Текст книги "Кровная месть"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

31

   Вопрос о личности убитого Алексея Дуганова решался, как ни странно, на расширенном оперативном совещании у генерального прокурора. Я только-только приехал из Краснодара, оставив там Семенихина на попечение местных контрразведчиков, и выяснил попутно, что не удостоенные внимания криминальные кагэбэшники Чекалин и Тверитин хотя и получили по два года условно, но из-под наблюдения краснодарской милиции выпали, исчезнув в неизвестном направлении. Я же вдруг почувствовал, что наконец напал на след убийц капитана Ратникова, но кому теперь были нужны эти убийцы?

   На совещании, где кроме прокурора Москвы и нас присутствовала и Александра Романова с Грязновым, мнения разделились. Прежде всего всем было понятно, что после всероссийской шумихи по поводу ликвидации легендарного «Бэби» признаться в том, что мы немного ошиблись, было бы затруднительно. Кроме того, в наличии были улики: кожаная куртка, пистолет «Макаров», винтовка «маузер» с прекрасным оптическим прицелом. В другой ситуации этого хватило бы за глаза. Но оставалось свидетельство красотки Марго, накладки с его биографией, а главное – этот парень из-под Тамбова никаким образом не мог быть пристегнут к делу капитана Ратникова.

   Конечно, прокурор Москвы настаивал на том, что убит именно Бэби, а всякие сложности с его биографией – это лишь маскировочная легенда, разработанная опытными специалистами. Костя Дьяконов тоже отстаивал полную идентичность Бэби, но это было понятно, ведь именно с этим захватом был связан его головокружительный успех. Милиция отмалчивалась, хотя Грязнов и дал понять, что дело-то не закончено, жив еще Дюк, а с ним и весь Суд Народной Совести. Молчал и Меркулов, чем меня немало озадачил. По возвращении из Краснодара я успел забежать к нему с новостями по делу об убийстве Ратникова, но это не произвело на него впечатления. Выходило, что главным сомневающимся оставался лишь я.

   – Давайте рассудим здраво,– сказал я.– Можете вы представить себе Бэби, который дома красуется перед зеркалом в куртке с пистолетом, да еще винтовку держит в кладовке. Согласитесь, это немыслимо.

   – У вас, Александр Борисович, уже сложился образ опытного и решительного убийцы, – заметил с улыбкой генеральный. – А ведь он тоже человек, тоже не без слабостей. Ну не успел избавиться от винтовки, вот и бросил ее в кладовку.

   – Вот именно,– подхватил прокурор Москвы,– Вспомните хотя бы Стукалова, как он тут петушился перед камерами.

– Бэби не таков, – вмешался Грязнов.

   – Кроме того, – я поднял бумагу со свежей информацией, – мне сообщают из Тамбова, что в то время, как Бэби здесь, в Москве, уже убивал Горелова и Натансона, Дуганова неоднократно вызывали на допрос в городское управление внутренних дел. Конечно, легко можно представить, что он вылетал ночным самолетом в Москву, а утренним возвращался, но Натансон был убит среди бела дня. К тому же и подходящих рейсов там нет.

   – Это пока только предварительные сведения, – заметила Романова. – Может, это вовсе никакой и не Дуганов. Шлепнули Дуганова по приезде в первопрестольную и работали под него.

   – Он опознан по фото, Александра Ивановна, – заметил я с укором.

   – А то ты не знаешь, как это делается, – буркнула она. – Я вообще не понимаю, о чем вы тут спорите. Настоящий Бэби, ненастоящий – дела-то это не меняет! Следствие продолжается.

   – Минутку, Александра Ивановна, – остановил ее генеральный. – Это меняет дело, и я бы сказал – основательно. Так у нас практически раскрываются, э... – Он попытался сосчитать в уме, и я подсказал:

– Четырнадцать убийств.

   – Вот видите, – сказал он. – Триумф и восторг, можно сказать. А если наоборот?

   – Если наоборот,– подытожил Меркулов,– то нами убит невинный человек.

   Только после этого все посмотрели на Костю Дьяконова, и тот густо покраснел. Видимо, он тоже рассматривал этот вариант.

   – Представляете, что подымется в прессе? – задумчиво произнес прокурор Москвы.

   – Если на то пошло, то позвольте и мне сказать, – не выдержал Грязнов. – Конечно, дело прошлое, назад не вернешь, но уж слишком все поспешно провернули. Спецназ, стрельба... Почему не выследить, не установить контакты...

