Текст книги "Кровная месть"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

13

   Самое интересное, что я в это время был поблизости, точнее за городом, на даче. Мы с Дроздовым ударно отработали неделю в Краснодаре, прошлись по списочному составу управления внутренних дел, допросили два десятка человек, нарыли, в общем, материал. В пятницу я звонил на дачу соседям, они позвали маму, и та рассказала, что Ирине приснился какой-то страшный сон, и она себе места не находит. Мы обсудили ситуацию с Дроздовым и решили, что я могу на выходные мотануть домой, а он останется работать в плане поиска мстителя. У нас к тому времени уже наметились интересные фигуры, и искать их следы надо было срочно, не прерываясь на выходные дни. Дроздов взял это на себя.

   Я вылетел ночным самолетом, рано утром был дома, сел в машину и помчался по Минскому шоссе за город. Как водится, Ирина разрыдалась, увидев меня, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы ее успокоить. Она пыталась изложить мне свой сон, так ее поразивший, но я ничего из этого не понял. Однако, памятуя между прочим житейские советы мудрого Дроздова, я объявил себя знатоком толкования снов и очень быстро определил, что паника была основана на недоразумении и описанный сон предвещает отнюдь не неприятности, а, напротив, много приятных и полезных забот. Я прямо намекал на грядущее прибавление семейства, но Ирина поняла это как начало ремонта квартиры, который я действительно когда-то обещал провести в рекордные сроки до появления малыша. В общем, день был посвящен семейной суете, и только вечером, включив телевизор, я узнал о действительном характере «приятных и полезных забот». Стараясь не волновать жену, я быстренько собрался, сел в машину и отправился в ночь назад в город.

   Как и ожидалось, МУР в эту ночь не спал. Тряханули их очень прилично, и потому нужно было демонстрировать работу без дураков. Для этих целей были задействованы все резервы, срочно вызвали на Петровку, 38, многих осведомителей, чесали преступность, что называется, частым гребнем. Допросы вели все, даже сама Шура Романова. Оперативные совещания собирались чуть ли не каждый час, по городу рыскали утроенные патрули и подметали бомжей, вытрезвители в этот вечер оказались переполнены. К нашему делу это, увы, не имело никакого отношения.

   Слава Грязнов моему появлению хоть и порадовался, но скорее с сочувствием. Давая краткий обзор оперативных действий, он больше ругался, чем рассказывал. Его профессиональное достоинство опытного охотника было в очередной раз оскорблено. Во-первых, он считал, что депутат Кислевский ни в коей мере не заслуживал той скорби, что теперь на него изливалась. Во-вторых, речь шла о высокопрофессиональном подходе к делу и метать икру в такой ситуации было просто бессмысленно. Он безусловно сочувствовал семье и близким, но, давно настроившись философски, раздражался, когда слышал фальшивые рыдания.

   – Эти парни попадутся только после того, как нашлепают человек тридцать, – предвещал он. – Ежу понятно, это организация. Пока мы не уловим систему, пока не поймем принцип выбора, нам тут делать нечего.

– Ты так и скажешь журналистам? – спросил я.

   – С журналистами будет говорить Шура, – усмехнулся Грязнов. – Как же, они уже даже фоторобот составили неизвестно с кого.

   – И все же, – сказал я, – не может быть, чтоб он не оставил хвостов.

   – Идет системная проверка,– сказал Грязнов.– Чешем по абонементам, кто входил, кто выходил, кто себя неправильно вел. Конечно, во всем этом есть свой смысл.

   Прослышав о моем появлении, в кабинете у Грязнова появилась Шура Романова, непривычная в форме полковника. Закрыв дверь, она немедленно расстегнула пуговицы кителя и сняла галстук.

   – Фу, – сказала она. – А метеорологи, псы, говорят о похолодании!.. Ну что, орлы боевые, чем вы меня спасать будете?

– Надавали по попке? – спросил Грязнов.

   – Ага, по попке, – хмыкнула Шура. – Так задницу надрали, что ой-ей-ей!.. В общем, быть или не быть, понятно?

   – Мы там в Краснодаре нащупали выход на одного из «стрелков», – заметил я – Я оставил Дроздова еще покопаться.

