Текст книги "Кровная месть"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

23

   Измочаленного допросами Стукалова на время оставили в покое, даже на телевидении его имя вспоминали не так часто, как прежде. Реакция на появление Суда Народной Совести была бурная, но прошла на удивление быстро, что не могло нас не радовать. Тем не менее обстановка нагнеталась, и мы ощущали это очень явственно. Все понимали, что наступившее затишье предвещает скорый взрыв.

В среду мне позвонил Меркулов:

   – Быстро ко мне, мы едем на очередную конспиративную встречу. Форма одежды повседневная. Никому ни слова.

   Я сразу сообразил, куда мы едем, но вида не подал. Мы спустились вниз, сели в его служебную машину и тронулись в путь.

   – Слушай, Костя, – заговорил я, шокируя фамильярностью молодого шофера. – Как тебе кажется, отчего они не оказывают нам сопротивления? Вспомни, раньше, бывало, шаг в их сторону сделаешь, как тотчас начинаются всякие гадости, а тут мы у них на хвосте висим, а они благодушествуют, киллеров нам сдают.

   – Наверное, все дело в том, – сказал Костя, – что мы действуем в их интересах.

Я кашлянул.

   – Прошу прощения. Ты уточни, ты меня в предательстве подозреваешь или Грязнова?

   – Я никого не подозреваю в предательстве, – сказал Костя. – Это операция совсем не того рода, к каким ты привык Просто мы мыслим шаблонно, и они этим пользуются.

– Но пока не слишком-то, – заметил я.

   – Ты же понимаешь, они готовят новую акцию, – сказал Меркулов. – Сдача Стукалова была лишь первым шагом.

   – Это я еще способен понять, – согласился я. – По всей видимости, следующим шагом должно быть устранение Стукалова.

– Да, – кивнул Меркулов. – Конечно.

   – В тюрьме его достать будет сложно,– продолжал я развивать идею. – Значит, доставать его будут на переездах. Надо бы распорядиться об усилении бдительности.

   – Генеральный уже распорядился,– сказал Меркулов. – Не тебе одному это в голову пришло. Но почему ты решил, что его будет сложно достать в тюрьме?

Я виновато пожал плечами.

   – Инерция мышления,– извинился я.– Конечно, в тюрьме у них тоже могут быть свои люди. Только мне кажется, что им надо побольше шуму.

Меркулов задумался.

– Его уже все допросили? – спросил он.

   – Все кто мог,– сказал я.– Ты думаешь, его могут шлепнуть в учреждениях правоохранительных органов? Риск большой.

   – Кто их знает, что они придумали,– пробормотал Меркулов. – Ладно, не будем опережать события. Мы едем к бывшему заместителю министра безопасности, которого прочат в большие чины ФСК. Человек сидел на кадрах, можешь себе представить, что ему известно.

– Конечно, ему известно многое, только скажет ли?

   – Должен, – сказал Меркулов. – У него случилось зависание, против него есть небольшой компромат, и ему нужны сторонники.

   Большой чин встречался с нами на конспиративной квартире в районе станции метро «Авиамоторная». Квартира не представляла собой ничего примечательного, образец типичной серости. После того как она мне сразу резко не понравилась, я обнаружил, что письменный стол точно такой же, как у меня дома.

   Что касалось хозяина, то это был приятной наружности мужчина лет около сорока, внешность которого во всем выдавала чиновника, но добродушный, простой и гостеприимный. Устраивая нас в кабинете, он жаловался на то, что квартира плохо укомплектована, что кроме грузинского чая там нет никаких напитков. От чая же мы предусмотрительно отказались, расположились в типовых креслах и начали разговор.

   – Дмитрий Сергеевич, – обратился к нему Меркулов, – я должен предупредить сразу, что расследуемое нами дело не делает чести органам безопасности. Я бы не хотел, чтобы вы посчитали нас врагами вашей конторы.

   – В свою очередь, и я попрошу не считать меня врагом всего прогрессивного человечества, – с улыбкой отвечал хозяин.– Я допускаю возможность злоупотреблений и преодоление их считаю необходимым для нашей организации.

Меркулов удовлетворенно кивнул и повернулся ко мне.

– Саша, изложи, пожалуйста, краснодарское дело.

   Я начал излагать скорбную историю убийства капитана Ратникова, не опуская важных подробностей. В частности, я несколько даже усугубил связь Щербатого с органами безопасности и в сцене появления незнакомцев так расставил акценты, что их принадлежность органам безопасности не вызывала сомнений.

   Дмитрий Сергеевич слушал внимательно, иногда чуть кивая и вздыхая.

