Текст книги "Кровная месть"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)

3

   Мое очередное суточное дежурство по городу (иногда мы – следователи Генеральной прокуратуры – помогаем москвичам) пришлось на вторник. Не самый плохой вариант, учитывая, что уныние понедельника уже прошло, а бесшабашность пятницы еще не началась. Иришка с мамой жили на даче, и я мог всецело отдаться работе. Кроме того, вместе со мной дежурил Сережа Семенихин, и мне было интересно разобраться в феномене грядущего поколения. Конечно, о том, чтобы разобраться в нем окончательно, нечего было и думать, но подходы наметить было возможно.

   С самого утра начали обнаруживать трупы. Где бомж замерз, где давнего покойника разыскали, а где явились результаты самой недавней трагедии. Так уж выходит, что большинство тяжких преступлений совершается ночью, а с восходом солнца находят их следы. Впрочем, ничего значительного пока не произошло, и после нескольких выездов обстановка стабилизировалась. После двенадцати выдалось время для перерыва, и Сережа Семенихин вдруг неожиданно предложил зайти к нему перекусить. Я было удивился, но затем решил, что молодые люди взяли меня в обработку. Сначала было приглашение Лары, а потом этот ленч у Сережи. Конечно, вплотную занимаясь вопросами воспитания, я должен был предвидеть и ответные действия воспитуемых. Я тотчас принял приглашение, и мы отправились к нему, в небольшую квартирку на Самотеке, где он обитал с родителями и сестрой-студенткой. Я ожидал вегетарианский стол, но он порадовал меня котлетами маминого рецепта под острым соусом да еще с гречневой кашей. Во всем остальном он остался неизменен: речь его была немногословна, жесты сдержанны и жвачка во рту появилась тотчас же после того, как он допил свой кофе. Он даже мне предложил жвачку, сославшись на телевизионную рекламу. Я ни в коей мере не позволил себе выразить к этому свое отношение и молчаливой сосредоточенностью только усугубил неопределенность ситуации. Счет матча оставался ничейным.

   Во второй половине дня серьезные преступления в городе носили в основном дорожно-транспортный характер. При этом Сережа созванивался с Ларой, которая сидела за компьютером в прокуратуре, и пару раз это дало мгновенный результат. Сережа каждый раз после этого сдержанно торжествовал, я же только снисходительно усмехался. После пяти было обнаружено сомнительное самоубийство в Сокольниках, потом случилась перестрелка на Черемушкинском рынке и даже нападение на пункт обмена валюты. С приближением вечера в обществе, по обычаю, закипали страсти – и нам следовало ждать серьезных выплесков этих страстей.

   Во время очередного перерыва между выездами на место происшествия в девять часов я решился на ответное приглашение и затащил стажера к себе на Фрунзенскую, где в отсутствие супруги было не так уютно, но тем не менее мило. Матч продолжался. Я в чем-то разыгрывал басню о лисице и журавле: если дома у Сережи мы не обменялись и десятком слов, на своей территории я засыпал его вопросами. Мало того, я подал ему кофе без сахара, поставил пластинку с «Травиатой» и даже нечаянно капнул на него вишневым вареньем. И следует честно признать, Сережа вышел из испытаний с достоинством, твердо и решительно попросил сахар, проигнорировал мою неловкость с вареньем, а на множество моих вопросов отвечал кратко, но содержательно. Я так и не смог подобраться к нему поближе, как ни старался. Мне следовало лишь признать поражение по очкам и открыться со всеми своими мелкими провокациями, но тут очень вовремя зазвонил телефон и дежурный сообщил, что в Шмитовском проезде совершено убийство. Я распорядился срочно выслать за нами машину.

   Старший опер МУРа майор Грязнов уже поджидал нас у подъезда. Неподалеку стояли «скорая помощь» и милицейский «рафик». Когда мы подъехали, санитары загружали в машину носилки с телом потерпевшего.

   – Услыхал, что твое дежурство, и решил приехать, – сообщил мне доверительно Грязнов. – Похоже,– наше это дело, Саша. «Стрелки».

   Я уже не помнил, кто первый назвал этих убийц «стрелками». Название это шло от того, что в каждом случае был произведен всего лишь один выстрел, и это говорило о мастерстве исполнения. Я познакомил Грязнова с Сережей, потом спросил:

– Что известно?

