венчался на королевство в Кракове и приобщался Святых тайн в храме католическом от примаса королевства, архиепископа Гнезненского, и чтобы титул короля Польского стоял в титуле царском на втором месте. На что послы наши ответили достойно, что царь Федор родился и будет жить в вере православной, следуя святым обрядам ее, что венчаться на королевство он будет в Москве или на крайний случай в Смоленске в присутствии высших чинов польских, что обязывается он чтить папу римского и не мешать действию его власти над духовенством польским, но не допустит его мешаться в дела Церкви русской. Тут воевода виленский, Христофор Радзи-вилл, дал послам нашим совет тайный, что Федор может еще взойти на престол и при этом остаться в вере православной, если испросит только благословения у папы и поманит его надеждой на соединение Церквей. Такие уловки, чуждые духу русскому, были царем и Думой боярской с негодованием от-

вергнуты, что же до титула, то королю польскому было определено четвертое место.

Пока длились эти переговоры долгие, гетман польский Ян Замойский, воспользовавшись заминкой, силой и золотом посадил на престол королевича шведского Сигизмунда, племянника вдовы Баториевой и предыдущего короля Сигизмунда-Августа. Дух Батория, казалось, еще жил и враждовал нам в Замойском, мстящем нам за свое унижение под Псковом.

Из прочего: основали город Тобольск в земле Сибирской.

[1588 г.]

В следующем году не случилось ничего примечательного – ни войны, ни бунта, ни казней. Неспешно и незаметно текли дни, неотличимые один другого, особенно у царя Федора.

«Царь встает обыкновенно в четыре утра, даже летом до рассвета. Покончив с одеванием, он посылает за духовником, тот является с большим крестом и, коснувшись им лба и щек государя, подносит крест к устам для целования. За ним следует дьякон с иконой святого, память которого в тот день празднуется по святцам. Ее ставят на самое почетное место среди бесчисленных икон, которыми увешана сверху донизу комната царя, все иконы в богатых ризах с жемчугом и драгоценными каменьями, неред ними горят восковые свечи и неугасимые лампады. Федор сейчас же становится на молитву перед принесенной иконой, четверть часа усердно кладет земные поклоны. После этого духовник кропит его святой водой, поставляемой по очереди многочисленными русскими монастырями в знак благоговейного почтения к государю. Совершив первую утреннюю молитву, царь посылает справиться о здоровье царицы, о том, как она почивала. Получив ответ благоприятный, царь идет на половину царицы и проводит там некоторое время. Затем они отправляются вдвоем в домовую церковь к заутрене, которая длится около часа. По возвращении царь отправляется один в приемную палату и, сидя в большом кресле, принимает тех бояр, кого считает достойным этой милости. Около девяти часов он отпускает своих приближенных и отправляется звонить к обедне, исполне-

нию этой обязанности может воспрепятствовать только нездоровье царя. Обедня в одном из московских храмов занимает около двух часов, после чего царь возвращается во дворец обедать. Обед, несмотря на обильность и присутствие большого числа народу, не затягивается, после него государь почивает три часа, затем опять идет в церковь к вечерне. Оставшиеся часы до ужина он проводит с супругой в нешумных забавах, среди которых достойное место занимает рассматривание работ золотых дел мастеров и иконописцев. После ужина царь снова усердно молится вместе со своим духовником и получает его благословение на сон грядущий. Отклонение от этого порядка допускается только по воскресеньям и большим праздникам, когда государь посещает монастыри в окрестностях Москвы».

Так, не понимая уклада жизни русской и посему иронично, доносили послы иноземные своим государям. Тем более слов лестных находили они для Бориса Годунова, которого называли правителем. И поражались милостями, которыми царь щедро осыпал своего шурина и все семейство Годуновых. Как только Борис Годунов остался единственным опекуном, царь пожаловал его чином конюшего. Это тем более всех поразило, что почти двадцать лет, со смерти боярина Федорова-Че-ляднина, это место пребывало свободным. По чину было и особенное денежное жалованье, родовая деревенька Бориса под Вязьмой весьма изрядно приросла землями, поглотив самою Вязьму; кроме того, Борис получил еще прекрасные луга на берегах Москвы-реки с лесами и пчельниками. То же и все их семейство получило хорошие земли и поместья, а сверх того доходы с областей Двинской и Ваги, казенные сборы московские, рязанские, тверские, северские. Общий годовой доход семейства перевалил за миллион рублей, Борис же хвастливо говорил, что он может на собственном иждивении вывести в поле до ста тысяч воинов.