   – Вы же понимаете, что это был за преступник! – нервно воскликнул Дьяконов. – Особо опасный! Вы же сами нарисовали образ некоего супермена, стреляющего с обеих рук и всегда результативно. О какой слежке могла идти речь, когда он мог в любую минуту уйти.

   – Что теперь говорить, – вздохнул я. – Я тоже виноват, разъездился, понимаете ли... Был бы я на месте, нашел бы адекватную форму ареста.

   – Конечно, теперь легко говорить, – огрызнулся Костя Дьяконов.

Прокурор Москвы решительно поднялся.

   – Товарищ генеральный прокурор, я протестую. Здесь готовится форменная обструкция действиям моего подчиненного. Я считаю, что он действовал правильно, и буду отстаивать свою точку зрения на всех уровнях.

   – Сядьте, – одернул ему генеральный. – Никто тут ничего не готовит, вы же сами понимаете, что все не так просто. Но факт есть факт, публично признать ошибку нам нельзя. Такая волна поднимется, что всех нас смоет.

   – Я не понимаю, – вмешался я. – Мне искать настоящего Бэби или закрыть дело?

Генеральный шумно вздохнул и решительно кивнул.

   – Ищите, Александр Борисович. Продолжайте следствие. А вы, товарищи, – обратился он к представителям городской прокуратуры, – продолжайте расследование по своей линии. Я думаю, нет необходимости предупреждать, что речь идет о строго секретной служебной информации.

   – Вы будете говорить об этом наверху? – спросил один из заместителей генерального.

   – А что, – он пожал плечами. – Скажу, что у нас сохранились еще пытливые следователи, которые не успокаиваются на достигнутом. Все, товарищи, я вас больше не задерживаю.

   Меркулова он все же задержал, и я остался в коридоре дожидаться его. Дьяконов вернулся, подошел ко мне и сказал с обидой:

   – Что ты со мной делаешь, Саша?.. Ты меня посадить хочешь?

   – Да Бог с тобой, Костя, – улыбнулся я приветливо. – Но мне парня жалко, он-то здесь на самом деле ни при чем. Пал жертвой служебного рвения.

   – А пистолет! – воскликнул Дьяконов. – А винтовка! Ни при чем!..

– Подставка, Костя, грубая подставка.

   Он махнул рукой и ушел. Другой Костя, Меркулов, вышел из кабинета шефа минут через пятнадцать.

– Меня ждешь? – спросил он.

   – Да, хотелось бы получить некоторые объяснения,– сказал я. – Ты-то на чьей стороне, Константин Дмитриевич?

   – Я на стороне закона, – с улыбкой ответил он, проходя вместе со мной по коридору к своему кабинету. – Просто ситуация цугцванговая – как ни выберешь, всюду проигрыш.

   – Ты куда-то торопишься? – спросил я, едва поспевая за ним.

   – Да, извини,– сказал он.– У меня ответственная встреча, и, кстати, по нашему делу. Я тебе завтра все расскажу.

   – Погоди, Костя, – попытался остановить его я. – Мне нужен выход на депутата Вадима Сергеевича Соснова. Как к нему подступиться?

Костя остановился, заинтересовавшись.

– А что ты от него хотел?

   – Хотел допросить по делу об убийстве капитана Ратникова.

Костя подумал и понимающе кивнул.

– Хорошо, я попытаюсь тебе помочь.

   Он поспешно ушел, а я остался. Мои подозрения относительно его врастания в коррумпированную чиновничью систему начали получать ощутимые доказательства.

   Грязнов в моем кабинете пересказывал Ларе в подробностях драматургию нашего совещания. Лара угощала его кофе, и он размяк.

– Секретная информация, – начал я, подняв палец.

   – Я только что об этом подумала,– поняла меня Лара.– У меня подруга есть в «Московских новостях», вот бы она репортаж сделала!

– Сереже звонила? – спросил я.

   – Он сам звонил,– ответила Лара.– Из управления внутренних дел. Плевать он хотел на больничный режим, его Бэби интересует. Уж он-то убежден стопроцентно, что Бэби жив и здоров.

   – Если уж говорить о процентах, – сказал Грязнов, – то я бы оставил парочку на случай совпадений. Но дело действительно швах!..

– Чего же ты молчал? – спросил я с укором.