   – Убитый, Маркарян Ашот Нерсесович, уроженец Армавира, приехал в Москву по делам. Вечером он с друзьями был в ресторане, а здесь проживал на квартире у приятеля.

По возвращении из ресторана был убит на лестнице. Выстрела никто не слышал, работали с глушителем.

   – Убит в подъезде, – повторил я задумчиво. – Что это напоминает, господин следователь?

– Убийство банкира Гудимирова, – ответил Сережа.

   – Кстати, это и произошло неподалеку,– напомнил Грязнов.

– Как он был убит? – спросил я.

   – Нынешний? – не сразу понял Грязнов. – Выстрелом в переносицу. Профессиональная работа, скажу я вам. Залюбуешься.

   – Профессионалы не работают в одном и том же районе дважды, – заметил я

   – Мало ли, – пожал плечами Грязнов. – С момента того убийства уже три месяца прошло.

– Оружие на месте преступления есть?

   – Да, гильза валяется от «Макарова», да и пулю должны извлечь.

   – «Макаров»?– чуть разочарованно произнес я. – Странно. Я ждал какой-нибудь «люггер» или браунинг. Гудимирова замочили из «люггера».

   – В том-то и дело, – вздохнул Грязнов. – Но почерк тот же. Может, кончились у них «люггеры», а?

   – А «Макаровы» начались? – хмыкнул я. – Ладно, пошли глянем на место происшествия.

   Место происшествия не представляло ничего интересного. Дом был постройки тридцатых годов, но заново отреставрированный и значительно улучшенный по части комфорта. Квартиры здесь покупали люди не самого большого достатка, но и не бедные. Позволить себе отсутствие лампочки на площадке второго этажа они не могли. Но лампочки там не было.

   – Убийца выкрутил, – сказал Грязнов. – Ему так удобнее было, жертва поднималась с освещенной площадки, а этот стоял в темноте.

   – Пожалуй, – сказал я. – А как он до лампочки дотянулся?

   Грязнов усмехнулся и указал на брошенное неподалеку пустое ведро.

– На ведро вставал. Но следов не оставил.

   – Прекрасно, – отметил я. – Роста среднего, вес незначительный.

   – Прямо Шерлок Холмс, – рассмеялся Грязнов. – Шел бы ты, Саша, к нам оперативником, цены бы тебе не было!

   – Свидетели есть? – спросил я, заметив слабое движение губ, подобие улыбки, у Семенихина.

   – Есть,– сказал Грязнов.– Свидетельница. Красотка Марго, она же Люся Бердянская, проститутка из «Космоса». Маркарян ее в ресторане снял и привез на квартиру на предмет, так сказать, случайной связи. С ней истерика была, врач ее валерьянкой отпаивал. Сейчас сидит в машине, ждет допроса. Я бы, конечно, и сам ее допросил, но по части проституток не силен. Дай, думаю, Саша Турецкий ею займется. Ведь душевный же человек.

Я посмотрел на него с негодованием и ответил достойно:

   – Мой опыт общения с проститутками ограничивается двумя-тремя друзьями, которых я иногда имею повод назвать соответствующим эвфемизмом.

   – Во завернул, – оценил Грязнов. – Меркуловская школа! Но девка прелюбопытная, хотя еще совсем девчонка. Похоже, она у кого-то из наших орлов осведомителем числится.

   Закончив составление протокола осмотра места происшествия, я был в принципе свободен. Для проведения допроса соседей и работы с экспертами-криминалистами я оставил на месте Семенихина, а сам отправился в МУР допрашивать свидетельницу. Грязнов на прощание назвал меня неблагодарным животным, посетовал на то, что он без необходимости убил на меня свободный вечер, и потребовал компенсации в виде пива.

   Красотка Марго действительно оказалась совсем девочкой, но сильно накрашенной. От слез и переживаний краска потекла, и потому ее круглое личико напоминало собой картину Кандинского в период расцвета абстракционизма. По дороге на Петровку она еще жалобно всхлипывала, но, после того как мы прошли пустыми ночными коридорами и вошли в дежурную часть, совершенно успокоилась. Закурила сигарету, предварительно спросив разрешения, положила ногу на ногу и даже расстегнула пару пуговичек на кофточке. Она пыталась говорить со мною на своем языке.

   – Ну что, деточка, – начал я ласково. – Успокоилась? Я понимаю твои переживания. Но ты у нас единственный очевидец случившегося, и потому на тебя все наши надежды.

