Текст книги "Кровная месть"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

25

   Гроза грянула. Алексей Стукалов был убит на пороге Московской городской прокуратуры. Я узнал об этом, находясь в кабинете криминалистики у Моисеева, который зазвал меня обсудить некоторые свои пророчества относительно дела «стрелков». Эпопея с его уходом на пенсию еще продолжалась, об этом говорили все заинтересованные лица, и в первую очередь сам Семен Семенович, но дальше разговоров дело не шло.

– Понимаете, Саша, – объяснял он мне, одновременно просматривая какое-то дело, – ваши «стрелки» люди профессиональные, это безусловно. Но они не преступники по характеру мышления. Они ведут войну, вы улавливаете мою мысль?

– Пытаюсь, – сказал я со вздохом.

   – Я не думаю, что они понимают ту роль, которая им предоставлена, – продолжил Семен Семенович.

– А какая роль им предоставлена? – поинтересовался я.

   – Роль Робин Гудов, – ответил Семен Семенович. – Во всяком случае, из них делают таких, знаете ли, народных мстителей. Но они по натуре не таковы.

   – Это очень интересно, – заметил я, выразительно зевнув.

Семен Семенович понимающе улыбнулся и сказал:

   – Сыграйте на их внутреннем конфликте. Заставьте этих исполнителей воевать против своих хозяев.

   – Интересное предложение, – сказал я. – Как только я с ними повстречаюсь, непременно подскажу им эту мысль.

   – У вас есть Стукалов, – напомнил Моисеев. – Дайте ему понять, что он подставлен, и он сам захочет их найти.

   Вот где-то в этот момент меня и нашел Сережа Семенихин со срочным сенсационным сообщением о гибели Стукалова. Он выпалил это неожиданно эмоционально, но я этому уже не удивился.

   – Видите, Семен Семенович, – сказал я, – они не дают мне даже такого шанса!

   Так начался новый виток отчаянной нервотрепки, лихорадочных действий и удручающих допросов. Когда я прибыл к зданию горпрокуратуры, окружающий район уже усиленно патрулировался, у граждан на улице проверяли документы, а в остановленных легковых автомобилях проверяли содержание багажников. По расчетам Грязнова, у убийцы было не меньше получаса для того, чтобы смыться. За это время он мог уехать за пределы Москвы.

   По удивительному совпадению в этот день в прокуратуре оказались корреспонденты популярных газет, которым следователь Костя Дьяконов обещал пресс-конференцию по делу Стукалова и всего Суда Народной Совести. Они конечно же собрали богатый урожай, наснимали немало сенсационных кадров, и уже к вечеру ожидался невиданный шум со стороны телевидения. Никто не осмеливался прогнать их вон, пока об этом не распорядился я. Прокурор Москвы был в невменяемом состоянии, пил корвалол и вздрагивал от каждого телефонного звонка.

   – Вы же понимаете, – пытался я к нему пробиться, – что убийца должен был заранее знать об этом допросе! Кто был в курсе?

   Он только жалобно простонал в ответ, но присутствовавший при разговоре Костя Дьяконов мрачно сообщил:

– Об этом знали многие.

   – Почему? – удивился я. – Вы об этом помещаете объявления в стенгазете?

   – Ты же сам понимаешь. Я ведь репортеров позвал, приурочивая их к этому допросу.

   Я развел руками. Мы обсуждали с Костей вероятность покушения на Стукалова не далее как вчера. Конечно, эти ребята сами себе устроили большие неприятности, но вместе с ними попадал в переплет и я.

   Долго не могли установить точку, с которой производился выстрел. Пулю нашли, определили импортное производство оружия, предположительно маузер. Я сразу почувствовал присутствие склада военных трофеев. Лишь к вечеру поступил анонимный звонок из телефона-автомата в дежурную часть городского управления внутренних дел о том, что в квартире № 16 дома напротив горпрокуратуры, где уже ходили по квартирам муровские оперы, происходит что-то непонятное. На такие звонки дежурные реагируют редко, но на этот раз дежурил толковый малый, он сразу определил, что звонок касается интересующего нас района, и передал сообщение нам. Мы поднялись на четвертый этаж дома, и Грязнов опытным приемом взломщика вскрыл замок в присутствии понятых.

