Текст книги "Кровная месть"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

53

   Уже во вторник Меркулов сообщил, что в президентской комиссии разработали план ловушки для Бэби. Он еще не знал его сути, но утверждал, что Рогозин пошел по простому пути. Так сообщали его друзья из комиссии.

   Генеральный прокурор, весьма занятый правительственными и парламентскими делами, нашел все-таки время обратить внимание на состояние дел с СНС и провел на эту тему небольшое совещание, где главным докладчиком был Меркулов. Там мы все узнали, что в дело противостояния «Народной совести» уже вбухали огромные деньги и планируют потратить не меньше. Операции против «Народного суда» велись в самых разных регионах страны, даже там, где о существовании особой «Народно-гэбистской совести» еще и не слыхали. Чиновники обычно с радостью встречают создание комиссий, комитетов и прочих бюрократических органов, но тут они проявили особый энтузиазм, потому что деньги шли из президентского фонда и отчету не подлежали. Инициатива утонула, как полагал Меркулов, в болоте бюрократического равнодушия. Большинство чиновников, сидевших за столом у генерального, отнеслись к этим выводам с полным пониманием и приняли к сведению, что дело борьбы с преступным СНС вернулось в прежние правоохранительные структуры. Вопреки нашему с Меркуловым мнению члены совещания с большим облегчением встретили сообщение о перехвате инициативы пресловутой президентской комиссией. Они все, как мне показалось, были тайно убеждены в неизбежном провале предстоящей операции с отловом Бэби и были рады снять с Генеральной прокуратуры всю ответственность за это мероприятие. Я понял, что Бэби для них является фигурой мифической, и они хотели бы забыть о нем как можно скорее. Но в конце концов пришли к решению не ослаблять надзора за действиями «неконституционного органа» и уполномочили Меркулова употребить мою группу для этих целей.

   Мы немедленно отправились звонить Рогозину, разыскали его с третьей попытки и официально сообщили ему, что Генеральный прокурор Российской Федерации настаивает на поднадзорности действий их оперативной группы.

   – Мы и не собираемся ничего скрывать, – заявил чуть раздраженно Рогозин. – Операция находится в стадии разработки, и, если вы желаете подключить к делу своих специалистов, мы примем их без ропота.

   Ловя его на слове, я немедленно отправил к ним Сережу Семенихина с наказом все запоминать, чтоб потом все пересказать. Сережа только хмыкнул на это, его компьютерное мышление было не способно забывать вложенную информацию.

Накануне, в воскресный вечер, просматривая телевизионные передачи в теплой семейной атмосфере, в программе новостей я увидел репортаж о прибытии из Женевы делегации Верховного Совета, где обсуждались какие-то важные вопросы. Возглавлял делегацию Вадим Сергеевич Соснов, и, слушая его уверенную речь, я чувствовал, как сомнения раздирают мое сердце. Этот неглупый и по-своему обаятельный человек нравился мне, и я не мог представить его в той роли, какая для него готовилась в нашей раскладке. В понедельник утром я связался с его симпатичной секретаршей, которая так и не смогла меня вспомнить, и напросился на деловой разговор. Мне было назначено во второй половине дня во вторник, и теперь я мог отправиться на решающее свидание.

   – Может, мне с тобой пойти, – задумчиво предложил Меркулов.

   – Как это будет выглядеть, – сказал я. – Напрашивался следователь, а явился зам генерального? И потом, со мной наедине он может разговориться, а если нас будет двое, он наденет такую броню, что не прошибешь.

   – Ты убежден, что он и есть тот большой человек? – с сомнением спросил Меркулов.

   – Если честно, – сказал я, – то я очень хотел бы, чтобы это было не так.

   – Тогда будь осторожнее, – напутствовал меня Меркулов.

   Соснова не оказалось на месте, когда я появился, и секретарша сообщила, что он на совещании у Председателя Верховного Совета. Мы с ней очень мило побеседовали, и я совсем уже был готов пригласить ее на кофе в депутатский буфет, как появился Соснов, буркнул мне какие-то извинения и пригласил в кабинет.