   – Милый, если надо, мы тебе экскаватор туда доставим, только выкапывай чего-нибудь поскорее,– сказала Шура. – Слава, у тебя кофею какого-нибудь нету? Я уже качаться начинаю.

– Коньячку, – предложил Грязнов. – Он бодрит.

   – Может, кого и бодрит, а меня усыпляет, – призналась Шура. – Вот если с кофе...

   – Александра Ивановна, – ахнул я, – это же до какого уровня упала атмосфера, если у начальницы кофе нет?

   – Милый, весь выпили, – сказала Шура. – Такая орава, на всех разве хватит! Кстати, а где Костя Меркулов? Дело это его в первую очередь касается!..

   – Тоже где-нибудь на уик-энде,– со вздохом сказал Грязнов.

   – У Кости Меркулова своя версия, – сказал я. – Он до сих пор не может успокоиться по части ГБ.

Романова с Грязновым переглянулись.

   – То-то я гляжу, фээскашники вокруг замаячили, – сказала Шура.

– Шура, – ахнул Грязнов. – А что, если...

– Перекинуться на коллег? – угадала Шура.

   – Точно!– воскликнул Грязнов.– Намекни, что господин Кислевский был в разработке у контриков, и пусть свободная пресса за них возьмется!

Шура выпрямилась и стала застегивать галстук.

   – Не дело говоришь, товарищ Грязнов, – сказала она строго. – Мы все вместе боремся с преступностью, и делить нам нечего... Но суть предложения интересная, – закончила она, улыбнувшись. – Турецкий, с меня бутылка!..

   Она поспешила к себе проводить очередное оперативное совещание, с тем чтобы вытащить на свет Божий версию с ФСК и немедленно ее задействовать. Была уже глубокая ночь, и задействовать версию можно было лишь наутро, в воскресенье. Я рассказал Грязнову о наших наметках в Краснодаре, и мы, несмотря на позднее время, решили позвонить Дроздову. Номер в гостинице не отвечал.

   Я посчитал свое участие во всей этой суете достаточным и отправился домой досыпать. Выспаться мне все равно не удалось, потому что рано утром позвонил Сережа Семенихин и принялся хвастаться своими вечерними достижениями. Из его сообщения я ничего не понял, но мы договорились встретиться в прокуратуре. А пока я одевался, мне позвонил Грязнов, похвастался тем, что урвал два часа сна в кресле, и сообщил, что «контрики» раскололись. Они вели наблюдение за депутатом Кислевским, потому что раскручивали дело о финансовых махинациях. На портрет народного избранника ложилась большая тень. Во всяком случае, теперь было что ответить на гневные выпады депутатов.

   Российская Генпрокуратура хоть и не кипела, как МУР накануне, но тоже бурлила, несмотря на воскресный день. Меня уже дожидался «важняк» из Московской прокуратуры Костя Дьяконов, которого я прекрасно знал.

   – Будем работать совместно, Саша, – сообщил он без особой радости. – Как думаешь, это не полный голяк?

   Я покосился на пухлую папку в его руках, материалы вчерашних допросов, протоколы осмотра и прочее.

– Это только пятая часть всего, – рассмеялся Костя.

   – Розыск лиц ведется? – спросил я. – Тех, кто выходил?

   – Уже допрашивают, – сказал Костя. – В наличии двадцать шесть человек.

   – Вот и займись ими, – сказал я. – Кто-то из них наверняка видел убийцу.

   – Более того, – добавил Костя, – кто-то из них сам может оказаться убийцей.

   – Правильно рассуждаешь, – сказал я, забирая у него пухлую папку. – Действуй. Считай, что я уже включил тебя в свою следственную группу.

   Мой деловой подход к сотрудничеству не вызвал у него энтузиазма, и он даже сказал:

– Может, вам тут еще полы помыть?

   – Это потом,– сказал я.– Сначала дело, потом удовольствие.

   Сережа Семенихин вместе с Ларой были на боевом посту у компьютера. Тем не менее они нашли мгновение поздороваться со мной и пригласить поближе к светящемуся экрану. Началась популярная лекция о достижениях всеобщей компьютеризации, которую я резко прервал:

– Короче, господа юнкера! Что вы раскопали?