   Хозяйка квартиры, Клавдия Петровна Онучкина, связанная, с залепленным пластырем ртом, безуспешно пыталась освободиться, совершая конвульсивные движения. По квартире метался обезумевший кот и отчаянно орал. Он успокоился лишь после того, как освобожденная от пластыря хозяйка разрыдалась в истерике. Кота это устраивало, это было привычно, и он улегся отдыхать в кресло.

Грязнов глянул в окно и щелкнул пальцами.

– Точно, – сказал он. – Это произошло здесь.

   Квартиру немедленно заполнили эксперты-криминалисты и баллистики, хозяйку стали успокаивать, началась текущая работа. Ничего существенного Клавдия Петровна сообщить не могла, потому что получила по голове в тот самый момент, когда вошла в квартиру.

   – Я с утра забыла покормить Тимошу, – объясняла она. – Спохватилась, когда уже время к одиннадцати подошло. Отпросилась, бросилась домой, а тут вот такое...

   Никаких пропаж и перемен в доме она не обнаружила, речь, безусловно, шла не о грабеже. Да даже если бы убийца и взял что-нибудь для видимости, никто бы и не подумал об ограблении. Все было предельно ясно.

   Начался тотальный опрос соседей, кто что видел и где. Я вернулся в прокуратуру, а Грязнов остался на оперативной работе в доме. Городской прокурор уже пришел в себя и принялся искать возможность утечки информации где угодно, но только не в родном учреждении. Его следователи уже разрабатывали следственный изолятор в Бутырке. Я все же продолжил свои изыскания в прокуратуре, и Костя Дьяконов по моей просьбе составил список лиц, ознакомленных с фактом проведения допроса Стукалова на данный день и час. Впервые в жизни я должен был допросить прокурора Москвы, бывшего своего шефа. Давно ли я трепетал от одного упоминания этой должности?

   – Саша, – сразу же доверительно сообщил мне прокурор, – ты же понимаешь, Стукалов тут ни при чем. Это не в него стреляли, это в меня стреляли!..

   – Но попали в него, – возразил я. – Скажите, насколько обоснован был этот допрос? Дело ведем мы с Костей, то есть Генеральная прокуратура, зачем вам понадобилось вмешиваться?

   – Ты же знаешь, как всех лихорадит, – отвечал он горячо. – Я попытался со своей стороны выйти на этих «народных судей», чтоб им пусто было.

   – Вы хотели выйти на переговоры с этими террористами? – спросил я удивленно.

   – Да, – сказал он прямо. – Всем ясно, это не простые террористы. Это политическое дело, Саша.

   Я понял, что оперативной ценности его показания не имеют, и потому после нескольких дежурных вопросов допрос прекратил. Вторым в моем списке стоял мой напарник по делу, член моей бригады, следователь по особо важным делам Московской прокуратуры Костя Дьяконов.

   – Я хотел бы знать, насколько серьезны твои подозрения, – сказал он. – Я должен понимать это в том смысле, что ты сбрасываешь меня на полной скорости, да?

   Он тоже был перепуган и толком не мог ответить ни на один вопрос. К этому времени меня уже нашел по телефону генеральный прокурор и потребовал немедленного отчета по проделанной оперативной и следственной работе. Имелось в виду, что его с этим отчетом ждали на самом верху, и потому надо было предоставить полный набор следственных мероприятий. Со своей стороны министр внутренних дел провел содержательную беседу с Шурой Романовой, которая тотчас приехала к нам, чтобы призвать товарищей проявить высокую сознательность.

   – Все, Турецкий,– сказала она мне.– Если твои «стрелки» еще кого-нибудь возьмут на прицел, то мы с тобой, считай, уже выставлены вон без выходного пособия.