Из прочего: поставили в Кремле новые палаты Денежного двора, приказов Посольского и Поместного, Большого Прихода и дворец Казанский.

[1589 г.)

В году сем случилось событие, одно их величайших в истории русской – в Москве был утвержден патриарший престол. Много лет народ русский грезил об этом, но в предыдущее царствование это не могло быть осуществлено, царь Иоанн при всей своей набожности ревниво следил за ростом богатства монастырского, враждовал с митрополитами из-за их попыток смирить его свирепство и сластолюбие и помыслить не мог вложить в руки святым отцам столь сильное оружие. Несомненно, что утверждение в Москве патриаршего престола еще более возвеличивало и державу Русскую, и Церковь православную, столь же несомненно, что оно умаляло власть царскую. Лишь царь Федор, богобоязненный и невластолюбивый, мог решиться на такое дело. И помощником ему в этом был Борис Годунов, который, лелея в душе планы дальние, хотел еще выше вознести своего клеврета верного, митрополита Иова.

Самым сложным было организовать приезд в Москву главы Вселенской Православной Церкви, патриарха царьградского Иеремии. Дело было неслыханное, но стесненные обстоятельства вкупе со щедрыми обещаниями Годунова смирили гордыню патриаршую. Приняли патриарха со свитой с почетом, разместили просторно и богато, тем не менее переговоры, которые вел лично Борис Годунов вместе с дьяком Андреем Щелкаловым, шли трудно и продолжались более года. Иеремия, не возражая против учреждения патриаршества на Руси, хотел сам взять в руки посох патриарший, но это шло против воли Годунова. Возражали и святые отцы, узревшие ересь великую в том, что иерархи царьградские крестятся тремя перстами и возглашают трегубую аллилуйю. Много разного говорили потом об этих переговорах, даже и то, что в какой-то момент дьяк Щелкалов угрожал утопить строптивого митрополита мальвазийского Иерофея, состоявшего в свите патриаршей. Как бы то ни было, Иеремия со всем согласился и представил подробное описание церемонии поставле-ния патриарха: надлежит Собору Священному голосованием

тайным избрать из рядов своих трех кандидатов, после чего царь должен утвердить на престоле одного из них. Годунов тут же составил наставление письменное для Собора Священного: «Надлежит вам втайне избрать троих, митрополита Иова Всея Руси, архиепископа Александра новогородского, архиепископа Варлаама ростовского. Потом благочестивый царь Федор соизволит избрать из трех одного Иова митрополита в патриархи». Все так и произошло с редким единодушием.

По случаю учреждения патриаршества и избрания первого Патриарха Всея Руси был в Москве праздник величественный. Началось все с торжественного обряда посвящения Иова в патриархи, совершившегося на литургии в кремлевском храме Успения, там Патриарх Вселенский благословил Иова как сопрестольника великих отцов Христианства и, возложив на него руку дрожащую, молился, «да будет сей Архиерей Иисусов неугасаемым светильником веры». Затем расчувствовавшийся царь Федор собственною рукою возложил на Иова драгоценный крест с животворящим древом, бархатную зеленую мантию с полосами, низанными жемчугом, и белый клобук со знамением креста; подал ему жезл Святого Петра митрополита и в приветственной речи велел именоваться главою епископов, отцом отцов; Патриархом всех земель Северных, по милости Божией и воле царской. Потом был крестный ход, Иов ехал верхом на осляти вокруг стен кремлевских, кропя их святою водою, осеняя крестом, читая молитвы о целости града, вел ослятю Борис Годунов.

Почти век минул с тех пор, как впервые произнесены были слова чеканные: «Москва – третий Рим». И вот в утвержденной грамоте об избрании Иова на русский патриарший престол прозвучало, наконец, громко: «Ветхий Рим, Миц-Рим, пал от непомерной гордости своей, второй Рим, иже есть Царь-град, от безбожных турок обладаем, твое же, о благочестивый царь, великое русское царствие – третий Рим – благочестием всех превзыде, и вся благочестивая царствие в твое едино собрана, и ты един под небесем, христианский царь, именуе-шись во всей Вселенной, во всех христианех».

Но на этом не остановилось возвеличивание державы Рус-

^щр‘ ЙЭ5 -

ской и царя православного. Именно тогда Федор стал величаться не просто царем, а самодержцем Русским, сама же держава сменила название, стала вместо Руси именоваться Россией.

Пока на Руси шел праздник мира и благочестия, новый крымский хан Казы-Гирей обрушил свои орды на Польшу и Литву и выжег дотла их южные земли.

