Текст книги "Кровная месть"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

17

   Следователя краевой прокуратуры Апарина, с которым сотрудничал капитан Ратников в своем краснодарском деле, нашел опять-таки Грязнов. Искомый Апарин теперь был прокурором города Тихорецка и на вопросы нагрянувшего Славы отвечал немного нервно. Да, он хорошо помнит Колю Ратникова, у них было что-то вроде дружеских отношений, и дело было совместное, но сути его прокурор не запомнил. Что-то о местной номенклатурной мелочи, не выходящее за рамки края. Никаких серьезных материалов у Ратникова и быть не могло. Он, Апарин, был сам несказанно поражен жестокости убийства, это вовсе не соответствовало масштабу расследуемого дела.

   В новой версии эти двое неизвестных, которых никто в краевой милиции не знал, медленно, но уверенно переползали на ведущее место в ряду подозреваемых. Конечно, мы продолжали искать и троицу верных друзей убитого капитана, но приоритетным направлением становились инициаторы убийства. Было ясно, что именно они, эти двое, неизвестно откуда взявшиеся, организовали все дело, прикрывшись бандой местных уголовников, и теперь вставал вопрос, чего они при этом добивались? Мы рыли в краевом архиве дела покойного Щербатого, искали подельников и близких знакомых.

   А тем временем Лариса Колесникова со своим компьютером разыскала бывшего капитана Букина. Он был не только бывший милиционер, но и бывший алкоголик, потому что теперь он оказался послушником подмосковного монастыря, работал там строителем и размышлял о загробной жизни. Мы проверили его по времени совершенных убийств и отмели ввиду полного алиби его кандидатуру начисто. О временах службы в милиции он даже вспоминать не хотел, но об упокоении душ убиенных коллег, в том числе и Николая Ратникова, молился регулярно.

   Прошло чуть больше недели со дня убийства депутата, и, несмотря на то что в прессе появились материалы, ставящие под сомнение политический характер убийства, созданная при Верховном Совете специальная комиссия по расследованию этого дела вызвала нас на отчет в «Белый дом». Были там и генеральный прокурор, который лихорадочно ознакомился с текущим положением дел уже по дороге в парламентскую комиссию, в машине, и министр внутренних дел, выразительно скорбевший по убитому депутату, и даже начальник ФСК. Депутатскую комиссию возглавлял председатель комитета по законности и правопорядку Вадим Сергеевич Соснов. Глядя на то, как ловко и уверенно он ведет заседание, я вспоминал о его нечаянном участии в нашем деле.

Начальники бойко отчитались, перечислив поражающие воображение цифры проведенных следственных мероприятий, но депутаты тоже были не дураки, вызвали следователей, и мне пришлось рассказывать им об объеме и направлении расследования. Как я понял, членами этой комиссии были, как правило, юристы, в основном бывшие сотрудники органов, поэтому вешать им лапшу на уши было бесполезно. Шура Романова в своем выступлении поддержала меня, ну а контрразведчики, проводившие свое расследование, дополнили нас обширным докладом о преступной деятельности покойного депутата. В этом вопросе они даже перестарались, потому что вызвали у депутатов обратную реакцию.

   – Он мог быть исчадием ада, – сказал председатель комиссии Соснов, – но это не лишает его права быть защищенным нашими органами правопорядка, не защитившими депутата от смерти.

   В общем, нас там хорошенько пропесочили, обнаружив в нашей работе и халатность, и злоупотребления, и даже непрофессионализм. Особенно злобствовал один из членов комиссии, известный тем, что был уволен из органов за организацию забастовки милицейских работников. Он жил идеей радикальной реформы структуры органов правопорядка, и всякий наш промах был для него бальзам на раны. Тем не менее Соснов был человеком спокойным и рассудительным, он решительно осаживал эмоциональные всплески своих коллег, хотя общую тенденцию давления и жестокого контроля поддерживал беспрекословно. Наблюдая все это действо, я думал о том, что присутствую при зарождении нового поколения политических деятелей. Они безусловно не во всем мне нравились, но их характерное личное проявление было мне симпатично. Я вздрогнул, когда посреди нашего заседания в зал вошел Леонард Терентьевич Собко и тихонько устроился в задних рядах.