   – Готовьтесь, Александра Ивановна, – отвечал я сокрушенно. – Во всяком случае, устроим двойной банкет. Правда, я считал, что мне до пенсии еще лет двадцать – тридцать, но, может, я сбился со счета.

   – Что ты думаешь делать? – спросила она. – Последнее время вы все в этом деле заняты лишь тем, что исследуете следы. А толку с гулькин нос.

– Это преступление нового типа.

   – Да кого это трогает? – сказала Шура. – Мы должны раскрыть убийство и предоставить им виновных, а толковать о составе преступления найдутся охотники и без нас.

Я посмотрел на нее испытующе:

   – А что бы вы сказали, Шура Ивановна, если бы я предположил, что в этом деле напрямую замешаны властные структуры.

Она прищурила глаза.

– Ты кого это имеешь в виду? Говори конкретно. Я вздохнул.

   – Знали бы вы все, как мне все это надоело!.. Готов спорить на бутылку, что все это лишь предвыборная провокация.

Она почесала нос.

– На бутылку, говоришь?

   Нас нашел Грязнов. Кто-то из оперативников дал ему бутылку пива, и он пил из горлышка прямо на глазах у начальницы.

   – Есть кое-что, – сказал он. – Видели его, этого парня. Среднего роста, коренастый, спортивного сложения...

Я невольно хмыкнул, и Шура посмотрела на меня.

– Тебе эта фигура знакома, да?

– Еще бы, – буркнул Грязнов.

   – Только тихо, – сказал я. – До сих пор он работал пистолетом, но почерк есть почерк. Я хочу проверить своих умников, смогут ли они его вычислить.

– Да кто же это? – спросила в нетерпении Шура.

   – Можете доложить начальству, Александра Ивановна,– сказал я.– Личность преступника установлена. Это небезызвестный Бэби.

– Ага, – только и смогла произнести она.

   – Все-таки это не наши клиенты, – сказал Грязнов, качая головой. – Это контрразведчики должны раскручивать, вот что. У них же все интересы политические!

   – Александра Ивановна, подтверди, – сказал я, забирая у Грязнова протокол осмотра места происшествия,– я только что говорил то же самое. Извините, я на минутку.

   Лариса с Сережей конечно же находились рядом, вели опрос лиц, которым было известно про время допроса Стукалова. Я освободил их от этой маеты, обязав в кратчайшие сроки идентифицировать преступника по их компьютерной схеме. Вероятно, в моем предложении был момент вызова, потому что Лариса усмехнулась.

   – Да, – сказал я. – Некоторые обстоятельства дела позволяют пролить свет на эту проблему, но я хотел бы знать ответ вашего телевизора.

   – Сделаем, – сухо ответил Сережа, но Лара не выдержала и сказала:

   – Тут не может быть сомнений, Александр Борисович. Это Бэби.

   – Мы предоставим полный отчет, – перебил ее Сережа, забирая у меня стопку протоколов допроса свидетелей.– Сегодня же к вечеру.

– Действуй, – сказал я уже без энтузиазма.

   Срочное заседание у генерального состоялось уже около четырех часов дня. Я шел на него с легкой душой, потому что героем дня предстояло быть прокурору Москвы, а у меня был козырь: я уже почти знал убийцу. Так оно и случилось, вокруг столичного прокурора собрались темные тучи, а мое сообщение о Бэби прозвучало так, будто он был нами уже пойман. Тем не менее досталось и мне – за пассивное ведение дела и отсутствие четкого плана следственных мероприятий, а также за то, что я проглядел этапирование подследственного на никчемный допрос, закончившийся его смертью. Я поймал на себе внимательный взгляд Меркулова (это был условный знак) и решительно поднялся.

   – Тогда я должен сделать заявление, – сказал я, неожиданно напугав этим генерального прокурора.

   – Что это значит, Турецкий? – спросил он. – Что за заявление. Вы чем-то недовольны, вас не устраивают условия работы? В чем дело? Может, вас перевести на другой участок работы?