Из прочего: заложили город Царицын, на Волге на Переволоке.

[1590 г.]

Страшась случайностей битвы, Годунов не мыслил о военных приобретениях, полагаясь более на переговоры, чем на силу, он лишь притворно занимался подготовкой к войне, ездил из полка в полк, устраивал смотры, проверял исправность людей, коней, оружия и другого снаряжения, после каждой поездки докладывал дотошно государю и Думе боярской, что вот тут надо еще немного укрепить, а там чуть усилить. Более он был обеспокоен безопасностью Москвы, поэтому повелел возвести вокруг Москвы, по внешней границе посадов, вал земляной, укрепленный частоколом из мощных бревен. Ворота были столь узки, что в них только-только проходили сани, сверхуже нависала решетка тяжелая, из железа кованная, готовая в любой момент упасть вниз и запереть проезд. Называли эту стену по-разному, кто Скородумом, быстро задуманным, кто Скородомом, быстро построенным.

Но понукаемый боярами и воеводами, не забывшими завет царя Иоанна о приобретении выхода к берегам моря Северного, Годунов был вынужден уступить и осенью шестого года правления Федора отдал приказ о сборе рати для похода в Эстляндию, на шведов. Во главе войска встал царь Федор, с ним ехала и царица Арина.

По неспособности Бориса Годунова к делам ратным определен он был вторым воеводой в передовой полк, под руку воеводе достославному, князю Дмитрию Хворостинину, сотоварищем же Бориса был Федор Никитич Романов. Поход был быстрый и победоносный, за месяц отобрали у шведов

исконные наши крепости Ям и Копорье, опустошили Эстлян-дию до самого Ревеля, а Финляндию до Абова, приступили к Ивангороду и Нарве. В поле близ Нарвы стояла двадцатитысячная рать, все, что имелось у короля шведского, ее смяли одним передовым полком и втоптали в крепость, Ивангород сдался на милость царскую. Могли взять и Нарву, тем более что стены ее в трех местах были разрушены до основания пушками нашими, а запасов продовольствия в крепости, по рассказам перебежчиков, не хватило бы и на месяц осады плотной. Но трусливый Годунов, трепетавший перед большей искусностью шведов в ратном деле, убедил царя Федора, что для одного похода приобретений достаточно, и Федор приказал трубить отбой.

Тогда же Борис Годунов заключил мир вечный со Швецией на условиях самых мягких: между подданными обеих держав торговля вольная, путь чист через шведские владения московским купцам в другие государства и послам других государств в Москву, шведы обязались пропускать без задержки тех купцов, которые из земель иностранных пойдут к царю с товарами для его казны, обязались также пропускать докторов, лекарей и других служивых людей и мастеров, которые пойдут к царю, пленные освобождались с обеих сторон без выкупа и обмена.

Из прочего: основали город Саратов на Волге.

[1591г.]

Не о державе думал Борис Годунов, не о славе ее, а только о венце царском, который с каждым годом все сильнее манил его. Желая прозрить будущее, обращался он и к волхвам, кото-рвю отвечали ему, что до трона ему два шага по семь лет, а царствованию его будет тот же срок в семь лет. «Что семь лет, хоть бы семь дней поцарствовать!» – воскликнул на это Годунов, и слова его неосторожные разлетелись слухом по Москве, с той поры бояре стали иметь еще большее подозрение на Годунова. И деяния Годунова щедро питали эти подозрения.

Утвердившись в мысли, что царь Федор уже не способен иметь потомства, Годунов расправился со всеми своими со-

перниками в будущей борьбе за престол царский. В первую очередь озаботился он возвращением в Москву вдовы беспутного короля Ливонского Магнуса, дочери князя Владимира Андреевича Старицкого Марии. Эта правнучка царя Ивана Третьего по законам русским и по обычаю не могла претендовать на трон, но Годунов опасался и ее! После смерти мужа своего Мария Владимировна обреталась вместе с малолетней дочерью Евдокией в городе Риге, мечтая о возвращении на родину и в то же время страшась его, питая свой страх воспоминаниями детскими и разными сказками, что рассказывали в Польше о событиях русских. Сладить дело помог вездесущий Джером Горсей, он проник к Марии, вошел к ней в доверие, сумел развеять ее страхи и увез ее в пределы русские. Царь Федор принял свою родственницу близкую с почетом и лаской, пожаловал ей некоторые поместья, принадлежавшие раньше отцу ее и безвременно почившему брату Василию, даже принялся подыскивать ей жениха подобающего. Но не то мыслил Годунов. Евдокия в одночасье умерла, Мария же была вынуждена удалиться в монастырь.