   – Я снова к вам, Вадим Сергеевич, – начал я, уверенный в том, что он меня не вспомнит.

Так и оказалось.

   – А вы по какому вопросу? – спросил он, копаясь в бумагах на столе.

   – Я опять по вопросу убийства капитана Ратникова в Краснодаре в прошлом году, – напомнил я.

Он поднял голову и спокойно глянул на меня.

– А, – сказал он. – Вы, если не ошибаюсь, Турецкий?

– Именно так, – кивнул я.

– Что у вас нового?

   – О. Целый ряд обстоятельств. Во-первых, у меня недавно была в гостях Нина Ратникова.

   – Нина? – переспросил он. – Но вы, кажется, говорили, что она сошла с ума.

   – Она уже вылечилась, – сказал я. – Выглядит прекрасно. Узнала о том, что мы продолжаем дело, и пришла к нам. Знаете, что она нам рассказала?

Он угрюмо кивнул.

– Представляю.

   – Может, вы хотите дополнить или исправить ее показания? – спросил я.

Он тяжело вздохнул.

– В какой части?

– Я имею в виду дискету, – сказал я.

   Он откинулся на спинку своего кресла, посмотрел, на меня задумчиво и предложил:

   – Послушайте, Турецкий, а может, нам забыть те давние обстоятельства? Ну было это недоразумение, было, что же теперь-то... Я и так каюсь за свое легкомыслие.

   – Конечно, лучше бы забыть, – сказал я. – Но, Вадим Сергеевич, что же мне забывать, если я толком еще ничего не знаю?

–     Но вполне можете предположить, – буркнул он. Я согласно кивнул.

   – Хорошо, – сказал я. – Предположим, как оно могло быть. Мне думается, в тот памятный вечер, когда вы пришли к ним в гости, вам не очень понравился Николай Ратников. Он раздражал вас своими манерами, своей уверенностью в себе, невозмутимостью. Не так ли?

– Так вполне могло быть, – сказал он.

   – В кармане у вас оказалась эта дискета, вот вы и решили разыграть Нину, поделиться с ней государственным секретом. Она клюнула на этот розыгрыш, и вы были удовлетворены. Теперь у вас с нею был свой маленький секрет.

   – Вы тонкий психолог, – заметил Соснов спокойно. – В жизни обычно мы не анализируем свои мотивы с такой тщательностью.

   – А потом вы позвонили ей и попросили привезти дискету на вокзал. У вас даже был приготовлен билет для нее. Вы что, действительно верили, что она бросит мужа?

   – Приступ романтики, – махнул он рукой. – На самом деле я всегда беру два билета, чтобы не было соседей в купе.

   – А теперь скажите, это случайно так совпало, что в то самое время бандиты убивали Ратникова с детьми? Или для того были какие-то основания?

   Мне удалось его встряхнуть, он потянулся к бутылке с минеральной водой. Пока он пил, я рассматривал картины на стенах.

– Вы понимаете, что вы говорите? – спросил он.

   – Помилуйте, Вадим Сергеевич, – сказал я. – С момента нашей с вами первой беседы мы уже узнали столько нового, что очередное открытие уже не будет сенсацией. Может, вы хотели уберечь Нину от налета гэбистов, а?

   – Чушь, – бросил он. – Я ничего не мог знать об этом налете!

– Значит, это совпадение?

   – Очевидно, – буркнул он. – Придержите свою фантазию, Турецкий. Следователь должен оперировать фактами, а не домыслами.

   – Я помню, – кивнул я. – Но у нас еще одна новость. Убийцы, Чекалин и Тверитин, они, оказывается, вовсе не убиты в Карабахе. Они живы и здоровы и сейчас находятся у нас.

Он окаменел.

– Как? – проговорил он едва слышно.

   – Представьте себе, – сказал я.– А самое обидное, что мы не можем инкриминировать им дело убитого капитана, потому что оно давно прекращено. Но они говорят о каком-то большом человеке, чью волю они исполняли в Краснодаре. Как вы думаете, кто бы это мог быть?

   – Кто угодно, от начальника краевого управления КГБ до секретаря крайкома партии.