   – Ты же понимаешь, шум поднимать действительно нельзя, – сказал Грязнов. – Нас просто похоронят.

– Но ведь человек убит! – воскликнула Лара. Грязнов отпил кофе и кивнул.

– Кстати, там еще подружка его куда-то пропала. Я набрал номер майора Скачкова.

   – Николай Витальевич,– обратился я к нему вежливо, – это опять Турецкий говорит. Вы обещали посмотреть насчет наших парней?

   – Александр Борисович, дорогой мой,– прогундел Скачков недовольно, – я ведь только что с самолета, о чем вы говорите!.. Но я распоряжусь.

   – Вы знаете, я тоже с самолета, – сказал я. – Тут намечается встреча в верхах, и начальство жаждет иметь козыри в руках. Я подумал, что для вас тоже будет небесполезно, если Президент узнает о вашей оперативности.

Он хмыкнул в трубку.

– Хорошо, я позвоню вам в течение часа.

   Но в течение этого часа события развивались непредсказуемо. Из проезжавшей грузовой машины с крытым кузовом в дверь федеральной прокуратуры был произведен выстрел из гранатомета, разнесший ее в щепы. Никто не успел и опомниться, как машина свернула за угол и исчезла. Через полчаса ее нашли неподалеку, на территории стройки. Еще через час на факсе у дежурного выползла бумага со словами: «Это вам за Бэби. Привет от Дюка». Немедленно нашли почтовое отделение, с которого отправлялся сей незамысловатый факс, и там сообщили, что это «поздравление» было подано веселым молодым человеком в джинсовом костюме, который уверял, что речь идет о поздравлении в связи с рождением ребенка. Вопрос об идентификации Бэби постепенно вытеснялся проблемами первоочередного значения. Во всяком случае, прокурор Москвы не упустил случая позвонить мне в кабинет и выразить соболезнование. Впрочем, жертв не было.

   Опять началась паническая лихорадка в органах правопорядка, были усилены патрули, арестовывались десятки подозрительных личностей, провели ряд облав. Ведущие телевизионных новостей говорили о начале уличных боев. Я же немедленно позвонил соседям на дачу и предупредил жену, что со мной и со всеми близкими все в порядке. Впрочем, она все равно нервничала, не упустив лишний случай напомнить мне о том, как это ей вредно.

   Грязнов пошел по следу, как хорошая гончая. Быстро выяснилось, откуда была угнана машина, был составлен фоторобот по показаниям работницы почтового отделения, десятки мобилизованных сотрудников МУРа и розыскников из местных подразделений вели широкий опрос возможных свидетелей. Нашлись люди, кто запомнил водителя грузовика, сторож на стройке видел, как преступники скрывались. По его наводке в бадье с дождевой водой мы нашли гранатомет. Еще были свидетели того, как с территории стройки поспешно вышли два человека, один из которых был в джинсовом костюме, и сели в стоявшую на обочине машину. Тот, что был в джинсовом костюме, даже радостно вскинул руку, почему его и запомнили. Потом раскопали водителя, чья машина стояла позади той, – он запомнил несколько цифр. Это уже было похоже на дело!

   Около почтового отделения эту машину никто не приметил, но по описанию парень в джинсах узнавался стопроцентно. Это был Дюк, и сыщики стали к нему подбираться.

– Да, это не Бэби, – повторял Грязнов, как заклинание.

   Огромный список машин, выданный службой ГАИ, быстро таял в результате оперативной проверки. Отпадали машины другой марки, другого цвета, находящиеся в ремонте, выехавшие за пределы города, стоящие в гаражах и прочие. Остальные шли через сито проверки хозяев. Кто-то из них, или Дюк, или его водитель, по идее должен был быть хозяином этой машины. Я в это не очень верил и был склонен предположить, что машина была краденая, но Грязнов уверял меня, что для такого дела краденая машина не подходит.

   И что самое удивительное, он оказался прав. Я находился рядом с ним в дежурной части, когда он ткнул пальцем в одно имя на экране дисплея.

– Смотри! – воскликнул он. Я не сразу его понял.

– Что? – спросил я.

– Прочитай это имя, – потребовал он лихорадочно.

   – Дукельский Юрий Кириллович, – прочитал я, и сообразил: – Бог мой, Слава, это же Дюк! Он взял себе кличку по аббревиатуре!