   – Я понимаю ваше смущение,– сказал он в конце.– Конечно, признать такое преступление за нашей фирмой тяжело. Должен вам сказать, что в органах прежней эпохи не церемонились с людским материалом, но до убийства детей дело не доходило.

   – Признаемся и мы, – сказал Меркулов. – Связь этих парней с органами еще не до конца высвечена. Но подозрения на этот счет самые серьезные.

   – Я могу навести справки,– сказал Дмитрий Сергеевич. – В то время в Краснодаре действительно творились темные дела. У вас есть время?

Мы переглянулись не без удивления. По нашему представлению, такие справки требовали не менее нескольких дней.

   – Вы хотите навести справки по телефону? – спросил Меркулов недоуменно.

Тот улыбнулся.

   – Нет, не по телефону. В соседней комнате стоит компьютер, соединенный с нашей служебной сетью. Это займет минут десять – пятнадцать.

Он вышел в эту самую соседнюю комнату, а я сказал:

– От этих компьютеров совсем житья не стало.

   – Да-да, – усмехнулся Меркулов. – Твою точку зрения на этот счет я уже знаю.

   – Знаете, до чего мои дошли? – сказал я. – Определяют психологический портрет убийц. Дюк у них романтическая фигура, а Бэби страшно непоследовательный.

   Меркулов кивнул, думая о чем-то своем. Я поднялся, чтобы посмотреть книги на книжной полке (типовые книги на типовой книжной полке), но тут Дмитрий Сергеевич позвал нас:

   – Константин Дмитриевич, Александр Борисович! Идите сюда!..

   Мы поспешили к нему в комнату, совсем не типичную для наших квартир, чистую до стерильности, уставленную неведомыми приборами. Единственный известный мне прибор был компьютер на столе. На экране дисплея ползли какие-то строки.

   – Вы ведь связаны со служебными запретами на публичные выступления,– спросил прежде всего Дмитрий Сергеевич. – Я хочу поделиться с вами государственными секретами.

   – Да, конечно, – отвечал Меркулов. – Что вы выяснили?

   – Ваш Щербатый, он же Виктор Юхнович, действительно находился на нашем учете,– сказал Дмитрий Сергеевич.– Был исполнителем, что называется, грязных дел. Убит при загадочных обстоятельствах.

   – Это нам известно, – заметил я. – Есть ли там что-нибудь об убийстве капитана Ратникова?

   – Не думаю, что это должно быть в нашем архиве, – заметил Дмитрий Сергеевич. – Тут другое интересно.

– Что? – спросил Меркулов.

– Именно в это время в тамошнем управлении раскручивалась одна затейливая интрига. Целый ряд руководителей края, в том числе и начальник управления службы безопасности, обвинялись в торговле оружием. Работала депутатская комиссия. То есть страсти накалились до предела.

– И чем все кончилось? – спросил Меркулов.

– Сейчас, – сказал Дмитрий Сергеевич.

   Он так уверенно скользил пальцами по клавишам, что невольно напомнил мне Сережу Семенихина. Я все больше начинал чувствовать свою неполноценность перед компьютерным поколением.

   – Вот,– сказал он.– Кое-кто полетел. В общем, гора родила мышь. Ничего особенного.

   – Стоп, – сказал я, набравшись нахальства. – А нет ли там упоминания о некой заветной дискете, в которой могла храниться важная информация?

   Он посмотрел на меня с сожалением, как смотрят на слабоумных.

   – Где, по-вашему, должно быть это упоминание? – спросил он терпеливо.

– В материалах расследования, – сказал я, не сдаваясь. Он пожал плечами.

   – Я попробую поискать. Тут в программе есть возможность поиска слова в определенном диапазоне... Жаль, диапазон нам не известен.

– Все равно, это потрясающе, – заявил я.

   Меркулов смотрел на меня, как на расшалившегося ребенка, но не вмешивался.

   Некоторое время Дмитрий Сергеевич щелкал клавишами, пытливо вглядываясь в экран дисплея, упорно разыскивая упоминания о моей дискете, и в тот момент, когда даже я готов был сдаться, он произнес:

– Вот!

– Что? – вскинулись мы оба, и я и Меркулов.

   – Есть упоминание о дискете, – сказал Дмитрий Сергеевич, сам невольно удивляясь этому обстоятельству.

– И что там говорится? – жадно спросил я. Дмитрий Сергеевич ткнул пальцем в экран.