   По окончании разбирательства я набрался наглости и догнал в коридоре Соснова. Тот шел, сопровождаемый секретарями и помощниками, но, когда я окликнул его, тотчас остановился и обратился ко мне со вниманием.

   – Простите, Вадим Сергеевич, – сказал я. – Не могли бы вы уделить мне несколько минут? Это касается нашего дела.

   Он глянул на часы, перевел взгляд на миловидную секретаршу и спросил:

– Что у нас, Леночка?

   – Есть полчаса до перерыва, – сказала она. – Потом запарка.

   – Вот, – улыбнулся мне Соснов. – У вас даже полчаса. Пройдемте в мой кабинет.

   Кабинет у него был роскошный, я просто провалился в мягкое кожаное кресло и расслабился.

   – Я не хотел вас отвлекать, – сказал я, – но так получается, что вы тоже оказываетесь причастны к этому делу.

Он мило улыбнулся, не выказав никакого беспокойства.

– Каким же образом?

   – Видите ли, Вадим Сергеевич, цель этих убийств связана с одним давнишним делом в Краснодаре. Вы же знали капитана Николая Ратникова?

   На мгновение с него сошла респектабельность, он растерялся.

   – Ратникова? Колю? Конечно, я знал его. Впрочем, не столько его самого, сколько его жену, Нину. Там произошла ужасная история...

   – Да, – сказал я. – И эта ужасная история сейчас снова становится предметом нашего расследования.

   – Да? – удивился он и потянулся к сигаретам. – Курите?

   Я не мог отказаться. Он прикурил сам и подал мне зажигалку.

– Как же это связано?

   – Мы еще не все знаем, – сказал я, – но можно сказать, что след ведет туда. Простите, могу я вам задать вопрос о том деле?

Он улыбнулся.

– Значит, это допрос?

   – Да нет, что вы... Просто выяснение ситуации. Нас беспокоит одна странность в этой истории, и мы проверяем все возможности.

– Странность?

   – Да, особая жестокость преступления. Мы не знаем, чем она вызвана. По показаниям свидетелей, убийцы искали у Ратникова какую-то дискету, но никто из ближайших друзей и сотрудников не знает, о чем идет речь.

– Как же я могу об этом знать? – удивился Соснов.

   – Вы были у них в гостях накануне, – напомнил я. – Конечно, трудно вспомнить подробности разговора такой давности, но, может, тогда хоть что-нибудь промелькнуло? Понимаете, я спрашиваю об этом у всех.

Соснов медленно затянулся, склонил голову, вздохнул.

   – Если честно, я хорошо запомнил тот вечер. Это был славный вечер, встреча друзей, приятный душевный разговор. Вы наверное уже знаете, что у нас с Ниной были когда-то особые отношения. Когда-то давно она предпочла мне Николая, начинающего сыщика. И вот я уже давно не мелкий провинциальный функционер, меня встречают на высшем уровне, а в ее глазах я все тот же милый и обиженный ею Вадик. После всех этих официальных приемов в их доме я впервые ощутил покой. И хотя прежде Николай мне казался слишком примитивным для нее, теперь даже он виделся мне иначе. Я полюбил их как родных...

   – Потом вы виделись с Ратниковой? – спросил я. – После всего.

   – Да, я был на похоронах, – сказал он. – Зашел на поминки, но не задержался. Конечно, с Ниной тогда было невозможно разговаривать, а для всех остальных я был лишь большим начальником. Вот и все, что я могу сказать.

– И вы не знаете, что с ней потом стало?

– Нет, – сказал он. – А что с ней стало?

– Говорят, она сошла с ума. Он чуть сжал зубы и кивнул.

– Это можно было предположить. Я поднялся.

   – Можете мне поверить, Вадим Сергеевич, мы действительно приложим все усилия.