   – Но они утверждают, что он и сейчас представляет собой крупную политическую фигуру,– продолжал я свою игру. – Вы лучше меня знаете краснодарских деятелей, может, вы подскажете нам парочку кандидатов?

– Что вы думаете с ними делать? – спросил Соснов.

– Прежде всего я хотел бы с ними познакомиться.

– Я имею в виду арестованных кагэбэшников.

   – Вероятно, их будут судить за спекуляцию наркотиками, – сказал я.

Соснов машинально кивнул и рассеянно произнес:

– Спасибо за информацию.

   После этого он вовсе выпал из беседы, так и не дав мне никаких намеков ни на свою виновность, ни наоборот. Известие об аресте убийц действительно потрясло его, но вполне можно было предположить, что он встревожен этим обстоятельством из соображений справедливости. Я так и не смог добиться от него ясности в последующем разговоре, и вскоре секретарша Лена зашла к нему, чтобы напомнить о встрече каких-то знатных иностранцев в Шереметьевском аэропорту. Время нашей аудиенции закончилось.

   Я вернулся в прокуратуру, доложил обо всем Меркулову, и тот сказал:

   – Короче, ты ему выдал информацию, а он тебе нет. Очень продуктивный способ ведения допроса.

– Во всяком случае, – сказал я, – он оповещен.

   Сережа Семенихин появился под вечер, и мы дожидались его в моем кабинете, попивая казенный кофе. Даже Лариса заинтересовалась планом комиссии и сидела с нами. Сережа был по-прежнему невозмутим и жевал жвачку.

   – Примитив, – сообщил он. – Они устраивают открытый судебный процесс.

   – Они надеются, что Бэби явится прямо в суд? – усмехнулась Лара.

   – Не глупо, – вставил Меркулов. – Если он решится на свое дело, то поймать его будет нетрудно.

   – Принимаю пари, – провозгласил я. – Пять к одному, что Бэби там не появится.

   – А я думаю, появится,– возразила Лара.– Только убить этих подонков ему не удастся.

   – Ваш прогноз, гражданин начальник? – спросил я у Меркулова.

   – Я не занимаюсь прогнозами,– сказал тот надменно. – Но убежден, что бандиты будут убиты.

– Сережа, а ты? – спросил я у жующего помощника. Тот пожал плечами.

– Кто его знает...

   Операция готовилась солидно, добрая треть зала заседания должна была быть наполнена агентами комиссии, в зале было установлено шесть телевизионных камер, а на Чекалина с Тверитиным надели пуленепробиваемые жилеты. Процесс был липовый, и их хотели сохранить до суда настоящего.

   О предстоящем суде говорилось в прокуратуре, мелькнула заметка в «Московском комсомольце», в общем, оповещение было. В пятницу мы все с утра отправились туда, в зал, где предполагалось действие спектакля, и волнение было такое, будто мы сами идем на дело. Посторонний народ шел на процесс слабо, нынче люди ценили свое время и на ротозейные дела уже не разменивались. Собирались старички-пенсионеры, какие-то женщины с сумками, завсегдатаи судебных заседаний, но была и молодежь. Людей на входе не обыскивали, но всем следовало пройти через металлоискатель, и на кого аппарат реагировал, тех отзывали в сторону и проверяли наличествующий металл. Полковник Рогозин занял место неподалеку от скамьи подсудимых, и к нему то и дело подходили люди, которым он отдавал распоряжения.

   Мы с Костей расположились на балконе, откуда все было прекрасно видно, и представителей комиссии там было больше, чем случайных посетителей. Когда ввели подсудимых, внизу еще оставалось много свободных мест.

   Оба наши героя, и Чекалин, и Тверитин, чувствовали себя не слишком уверенно, и были совершенно правы. Хотя пуленепробиваемые жилеты на них были надежно замаскированы, они вряд ли могли знать, что Бэби имел привычку стрелять в голову. Чекалин нервно мял руки, а Тверитин то и дело посматривал в зал, будто искал там кого-то. Потом все встали, появились так называемые судьи, и все пошло как полагается. Оглашение материалов дела, допрос свидетелей, суровая обвинительная речь прокурора и выступление защиты. Я невольно думал о том, кто писал им все эти тексты. Процесс шел, а Бэби не появлялся. Напряжение росло, и в какой-то момент мне захотелось, чтобы вся эта комедия поскорее кончилась. Я глянул на Меркулова, тот трогал кончик носа и сопел, что говорило о его сосредоточенности. Тут-то все и началось.