– Это третий, – сказала Лара. Я помолчал.

– Почему третий? А первый кто?

   – Мы их так классифицировали, – объяснила Лара. – По времени совершения преступления. Всего их трое.

   – Почему трое? Мы же говорили, как мне помнится, о четверых-пятерых.

   – Это мы говорили, – сказал Сережа. – А машина говорит: трое. Поверьте, Александр Борисович, это достаточно доказательно.

   – Хорошо, – я пожал плечами. – Я рад тому обстоятельству, что их всего трое. Что это дает нам теперь?

   – Третий, – терпеливо объяснил Сережа, – это тот самый тип, который время от времени пользуется «Макаровым».

Я заторможенно поднял голову и посмотрел на него.

   – Что с вами, Александр Борисович? – забеспокоился Сережа.

   – Мне очень не хочется этого говорить, – вздохнул я, – но вы вышли на очень важный факт. Дело в том, что у нас приготовлен список лиц, кто мог бы предположительно пользоваться этим пистолетом. Соображаете?

   – Конечно, – воскликнула Лара. – Мы можем его вычислить по тем свидетельским показаниям, что собраны в бассейне.

   – Именно, – сказал я, – Только тихо. Я перейду в вашу веру, ребята, не раньше, чем вы мне представите этого типа. А теперь садитесь на телефон и ищите опера Дроздова, который пребывает в Краснодаре. Все документы у него.

   Мне было приятно, что наша поездка в Краснодар пришлась на нужное время. Теперь я уже посматривал на компьютер без той решительной антипатии, что вначале, когда эту обыкновенную счетную машинку хотели представить суперсыщиком. Супер не супер, а толк в ней был.

   Костя Меркулов появился около полудня, провел совещание у генерального прокурора и вскоре после этого вызвал меня. Контроль за этим особо важным делом, естественно, поручили ему.

   Я рассказал все, что знал,– И про наш краснодарский след, и про выводы моих помощников, и про участие в деле ФСК. Теперь все дело смотрелось не так туманно, как в начале.

   – Все правильно, – сказал Костя, – но не забывай, пожалуйста, еще про один фактор. Я имею в виду «Народную волю».

   – Насколько помню,– заметил я осторожно,– этот фактор исчерпан уже в семнадцатом году.

   – Ты знаешь, о чем я говорю, – сказал заместитель генерального прокурора.

   – Нет, не знаю, – признался я, дойдя в этом вопросе до отчаяния.– Ты заваливаешь меня многозначительными намеками, но ничего не сообщаешь прямо. Ты подозреваешь в деле подпольную организацию бывших кагэбэшников, так, что ли? Я не понимаю, почему ты из этого делаешь какие-то тайны мадридского двора!

Он устало протер глаза ладонями, после чего улыбнулся.

   – Конечно, ведь это сенсационная тема для бульварной газеты, да? Об этом уже наверняка кто-то писал, и это прошло и ушло.

– Разве нет?

   – Продолжай, Саша,– предложил Меркулов.– Представь себе, что в стране начинает действовать подпольная террористическая организация, карающая – обрати внимание! – не самых популярных в народе деятелей. Я убежден, что, когда через несколько дней всплывет портрет убитого Кислевского, тон выступлений средств массовой информации изменится.

– Ну и к чему ты это все ведешь? – поинтересовался я.

   – Знаешь, в какой области был специалистом этот Синюхин, о котором говорил Собко?

– В какой?

   – Он был аналитиком, специалистом в области социальной психологии.

– И что?

   – Представь, он был в числе тех, кто разрабатывал фундаментальные основы перестройки. Более того, он был руководителем аналитического отдела. Понимаешь? Все эти перемены замысливались в секретных отделах КГБ.

   – И что же, августовский путч он тоже запланировал? – недоверчиво спросил я.

   – Я тоже об этом задумывался,– сказал Меркулов.– Во всяком случае, в этой смерти от инфаркта очень много неясного. Это сильно смахивает на примитивное убийство.

   – Погоди, – насторожился я. – А кого же ты в этом обвиняешь? Ты вспомни, мы же сами чуть ли не плясали, когда все кончилось! Ты отказываешься от самого себя, Костя?