Грязнов не мог говорить, только торжествующе кивнул.

   – Но этого не может, быть, – сказал я. – Кто же так делает? Ведь это противоречит всем законам конспирации!

   – Это он! – отмел Грязнов мои сомнения. – Ты Лару спроси, она тебе про Дюка все расскажет. Пижон он, Саша! И это его погубит!..

   Немедленно было поднято дело гражданина Дукельского, и мои сомнения стали отпадать сами. Это был бывший пятиборец, мастер спорта, нигде не работающий, но ведущий загульную жизнь. Участковому инспектору он говорил, что охраняет товарные склады, но проверить эту информацию не удалось. К вечеру у нас была фотография Дукельского, весьма походившая на фоторобот, а также показания задержанных о его поведении. Считалось, что он бешеный, и в конфликт с ним вступить решился бы не всякий. Агенты МУРа были посланы по ресторанам, где бывал Дукельский с друзьями, и очень скоро его обнаружили в «Праге». Когда-то ресторан «Прага» считался филиалом КГБ, говорили о том, что все столики там прослушиваются, а официанты имеют офицерские чины. Позже эту информацию никто не подтвердил, но и не опроверг. Теперь Грязнов стягивал туда своих оперов, чтобы брать Дюка.

   Потом Грязнов рассказывал, как все это произошло. Дюк гулял в компании двух роскошных проституток и часто поглядывал на часы. Состояние его было нервное, и под курткой угадывался пистолет. Девки его, похоже, знали и побаивались, потому что вели себя подобострастно. Люди Грязнова быстро оделись официантами, и в этом была их ошибка, потому что они не могли воспроизвести вышколенность официантов «Праги». В решающий момент у одного сдали нервы и он уронил на пол поднос с посудой. Первое, что он сделал, это испуганно глянул на Дюка, и тот все понял. Он не спеша полез в карман и вынул гранату Ф-2. Девки в ужасе завизжали, когда Дюк рванул кольцо.

   – Спокойно! – закричал он надрывно. – Нервных просят удалиться!.. Сколько вас тут, командир? – спросил он у побледневшего официанта, вынимая пистолет из наплечной кобуры.

   В одной руке у него была граната с сорванной чекой, а в другой пистолет. Грязнов кинулся туда, но толпа гостей не позволила ему сделать это быстро. Дюк выстрелил в официанта, попав ему в плечо, и другой официант, тоже из грязновской школы сервиса, выстрелил в него. Оскалившись, Дюк упал на столик и выпустил гранату... Взрывом было убито трое гостей и человек пятнадцать ранено, в том числе и грязновские парни.

   Так славной и романтичной смертью погиб в ресторане «Прага» известный террорист Дюк.

32

   Нина узнала о смерти Дюка из радиосообщения в поезде. Она ехала в Брянск в общем вагоне – миловидная женщина в голубом плаще, с большой сумкой, и работающее радио поначалу страшно раздражало ее. Когда рано утром после тяжелой ночи, проведенной ею в сидячем положении, соседи вновь включили радио, она была готова к тому, чтобы устроить скандал. Но тут в новостях сообщили об убийстве террориста Дюка в московском ресторане «Прага», и всякие мысли о скандале улетучились. Следом пошла передача, целиком посвященная проблеме Суда Народной Совести. Нина заворожено слушала рассказ о том, как три террориста держали в напряжении всю московскую милицию и как их наконец ликвидировали. Перечислялись убитые, в основном представители криминальной экономики, и какие-то солидные социологи пытались прогнозировать развитие ситуации. Поговаривали уже о действиях Суда Народной Совести в провинции, что воспринималось там без резкого осуждения. Чья-то попытка провести анализ мнений привела к ошеломляющему результату более половины опрошенных одобряли действия террористов. Специалисты объясняли это отсутствием в наших массах правового сознания.

   Нина никогда всерьез не задумывалась о том, на кого она работает. Она знала, что в этих акциях реализуется утопическая идея Феликса о зарождении нового органического общества, но как и почему это общество должно зародиться, она не понимала. Она даже не очень ясно воспринимала социальный аспект своей деятельности, для нее убитые были представителями абстрактного зла, и, убивая их, она в чем-то продолжала дело погибшего мужа. Теперь, услыхав об одобрении этих убийств большинством респондентов опроса, она была даже поражена. Ей было приятно сознавать, что на ее стороне мнение огромного числа людей.