Оставалось главное препятствие – царевич Димитрий, коего все считали законным наследником. А тут еще донесли Годунову, что подросший Димитрий приказал зимой слепить фигуры снежные и изрубил их все сабелькой, приговаривая: «Вот так же будет с Годуновыми, когда на Москве воцарюсь!»

Годунов приступил к делу с осторожностью, памятуя, что царь Федор брата своего меньшего любил, в церкви за него молился, щедро одаривал мать его Марию и родственников ее Нагих деньгами, камкою, мехами, а Димитрию посылал пряников со своего стола. Следуя примеру отца, царь Федор даже подумывал о том, чтобы'посадить Димитрия на престол польский. Но Годунов против воли царской написал в наказе послам нашим: «Если паны упомянут о юном брате государевом, то изъяснить им, что он младенец, не может быть у них на престоле и должен воспитываться в своем отечестве».

Не смея действовать явно, Годунов начал с клеветы, уверив царя Федора, что по закону Димитрий является незаконнорожденным, ибо родился не в церковном браке. И патриарх Иов,

во всем послушный Годунову, это подтвердил. Раньше за Димитрия по всем церквам русским молились, имя Димитрия возвещалось в многолетии сразу после имени Федора, теперь Димитрия исключили, порушив порядок узаконенный. А еще Димитрия перестали именовать царевичем и во всех бумагах официальных писали просто: князь Димитрий Иоаннович, Углицкий.

Вскоре Димитрий лишился и удела. По наущению Годунова царь Федор собрал Думу боярскую и предложил ей отменить на Руси на веки вечные уделы, как рассадник смут и раздора. Бояре посудили-порядили да и утвердили закон новый. На той же Думе боярской решили, что отныне и во все годы жизни своей Димитрий будет находиться на иждивении казны царской без обязательств по службе и охранять его будут стрельцы царские. Распоряжаться же в Угличе будут дьяки, Думой назначенные.

Так пытался Годунов удалить царевича как можно дальше от престола и вытравить его из памяти народной. Не сразу, но все же сыскались и злодеи, готовые в угоду Годунову свершить его желание потаенное. В Углич отправились Михайло Битя-говский с сыном Данилой и племянником Никитой Качаловым, а с ними Осип Волохов, сын боярыни-мамки Димитрия Василисы Волоховой. Поначалу пытались отравить Димитрия ядом, но по причине неведомой это не удалось. Тогда решились на дело кровавое.

В день злосчастный, мая 15-го, царевич Димитрий вместе с матерью, князем Андреем Нагим, боярыней-мамкой Василисой Волоховой и кормилицей Ариной Ждановой были у обедни в церкви Спаса, после чего, раздав милостыню, отправились во дворец. Мария Нагая поднялась в палаты, чтобы отдохнуть перед обедом, Волохова же, прежде чем за ней последовать, дала Димитрию горсть орехов и отпустила погулять во двор, где мальчики дворовые играли в тычку под присмотром кормилицы. Тати прятались под крыльцом и, едва Димитрий ступил на двор, выскочили наружу, кормилицу огрели поленом по голове, так что та свалилась в беспамятстве, и, выхватив кинжалы, перерезали горло отроку несчастному. Злодейство

совершив, тати бежали через двор, но звонарь на колокольне храмовой, узрев их и их дело страшное, ударил в набат. Тут на двор выбежала боярыня-мамка, а вскорости за ней и Мария Нагая. Увидев сына окровавленного, едва дышащего, она схватила с земли полено и принялась Волохову охаживать, крича, что та была со злодеями в сговоре. А потом бросилась на тело сына, уже бездыханного.

Жители же Углича все сидели за столами обеденным, когда услышали набат. Выскочив из домов, оглянулись вокруг в поисках столбов дыма, не найдя же их и поняв, что звонят на колокольне церкви Спаса, устремились к дворцу царевича. Прискакали верхами Нагие, Михаил с Григорием, стали пробиваться сквозь толпу к воротам. Тут, презрев стыд и совесть, появились дьяк Михайло Битяговский с сыном. «Вяжите их, ребята! Не дайте уйти злодеям! По их наущению царевича зарезали!» – взревел Михаил Нагой. Битяговских повязали, поволокли в темницу. Тут нахлынул второй вал людской, слух об убийстве царевича с быстротой невероятной распространился по посаду и даже через Волгу перелетел, люди бежали с топорами, рогатинами, дрекольем, завидев связанных и помятых Битяговских, устроили суд скорый, заодно прибили пособников их, Осипа Волохова и Данилу Качалова, и вступили в схватку со стрельцами царскими, пытавшимися их защитить. Потом в поисках приспешников-злодеев ворвались в избу приказную и на подворье дьяков и побили всех, кто не успел скрыться. Всего же убили насмерть пятнадцать человек.