   – Ой, можно подумать, я там что-нибудь видела, – произнесла она сипло. – Это же как по голове обухом!..

– Давай по порядку, – предложил я. – С самого начала.

   – Ну, в «Космосе» мы познакомились, – начала она не очень уверенно. – Я там с подружкой была. Мы просто так зашли...

   Я на мгновение пожалел, что оставил Семенихина на месте происшествия, уж он-то со своим компьютером быстро бы дал мне раскладку ее приводов и задержаний. Судя по ней, таковые в ее жизни случались.

   – Давай так, – предложил я. – Мне не надо знать, что ты делала в «Космосе» и как вы познакомились. Будем считать, что вас объединила любовь к почтовым маркам и ты отправилась к нему посмотреть его коллекцию.

   – Ну да, так и было, – заулыбалась она. – Классные, говорит, у меня марки...

– Приехали на такси?

   – Частника стрельнули. Он еще хотел подрулить к киоску, шампанского взять, но я и без того уже накачалась. По пьяному делу, сами понимаете, марками любоваться никак нельзя.

   Она заулыбалась уже совсем легкомысленно, и ее глаза заблестели.

– Вы вошли в подъезд, – прервал я ее. – Что дальше?

   – Да шли себе, болтали о глупостях... Он какой-то анекдот рассказывал, смеялся. А тут – бабах! Я чуть в обморок не грохнулась.

   – Что еще за «бабах»? – недоуменно переспросил я. – Не было же никакого «бабах»! Никто из соседей никакого выстрела не слышал!..

   – Не знаю, – нервно отвечала Люся. – По мне, так там долго палили... Может, это Ашот что-то закричал или ведро какое-нибудь рядом грохнулось.

   Я вспомнил найденное Грязновым ведро и подумал, что Марго, может, и не ошиблась.

– Видела, как он падал?

   – Конечно, он же, падая, меня к стене оттолкнул!.. Я башкой в батарею отопления врезалась, ничего не соображаю. Гляжу, а у него голова вся красная, вместо лица какое-то месиво... Я орать хочу, а горло перехватило, шепнуть и то ничего не могу. Этот тип спокойно мимо меня прошел и свалил. Даже не глянул. Может, и хорошо, что не глянул, а?

– Теперь вспоминай, – сказал я. – Как он выглядел?

   Она на мгновение попыталась сосредоточиться, понимая всю важность своих показаний. Снова закурила, почесала нос, сморщилась.

   – Роста он среднего,– наконец начала она.– Одет в черное, но в светлых туфлях. Специально я не смотрела, но теперь думаю, что это он в кроссовках был. На голове черная вязанка, но лицо было открыто. Я его сбоку видела, но кое-что приметила. Физиономия вытянутая, губы пухлые, нос прямой. Не красавец, но симпатичный.

   – Завтра тебе надо будет поработать над фотороботом, – сказал я. – Знаешь, это такая штука...

   – Знаю,– бросила она, и я поверил– действительно знает.

– Цвет волос?

   – Шатен. Может, даже русый, там ведь не так уж и светло было. Но крепкий парень, широкоплечий, мощный...

– Если встретишь, узнаешь? – спросил я.

   – Что я, дура, что ли? – скривилась она. – Конечно, не узнаю! У него свои дела, у меня свои. Нам пересекаться нет никакого смысла.

   – Но приметы его ты же нам даешь, – усмехнувшись, заметил я. – Не боишься ведь.

   – Так попробуй я не дать! – почти воскликнула Люся. – Вы же меня завтра же в двадцать четыре часа за эти самые марки, чтоб им сгореть!.. А чем, скажите, на жизнь зарабатывать?

   Я смотрел на эту чумазую шестнадцатилетнюю девчонку, сбежавшую из своей провинции года два-три назад и с тех пор живущую волчонком в огромном равнодушном городе, и не знал, что ей сказать. Что кончит она плохо? Так она сама об этом знает лучше меня, это ей спать не дает. Что жизнь себе испортит? Так ведь та жизнь, от которой она сбежала в столицу, мало чем и отличалась от существования гостиничной проститутки, разве что там за это не платили.

–     Куда ты сейчас? – неожиданно спросил я.

   Она глянула на меня удивленно и, поняв мой вопрос по-своему, усмехнулась.

   – Есть предложения, господин следователь? У меня ведь рабочий день еще не закончился, может, я и успею еще пару коллекций осмотреть. Так, может, и у вас что найдется?