– Прекрати истерику, – скривился он. – Я вовсе не обвиняю кого-либо лично из нынешнего руководства. Шагни дальше, Саша.

– Прости, не понял?

   – Подумай о том, кто мог превратить в грандиозную провокацию всю нашу жизнь. Кто сейчас потирает руки, наблюдая все происходящее, и готовит нам какие-то новые испытания, преследуя при этом свои цели.

– Опять Большой Брат? – спросил я с сомнением.

   – А тебя никогда не беспокоило, почему КГБ так легко позволил себя упразднить? Министерства какого-нибудь ненужного хозяйства стоят насмерть, забастовки устраивают и демонстрации, а мощнейший аппарат насилия и провокаций безропотно подчиняется и послушно самораспускается.

   – Я думаю, у них не было выхода. В этом случае общественное мнение было как никогда единодушным.

   – И ты способен поверить в то, что они этого не учитывали?

Я покачал головой.

   – Костя, извини, но я не верю в заговор больших негодяев. Это фольклор, персонажи детских комиксов. В стране идет борьба интересов, но не идеологий.

   – Я ни словом не обмолвился об идеологии, – сказал Меркулов. – А что касается больших негодяев, то они существуют при любой идеологии. Но коль речь зашла о социальной психологии, представь на мгновение, что информация об этой самой «Народной воле», или как ее там, пройдет в прессу. Ответь мне честно, как отреагирует подавляющее большинство населения на деятельность этих молодцов?

   Я пожал плечами. Представить такое было несложно, в обывательской среде, к коей относил и себя, мечтания о народных мстителях принадлежали к числу наиболее приятных. Еще недавно я сказал майору Деменку, что поступил бы так же, как убийца Щербатого.

   – Теперь ты осознаешь, что несет с собой эта провокация? – сказал Меркулов. – Это будет радикальный сдвиг в общественном сознании.

– Пожалуй, – неохотно согласился я.

   – Вся система правопорядка окажется бесполезной против этого всеобщего сочувствия террористам. Дети будут играть в «Народную волю», и имена обнаруженных и осужденных преступников станут символами народного противостояния.

   – Я не думаю, что все произойдет так резко, – попытался спорить я.

   – Это и не должно быть резким, – сказал Меркулов. – Это будет вползать постепенно, от случая к случаю. Если я правильно понял Леонарда Терентьевича, то мы имеем дело с тщательно разработанной системой. Синюхин в этом плане был большим специалистом.

   – В таком случае, я не вижу, как этому можно противостоять, – сказал я.

Меркулов мрачно кивнул.

– Самое ужасное, что я тоже этого не вижу.

14

   Согласно инструкции, встреча с агентом не должна была происходить ранее, чем через трое суток после акции, но Феликс не выдержал, позвонил Нине уже в понедельник и вызвал на встречу в Сокольники. Он дожидался ее с цветами, впервые за время их отношений. Даже поднялся и поцеловал ей руку, когда она подошла.

   – Что случилось, Феликс?– улыбнулась Нина.– Ты получил Государственную премию?

   – Больше, гораздо больше. Понимаешь, мы завершили первый этап операции «Народная воля».

– Это для тебя такое потрясение?

   – Да,– сказал Феликс, тряхнув седой головой.– Это для меня если не потрясение, то в какой-то мере сюрприз. Реакция на акцию превзошла все ожидания, и этим мы достигли необходимого уровня психологической готовности. Скоро все изменится, вот увидишь.

– Что изменится? – насторожилась Нина.

   – Все. Вся наша жизнь. Давай сходим сегодня в «Славянский базар»? Когда-то там отменно кормили.

   – Ты как ребенок, – сказала Нина. – Может, отложим празднование? За мною долг. Меня не интересуют этапы вашей операции, мне нужно найти тех троих.

   – Я же говорил тебе, мы установили Люсина, и сейчас его ищут по всей стране.

– Его установили еще в самом начале, – сказала Нина. – Но почему до сих пор не установили тех двоих? Что это за загадочные фигуры, скажи мне. Феликс поморщился и поскреб щеку.

   – Там есть какая-то тайна, – сказал он. – Ведь что-то они искали! Может, ты все-таки знаешь, а?