Как только в Москве получили весть об убиении Димитрия и случившемся бунте, в Углич был направлен полк стрельцов и следователи для розыска дотошного. Все указывало на вину Бориса Годунова, поэтому Дума боярская с тщанием выбирала следователей, дабы не попали в их число клевреты годунов-ские. Так, избрали князя Василия Ивановича Шуйского, окольничего Андрея Клешнина и митрополита крутицкого Геласия. Того не учли бояре, что именно Годунов заблаговременно вернул из ссылки Василия Шуйского, что Клешнин, хоть и приходился зятем Михаилу Нагому и часто противоречил Годунову в приказе своем, был весь в его власти, а Геласий, воз-

вышавший голос свой против всевластия Годунова с амвона церковного, был во всем послушен патриарху Иову. Неудивительно, что следователи такие не сыскали никаких доказательств убийства злодейского, допросили множество людей, да все без толку. Оставили без внимания и орудия убийства, пищаль, нож ногайский и палицу, все в крови свежей, что оказались в руках Битяговских, чьи тела были брошены в ров городской. Нашли следователи людей, которые под пытками повинились, что орудия эти были подброшены, и указали на тех, кто их на это подбил, на Нагих, Михаила да Григория.

Поспешив предать тело Димитрия земле, так же как нашли его во дворе, с орешками, зажатыми в правой руке, следователи отбыли в Москву. На следующий день по их приезду собрался Собор Священный вместе с Думой боярской, в присутствии царя Федора заслушали доклад князя Василия Шуйского о розыске в Угличе. Говорил он не об убийстве, а о гибели, тогда же впервые, неуверенно и среди многих прочих прозвучали слова о том, что царевич мог сам неосторожно пораниться. Бояре и святые отцы вынесли приговор глубокомысленный: «Царевичу Димитрию смерть учинилась Божьим судом», – дело же отправили на доследование.

Следствие по Угличскому делу подошло к концу лишь к зиме. Тогда и объявили окончательно, что княжич Димитрий погиб, играя с ребятишками дворовыми в тычку, поранившись ножом в приступе черной немочи. Виновной в преступном небрежении была объявлена Мария, ее отправили в Николо-Вык-синскую пустынь в земле Вологодской и там постригли в монахини. Всех Нагих за подстрекательство к бунту осудили на заточение и разослали по разным городам. Пострадали и жители Углича, двести с лишним человек, признавшихся в убийстве дьяков, сослали вместе с семьями в места отдаленные, в Пелым, на поселение вечное. Колоколу же соборному, поднявшему народ на бунт, усекли ухо и вырвали язык и под стражей крепкой отправили в ссылку, опять же вечную, в Тобольск.

Царь Федор искренне скорбел о гибели брата меньшего, хотел он перенести тело царевича в Москву и похоронить рядом с отцом, но патриарх отговорил, ссылаясь на то, что по розыску Димитрий, вполне возможно, сам себя жизни лишил,

а самоубийцам не место в храме. Еще Федор порывался ехать в Углич, чтобы помолиться на могиле, но его отговорили моровым поветрием.

Следствие лицеприятное и приговор лукавый не много помогли Годунову. Народ не поверил сказке о случайной гибели царевича, так что сразу пошли даже слухи, что Димитрий спасся от рук убийц наемных. Слухам этим суждено было возродиться через несколько лет, пока же другие события отвлекли и царя, и бояр, и народ.

Не прошло и нескольких дней после вести о смерти царевича Димитрия, как в Москве в разных местах случилось несколько больших пожаров. Запылал двор Колымажный и в несколько часов сгорел Арбат, улицы Никитская и Тверская, весь Белый город и за ним новый двор Посольский, слободы стрелецкие и все Занеглинье.

Погорельцы, возбуждаемые слухами о причастности к пожарам Годунова, приступили к Кремлю. Но решительные действия правителя по тушению пожаров, а более немедленные и щедрые пожертвования на строительство новое погасили возмущение, которое сменилось славословием Борису. Розыск же показал, что пожары начались с поджогов, поймали и поджигателей, некоего банщика Левку с товарищами, на пытке те показали, что подбили их на злодейство люди Афанасия Нагого.