   – Мне кажется, – начал я, – что уже ни для кого не секрет, что речь идет о грандиозной политической провокации. Я всегда был далек от политики и потому не смогу определить, какие направления тут борются, но то, что в деле замешаны интересы власти, это бесспорный факт. Для расследования подобных дел мне уже не хватает возможностей федеральной прокуратуры, нужно объединить усилия самых разных служб. В частности, нам необходимо проникновение в секреты служб государственной безопасности. Нас не может устраивать работа с доброхотами, нам нужны официальные формы сотрудничества. Я прошу поставить вопрос об этом перед правительственными кругами. Эпоха Большого Брата, как мне кажется, ушла безвозвратно, и службы безопасности должны отвечать на вопросы прокуратуры с той же обстоятельностью, что и все остальные ведомства и простые граждане.

   Мое пламенное выступление вызвало всеобщее одобрение. Прокурор Москвы, почувствовав в моих словах поддержку, решительно принял мою сторону, тут же пожаловавшись на московское управление службы контрразведки. Никто не пытался защитить контрразведчиков, и это было особенно характерно. В результате генеральный прокурор закруглил совещание и отправился на верхние этажи в приподнятом настроении, имея возможность переложить ответственность на соседнее ведомство.

   Меркулов увел меня в свой кабинет, по дороге интересуясь подробностями совершенного убийства. Я помнил наши пророчества и мог бы восхититься точностью наших прогнозов. Но этого чувства, к сожалению, у меня не возникало.

– Что ты хочешь от ФСК?– спросил он прямо. – Скажем, завтра, когда Президент на них рявкнет, что ты от них потребуешь в первую очередь?

– Убийц капитана Ратникова, – сказал я.

   – А чем это поможет тебе найти убийц Кислевского, Гудимирова, Маркаряна?

   – Ты не понимаешь? – удивился я. – Бэби напрямую связан с тем убийством!

   – Бэби всего лишь исполнитель, – сказал Костя. – Он случайно оказался в системе Суда Народной Совести. А ведь ты сейчас борешься против них, против этих номенклатурных борцов за народное счастье. И когда ты поймаешь Бэби, он никак не поможет тебе приблизиться к ним. Более того, я почему-то уверен, что он станет следующей жертвой.

   Я неспешно переварил это новое начальственное пророчество, поднял удивленный взгляд на Костю и сказал:

   -Но ведь Бэби при таком раскладе должен погибнуть от нашей руки?

   – Именно это я и имею в виду, – мрачно кивнул Меркулов.

26

   Снова газеты выходили с заголовками, в которых склонялось название Суда Народной Совести, а с экранов телевизоров досужие комментаторы запугивали зрителей своими фантастическими гипотезами. Уже поползли слухи о разрастании движения, уже появились листовки с подписью СНС в провинции, угрожая расправой местным воротилам и паханам. Реакция общественности вполне соответствовала плановым показателям, но этот успех не очень-то радовал Феликса Захаровича. Наступили другие времена.

   Теперь уже было не до своеволия, Феликс Захарович почувствовал за собой слежку буквально уже на следующее утро. Он именно почувствовал ее, а не заметил визуально. Это был инстинкт старого чекиста. Но он жил прежней жизнью, гулял в скверике, покупал газеты в киоске и читал их, сидя на лавочке. Днем он сходил в кинотеатр, посмотрел какой-то занудливый фильм о разложении нравов и мафии, а когда вернулся домой, то застал у себя в квартире гостей. Здесь были Секретарь, генерал Чернышев и давешний связник, с которым они встречались на Востряковском кладбище, его бывший сотрудник Ваня Лихоносов, ныне состоятельный финансист, один из директоров преуспевающего концерна, торгующего нефтью.

   – В чем дело? – испуганно воскликнул Феликс Захарович, увидев их.

   Испуг был чрезвычайно искусен, так что Секретарь даже улыбнулся очень самодовольно.

   – Не ждали? Это удивительно, Феликс Захарович. Вы должны были нас ждать.

   Феликс Захарович прошел к столу, сел в кресло и некоторое время приходил в себя. Собственно говоря, хотя он их и ждал, но все равно ему потребовалось некоторое время, чтобы сосредоточиться.