   – Да, – сказал он и затушил сигарету. – Если вам понадобится помощь, можете обращаться в любую минуту.

– Спасибо.

   Я вышел, Шура Романова, как мы и договаривались, поджидала меня внизу в своей служебной «Волге». День выдался жаркий, и она попивала минералку.

   – О чем это ты с ним болтал, Саша? – спросила она с подозрением. – Имей в виду, этот кадр ох как не прост. Поговаривают, что с его подачи завалили кандидатуру начальника московского управления.

   – Он был знаком с капитаном, которому принадлежал наш «Макаров», – сказал я. – А вообще, это все очень интересно.

   – Что? – не поняла Шура. – Трогай, Николай Васильевич, – сказала она водителю.

– Демократия, – сказал я. – Вроде бы такой же человек, как я, и образование схожее, и возраст приблизительно один, но вот он наверху, а я тут.

   Машина тронулась. Милиционер на посту нас заметил и отдал честь.

   – Завидуешь? – хихикнула Шура. – Так и тебе никто не мешает, начни кампанию, собери сторонников, выдвини себя – и тоже, глядишь, наверху окажешься. Будешь меня с докладами вызывать.

   – Нет, я не завидую, – сказал я решительно. – Чтобы там оказаться, надо прежде всего отказаться от самого себя. Знаешь, в чем-то мне его даже жалко.

   Как только я появился в МУРе, Грязнов немедленно подхватил меня под руку, усадил в патрульную машину, и мы отправились в небольшой подмосковный городок Одинцово, где, как оказалось, проживал согласно прописке бывший капитан краснодарской милиции Кудинов, близкий друг убитого Ратникова, а ныне сотрудник охранного агентства.

   – Вот, говорят, при нашей системе прописки, дескать, любого можно найти в считанные секунды, – ругался Грязнов по дороге. – Фиг там, в считанные секунды! Ведь этот Кудинов не скрывается, живет открыто, по закону, а мы его полнедели ищем, найти не можем. А ты говоришь, компьютеры!

– Что у них за агентство? – спросил я.

   – Обычное, – сказал Грязнов. – Охрана офисов, учреждений и частных лиц. Между прочим, с правом ношения огнестрельного оружия. Не хухры-мухры...

   – Значит, лапа у них в министерстве, – подал голос водитель. – Нынче огнестрельное оружие частникам пробить очень трудно.

   – Лапа в министерстве, – хмыкнул Грязнов. – Да у них в председателях комиссар милиции в отставке.

Водитель восхищенно присвистнул, а я сказал:

   – Вот валяете дурака, а там люди по пять-шесть твоих зарплат имеют.

– Поболе, – вздохнул мечтательно Грязнов.

   Машину остановили за квартал до нужного дома, прошли пешком. Жил Кудинов в пятиэтажной хрущобе, зато в трехкомнатной. Из личного дела мы знали, что он дважды разведен, платит алименты, так что в этих трех комнатах он мог проживать и не один.

   Так и оказалось, открыла нам заспанная молодуха в халате.

– Кого вам?

   – Кудинова Бориса Михаиловича, – сказал Грязнов, заглядывая в бумажку. – Не ошиблись?

   Наблюдая за ним, я вспоминал Дроздова, и вообще всю актерскую школу МУРа. Все же артистизм у них был, отрицать это было невозможно. Вот и теперь с девицей беседовал не матерый оперативник Слава Грязнов, легенда МУРа, а участковый валенок, чья перспектива – это скорая пенсия и загородный участок.

   – Не ошиблись, – буркнула девица. – Вышел он за хлебом. У меня тут не убрано, так что вы во дворе посидите подождите.

   – Отставить,– сказал я решительно, пресекая ее попытку закрыть дверь. – Мы подождем внутри, гражданка.

   Она фыркнула, но впустила, из чего следовало, что она нас не обманывала, Кудинова дома не было, и мой порыв был лишним. Теперь Грязнов наблюдал за мной с улыбкой, потому что теперь был мой выход.