Одно бедствие сменилось другим. С южных рубежей наших пришло известие о том, что крымский хан, забыв все договоры, быстро продвигается к Москве со всей своей ордой. Встретить по обычаю врага на берегах Оки недоставало времени, поэтому бояре приняли меры к защите стольного града, в самой Москве и вокруг нее были размещены до тридцати тысяч стрельцов, на предполагаемом же направлении главного удара, между Калужской и Тульской дорогами, поставили гуляй-город, там под древним стягом великокняжеским встал сам Борис Годунов с дружиной царскою, вторым воеводой при нем был Федор Никитич Романов. Разбилась орда крымская о сию твердыню, целый день шла битва жаркая, не остановилась и лунной ночью, к утру же татары бежали, увозя особой убитых. Осторожный Годунов, несмотря на призывы Фе-

дора Романова, не рискнул их преследовать ради разгрома окончательного.

Нашествие сие оказалось безвреднейшим в истории русской, все осталось в целости: и города, и деревни, и люди. Победу праздновали пышно, даже громче, чем достославное овладение Полоцком. Народ веселился напропалую на площадях, где были выставлены столы с угощением царским. Главным же героем был объявлен Борис Годунов. За подвиг великий пожаловал царь Федор ему шубу со своего плеча в тысячу рублей, блюдо золотое, три городка в земле Важской да звание Слуги, которое возносило Годунова на высоту неслыханную, выше всех бояр. Потом от имени царя Федора и Бориса Годунова были объявлены щедрые пожалования, бояре, князья, воеводы и прочие ратные люди получили вотчины, поместья, деньги, шубы, сосуды, камки, бархаты, атласы, меха, никто не остался обделенным. Тогда же постановили, что на месте, где стоял Борис Годунов со своим знаменем во время достославной битвы, будет заложен монастырь, нареченный Донским в честь священной иконы, принадлежавшей великому князю Димитрию Донскому и хранившей в ту ночь Бориса.

А вскоре последовали новые торжества, на этот раз в честь рождения у царя Федора дочери Федосьи. Никогда так не праздновали на Руси рождение дочерей в семье царской, такое более подобало рождению наследника. Счастливый отец поспешил известить о событии радостном короля польского, королеву английскую и императора германского. В Царьград к патриарху отправился посол с милостыней щедрой. Объявили об амнистии всех, кои были приговорены к казни и заточению по темницам. Народу же выставили угощение богатое.

В те же дни у Бориса Годунова родился сын Федор.

Так истекли первые семь лет после смерти царя Иоанна Грозного.

[1592-1597 гг.]

На смену семи годам бурным пришли семь тихих, похожих один на другой, прошедших без бурь и потрясений. Вот разве что неожиданная смерть царевны Федосьи на втором

году жизни, всколыхнула народ и породила множество слухов, относящихся не только к смерти, но и к ее рождению – одни прямо обвиняли Годунова в смерти царевны, другие же утверждали, что царица Арина родила здорового мальчика, но Годунов подменил его на больную девочку одного стрельца. Скорбящий царь Федор совсем отошел отдел,вверив все дела Борису Годунову, и тот в заносчивой гордости говорил от имени государя, сам писал письма властителям европейским, обменивался с ними подарками взаимными. И вот уже в одной из грамот Елизавета Английская назвала «своего возлюбленного кузена» Бориса лордом-протектором.

Как-то так сложилось, что послы иноземные по прибытии в Москву представлялись царю Федору, а потом отправлялись к Борису Годунову, где вся церемония торжественная повторялась заново. Даже грамоты послы зачастую привозили две, одну на имя царя Федора, другую – на имя Бориса Годунова. Вскоре это и на наш внутренний обиход перекинулось. Царь Федор был к пирам не пристрастен, но все же, следуя обычаю, всегда приглашал за стол свой бояр, воевод и людей, на службе царской отличившихся. Борис Годунов из скромности притворной на пирах этих бывал редко, но сам, в свою очередь, приглашал к столу своему бояр, воевод и людей, на службе царской отличившихся. И чем дальше, тем больше гости царские завидовали тем, кто был приглашен к столу Борисову, всеми правдами и неправдами старались попасть туда и даже пренебрегали приглашениями царскими. Это немало способствовало умалению достоинства царского, Борис же Годунов этому не только не препятствовал, а даже и потворствовал.