Она затянулась сигаретой, выпустив струйку дыма. Теперь, в образе шлюхи, она уже не вызывала во мне сочувствия, но я понимал, что этот образ для нее не более чем рабочий костюм.

   – Тебя отвезут на машине, – сказал я. – Ты дала нам важную информацию, а это надо поощрять. Так куда тебя, в «Космос»?

Она по-взрослому грустно вздохнула и ответила устало:

   – Какой теперь «Космос», господин следователь? Домой, в Чертаново, куда же еще.

   – Завтра к одиннадцати снова сюда, на Петровку, – напомнил я. – Это очень важно.

   – Тогда везите поскорее, – сказала Люся. – Я обычно до полудня сплю, как бы фоторобот ваш не проспать.

   Я попросил помощника дежурного по МУРу проводить девицу к машине, и мы распрощались с проституткой Люсей. По крайней мере, теперь я мог бы при случае похвастаться своим близким знакомством с их кругами.

4

   Когда поздно ночью Нина вернулась домой, Аня спала в ее постели, свернувшись калачиком, невольно походя на маленького котенка. Нина сняла кожаную куртку, специально подбитую так, чтобы в ней она походила на мужчину, стянула джинсы, широкие и бесформенные, сбросила кроссовки. Несмотря на позднее время, она набрала полную ванну воды и окунулась в нее с чувством глубокого облегчения. То, что произошло совсем недавно в Шмитовском проезде, ее уже не волновало, эта работа была сделана, и следовало подумать о будущем.

   В ванной ей почему-то всегда вспоминались дети, ее Васечка и круглолицый Сережик. Они всегда радостно плескались в ванне, разбрызгивая воду вокруг, повизгивали от восторга и спорили из за очередности мытья головы. Эти воспоминания никогда не нагоняли на нее грусть, напротив, это было счастье ее прошлой жизни, и вернуться к нему в мыслях было даже приятно. Страшно было вспоминать о последующем кошмаре – гибели семьи, и Нина испытывала лишь глухую тоску. В эту ночь можно было себе позволить предаться воспоминаниям, потому что дело ее жизни продвинулось еще на одну ступень.

   Выбравшись из ванны, она зашла в комнату, взяла с книжной полки старый фотоальбом и прошла на кухню. Поставила на огонь чайник, села к столу и раскрыла альбом. Иногда она ловила себя на том, что ее беседы с фотографиями вполне могут показаться со стороны тихим помешательством, но эта мысль лишь веселила ее, но не настораживала. Она была уверена, что с головой у нее все в порядке, и знала, что люди с больной психикой не способны вынести всего того, что вынесла она.

   – Коля, я опять сделала это, – сказала она, разглядывая фотографию своего мужа.

   На фотографии он был молодым лейтенантом и жизнерадостно улыбался в объектив. Ему тогда было только двадцать два, и, хотя они в то время уже были знакомы, до свадьбы оставалось еще около года.

   – Ты его должен был знать, – продолжала Нина. – Это Маркарян, он у нас был заместителем Резника. Конечно, ты знаешь о нем больше меня, но я о нем тоже успела кое-что узнать. Он вернулся из ресторана с подругой, девчонкой лет пятнадцати. Она так глупо хихикала, когда они поднимались по лестнице... Я не стала ничего говорить, просто выстрелила ему в лоб и ушла. Та девчонка пыталась кричать, но у нее от страха пропал голос. Кажется, она думала, что я буду убирать свидетеля.

   На другой фотографии они уже были вместе, но еще без детей. Нина держала в руках пистолет и смеялась, а Коля делал вид, что он ее очень боится.

   Закипел чайник, и Нина поднялась заварить чай. Время было позднее, ее стало клонить ко сну, но альбом лежал открытый, и на следующей странице уже появились дети. Нина заулыбалась.

   – Здравствуйте, миленькие мои, – прошептала она, поглаживая фотографию. – Я так рада снова повидаться с вами... Вы не беспокойтесь, я в порядке. Просто у меня был трудный день, я весь вечер провела в засаде. Но все кончилось хорошо, так что сейчас я пойду спать. С вашей стороны было бы очень мило навестить меня во сне.

   Она попила чаю без сахара, погасила на кухне свет и отправилась спать. Кровать у нее была большая, они вполне поместились на ней вдвоем с Аней, и, собираясь заснуть, Нина вспомнила утреннюю встречу с Лешей и тихо рассмеялась. День заканчивался, и сделано было немало.