   – Вы здесь прописаны? – спросил я, злясь на самого себя.

   – Вам-то что за дело? – удивилась она. – Вы за мной пришли или за Борькой?

   – Ни за кем мы не пришли, – вмешался Грязнов, снимая фуражку и вытирая пот платком. – Разговор у нас к Борису Михайловичу, и не более. Ваше присутствие, гражданка, смутить нас не может, но установление вашей симпатичной личности было бы не лишним.

   Она нашла свою сумочку, достала удостоверение и подала Грязнову. Тот внимательно ознакомился и передал мне. Девица оказалась сотрудником того самого агентства «Стража», в котором работал и сам Кудинов.

   – Нет вопросов, – буркнул я, возвращая ей удостоверение.

   Послышался звук поворачиваемого в замке ключа, и вскоре в квартиру вошел крепкий высокий мужчина спортивного типа, вполне узнаваемый по имеющимся фотографиям как Борис Кудинов. Он не сразу нас обнаружил, а когда обнаружил, только удивился.

– В чем дело, ребята? – спросил он компанейски.

– Разговор, – сказал я. – Где бы нам уединиться?

   – Дуйте в кабинет,– сказала коллега Кудинова.– Я прибрала.

   Кабинет представлял собой маленькую комнатку с письменным столом, парой кресел и кушеткой. Висела здесь книжная полка, но там лежали лишь журналы.

   – Слушаю вас, – сказал Кудинов, плюхаясь в кресло за столом. – Чем могу помочь? Я ведь сам бывший сыскарь.

   – Нам это известно, – сказал я. – Мы как раз по этому поводу.

   Раскручивать Кудинова следовало осторожно, не возбуждая подозрений, но он так охотно нам отвечал, так у него все было в порядке, что я по ходу допроса начал паниковать. Грязнов поспешил мне на выручку, подхватил разговор на доверительной ноте, потянул нить дальше. Но я уже понял, что Кудинов тут ни при чем. Я понял это, еще когда услышал, каким тоном проживающая здесь сотрудница направляла нас в кабинет. Кудинов был не тот человек.

   – Конечно, я тоже долго долбился с этим убийством, – делился он своими переживаниями о деле Ратникова.– Когда Щербатого шлепнули, у меня уже тогда возникли подозрения. Но что мы могли? К тому же фээскашники наложили лапу на все материалы против Щербатого, а он у них в осведомителях числился. В общем, махнул я рукой и уехал. Жаль, конечно, Коляна, детей жаль, да и Нинку тоже, но мы же тоже не всемогущи.

   Возвращались мы уже в другом настроении, и, хотя водитель настойчиво пытался вернуться к теме оплаты частных агентов, мы с Грязновым отмалчивались. Они завезли меня в прокуратуру, и Грязнов поднялся со мною в мой кабинет. Лаврик Гехт уехал чуть ли не в Норильск, и потому я распоряжался помещением единолично.

   – Не кажется ли тебе, Саша, – сказал Грязнов, пока я включал в сеть мой электрический чайник, – что эта самая ФСК замелькала что-то слишком часто?

– Кажется, – сказал я.

   – А не кажется ли тебе еще, что эта самая ФСК появляется прямо с краснодарских событий?

– Тоже кажется, – сказал я.

   – Это дает новое направление поискам этих приятелей гражданина Щербатого, не так ли?– вкрадчиво сказал Слава.

   – Подумай, о чем ты говоришь, – сказал я. – С какой нужды контрразведчики будут убивать детей Ратникова?

   – Я не знаю,– сказал Грязнов,– но могу предположить. Они пошли бы на все, если бы в руках у Ратникова оказался какой-нибудь крутой компромат. .

18

   Утром, договорившись о встрече по шестому варианту, Феликс Захарович уже к полудню проклинал свой собственный выбор. Небо было затянуто тучами, и с полудня начался затяжной моросящий дождь. Придя на место встречи, Феликс Захарович мок под зонтиком, не решаясь сесть на мокрую скамейку. Как только появилась Нина, он немедленно увел ее к ближайшему открытому кафе, где они заказали по чашке горячего кофе.