   – Согласно инструкции,– проговорил он,– никакие контакты в пределах трех суток после совершения акции не допускаются.

   – Конечно, как мы могли забыть, – иронично воскликнул Секретарь. – Вы же знаток инструкций. А что говорят инструкции относительно нарушения решения коллегии Суда?

   – Насколько я понимаю, – произнес Феликс Захарович медленно, – решение коллегии Суда исполнено с блеском. Все газеты заполнены самыми эпатажными комментариями.

   – Решение коллегии касалось не только исполнения казни Стукалова,– сказал Секретарь, – но и ликвидации Бэби.

   – Да? – спросил Феликс Захарович. – А мне показалось, что гибель Бэби проистекала из невозможности выбраться оттуда. Но нам это удалось.

   – Полно, Феликс, – сказал Ваня Лихоносов. – Не считай нас дураками.

   – Вы должны сдать Бэби, Феликс Захарович, – произнес Чернышев. – Теперь это просто необходимо.

   – Необходимо? – удивился Феликс Захарович. – Из чего же рождается эта необходимость?

   – Сколько можно объяснять! – воскликнул Секретарь. – В материалах того самого проекта, которым вы так гордитесь, необходимость ликвидации агентов обосновывается самым решительным образом. Это положение вашего любимого Синюхина! И очень справедливое положение. Но вы решительно не хотите нас понять! Поневоле возникают самые фантастические подозрения.

   Лихоносов даже фыркнул при этих словах, и Феликс Захарович, сообразив, в какую сторону распространяется фантазия коллег, даже покраснел.

   – Наш человек в прокуратуре повис, – стал объяснять генерал Чернышев. – Мы должны дать ему шанс. Он должен выйти на Бэби и ликвидировать его.

   – Почему же не на Дюка? – спросил Феликс Захарович. – Вот вам подходящая фигура для первой жертвы.

   – Кстати, я тоже отстаиваю кандидатуру Дюка, – сказал Чернышев. – Но ваше упрямство, Феликс Захарович, вызывает только ответную реакцию. Коллегия настаивает на устранении Бэби. Вы сами их к этому подвели.

   – Могли бы быть снисходительны к своему легендарному герою, – сказал Феликс Захарович. – Он только что провернул такое дело!..

   – В чем дело, Феликс?– вдруг не выдержал Лихоносов. – Чего ты за него так держишься? Эта твоя тайна становится уже нестерпимой!..

   – Потому что – да! – я с ним сроднился, – не выдержав, воскликнул Феликс Захарович. – Потому что это мой агент, я его нашел и воспитал, он мне как сын! Я не хочу отдавать его в жертву ради каких-то сомнительных психологических авантюр!

Все трое смотрели на него изумленно.

   – Феликс, – сказал Лихоносов, – это же ваш проект! Ты же сам с таким упоением толковал про органическое социальное устройство!

   – Я и сейчас не отрекаюсь от органического общества, – ответил взволнованно Феликс Захарович. – И я всеми силами работаю на него. Но для кого мы его строим, если ликвидируем своих же людей? Дайте мне хоть какое-нибудь обвинение в их адрес, так ведь нет! Высшая целесообразность!..

   – Полно вам, Феликс Захарович, – произнес Секретарь снисходительно.– Вы же сами только что предложили в жертву Дюка, хотя его вина ничуть не больше вины вашего Бэби. Нет, тут не гуманные интересы, тут вполне конкретный человек, которого вы выгораживаете. И вам, ветерану движения, это менее всего к лицу.

Феликс Захарович тяжело вздохнул, кивнув.

– Да-да... Может быть, вы и правы.

– Ты сдашь Бэби? – спросил Лихоносов.

   – Твой-то, Ваня, какой здесь интерес? – покосился на него с досадой Феликс Захарович. – Ты здесь вообще на птичьих правах.

– Был, – сказал Лихоносов.