   Нина отрицательно покачала головой. По дальней аллее молодая мамаша катила коляску, а за нею следом на маленьком велосипедике ехал второй малыш. Она невольно засмотрелась на них.

   – Значит, он скрывал это даже от тебя, – вздохнул Феликс. – Понимаешь, эти двое не принадлежали к компании Щербатого и прочих. Но они появились, и их сразу послушались. И поехали на дело. Тут пахнет серьезными силами, тебе не кажется?

   – Коля не мог ничего от меня скрыть,– произнесла Нина жестко. – У него не было ничего, что могло бы интересовать серьезные силы. Если бы он рисковал семьей, он бы сказал нам об этом!

Феликс вздохнул.

   – По-разному случается, – сказал он. – Во всяком случае, надежду терять нельзя. Пойдешь в ресторан?

   Нина отказалась. Воспоминания о муже навеяли на нее грусть, и ей больше всего хотелось уединиться со своим альбомом с фотографиями дорогих ей людей.

– Жаль, – вздохнул Феликс. – Ну и я без тебя не пойду.

– Прости, – сказала Нина.

– По делу замечания есть?

   – Нет, все прошло, как было задумано. Ты не знаешь, за ним в тот день слежки не было?

– Не было. А что?

   – Я подумала, а вдруг они вход снимают на видео? Когда выходила, воротником прикрылась.

   – Молодец, – сказал Феликс – Пока все в порядке. У тебя впереди свободная неделя, можешь отдыхать. Только домой в Краснодар ехать не надо.

– Почему?

   – Следователь прокуратуры ищет следы твоего «Макарова». Ни к чему вам с ним видеться.

   Нина промолчала, сжав губы, и Феликс глянул на нее просительно.

– Может, ты все же выбросишь его, а? Понимаю, дело такое, память и все прочее... Но ведь подведет он тебя под монастырь, точно подведет...

   – Мы это уже обсудили, – сказала Нина. – Я избавлюсь от «Макарова» только после того, как покончу со всеми делами. Давай не будем к этому возвращаться.

   – Как хочешь, – буркнул Феликс. – Имей в виду, за последнее дело тебе премия полагается. Сумма вознаграждения будет удвоена.

   После этого они расстались, и Феликс Захарович ушел раздосадованный тем, что ему не удалось поделиться своей радостью с Ниной. Вместо «Славянского базара» он перекусил в столовой, прикупил кое-что из продуктов и вернулся домой. И все же даже холодность Нины не смогла испортить ему настроение, и, присев на диван с газетами, он улыбался.

   Когда позвонили в дверь, он не сразу поднялся. Очень мало кто знал, где он живет, и совсем единицы могли навестить его. Он не стремился ко внеслужебному общению, его жизнь была посвящена работе, и все его встречи последних лет в большинстве своем носили рабочий характер. Единственным человеком, кого бы он хотел видеть была Нина. Но в дверь позвонили снова, и он поднялся. В любом случае у него не было никаких шансов защититься от непрошеных гостей, если те проявят настойчивость.

– Кто там? – спросил он, заглядывая в глазок. Человек, стоявший за дверью, был незнаком Феликсу

Захаровичу, но в его поднятой руке был значок, который говорил о многом. Феликс Захарович неспешно открыл дверь.

– Вы позволите? – спросил пришедший.

   Феликс Захарович невольно выглянул посмотреть, нет ли там еще кого, и мужчина чуть усмехнулся.

– Я от Збаровского, – произнес он тихо.

– Проходите, – сказал Феликс Захарович.

   Гость вошел, и Феликс Захарович закрыл дверь. Указав рукой на вешалку, он буркнул:

– Раздевайтесь. Вот тапочки.

   Мужчина снял плащ, послушно разулся, надев старенькие тапочки, которые обычно надевала домработница, и прошел следом за хозяином в кабинет.

   – Вы говорите, от Збаровского, – Феликс Захарович устроился в кресле. – И что же, кроме значка он вам ничего не дал?

Мужчина достал из нагрудного кармана сложенный лист бумаги и подал Феликсу Захаровичу. Пока старик читал письмо, гость огляделся, подвинул поближе кресло для гостей и сел.

   – Судя по письму, – произнес Феликс Захарович, – вы представляете команду Чернышева?