   Сначала послышались чьи-то крики из зала, потом вдруг громыхнул взрыв, и поднялось облако густого черного дыма. Немедленно поднялась паника, крики, толкотня. Когда произошел второй взрыв, паника приобрела всеобщий характер, даже судьи повскакали с мест. Один из заседателей указывал рукой куда-то в зал, другой в нерешительности топтался у двери. Сам председательствующий судья о чем-то говорил по переговорному устройству. Мы, сидевшие на балконе, тоже вскочили, потому что поднявшийся дым скрыл от нас зал внизу. Кто-то начал кашлять, кто-то почему-то просил о помощи, а большинство просто не знали, что им делать, потому что были на службе. В дверь заглянул какой-то начальник и бросил команду:

– Быстро оцепить здание и никого не выпускать! Какая-то женщина рядом со мной рыдала, и я пытался ее успокоить, говоря ей, что от взрыва никто не пострадал. Я как в воду глядел, взрывы внизу были чисто отвлекающими мероприятиями. Когда дым рассеялся и мы увидели внизу разгромленный, опустевший зал, то единственное место, где еще встревоженно суетились люди, была скамья подсудимых. Мы с Меркуловым, предчувствуя нехорошее, кинулись вниз и, пройдя через несколько кордонов, вошли-таки в зал. Так и есть: пока шла паника, оба наших героя в пуленепробиваемых жилетах были убиты выстрелами в голову.

   Неподалеку Рогозин сухо, но очень сердито что-то говорил побледневшему Свищеву. Врач в белом халате растерянно озирался, словно ждал, что и в него в этот момент могут целиться. Я подозвал оказавшегося неподалеку Сережу и сказал:

   – Вызывай опергруппу из МУРа! Скажи, чтоб Грязнова оповестили.

   Рогозин услышал мой голос и немедленно подошел к нам.

   – Какая-то накладка случилась,– пробормотал он.– Будьте уверены, мы задержали всех собравшихся, мы его поймаем... Камеры должны были зафиксировать его...

   – Дерзайте, полковник, – сказал Меркулов. – Ибо иначе выходит, что вы провалили операцию.

   – Не беспокойтесь, – произнес Рогозин взволнованно, – я готов ответить.

   – Давайте разберемся,– миролюбиво предложил я. – Разве зал не осматривали перед запуском людей?

– Разумеется, осматривали.

– А людей обыскивали?

– Конечно. Он не мог пронести сюда оружие!

   – Тогда выходит, – сказал я, – что или это фантастический трюк Бэби, или...

– Что – или? – нервно спросил Рогозин.

   – Или этих парней ликвидировали ваши люди, – закончил я.

   – Вы думаете, что говорите? – возмущенно повысил голос Рогозин.

   – Он говорит серьезные вещи,– вмешался Меркулов резко. – Проверьте ваших людей, полковник. Это убийство было выгодно не только Бэби.

Рогозин раздраженно пожал плечами.

   – Разумеется, проверим. Можете сами взять на себя эту проверку, если вам так хочется.

   – Нет уж, нет уж,– возразил я.– Со своим людьми разбирайтесь сами.

   Мы попрощались и пошли к выходу, но нас поймала Лара.

   – Константин Дмитриевич, – сказала она. – Там в числе задержанных оказалась Нина Ратникова. Вы не могли бы ей помочь?

   – Нина Ратникова? – Меркулов с недоумением посмотрел на меня.

   – Жена убитого в Краснодаре капитана, – объяснил я. – Она долгое время была за границей и вернулась пару недель назад. Мы беседовали с ней, я тебе уже докладывал.

   Мы заглянули в зал, где собрали задержанных людей, и Лара вызвала оттуда Нину Шимову. Та, как и все, была растеряна и испугана, хотя и выглядела по-прежнему шикарно.