   Аня спала так сладко, столько детского было в ней, что Нина невольно погладила ее по голове. В этот момент Ане наверное что-то приснилось, потому что она очень радостно улыбнулась и снова деловито засопела. Нина вздохнула и легла рядом на спину. Вероятно, какие-то мысли о совершенном убийстве в ней и бродили, но в этот момент она чувствовала лишь тяжелую и приятную усталость. Эпоха сомнений прошла еще полгода назад, и, решив для себя этот вопрос окончательно, Нина не намеревалась к нему возвращаться. Убитый ею человек ни по какой классификации не принадлежал к числу тех, на кого распространялись библейские заповеди. Потому что совершенное с его участием преступление когда-то взорвало жизнь Нины и перевернуло все нравственные категории.

   В этот момент Аня что-то простонала и, закинув руку, обняла Нину, прислонившись головой к ее плечу. Нина почувствовала при этом неожиданный прилив нежности, повернулась на бок и погладила Аню по растрепанным волосам. Аня спросонок что-то промычала и, собрав губы трубочкой, потянулась с поцелуем. Она воображала себя рядом с возлюбленным, в то время как сам возлюбленный наверняка не терял времени даром.

   Острое чувство жалости заставило Нину прижаться к девушке и ответить на ее поцелуй. И тут началось уже нечто совсем невообразимое: Аня принялась целоваться взасос, закидывая при этом ногу на Нину и возбужденно дыша. Нина оттолкнула ее и в смятении воскликнула:

– Ты с ума сошла, что ли?..

   – Прости, Нинуля, – всхлипнула та. – Я размечталась, знаешь ли...

   – У тебя ребенок в животе растет, а ты все об утехах мечтаешь, – укорила ее Нина.

– Но у нас-то с тобой детей не будет, – хихикнула Аня.

   – Погоди, – насторожилась Нина. – Так это ты все же со мной целовалась или с твоей мечтой?

– Какая тебе разница? – спросила Аня с досадой. Нина посмотрела на нее с сомнением.

   – Да, действительно, – сказала она. – Но ты больше так не делай, хорошо?

   – Конечно, я больше не буду, – радостно подтвердила Аня. – Только ты обними меня, а то мне холодно.

– Обойдешься, – сказала Нина. – На это одеяло есть.

   Некоторое время Аня подавленно молчала, потом тихо спросила:

– Ты на меня не сердишься?

– Уже нет, – ответила Нина. – Спи.

   Сама же она заснула не сразу, осмысляя неожиданный порыв девушки, которую она считала чистой и наивной. Конечно, случалось ошибаться и ей, но в этом случае ошибка казалась особенно невероятной. Если эта девочка действительно не видит разницы в том, с кем она целуется, то это уже совсем другого сорта существо. Засыпая, она решила назавтра же серьезно поговорить с Аней обо всех ее приключениях и пристрастиях.

   Впрочем, наутро она уже об этом забыла, потому что и Аня рано ушла на работу, и погода выдалась солнечная и весенняя, и настроение вышло совсем другим. Нина позавтракала, убралась в доме, замочила белье, давно приготовленное к стирке, и к одиннадцати часам отправилась в центр, где в скверике на Яузском бульваре дожидался ее тот самый Феликс.

   Подобно многим старичкам пенсионерам, он сидел на лавочке и читал газету. Даже газета у него была всегда неизменная – «Правда». Не то чтобы он исповедовал коммунистические идеи, скорее, это была давнишняя, укоренившаяся привычка, ломать которую в его возрасте было немыслимо.

   Остановившись неподалеку, Нина некоторое время наблюдала за ним, пытаясь понять, что же он для нее значил. Она очень хорошо запомнила их встречу около года назад, когда еще не очень понимала, зачем осталась жить. Она шла по следу Щербатого, того самого зверя, что терзал ее детей, и в какой-то момент поняла, что переоценила собственные силы. Уйдя из милиции, она потеряла надежду на помощь товарищей, столь же потрясенных убийством, как и она сама, но зато это развязывало ей руки по части приведения в исполнение приговора, который она уже вынесла убийцам. Припугнув нескольких мелких воришек, она нашла место пребывания Щербатого, но он ушел оттуда за неделю до ее появления там. И тут у нее опустились руки, возникло гнетущее чувство отчаяния, сопряженное к тому же с полным одиночеством. В какое-то мгновение она была близка к самоубийству, и потому звонок Феликса однажды ночью показался ей голосом с неба.