– Будет дело? – спросила Нина.

   – А что? – усмехнувшись, вопросом на вопрос ответил Феликс.

   Ему нравилась ее постоянная готовность к делу. Ему все в ней нравилось.

   – Я уже дурею от простоя, – сказала Нина. – Недавно даже напилась с горя.

– Серьезно? – насупился Феликс.

   – Не очень, – сказала Нина. – Что там у вас предполагается на втором этапе?

   – Этого, дорогуша моя, никто не знает,– со вздохом сказал Феликс. – Хотя многие бы хотели. У нас, понимаешь ли, полное разделение труда. Тексты у одного, ключи у другого, а толкование у третьего. Я смутно догадываюсь, как все должно пойти, но конкретные решения буду принимать не я. Во всяком случае, работы будет много.

   – Я думала, ты меня для работы позвал, – разочарованно сказала Нина.

   – Будет работа, – кивнул Феликс уверенно. – Тут вот что... Кое-что всплыло из той давней истории.

   Она даже не спрашивала, о какой истории идет речь. О других историях они и не разговаривали.

– Что всплыло?

   – Короче, эти парни требовали от твоего мужа вернуть какую-то дискету. Понимаешь?

Она покачала головой.

– Что такое дискета?

   – Пластинка такая, – объяснил Феликс. – Деталь компьютера. На ней сохраняется информация.

   – Коля ничего не понимал в компьютерах,– сказала Нина. – Это какая-то ошибка.

   – Он мог взять дискету, даже ничего в этом не понимая, – сказал Феликс. – Тут много ума не надо.

– А что такого важного могло быть там записано?

   – Ну этого пока никто не знает, – сказал Феликс – Я думал, ты сможешь нам что-то объяснить.

Нина покачала головой.

   – Это недоразумение, – сказала она. – Если бы у Коли была эта пластинка, он бы обязательно мне сказал.

   – Ладно, – сказал Феликс. – Не знаешь, и Бог с ним. Тут другое появилось. Эти опера нашли-таки твоего Люсина.

У Нины сразу учащенно забилось сердце. – Где?

   – Погоди, – осадил ее Феликс. – Давай поговорим спокойно. Сейчас уже ясно, что ни Люсин, ни Райзман, ни Маркарян к делу причастны не были. Щербатый – да... Может быть, еще Волкодав. Но основную работу выполняли эти двое неизвестных. Может, хватит крови, Нина?

Нина судорожно вздохнула.

   – Я уже объясняла тебе,– сказала она.– Эти люди, можно сказать, попали под поезд. Я ни в чем их не обвиняю, понимаешь? Но они должны умереть. Когда водитель на скользком асфальте задавит ребенка, он тоже не слишком виноват.

– Его же никто не убивает.

   – И напрасно, – сказала Нина. – Смерть есть смерть. Если хочешь, это древнее право кровной мести. Мой Коля, мои дети не успокоятся, пока не умрет последний из их убийц.

– Я никогда этого не понимал, – проговорил Феликс.

   – Я понимаю, они, может, сами и не убивали, – согласилась Нина.– Но ведь могли, должны были остановить убийц! Они же ничего для этого не сделали! И ты хочешь их оправдать?

   – Нет, не хочу, – сказал Феликс. – Согласен, это твое право. Но адрес Люсина я тебе пока не скажу.

   – Феликс! – воскликнула Нина. – У нас с тобой святой договор! Я убивала людей, которые виновны передо мною еще меньше!

   – Я не сказал, что я никогда его не скажу, – поправился Феликс. – Ты узнаешь все, но чуть позже. Я не могу ручаться за твою выдержку, а сейчас новое убийство совсем некстати. Твой «Макаров» слишком хорошо знаком оперативникам.

   – А что такое замышляется сейчас?– спросила Нина. – Почему сейчас нельзя, а потом можно?