   – Вы должны знать, – сказал Секретарь почти торжественно.– На заседании кадровой комиссии было решено дать вам полномочного заместителя. Вы же сами понимаете, ваш возраст уже не тот, что прежде. С продвижением проекта потребуется еще большее напряжение сил. Иван Аркадьевич, которого вы хорошо знаете и который вас тоже хорошо знает, начнет перенимать ваш опыт, с тем чтобы стать вам на смену, когда это потребуется.

Феликс Захарович иронично улыбнулся.

– Я благодарен Председателю за его заботу.

   – Между прочим, Председатель был против,– сказал Чернышев. – Он думал, что вы воспримете это как попытку вытеснения вас из организации. Но вы должны понять, Феликс Захарович, мы не можем полагаться на удачу. Жизнь есть жизнь.

  . – По уставу нашей организации, – сказал Феликс Захарович, – вы можете назначить мне заместителя лишь при моем личном согласии.

   – Да, – сказал Секретарь. – Вот и скажите нам, вы согласны или нет?

   Феликс Захарович ответил не сразу. Конечно, он понимал прямой смысл этого назначения. Они боялись, что в один прекрасный момент он откажется снабжать их кодовой информацией и тогда деятельность организации потеряет всякий смысл. Ведь все эти коды не только ключ к раскрытию проекта, но еще и ключ к финансовому обеспечению, ключ к банкам, к хорошо упрятанным материальным средствам, к целым конспиративным группам, до времени бездействующим, но всегда готовым выполнять устав. Это был замысел Егора Синюхина – уравновесить их всех полномочными поручениями, чтобы тем самым создать основу для единения. Теперь Феликс Захарович все больше чувствовал, как выпадает из этого единения, как на него натравливают молодых и резвых адептов, и понимал, что как организация без него испытает известные трудности, так и он в изоляции будет лишен смысла существования.

   – Я согласен, – произнес он. – Мне даже кажется, что Ваня Лихоносов – самая подходящая для этого фигура.

   Секретарь вытянул губы трубочкой, а Ваня Лихоносов благодарно улыбнулся. Генерал Чернышев немедленно подхватил:

   – Вот если бы мы в таком же согласии решили и второй вопрос, то напряжение, раздирающее организацию на нынешнем этапе, можно было бы немного погасить.

   – Да, – сказал Феликс Захарович. – Я не мог не думать об этом. Фактически я уже распрощался с ним и готов расстаться, как мне это ни больно. Я готов сдать Бэби.

   – Вот и прекрасно, – воскликнул Секретарь, хотя и с наигранным воодушевлением.– Давайте адрес. Его будет брать спецназ.

   – Каким образом эта информация дойдет до властей? спросил Феликс Захарович тоном обессиленного человека.

   – Анонимный звонок по телефону, – сказал Секретарь сердито. – Я не говорю о том, что это будет звонок нашему человеку.

Феликс Захарович кивнул.

– Ладно. Когда вам это надо?

– Немедленно, – сказал Секретарь.

   Тут Феликс Захарович нашел в себе силы упрямо покачать головой.

   – Нет,– сказал он.– Только не сейчас. Завтра, если угодно.

   – Прекрасно,– сказал генерал Чернышев.– Давайте завтра. Вы позвоните по дежурному телефону и назовете адрес этого человека. Договорились?

Феликс Захарович не стал отвечать, только кивнул.

   Секретарь и Чернышев поднялись, распрощались и ушли, но Ваня Лихоносов остался. Именно он закрыл дверь за ушедшими гостями, а потом вернулся в комнату и присел на стул.

   – Пойми меня правильно, Феликс, – произнес он чуть виновато. – Я не игрок. Ты сам знаешь мое отношение ко всем этим начальникам. Я спокойно занимал свое место и забот не знал, но меня вызвали, просветили насчет твоей усталости и назначили. Если ты думаешь, что это я под тебя рою...

   Он ждал, что Феликс Захарович перебьет его, но тот промолчал, и Лихоносов осекся. Возникла томительная пауза.

   – Нам с тобой надо решить, – сказал Лихоносов, – как мы будем всем этим заниматься. Ты же понимаешь, у меня и своих забот хватает.