   – Здравствуйте, Александр Борисович,– пролепетала она. – Это такой кошмар!..

– Вас уже обыскивали? – спросил я.

   – Да, – сказала она, – на входе. У меня были ключи от машины и зажигалка...

   – Предъявите сумочку офицеру, – сказал я, указав на молодого лейтенанта, который наблюдал за нами.– Посмотрите, лейтенант, мы из федеральной прокуратуры.

   Тот кивнул, взял сумочку Шимовой и вывернул ее на стол. Лениво поковырялся в дамских вещах, пожал плечами и сказал:

– Все, можете забирать.

– Она пойдет с нами, – заявил я.

   Тот не отреагировал, и все вместе мы поскорее покинули место только что совершенного преступления.

54

   Она действительно была сильно возбуждена, и когда увидела, как дрожит ее рука, которую она протянула, чтобы включить зажигание в машине, то даже испугалась. Она никогда так не волновалась после совершения акции, и дело здесь скорее всего было в том, что ей не приходилось стрелять в присутствии такого количества людей. Надо было прийти в себя, и она закурила сигарету.

   В исполнении этой акции главная заслуга принадлежала, конечно, Сереже. Это он, воспользовавшись своим особым положением, приготовил взрывные пакеты, принес пистолет, и – главное, обеспечил отвлекающий эффект в нужное время. Пистолет с глушителем был упрятан в женской сумочке, ствол чуть выглядывал наружу, а через боковой карман она легко могла им воспользоваться. Они придумали это накануне, когда поздно вечером Сережа примчался к ней домой, перепугав Аню, и они почти до утра разрабатывали все тонкости предстоящей операции. Идея принадлежала ему, но главное дело осталось, конечно, Нине. Рано утром, выехав за город, она отстреляла две обоймы, привыкая к необычному использованию оружия. Сумочка с пистолетом была точно такой же, как та, с которой она вошла в зал, и Сережа в суматохе после взрывов снова поменял ее, чтобы поскорее от нее избавиться. Самое трудное было решиться на стрельбу, когда вокруг поднялась всеобщая паника, забегали люди. Тверитин с Чекалиным тоже вскочили, им тоже было интересно, что там взорвалось в другом конце зала, и Нина, стиснув зубы, дважды нажала спусковой крючок. Она видела, как дернулся Чекалин, но после выстрела в Тверитина толпа людей загородила их, да и она сама поспешила отойти подальше. Сережа едва нашел ее во всей этой кутерьме. Она даже не была уверена, попала ли она в Тверитина вообще.

   Кто-то постучал в окно ее машины, и она вскинула голову. Это был Бук, и она открыла ему дверцу. Тот тяжело уселся на переднее сиденье рядом с нею и сказал:

   – Ну и погодка нынче, прямо Африка... Ты что-то плохо выглядишь, девочка.

– Да, – выдавила из себя Нина.

   – Твой приятель в этом смысле куда хладнокровнее, – заметил Бук. – Ловко вы все это провернули, а?

Она вздохнула и ничего не ответила.

– Ты его ждешь? – спросил Бук. Нина покачала головой.

   – Руки дрожат,– проговорила она.– Не могу управлять машиной.

Бук усмехнулся.

   – Не знаю, что я чувствовал бы на твоем месте. Давай я сяду за руль. Нечего нам здесь торчать, я думаю.

   Он вышел из машины, а Нина просто переползла на соседнее сиденье. Бук сел за руль, тронул машину с места, и они проехали по улице.

   – Вас выручает наглость, – говорил Бук по дороге. – Я сам прикидывал, как бы я смог организовать это дело, но ничего не придумал. Я бы не стал рисковать. Ты видела, сколько было в зале охранников?

   – Конечно,– кивнула Нина.– Они очень хотели его поймать.

Бук радостно хохотнул.

   – А все же приятно, – сказал он. – Я ведь сразу понял, когда взрывы начались, что сейчас будут шмалять красавцев. Но я и представить не мог, что в такой суматохе это пройдет! Он гений, твой Бэби.

– Просто он сумасшедший, – сказала Нина со вздохом.

   – Это одно и то же, – заметил Бук. – Как вам удалось все это пронести в зал?