   Она никогда не была в Брянске и потому некоторое время посвятила знакомству с городом. Сумку оставила в камере хранения на вокзале (Феликс ее убил бы за такую неосторожность), а сама пошла гулять. Нашла улицу, где проживал Люсин, определила его дом. Погода была теплая, и она с удовольствием посидела в скверике на лавочке, наблюдая за его подъездом.

   Из автомата она позвонила ему домой и узнала у поднявшей трубку женщины, говорившей с сильным украинским акцентом, что Григорий Яковлевич на работе и вернется только часам к шести. Это устраивало Ниву, и она решила сходить в кино.

   Под плащом у нее был спортивный костюм, так что, для того чтоб переодеться, ей понадобилось совсем немного времени. Специально заготовленная куртка снова сделала ее похожей на мужчину, в куртке у нее был «Макаров» с глушителем, в боковом кармане «люггер», а на ноге крепился маленький браунинг. Еще под курткой у нее была резиновая дубинка, в общем – целый арсенал. Теперь, после услышанной истории про гибель Дюка, она подумала, что совсем неглупо было бы носить с собой и гранату.

   Пластины под губой, черные очки и вязаная шапочка завершили дело. Вновь сдавая сумку в камеру хранения, она выглядела уже совсем по-другому.

   Был теплый вечер, и на улицах было много народу. Кое-кто посматривал на Нину с опаской, вид у нее был действительно бандитский, и эти взгляды смущали ее. Она бы предпочла раствориться в толпе.

   Двое подвыпивших парней, стоявших у входа в пивную, тоже обратили на нее внимание.

– Эй, фрукт, – сказал один. – Ну-ка иди сюда!..

   Нина не отозвалась, продолжая свой путь к намеченной цели.

– Сюда, я сказал! – закричал парень грубо и пьяно. Нина презирала эту шпану и потому ответила холодно:

– Сдохни, козел.

Ее низкий голос вполне походил на мужской.

   Парни захихикали, и этот смех не предвещал скорого завершения конфликта. Нина ускорила шаг, но вскоре услышала за собой рев мотоциклетных двигателей. Ее нагоняла целая команда мотоциклетных хулиганов, рокеров. Первый же, проезжая, пнул ее ногой, и она упала. Прохожих на улице было мало, и, когда рокеры окружили ее, даже те, кто был неподалеку, поспешили скрыться.

   Нине конфликт был совсем ни к чему. Заметив неподалеку переулок, она рванула туда и сразу резко остановилась – это был тупик. Радостно хохочущие парни въехали туда следом за ней, и она оказалась прижатой к стене.

   Мотоциклы остановились с работающими двигателями, и один из парней достал нож со щелчком выскочило лезвие, парни засмеялись.

   – Будем тебе операцию делать, землячок, – сказал тип с ножом.

   – Погоди, Вареный, – балагурили его друзья. – Может, он хороший...

– Пусть прощения попросит, – предлагали другие.

– Пусть на колени станет...

– Пусть землю жрет...

   У Нины не было времени на препирательства. Она сунула руку в карман и вытащила «люггер». Перед нею опять было абстрактное зло, и она холодно выбирала цель.

   – Ух ты, – сказал тип с ножом. – А дядя упакованный. Ты что же, сучья лапа, думаешь, я так сразу и отвалю?

– Мочи его, сучару!..

Кто-то подобрал кирпич и кинул в нее. Нина увернулась.

   – Считаю до трех, – сказала она. – Я шутить не собираюсь.

– Тю-тю-тю... – сказал главарь.

   Он безусловно испугался, но перед друзьями не смел это выказать. Нина даже на мгновение пожалела его.

– Раз... два... три, – она выстрелила.

   Пуля угодила парню в лоб, и он отвалился на спину. Рядом тарахтели мотоциклы, и звук выстрела едва ли был слышен на этом фоне. Парни на мгновение застыли, не веря в происшедшее.

   – Падла! – закричал один, самый нервный. – Да мы тебя...

   Договорить он не успел, потому что очередной выстрел «люггера» раздробил ему челюсть, и он упал, истекая кровью. Этого было достаточно. Остальные немедленно повернули мотоциклы и рванули вон из проклятого тупика.

   Нина сунула пистолет в карман, перешагнула через труп главаря и спокойно вышла вслед за ними.