   – Именно так, – сказал гость. – Моя должность при генерале Чернышеве, это руководство аналитическим отделом. Полковник Рогозин Александр Александрович.

   Он протянул Феликсу Захаровичу свою визитную карточку, и тот положил ее перед собой.

   – Чем же это я заинтересовал такую важную персону, как Виталий Ефремович? – не без кокетства поинтересовался Феликс Захарович.

   – Я пришел к вам с целью проконсультироваться по вопросам второго этапа плана «Народная воля», – отвечал полковник спокойно. – Вы, наверное, знаете, что на втором этапе начинает действовать наше подразделение. У нас свой, узкий сектор деятельности, но люди настроены очень серьезно. Они истосковались по настоящей работе, знаете ли.

   – Почему вы пришли ко мне?– скрипучим голосом спросил Феликс Захарович. – Я не являюсь ни координатором, ни распорядителем, от меня ничего не зависит.

Полковник Рогозин располагающе улыбнулся.

   – Конечно, дорогой Феликс Захарович, вы всего лишь пенсионер, незаслуженно обойденный вниманием властей. Насколько я понимаю, именно вы являетесь хранителем архива безвременно ушедшего от нас Егора Алексеевича? Я имею честь быть учеником Синюхина. Он никогда не рассказывал вам о нашей совместной работе?

   – Консультации в Монте-Карло?– буркнул вопросительно Феликс Захарович.

   – Видите, как он вам доверял,– улыбнулся полковник. – А между тем об этих консультациях кроме генсека знали лишь три человека.

   – Что вы от меня хотите? – спросил Феликс Захарович. – Почти весь архив изъят у меня в девяносто первом году.

   – Почти, – кивнул Рогозин. – Это правильно. Они взяли все, кроме ключа. Что вы хотите от дилетантов, которые едва знакомы с основами оперативной деятельности. Они думали взять дело в свои руки, и где же дело?

– Он располагающе улыбался, как бы приглашая и самого

Феликса Захаровича посмеяться над незадачливостью упомянутых дилетантов. Но Феликс Захарович не имел оснований смеяться над ними.

   – Я не понимаю, с каких позиций вы выступаете? – сказал он. – Эти люди, о которых вы говорите как о дилетантах, все же остались единственной действенной силой в социальном процессе.

   – Не обманывайте себя, Феликс Захарович, – сказал заботливо Рогозин. – Вы же лучше меня знаете, что они лишь воспользовались ситуацией. В конце концов, это ведь они поспособствовали смерти Егора Алексеевича.

   – Это бездоказательное обвинение, – прохрипел взволнованно Феликс Захарович. – В то время как все разбежались, заботясь лишь о себе, эти люди нашли в себе силы возродить движение...

   – Что касается меня, – сказал Рогозин, – то я попросту был брошен в Западной Европе без средств и связей. Вряд ли про меня можно сказать, что я разбежался. В конце концов я вернулся и тоже нашел в себе силы возродить движение, как вы выражаетесь. Только я никак не могу сказать, что мне по душе нынешнее руководство движения. И мне кажется, что в этом вы со мною готовы согласиться, не так ли?

   – Нет, не так, – буркнул Феликс Захарович. – Будьте уверены, я немедленно сообщу резиденту о вашем визите. Сейчас нам как никогда нужна солидарность, а такие, как вы, на все обиженные...

   Тут полковник Рогозин неожиданно рассмеялся. Феликс Захарович осекся и посмотрел на него с удивлением.

   – Браво, браво, Феликс Захарович, – сказал он. – Вы прошли этот тест. Но мы проверяли, ваша квартира чиста, опасаться нечего. Те, кто считают себя вашими хозяевами и кого вы так успешно шантажируете ключами к архиву Синюхина, никогда ничего не узнают о нашей беседе. Нет, Феликс Захарович, я не буду служить этим людям. Вы должны свести нас с истинными хозяевами. Понимаете?

Феликс Захарович промолчал.

   – Разумеется, я не требую однозначного ответа немедленно, – сказал Рогозин. – Я понимаю все сложности. И генерал Чернышев, и все офицеры нашего отдела не намерены устраивать демонстрации. Мы будем работать согласно уставу, но мое предложение остается условием нашего послушания. Иначе в организации могут возникнуть непредвиденные сложности.