   – Да, конечно,– согласился Феликс Захарович.– Об этом надо хорошенько подумать. Это очень важно и серьезно.

   – Конечно, – подтвердил Лихоносов, не замечая его издевки.

   – А начнем мы вот с чего, – сказал Феликс Захарович и поднялся.

   Он включил свой персональный компьютер, подождал, пока машина зарядится, а потом подозвал Ваню Лихоносова.

   – Ты ведь банкир, – сказал он, – компьютерной грамоте обучен.

   – Разумеется, – кивнул тот. – Моя машина будет даже поприличнее, не в обиду тебе будет сказано.

   – Для отчетности перед Контролером используется телефон, – стал объяснять Феликс Захарович. – Каждый день другой номер. Всего их, как мне кажется, штук тридцать. Неправильно определенный номер автоматически переводит тебя в режим перепроверки, и ты на месяц выпадаешь из доверенных лиц.

   – Ты напрямую отчитываешься перед Контролером, – с пониманием произнес Лихоносов.

   – Это не только отчет, – сказал Феликс Захарович, – это еще и диалог. Я могу задавать вопросы, выражать какие-то требования, обращать внимание на недостатки.

   – И как же они тебе отвечают? – ухмыльнулся Лихоносов.

   Он, как и большинство сотрудников среднего звена, был убежден, что контролирующие органы представляют собой неких олимпийских богов, которые все видят и неотвратимо наказывают отступников.

   – Смотри, – сказал Феликс Захарович и стал определять номер сегодняшнего дня.

   Лихоносов внимательно наблюдал за всеми его действиями, фиксируя их в памяти. Разобраться в программе было несложно, но там были нюансы, ловушки для профанов, защищающие секрет. Старик не спешил делиться с ним тайной этих ловушек.

   – Вот, – сказал Феликс Захарович, когда на экране появился телефонный номер. – Спасибо.

Он набрал номер на аппарате, и послышались гудки.

   – Имей в виду, – сказал Феликс Захарович, – надо считать гудки. Если будет больше или меньше семи, то отчет отменяется.

Лихоносов хмыкнул и качнул головой.

   – Докладывает Франт, – произнес Феликс Захарович в трубку. – Только что меня навестили Секретарь, Распорядитель и Связник, назначенный решением коллегии моим заместителем. По их настоятельному требованию я был вынужден согласиться на ликвидацию Бэби. Начинаю ознакомление Связника с практикой работы Архива. Считаю необходимым дать Связнику новое обозначение. Пусть он сам его определит.

   И он передал трубку растерявшемуся Лихоносову. Тот спросил:

– Что говорить?

   – Назови свою новую кличку, – сказал Феликс Захарович.

– Какую новую кличку?

   – Придумай. Это система кличек для Контролера, она должна быть отличной от других систем. Любое именование, ну!..

Лихоносов посопел, вздохнул и произнес в трубку:

   – Говорит... Лихач. Начинаю осваивать новое дело. Больше докладывать не о чем, все.

   Он вопросительно посмотрел на Феликса Захаровича, тот улыбнулся и сказал:

– Клади трубку.

   Они вышли вместе, и Феликс Захарович воспользовался машиной финансиста. Лихоносов водил свой «БМВ» сам, уверенно и ловко вырулил в потоке проходивших машин и помчался, опережая всех, как какой-нибудь молодой ухарь. Феликс Захарович усмехнулся.

   – И правда Лихач, – сказал он. – Выбросишь меня возле метро.

– За тобой следят? – спросил тот участливо.

–     Тебе это лучше знать, – буркнул Феликс Захарович. Он нырнул в гущу пассажиров метро, предпринял целый

ряд действий с целью уйти от предполагаемой слежки, вышел в центре и некоторое время внимательно приглядывался, нет ли за ним хвоста. Только тогда сел в такси и поехал к Нине.

   Окончательно убедившись, что слежки нет, он позвонил ей на квартиру из телефона-автомата. Пока звучали гудки, он прислушивался к ударам своего сердца. Теперь он был готов открыто пойти против всей организации, и это был тот Рубикон, после которого возвращение было невозможно. Трубку подняла Аня.