   – Потому что начинается второй этап,– сказал Феликс. – Это слишком важное событие, для того чтобы рисковать по мелочам. Дай срок, и ты получишь своего Люсина тепленьким.

   – У меня есть роль в этом втором этапе? – спросила Нина.

   – Разумеется, – улыбнулся Феликс. – Куда же мы без тебя?

– Я жду, – сказала Нина.

   Казалось бы, ничего особенного старик не сказал, даже адрес не назвал, а все же встреча сразу переменила ее настроение, и она шла к метро, внутренне улыбаясь. Это было странно, потому что погода к улыбкам не располагала.

   Феликс же выждал положенное по инструкции время и поспешил к южному входу, где у него стояла машина. Все нынешние встречи были запланированы заранее, но разве можно было запланировать эту слякотную погоду, при которой даже обычная средняя скорость представляется рискованной. Как он ни старался, а на Востряковское кладбище все-таки опоздал.

   Грузный мужчина сидел на лавочке у могилы Синюхина и держал огромный зонтик. Со стороны можно было подумать, что он переживает очень глубокую скорбь, так что даже не замечает мерзкой погоды. На самом деле он все замечал, но не спешил выражать свои чувства. Это было ему несвойственно.

   – Прости, Ваня, с этой дорогой я замучился, – сказал Феликс Захарович, протягивая ему руку. – Как ты? Что-то я не заметил твоих ангелов-хранителей.

   – Я теперь лишаю их премии каждый раз, когда кто-то из клиентов их заметит, – сказал Ваня. – Как твое настроение?

   – По погоде, – сказал Феликс Захарович. – Что слышно о коллегии?

   – Пока сигнала к созыву нет, – сказал Ваня меланхолично. – Вы все радуетесь, а меня этот второй этап только пугает. Кто знает, а вдруг я тоже окажусь в списке?

   – Ты должен был принести мне инструкции, – напомнил Феликс Захарович.

   – Не слишком много этих инструкций, – сказал Ваня. – В связи с началом второго этапа намечена ликвидация всех исполнителей. Ты должен избавиться от своего Бэби.

   Феликс Захарович почувствовал, как у него холодеют ноги. До сих пор он этого не чувствовал, хотя были все основания, а вот тут почувствовал.

   – Не понимаю зачем, – произнес он в замешательстве. – Это же проверенные кадры...

   – Не понимаешь? – усмехнулся Ваня. – А ведь это идеи твоего Егора. Второй этап предполагает активизацию стихийности, а ваши исполнители были лишь послушными роботами. Им нет места в новой схеме.

Феликс Захарович не отвечал.

   – В общем, после выхода Стукача предполагается многоходовая комбинация. Твой Бэби убьет Стукача как изменника, а Дюк должен кончить Бэби. Теперь ты можешь сказать, кто такой твой Бэби, – усмехнулся Ваня.

   – Тебя это всегда интересовало больше, чем нужно,– сказал Феликс Захарович сердито.

   – Очень просто, я любопытен, – рассмеялся Ваня... – Я ведь знаю и Стукача, и Дюка. С Дюком мы даже работали вместе в Японии. Жаль его, хороший парень.

– А с ними что случится?

   – Что-нибудь непременно случится,– сказал Ваня.– Так откуда взялся твой Бэби, дед? Ты всех заинтриговал своими секретами.

Феликс Захарович тяжело вздохнул и произнес:

– Я не согласен!

Ваня повернулся к нему без интереса и, скучая, спросил:

– С чем не согласен?

   – С ликвидацией. Я не верю, что это запланировано Егором. Я подозреваю, что толкователи начинают свою собственную игру.

   Ваня молча протянул ему зонт, и Феликс Захарович взял его за ручку. Ваня достал пачку папирос, сунул одну из них в рот, прикурил от зажигалки.

– Значит, не согласен, да?

– Да. Я требую проверки этого пункта.

– А что тебя так волнует в этом решении?

   – Отношение к людям,– сказал Феликс Захарович взволнованно. – Если мы начнем убивать своих, то кто нам поверит?