   В другое время она бы непременно испугалась смерти этих обнаглевших юнцов, кричала или бежала бы от них. Но теперь она не была сама собой, теперь она была безжалостным убийцей Бэби, и горе было тому, кто становился на ее пути. В этот момент она забыла о том, что когда-то была матерью, нежила детей и любила мужа, теперь она была средоточием холодной ненависти. И самое удивительное, ей это нравилось.

   Именно в таком состоянии она пришла к дому Люсина и, позвонив из автомата, назвалась представительницей крупной торговой фирмы, которая желает поговорить с ним конфиденциально. Она говорила своим естественным женским голосом, и Люсин даже по телефону принялся с нею любезничать. Наконец он согласился выскочить на несколько минут, и Нина пообещала ждать его в представительском «мерседесе». Положив трубку, она направилась в подъезд.

   Сначала было тихо, только кошка где-то наверху жалобно мяукала у дверей. Потом хлопнула дверь, но это оказался какой-то юноша, проскочивший мимо нее, даже не глянув. Наконец показался Люсин.

Она не знала его в лицо и потому должна была спросить:

– Простите, это вы – Люсин Григорий Яковлевич?

   – Не совсем, но похоже, – улыбнулся он. – Я так понял, вы водитель «мерседеса»?

Продолжать разговор не было смысла. Нина достала «Макаров» и подняла его для выстрела. Люсин мгновенно стал белым.

– Погодите, зачем же...

   Хлопнул выстрел, и он упал. Нина прислушалась, оттащила его в темноту под лестницу и вышла из подъезда.

   Ощущения победы не было, на этот раз ей было жаль убитого. Он был настолько благополучен, умиротворен и благодушен, что убивать его представлялось покушением на мировой порядок. Нина возвращалась на вокзал и пыталась отогнать от себя ощущение собственной неправоты. Стреляя в хулиганов, она ни секунды не испытывала сомнений, а вот здесь, в главном теперь деле своей жизни, она вдруг засомневалась. Она представляла, как заголосит та женщина, которая отзывалась по телефону, и это напомнило ей собственные слезы над телом убитого мужа.

   В поезде, уже обретя свой женский облик, она попыталась оправдаться. Да, конечно, личной вины за Люсиным не было, но он был там. Он присутствовал при этом ужасе. Пусть сам он не виноват, но Нина верила, что пока она не расправится со всеми, она не найдет настоящих убийц. Теперь список был исчерпан.

   Брянская милиция обнаружила трупы рокеров с огнестрельными ранениями лишь наутро, когда в тупичке появились дворники. Приблизительно в то же время нашли и тело Люсина-Луценко. И хотя жившая с ним женщина еще с вечера звонила в милицию с сообщением о его исчезновении, искать его никто не стал. Когда взялись за расследование, выяснилось, что он должен был встретиться с какой-то женщиной, представительницей солидной торговой организации. Было ясно, что там решались дела с таможенными пропусками. Став пограничным городом, Брянск превратился в средоточие криминальных интересов. Дело об убийстве Люсина легло в толстую папку с аналогичными происшествиями. Что же до рокеров, то хотя участковый нашел парней, которые рассказали о стрельбе в тупичке, дело тоже продвинулось не слишком. Местные газеты попытались воспользоваться этим двойным убийством, чтобы в очередной раз поднять тему подростковой преступности, потом состоялись грандиозные похороны, на которые собралась шпана со всего города, демонстрируя свою солидарность, но тем дело и кончилось. Легенда о заезжем убийце еще долго ходила по пивным, обрастая все более невероятными подробностями. Люсин был похоронен гораздо скромнее, и хотя их похороны состоялись чуть ли не в один день, никому в голову не пришло связывать эти преступления.

   Феликс Захарович, который ждал от этой акции окончательного провала, был удовлетворен. По Москве шла волна, порожденная смертью Дюка, на стенах домов появились надписи «Не забудем Бэби», «С нами Дюк» и другие. На заседании коллегии Суда Председатель высказал глубокое удовлетворение развитием ситуации и предложил ускорить подготовку новых операций. Из провинции приехали представители региональных организаций, которые говорили о полной готовности к проведению террористических акций. Цели были намечены, оружие заготовлено, люди ждали команды.

   – Я против всяких ускорений, – заявил на коллегии Феликс Захарович. – В проекте есть строгая ритмичность, и, нарушив ее, мы можем выбиться из ритма.