– Как-то удалось, – сказала Нина.

– Понятно, секрет фирмы, – кивнул Бук.

– Ты-то как здесь оказался? – спросила Нина устало.

   – Что ж я, по-твоему, два и два не могу сложить? – буркнул Бук. – Я приехал на спектакль, и, должен сказать, премьера удалась. Хотел бы послать цветы премьеру, но ты ведь не дашь мне адреса.

Нина улыбнулась.

   – Цветы могу принять и я, – сказала она. – Я ведь тоже во всем этом участвовала.

   – Что ты чувствуешь? – спросил Бук с интересом. – Это ведь были последние из твоих врагов. Нина подумала и покачала головой.

   – Нет, еще не последние, – сказала она. – Есть еще одно маленькое сомнение. Я должна решить его в ближайшее время.

– А потом? – спросил Бук.

– Не знаю, – сказала Нина и вздохнула.

   Бук привез ее на Арбат, в свой ресторан, но Нина не была расположена оценить его кухню. Она выпила чашечку кофе с коньяком, бокал хорошего вина и попросила отвезти ее домой. Бук видел ее состояние и потому всячески пытался успокоить и отвлечь, но это ему плохо удавалось. Он послушно отвез ее домой и, когда Аня испуганно вышла к ним навстречу, поведал ей:

– На ее глазах убили двух парней прямо в зале суда. Аня ахнула.

   Бук оставил ее дома, а сам, выходя из подъезда, остановился поговорить с охранником. Они быстро нашли общий язык, и охранник пообещал сообщать по указанному телефону о всех непредвиденных случайностях в жизни Нины Алексеевны.

   Нина приняла ванну и, лежа в прохладной воде, пыталась понять, почему людей, почти невиновных в ее горе, она убивала с легкой душой, не моргнув глазом, а очевидных негодяев, тех самых, что терзали ее маленьких детей, она смогла застрелить только через огромное волевое усилие. Что-то с ней произошло за время заграничного приключения, и она уже не была прежним Бэби.

   А может, все дело было в том, подумала она, уже вытираясь полотенцем, что список закончен? И незачем ей теперь чего-то разузнавать, кого-то искать, выслеживать, чтобы выстрелить и убить. Может, настало время расслабиться? Почему же ей это было так мучительно?

   Аня накрыла на стол, приготовила чай, но Нина вновь не почувствовала аппетита. С большим трудом Аня уговорила ее сходить на пляж, но и там Нина не смогла избавиться от своих переживаний. Они вернулись домой, включили телевизор, но Нина смотрела на экран, не видя его. Вечером позвонил Бук, спрашивал о ее состоянии, и Нина отвечала,– что она в порядке.

   –  Я знаю, в чем дело, – сказала ей Аня убежденно. – Ты расстраиваешься оттого, что твой Сереженька не появляется.

   Сказано это было с глубоким внутренним переживанием, но Нина посмотрела на нее удивленно, хмыкнула и пожала плечами. Конечно, ей бы хотелось, чтобы появился Сережа, тот единственный человек, с кем она могла поделиться своими переживаниями, но она велела ему не появляться как минимум три дня. И к тому же ее слегка пугало его восторженное отношение, она сомневалась в том, что заслуживает его.

   Ночью ей приснился кошмар, и она вскочила в слезах. Придя в себя, она забыла сон, но тревожное состояние кошмара осталось, и на нее вдруг накатила волна жуткого и беспросветного уныния. И тут она вспомнила, что среди доверенных лиц, к которым рекомендовал ей обратиться Феликс в своем последнем письма, был еще и священник. Она не была верующей, но слышала от других, что разговор со священником часто действительно облегчает душу. Конечно, рассказать незнакомому человеку все свои страхи и переживания было непросто, но сказать знакомым ей было нечего.

   Утром она позвонила по указанному телефону, и искомый отец Александр ответил ей, что готов с ней поговорить.

   – Только имейте в виду, – добавил он, – хотя номер у меня московский, но живу я далековато.

   – У меня машина, – сказала Нина. – Расскажите, как к вам добраться.