   – Милая, – сказал он, – имей в виду, за тобою хорошо смотрят. Ты только думаешь, что ты одна.

   – Я не понимаю, о чем вы, – сказала она тогда, но это было неправдой. Она сразу поняла, о чем он говорит.

   – Я не буду от этого страдать, – заметил ее ночной собеседник. – Но вот что я хотел тебе сказать... Виктор Юхнович по кличке Щербатый нынче гуляет в компании. Ты его в лицо знаешь?

– Да, – прошептала Нина.

   – Тогда записывай, – сказал ночной собеседник и продиктовал адрес.

   Помнится, тогда она еще долго сидела у телефона и не могла сообразить, действительно ей кто-то звонил или это была ее галлюцинация. Но бумажка с адресом в ее руке была вполне реальной, и она быстро собралась. Это было самое начало, и она ничего не умела, кроме как стрелять из пистолета. До дачного поселка она добиралась пешком, долго плутала в темноте и нашла нужный домик едва ли не под самое утро. Гулянка давно закончилась, и гости спали вповалку кто где. Нина некоторое время не могла поднять руку с пистолетом, хотя ее и душили слезы. Потом, когда кто-то пошевелился, она задержала воздух на вдохе и всадила три пули в Щербатого. Никто не проснулся, потому что пули шли через глушитель, заранее ею предусмотрительно навинченный. Она чувствовала себя легко и свободно, возвращаясь с дачи домой. Когда к ней пришел давнишний друг Коли майор милиции Деменок с рассказом об убийстве Щербатого, она даже расплакалась, причем совершенно искренне.

   А через три дня снова позвонил ночной благодетель и предложил встретиться в «Новороссийске». И был это невыразительный старичок, гэбэшник на пенсии, еще сохраняющий многочисленные связи в органах и строивший утопические планы борьбы с преступностью.

   Сам едва ли не изгнанный с позором из комитета из-за каких-то давнишних историй, он был одержим мечтой о создании некоего тайного карающего органа, который, по его мнению, должен был выражать интересы широких народных масс. Впрочем, о массах Феликс Захарович Даниленко говорил лишь в те редкие мгновения, когда они встречались в каком-нибудь незатейливом заведении, где подавали качественное вино – некачественное он презирал,– и после третьего бокала начинался его монолог о грядущем общечеловеческом счастье. До того как такие встречи стали возможны, Нина прошла непростой путь, который начался с той памятной беседы в «Новороссийске», где они встретились впервые.

   – Понимаете, душенька моя, – говорил старичок, кряхтя и сопя, – наша с вами профессия очень специфична. Я, знаете ли, никогда не связывался с диссидентами, я занимался валютчиками и контрабандистами, и надо же было так случиться, что именно мои клиенты пришли к власти!

–     Вы хотели, чтобы я его убила? – спросила Нина. Он кивнул.

   – Конечно, я этого хотел. Это было очень важно как для вас, так и для меня. Это была наша с вами совместная операция. Теперь можно сказать, что счет 1:0 в нашу пользу.

   – Откуда к вам попала эта информация?– спросила Нина.

– Из компетентных источников, – хихикнул старик.

   – Если это было известно органам, почему же его не брали? Он же убийца и маньяк!

   – Тут я вас могу удивить, – произнес старичок задумчиво. – Не всякий убийца непременно является врагом общества. Некоторые из них весьма полезны. Вы, к примеру.

   – Я не убийца, – решительно заявила Нина. – Если хотите, я – мститель.

   – Так вот, – продолжал Феликс, не заметив ее реплики. – Существуют убийцы, необходимые обществу. Печальной памяти господин Щербатый иногда выполнял задания органов – за это ему прощалось многое.

   – Не хотите ли вы сказать, – испуганно спросила Нина, – что моего мужа и детей уничтожили по заданию органов?

   – Когда я выясню это окончательно,– пообещал Феликс, – я вам доложу.