Ваня широко, но отнюдь не искренне улыбнулся.

   – А кто меня недавно пугал всеобщей грызней в конце второго этапа, а? Разве расправа с исполнителем не позволит избежать этого?

Феликс Захарович покачал головой и ничего не ответил.

   – То-то, – сказал Ваня. – Когда мне плохо, это план такой, да? А когда тебе плохо, это, значит, вопреки плану?

   – Когда тебе было плохо? – спросил хмуро Феликс Захарович.

Ваня щелчком выбросил папиросу и сказал:

   – Мне теперь всегда плохо, дед. Меня уже мутит от всех ваших планов и операций. Я чувствую, что мы все не доживем до третьего этапа.

   – Это невозможно, – сказал Феликс Захарович. – Стихия стихией, но процесс необходимо стимулировать, подстегивать и контролировать.

   – Да, но не нам. Мы меченые, мы же «красная капелла», от нас шарахается весь цивилизованный мир! Мы в этом деле всего лишь фитиль, сгорим и истлеем. Взрывать мир будут другие.

   – Да,– вздохнул Феликс Захарович.– Представляю, как тебе тяжело с такими мыслями. Только не вздумай дергаться, Ваня.

– А то что? – спросил тот угрюмо.

   – Поймают, – просто ответил Феликс Захарович. – Ты же лучше меня знаешь, как это делается.

–     А ты? – спросил Ваня. – Пойдешь до конца, да? Феликс Захарович печально усмехнулся, глянув на могильный памятник рядом.

   – Мой конец не так уж далек, – сказал он. – Значит, и идти недолго.

Ваня скривился и буркнул:

– Поколение камикадзе... Ты дашь мне ключ или нет?

   – Я предоставлю его коллегии Суда,– сказал Феликс Захарович. – Мне хотелось бы убедиться, что мы правильно исполняем план Егора.

– Это называется – демарш, – сказал Ваня.

– Тебе видней, – пожал плечами Феликс.

   – Но я тебя поддержу, – пообещал Ваня. – Не знаю, чего ты гонишь волну, но мне интересно узнать предел их сопротивляемости.

– Спасибо, – кивнул Феликс Захарович.

   Они распрощались, и Феликс Захарович ушел первым. Он шел, не замечая ни дождя, ни луж под ногами, ни удивления людей, с которым те на него смотрели. Седые волосы его намокли, капли воды стекали за воротник плаща, и из-за этого никто не замечал, что по его окаменевшему лицу текут слезы. Все было списано на дождь.

   Впрочем, вернувшись домой, он прогрел ноги, выпил аспирин и даже хлопнул рюмку водки. Теперь ему было ради чего жить, и торопиться уходить не следовало, даже если рушились устои.

   Снова он узнавал номер телефона по компьютерному коду, и, когда автоответчик привычно отозвался: «Говорит диспетчер связи. Если у вас есть сообщение, произнесите его после сигнала», – Феликс Захарович произнес:

– Говорит Франт. Срочно нуждаюсь в личном контакте. И дрожащей рукой он положил трубку.

   День продолжался в обычном порядке. Легкий ленч, газеты, послеобеденный отдых. Он даже вздремнул на диване в кабинете, прикрывшись пледом. После трех зашла домработница, приготовила из полуфабрикатов обед, забрала белье в прачечную и поинтересовалась насчет надбавки к зарплате. Феликс Захарович, хоть и был покороблен ее прямотой, пообещал ходатайствовать.

   – Сами же понимаете, – сказала домработница, – за ценами не угонишься.