   – Ритмичность проекта событийная, – попытался спорить с ним Секретарь. – Продолжение предполагается после возникновения стихийного движения. Но мы же видим, стихийные всплески становятся обычным делом. Мне кажется, мы должны поддержать инициативу молодых людей рядом ярких акций.

   – Между прочим,– отметил Председатель с улыбкой, – я только вчера слышал по одной из молодежных радиопрограмм песенку про нашего Бэби. Вы не слышали? Очаровательная глупость. Нам бы поспособствовать ее распространению.

   Секретарь заулыбался в ответ и кивнул. Феликс Захарович подумал, что тот еще долго не избавится от номенклатурной подобострастности. Старая закалка, хотя самому нет и сорока.

   – И все-таки меня пугает неуправляемость стихийного движения,– глубокомысленно заметил генерал Чернышев. – Почему бы нам не внести в это дело элемент организации. Внедрить наших людей, помогать им средствами».

   Они ничего не понимали в проекте Синюхина, подумал Феликс Захарович. Трагедия в том, что исполнение безупречного замысла поручено людям, изначально порочным. Пресловутая новая генерация оказалась сборищем карьеристов и эгоистов. В очередной раз поймав себя на обличительных мыслях, Феликс Захарович погрузился в печаль одиночества.

   – Я хочу еще раз объяснить некоторым товарищам, – сказал он, – что сутью проекта является именно зарождение стихийного движения. Наша организация – это катализатор пробуждения народных масс, и мы должны заранее расстаться с надеждами возглавить стихию.

   Это был вопрос, на котором выявлялись настроения руководителей. Секретарь, к примеру, ненавидел идею стихийности и не упускал случая облить ее грязью. Председатель был более мудр.

   – Я не думал, – заметил он, – что с переходом на стихийность нас всех обяжут сделать себе харакири. Вероятно, у нас еще появится возможность найти себя в новом мире, когда волна обновления схлынет.

   – Вероятно, – согласился Феликс Захарович. – Может, все дело в том, что я не надеюсь дожить до тех времен, когда волна схлынет.

   Заседания коллегии в последнее время участились, и это настораживало Феликса Захаровича. Он, считавший себя одним из главных деятелей первого этапа, начинал подозревать, что на втором этапе ему готовится роль свадебного генерала. Новые люди приходили в структуры организации с новыми взглядами и новыми предложениями, и никакого благоговения перед проектом «Народная воля» у них не было.

   В своих донесениях Контролеру он не уставал указывать на опасность ревизии основных положений проекта, призывал усилить контроль именно над вопросами адекватной реализации положений плана, и когда Контролер удосуживался разговаривать с ним напрямую, Феликс Захарович просил провести открытую проверку соответствия последних решений коллегии плану Синюхина.

   – Мой помощник Ваня Лихоносов, – добавил Феликс Захарович, – утверждает даже, что проект претерпевает изменения.

   – Тебя это очень пугает? – спросил Контролер усталым старческим голосом.

   – Конечно. Что мешает негодяям изменить программу действий по своим узким корыстным интересам? О каком органическом обществе тогда может идти речь?

   – Мы посмотрим, что можно сделать, – пообещал Контролер, как всегда немногословный. – И кончай ты, Феликс, свою фронду. Съедят они тебя.

   Это мрачное пророчество еще долго звучало в ушах Феликса Захаровича даже после того, как он положил трубку. Старик Контролер никогда ничего не говорил зря.

   Единственным человеком, кого хотел увидеть в этот момент Феликс Захарович, была Нина. Он приехал к ней без звонка, привез продукты и благодушно наблюдал за тем, как она готовит. Вернувшись из Брянска, Нина стала еще более замкнутой, сосредоточенной. Феликс Захарович уже знал, что она побывала в Мытищах, где скрывалась Аня, навестила подружку с обещанием скорого избавления от этой напасти и даже была настроена вывезти ее к себе. Хозяйка, верный пес интересов Феликса Захаровича, стала стеной и не позволила Ане покинуть дом. Теперь Феликс Захарович ждал продолжения событий.

– Ну и что дальше? – спросил он.

– Ты о чем? – не поняла Нина.

   –  Список исчерпан,– напомнил Феликс Захарович. – Бэби больше нет. Как думаешь жить?

Нина подумала и покачала головой.

– Пока живы эти двое, жив и Бэби, – сказала она.