   Для выезда в глубинку она вывела из гаража свой шикарный «джип», и Аня, наблюдавшая за ее сборами с балкона, даже захотела по такому случаю отправиться с ней.

– Нет, – отрезала Нина жестко. – Тайна исповеди.

– Знаю я твою исповедь, – сказала с обидой Аня.

   Уже в другом настроении, с надеждой снять с себя тяжелейшую нагрузку последнего времени, ехала Нина в дальний подмосковный район, где располагался приход отца Александра. В ее представлении священник должен был быть своего рода общественным психологом, успокаивающим души. Иначе зачем бы Феликс давал ей его телефон?

   Храм, где служил отец Александр, стоял в далеком небольшом селе, и дом священника располагался совсем рядом с церковью. Остановив машину у церковных ворот, Нина почувствовала, что при виде куполов с крестами ее смятение не уменьшается, а, напротив, только увеличивается. Ей даже на мгновение захотелось поскорее уехать отсюда. Но священник в сером подряснике уже вышел на крыльцо и позвал ее:

– Это вы Нина Алексеевна?

– Да, я, – сказала Нина со вздохом.

   Священник был немолодым, но вполне еще бодрым мужчиной с сединой в коротко стриженной бородке. Он спустился к ней и сказал:

– Да, машина у вас замечательная. Нина рассеянно кивнула.

   – Вы бы хотели поговорить о деле? – спросил он с любопытством. – Или о душе?

   – О душе, – ответила Нина, чувствуя себя очень неуверенно.

Священник кивнул.

   – Тогда мы с вами пройдем в храм, – предложил он. – Подождите минутку.

   Он вошел в дом и вскоре вышел, переодевшись в темно-синий подрясник и надев наперсный крест. Большим старым ключом он открыл церковную дверь, и они вошли в тихий полумрак церкви. Нина почувствовала, что на нее нахлынул непонятный трепет. Священник вошел в алтарь, надел епитрахиль и, выйдя, пригласил Нину к аналою у большой иконы Божьей Матери. Он положил там большой серебряный крест и небольшое Евангелие в окладе, потом повернулся к Нине.

– Я так понимаю, вам исповедаться хочется, – сказал он.

   – Я сама не знаю, что мне хочется, – ответила Нина. – На душе тяжко, батюшка. За последний год я натворила много разных дел.

   – Исповедь – это таинство, – сказал батюшка. – Вы рассказываете о себе все самое плохое, и Господь слышит вас. Он прощает вас лишь при условии, что вы действительно хотите избавиться от греха. Вы же наверное знаете, многие только хвастаются своими грехами и каяться вовсе не хотят.

   – Дело в том, – сказала Нина, – что я не знаю, хочу ли я каяться. .

Он улыбнулся.

   – Во всяком случае, вас что-то сильно беспокоит, не так ли? Ведь вы человек не церковный, а пришли ко мне.

   – Я пришла к вам, потому что Феликс Захарович дал мне ваш телефон на случай тяжелой нужды. Я расскажу вам все, – решилась Нина, – а вы сами решайте, каюсь я или нет.

Батюшка кивнул. Нина собралась с духом и стала рассказывать. О страшной гибели мужа и детей, о ее полубезумном состоянии в то время, о ее решении взять на себя восстановление справедливости в мире. О Феликсе и его «Народной воле», о заказных убийствах, о Стукалове и Леше Дуганове, о заграничной жизни, о Сереже Семенихине и Вадиме Соснове и, наконец, о вчерашнем убийстве двух злодеев. Она рассказывала обо всем этом впервые в жизни, и это было похоже на прыжок в ледяную воду... Дух захватывало.

   Отец Александр слушал ее и словно становился на глазах старше и мудрее. Лицо его осунулось, появились морщины у глаз, от былой приветливости не осталось и следа. Он будто действительно брал на себя ее переживания, и они причиняли ему глубокую боль.

   – Я не знаю, зачем я к вам пришла, – говорила Нина уже горячо и взволнованно. – У меня все перепуталось, я уже не могу понять, что я творю. Мне казалось, что я делаю правое дело, а теперь, когда все кончилось, я в растерянности. Я пришла к вам, чтобы вспомнить, что есть добро и что есть зло.