   – Да, она дома, – отвечала она своим нежным детским голоском. – Мы обед готовим. Позвать?

– Да, – сказал Феликс Захарович.

   Сколько посторонних людей невольно вовлечены в их внутренние дрязги, подумал Феликс Захарович вдруг. Вот и эта Аня, прилипала, тоже ни за что пострадает. Она ведь и не догадывается, что через несколько минут останется совсем одна.

– Слушаю тебя, дед, – услыхал он низкий голос Нины.

   – Слушай, дочка, и очень внимательно слушай, – сказал Феликс Захарович. – Помнишь, я тебе рассказывал про время цветения кактусов?

После недолгого молчания она ответила:

– Да, помню... Это время подошло?

– Да. Встреча по нулевому варианту.

– Могу я... Попрощаться?

– Нет. Время пошло, Нина. Действуй. Он повесил трубку.

   Ждать пришлось недолго, минут десять, не больше. Нина показалась из подворотни и пошла по улице к остановке троллейбуса. Феликс Захарович догнал Нину и взял ее сумку.

– Привет, – сказал он.

   Нина без слов кивнула, скрыв свое удивление. Феликс Захарович шел рядом с нею, задумавшись. Молчала и Нина. Они подошли к троллейбусной остановке и стали ждать троллейбус.

   – Что случилось? – спросила она через некоторое время.

   – Тебе непременно хочется это знать? – нервно усмехнулся Феликс.

   – В рамках дозволенного, – сказала Нина. – Я ведь могу знать, то ли это моя промашка и на хвост сели органы, то ли твои коллеги затеяли многоходовую комбинацию.

– Коллеги, – сказал Феликс коротко. Нина грустно улыбнулась.

– Я знала, что этим кончится, – вздохнула она

– Откуда ты могла это знать?

   – Ты идеалист, дед, – сказала Нина. – Ты напрочь игнорируешь человеческую природу. Вы создали систему, позабыв, что элементами этой системы являются люди.

   – Напротив, – сказал Феликс упрямо. – Именно на человеческом факторе и строится весь проект.

– Значит, и моя гибель была в нем заложена?

   – Возможно, – сказал он, – но не в такой форме. Вероятно, ты действительно должна была погибнуть в ходе одной из акций, но это бы произошло без подтасовок и лжи. Ты же сама понимаешь, нельзя безнаказанно убивать людей, которых так охраняют. Рано или поздно конец должен был тебя настигнуть. Но они спешат и потому фальшивят. Я же считаю, что система не терпит фальши.

   – Значит, ты тоже ждал моего конца? – задумчиво спросила Нина.

   Феликс промолчал. Конечно, он мог возразить, и это возражение шло из глубины его сердца, но даже свою искренность он считал в данном случае фальшью. Пусть девочка думает как хочет.

– Что же теперь?

   – У нас несколько вариантов выхода,– сказал Феликс. – Используем простейший. Ты просто меняешь образ жизни. Отныне Нина Ратникова исчезла, попала под трамвай, утонула... Я делаю тебе новые документы, новую легенду, все новое.

– Ее будут искать, – проговорила Нина.

   – Кто? – спросил Феликс. – Соседи? Аня скажет, что ты уехала на время. Квартиру продадим через маклерскую контору, все будет по закону.

   – Аня будет искать, – сказала Нина. – Она ко мне привязалась.

   – Я с ней поговорю, – сказал Феликс. – Она хорошая девочка, она должна понять.

   Нина посмотрела на него с усмешкой, но ничего не сказала.

   – В общем,– сказал он,– у тебя начинается новая жизнь. Мы еще посмотрим, чем тебе в ней заняться.

   – Не обманывайся, дед, – сказала Нина. – Что бы там ни началось, а дело у меня уже есть. Я жду адрес Люсина.

– Да-да, – кивнул он. – Я помню.

   Подошел троллейбус, и они поднялись в салон вместе с другими пассажирами.