   Он так окончательно и не выяснил этого. Во всяком случае, именно благодаря ему Нина составила список тех, кто хоть каким-то образом участвовал в том страшном убийстве. Список этот был далеко не полным, Феликс сам признавал, что большинство в нем – это уголовники и дельцы мелкого пошиба. Большинство из них покинули Краснодарский край, и для погони за ними нужны были и средства, и информация из компетентных источников. Феликс предложил ей эту помощь, вплоть до квартиры в Москве и обеспечения оружием. Квартира ей пригодилась, но от оружия она отказалась. Для совершения мести у нее оставался пистолет мужа, и она считала, что, стреляя из него, она делает это вместе с мужем. Но помощь Феликса была небескорыстна. Начав отстрел своих врагов, Нина должна была время от времени участвовать и в операциях Феликса. У него был свой список врагов, их тоже следовало уничтожать. Нина Ратникова должна была стать профессиональным убийцей, киллером. И она пошла на это с легкостью, удивившей даже ее саму. Тот ужас, что был пережит ею в день убийства ее семьи, действительно что-то сдвинул в ее восприятии жизни. Люди, которых она убивала, не были людьми в ее понимании. И она шла по адресам и стреляла, считая это чем-то сродни работе уборщицы.

   – Что пишут? – спросила она, подойдя к Феликсу и склонившись над ним.

– Да вот, опять кого-то убили. Присаживайся, девушка.

   Нина села, и никто бы из прохожих ни за что не заподозрил их в чем-либо непозволительном. Внучка повстречалась с дедом.

   – Видела тебя эта сыкуха, – сказал Феликс. – Поет про тебя в полный голос. Здоровенный громила, говорит, с автоматом – высадил два магазина. Перепугалась вусмерть.

   – Я могу ее понять, – сказала Нина. – Но все произошло очень быстро, заметить что-либо было невозможно.

   – Зреет маленький переполох в рядах преступных масс, – удовлетворенно добавил Феликс. – Таким образом, начинается раскрутка операции «Народная воля». Знаешь, кто ее разрабатывал?

–     Знаю, – сказала Нина. – Ты. Старик радостно хихикнул.

   – Я! А теперь ты даже не представляешь, какие силы к этому подключаются.

– Какие силы? – насторожилась Нина.

   – Государственные, – прошептал Феликс. – Серьезные люди относятся к нашим идеям с большим интересом.

   – А ты не боишься, что эти самые государственные люди начнут использовать тебя в своих целях?

   – Я был бы полным идиотом, если бы не учитывал этого в своих построениях, – сказал Феликс. – Вопрос в том, кто кого больше использует?

   – Значит, твоя инициатива все-таки нашла поддержку? – задумчиво спросила Нина.

   – Ты не очень-то обольщайся,– сказал Феликс – И инициатива была не только моя, и суть дела не совсем та, что предполагалась первоначально. Но это уже дело, это поддержка, и в этом я нахожу большое утешение.

   – Кто-нибудь из твоих новых начальников знает про меня? – неожиданно спросила Нина.

   – Конечно, знают, – хихикнул Феликс. – Ты же знаменитый киллер Бэби!

– Почему Бэби?

– Потому что баба.

   – Разве «бэби» значит «баба»?– спросила Нина насмешливо.

   – Нет, разумеется, – сказал Феликс. – Но мой учитель, светлая ему память, полковник Синюхин всегда учил нас давать агентам клички маскировочного характера. Например, у меня в одной работе была кличка Борода, хотя я никогда не носил бороды. Я вообще хотел дать тебе кличку Хромой, но это уже перебор. А два «б» в кличке все-таки дают намек на твое истинное лицо. Но этого уже никто не должен знать. Впрочем, и я не знаю других агентов. Это азбука конспирации.

   – Зачем ты меня звал? – спросила Нина, вдруг почувствовав некоторую неприязнь к этому человеку, долгое время бывшему для нее чуть ли не единственным другом.

– Есть дело, – сказал Феликс, – и очень серьезное.

– Какое же? – спросила она.

   – Понимаешь, то, что я тебе предложу, сильно смахивает на террористический акт. Я всегда говорил и буду говорить, что политика меня не интересует. Но в среде высших политиков скрывается немало преступных элементов! Как тут быть, скажи, пожалуйста?

–     Кто? – спросила Нина.

   Феликс посмотрел на нее с сомнением, шмыгнул носом и сказал:

   – Есть такой депутат Кислевский, питерский воротила и настоящий мафиози. Недавно по его указанию расстреляли целую конкурирующую контору—восемь человек!

   – И кто заказывает это дело? – спросила Нина безучастно.

   – Тебе это знать ни к чему, – буркнул Феликс, – но я скажу. Он приговорен Судом Народной Совести.