   Ликвидировать Бэби? Кому это могло прийти в голову? Его лучшего агента, исполнителя самых сложных и рискованных акций... Нет, это была не та аргументация. Лучшие агенты тоже переживали свои сроки, и дело не в качестве. Дело в том, что он с нею сроднился, он считал ее почти дочерью, и сама мысль об устранении Нины казалась ему дикой. Всегда понимавший важность дисциплины, всегда исполнявший приказы беспрекословно, сегодня он восстал против бессмысленности приказа и потому чувствовал, что перешел какой-то невидимый рубеж. Его нынешний демарш уже внесен в его личное дело, и что бы он теперь ни предпринял, на нем будет печать ослушника. Ему надо привыкнуть к этому. Теперь ему будет значительно ограничен допуск к секретной информации, ему уже не видать места в коллегии Суда, да и все остальное тоже будет сильно урезано. Но что это могло значить в сравнении с жизнью Нины?

   Ожидаемый им человек пришел уже вечером, когда за окном стемнело. Такие у них были отношения, что тот сам открыл дверь своим ключом. Этот ключ мог был быть использован один раз в жизни или, напротив, никогда не использован вовсе, но он всегда был в распоряжении тех людей, от кого Феликс Захарович теперь ждал помощи.

   – Здравствуйте, – сказал вошедший, приветливо улыбаясь. – Вы прекрасно выглядите, Феликс Захарович. Вы меня непомните? Мы с вами вместе отдыхали на Кипре.

   – Леонид Андреевич? – спросил осторожно Феликс Захарович.

   – Именно так,– удовлетворенно улыбнулся гость.– Славно мы тогда повеселились, не так ли?

   – Значит, вы тоже в этом деле? – спросил Феликс Захарович.

   – Мне было очень приятно узнать, что мы работаем вместе, – сказал Леонид Андреевич. – Позвольте сесть?

– Да, конечно, – спохватился Феликс Захарович.

   Он не мог скрыть некоторой растерянности. Когда два года назад оказался на Кипре, то меньше всего он там веселился. Там проходил закрытый семинар по плану «Народная воля», и его нынешний гость членом семинара не являлся.

   – Можете не сомневаться, – улыбнулся гость, заметив его нерешительность, – у меня к вам письмо от Главного. Где же это оно?..– он искал письмо по карманам своего пиджака и наконец нашел. – Ага, вот!..

   Феликс Захарович взял письмо и бегло прочитал. Обычное письмо старого друга, и никто бы никогда не смог вычитать из него той информации, которую сразу увидел Феликс Захарович. Письмо ясно говорило о том, что доверять новому гостю нельзя, что Главный в беде и надо предпринять все возможное, чтобы его из этой беды вызволить. Тут же была и дополнительная информация.

   – Прошу прощения, – сказал Феликс Захарович и отошел к компьютеру. Кажется, ему удалось скрыть свое смятение, может потому, что он сразу не принял этого человека.

   Несколько нажатий клавиш – и он все понял. Эти добрались до Главного и теперь пытаются взять игру в свои руки.

   – Так что же срочного вы хотели сообщить? – спросил Леонид Андреевич, вежливо улыбаясь.

   – Мне сегодня предложили разработать операцию с целью устранения агентов первого этапа, – сказал Феликс Захарович, смяв письмо Главного и положив его в пепельницу. – Мне показалось, в этом есть некий произвол. Эти люди заслужили, чтобы их оставили в покое.

Леонид Андреевич печально кивнул.

  – Да, я уже знаю. Увы, дорогой Феликс Захарович, это неизбежный поворот. Вы же понимаете, теперь, на втором этапе, эти люди должны стать легендой. А легенды не нуждаются в живом оригинале.

   – На мой взгляд, такое отношение к людям развращает административные структуры,– сказал Феликс Захарович. – Я бы хотел встретиться с Главным. Мне есть что сказать.

Леонид Андреевич согласно кивнул.

   – Хорошо, я запишу вас на прием. Но вы представляете все сложности?

   – Безусловно, – кивнул Феликс Захарович. – Я бы хотел, чтобы исполнение указания относительно исполнителей было отложено до нашей беседы с Главным.

   – Этого я обещать не могу, – ответил гость. – Это не в моей компетенции. Я постараюсь, но вы должны в любом случае исполнить приказ в тот момент, когда он поступит. Вы это сознаете?

– Да, – сказал Феликс Захарович. – Сознаю.