Он кивнул.

   – Нина, дорогая, – заговорил он с тяжким вздохом, – все, что вы рассказали, страшно. По дороге в вечную погибель вы ушли так далеко, что и подумать боязно. Но если вы искренне хотите вернуться к свету, то возможности для этого есть. Только надо будет много потрудиться над собой.

   – Я не понимаю, – сбивчиво пробормотала Нина. – Я не уверена...

   – Конечно,– согласился отец Александр.– Ведь вы, можно сказать, больны. То несчастье, что случилось с вами когда-то, надломило ваши силы. В вас, можно сказать, вселился бес, страшный духовный вирус, искажающий всякое представление о добре и зле.

   – Но почему вы так думаете? – не сдавалась Нина. – Я боролась...

   – Вы сами признались, – напомнил священник, – что убивать людей невиновных, случайных свидетелей вашей трагедии, вам было легче и спокойнее, чем стрелять в явных негодяев. Истинно так, ваше искаженное сознание все перевернуло, вы убиваете потому, что стремитесь именно убивать, а уже потом придумываете этому якобы нравственное обоснование.

   – Это не так,– горячо попыталась спорить Нина, но, когда натолкнулась на внимательный и сострадательный взгляд священника, осеклась. Он ведь произносил вслух то, о чем она догадывалась, но боялась подумать.

   – Поверьте мне, – продолжал отец Александр тихо. – Ваш муж и ваши дети никогда не нуждались в отмщении. Они и сейчас со скорбью и ужасом смотрят на ваши дела и плачут о вашей духовной погибели.

   Тут Нина разрыдалась, и отец Александр, не спешил утешать ее, просто стоял рядом и тихо молился про себя. Она достала из сумочки платок, промокнула слезы на щеках и сипло спросила:

– Что же, я теперь уже конченый человек, по-вашему?..

   – Совсем нет, – возразил отец Александр. – Вы знаете, я ведь перед тем, как стать священником, тоже был отчаянным грешником. Правда, я был ближе вашего к церкви, но тем более страшен был мой грех, грех против церкви. Я не утверждаю, что теперь уже спасен, но я достиг мира в собственной душе. Я сознаю всю страшную меру своей греховности и вычерпываю ее по мере сил. Признайте и вы свое падшее состояние, и Господь даст вам силы преодолеть себя.

– Что я должна делать? – спросила она неуверенно. Отец Александр помолчал.

   – У вас есть прекрасная возможность положить начало своему покаянию. Вы говорили, что остался еще один, главный виновник смерти вашего мужа?

   – Я не уверена, – сказала Нина. – Есть подозрения на это, но если это так...

   – Так вот, представьте, что это действительно так,– сказал отец Александр, – и простите его.

Нина даже отшатнулась от него.

– Простить?

   – Да, – сказал священник твердо. – И этим вы выкажете свою готовность противостоять сатанинским искушениям.

   – Но тогда, – растерянно пробормотала Нина, – тогда все потеряет смысл!..

   – Да,– сказал священник.– Именно так. Все, совершенное вами доселе, потеряет смысл. А разве вы хотите, чтобы этот страшный смысл оставался и преследовал вас?

   – Я не смогу, – покачала головой Нина. – Я ни за что не смогу...

   – Сможете, если сильно захотите,– возразил отец Александр. – Господь вам поможет, Нина. Обязательно поможет. Надо только захотеть.

   На обратной дороге Нина с изумлением вспоминала этот разговор, потому что теперь, за рулем «джипа», несущегося по загородному шоссе, она видела все совсем иначе. Там, под сводами храма, она трепетала и благоговейно внимала словам седого священника, но теперь все это казалось ей безумием. Она не могла всерьез принять рассуждений о бесновании, о неком духовном вирусе, а уж идею прощения Соснова она отвергала всем своим существом едва ли не с рвотными позывами. Она пыталась доказать себе, что ее поездка к священнику была глупым недоразумением, но кончилось все тем, что она просто заплакала. Ее не оставляла мысль о том, что души убиенных мужа и детей на самом деле плачут о ней и зовут ее опомниться.