   – И это говорите мне вы? – не выдержав, воскликнул Феликс Захарович. – Вы, объявивший себя учеником Синюхина! Неужели вы думаете, что ваши непредвиденные сложности не были учтены в плане? Почему бы вам не представить, что внутренняя смута нужна для развития дела?

Полковник холодно усмехнулся.

   – Тогда и мой приход к вам тоже должен был быть запланирован, не так ли? И какое решение там предложено?

Феликс Захарович покачал головой.

– Кто санкционировал ваш визит? Где вы взяли адрес?

   – Я представляю только себя и генерала Чернышева, – сказал Рогозин. – Но можете поверить, мы выражаем широкое общественное мнение.

   – Ни о какой массовости не может быть и речи, – сказал Феликс Захарович. – Если разговор состоится, то только с вами двоими. Но вы знаете, чем вы рискуете?

– Догадываюсь, – сказал Рогозин.

   – Тогда прощайте, – Феликс Захарович поднялся.– Исполняйте все согласно плану, обо всем остальном с вами договорятся без меня.

Полковник легко поднялся.

   – Спасибо, Феликс Захарович. Поверьте, я бесконечно чту память Егора Алексеевича и искренне рад тому, как развиваются его идеи.

   Феликс Захарович проводил его до дверей, закрыл за ним и вернулся в кабинет. Включил компьютер и постоял над ним, пока машина заряжалась программой. На лице его неожиданно возникла торжествующая улыбка.

   Проведя определенную операцию, он выяснил кодовый номер телефона и тут же набрал его.

   – Вы говорите с диспетчером связи, – вежливо произнес записанный голос. – Если у вас есть сообщение, произнесите его после сигнала.

Дождавшись сигнала, Феликс Захарович сказал:

   – Сообщение Франта. Состоялся визит представителя группы поддержки, высказано желание получить высшее образование. Состояние удовлетворительное. Обращаю внимание на то, что события начинают ощутимо опережать график. Прошу активизировать поиски поставщика фруктов. Степень срочности возрастает.

Он еще подумал, вздохнул и сказал:

– Это все.

И положил трубку.

   Нина с букетом цветов поднялась к квартире Ани, где теперь проживал Леша, и нажала кнопку звонка. Леша оказался дома, открыл дверь и остолбенел. Нина улыбалась ему, протягивая цветы.

– Заходи, – пробормотал он растерянно. Отступая, он впустил ее в комнату.

– Чего случилось, что ли? – спросил он.

   Поскольку цветы он так и не взял, Нина бросила букет на диван.

   – Я деньги получила, – сказала она. – Решила раздать долги.

– Ты мне ничего не должна, – буркнул Леша.

– Разве? – усмехнулась она.

   – Ладно, хватит, – сказал он. – Если ты трахаться пришла, то раздевайся, а болтать мне некогда.

   Нина покорно вздохнула и стала расстегивать плащ. Леша криво усмехнулся.

   – Я знал, что придешь, – сказал он. – Я таких, как ты, на нюх определяю. Ладно, давай побарахтаемся, сучка ты подзаборная.

   Последняя фраза была вовсе не оскорблением, а скорее наоборот, благожелательной похвалой ее решимости. Каково же было его разочарование, когда в руке у Нины возникла резиновая дубинка.

   – Ты че? – заревел он.– Да я тебя в бараний рог, вонючка ты паскудная!..

   И тотчас получил основательный удар в солнечное сплетение. Он согнулся, задыхаясь и хрипя, но Нина немедленно и безжалостно нанесла удар по почкам. Леша заорал и отшатнулся к стене. И снова она ударила его, и снова очень больно, а потом еще и еще. Сознание его помутилось от боли и бессилия, как он ни пытался уйти от этих ударов, она ухитрялась бить его снова и снова. Наконец он упал, закрывая голову руками, и тогда она нанесла последний удар, может самый болезненный и жестокий. Леша истошно заорал и согнулся калачиком. Нина, хоть и дышала тяжело, но выглядела спокойной. Неторопливо надела плащ, спрятала в рукав дубинку, огляделась и пошла к выходу. Букет цветов остался лежать на диване.