   – Похоже, вы близки к истине. На разбирательстве дела в депутатской комиссии пропала дискета с каким-то компрометирующим материалом. Материал поступил в распоряжение комиссии и был грубо похищен. Об этом есть докладная записка секретаря комиссии.

– Откуда взялся этот материал? – спросил я торопливо.

   – И происхождение материала, и характер содержащейся информации решено было в выводах комиссии, не отражать. Дело расследовалось местным управлением безопасности.

– Не милицией? – переспросил я.

   – Нет, разумеется, – сказал Дмитрий Сергеевич, чуть усмехнувшись.

   – Тогда скажите, там должно быть отмечено, – сказал Меркулов, – кто возглавлял депутатскую комиссию?

   Дмитрий Сергеевич чуть глянул на него, вернулся к клавишам, пощелкал и сказал:

   – Да, тут есть. Комиссию возглавлял депутат Соснов Вадим Сергеевич. Вам это о чем-то говорит?

   Мне-то это говорило о многом, но я промолчал. Спросил только:

– Он был связан с органами безопасности? Дмитрий Сергеевич покачал головой, показывая этим, что мы хотим от него слишком многого, что его гостеприимство на грани дозволенного, но вернулся к компьютеру, пощелкал клавишами и сообщил:

   – Это уже секретная информация, и я вынужден полагаться на вашу честность, господа.

   – Что там? – спросил Меркулов, у которого даже глаза разгорелись.

   – Ну, в общем, депутат Соснов был секретным агентом органов безопасности, так называемым сексотом.

   Я вспомнил свою встречу с депутатом Сосновым и испытал легкое разочарование. Не то чтобы он произвел на меня глубокое положительное впечатление, но человек показался мне симпатичным.

– В чем это выражалось? – спросил Меркулов. Дмитрий Сергеевич посмотрел на него с изумлением.

– Вы что, хотите поднять личное дело агента?

– Ведь это возможно, – сказал Меркулов.

   – Разумеется, – кивнул Дмитрий Сергеевич сухо. – Я вижу, вы немедленно хотите узнать все про КГБ.

   – Только то, что касается нашего дела, – сказал Меркулов. – Вы не забыли, что мы ведем дело чрезвычайной государственной важности? Конечно, мы можем пойти и прямым, официальным путем.

– Я полагал, что речь идет о небольшой справке,– хмыкнул Дмитрий Сергеевич.– Хорошо, я попробую заглянуть в файл внештатных агентов.

   Дальнейшую работу он продолжал без вдохновения, попутно объясняя нам ситуацию в органах:

   – Вы же знаете, в последние годы комитет вовсе не был однородной системой. Он раскололся на группировки, партии, поколения... Порою борьба шла такая, что напоминала времена гражданской войны. В этих условиях краснодарское дело приобрело значение, выходящее за рамки края... Вот, Соснов Вадим Сергеевич, секретный агент по кличке Лесник.

– Как все просто, – пробормотал Меркулов.

   – Это вовсе не так просто,– буркнул чуть обиженно Дмитрий Сергеевич. – Вы, конечно, могли пойти по прямому, официальному пути, но это вовсе не гарантировало вам выход на секретные файлы. Даже я не знаю всего, что закодировано в памяти архивов.

– Чем занимался Соснов? – нетерпеливо спросил я.

   – Тут его биография, – сказал Дмитрий Сергеевич. – Он родом из Краснодара, закончил юридический факультет, работал в милиции, прокуратуре, суде. Был комсомольским функционером, деятелем перестройки. Завербован во время съезда комсомола в Москве, после чего начал активную политическую жизнь. Вы спрашиваете, чем он занимался, да? Так вот он не был стукачом, как вы можете подумать.

– А кем?

   – Он был организатором новой политики, если вам угодно.

– Значит, это все организовывал комитет?

   – Я уже говорил о партийной борьбе внутри организации, – вздохнул Дмитрий Сергеевич.– В комитете тоже были как сторонники прогрессивного направления, так и противники его. Ваш Соснов работал при поддержке прогрессивной части комитета.

   Он отчаянно отстаивал честь своей организации, хотя мы и не думали на нее нападать. Я так много сталкивался с отрицательными сторонами их работы, что с радостью приветствовал наличие положительных. Почему бы и нет?

   – Вы же понимаете, Дмитрий Сергеевич, куда мы клоним,– мягко сказал Меркулов. – Нам хотелось бы прояснить роль Соснова в расследовании того дела с продажей оружия.

   – Я способен это понять, – сказал Дмитрий Сергеевич, начиная нервничать. – Но и вы поймите, наконец, что в комитете были не только убийцы и людоеды.

   – Лично я в этом никогда не сомневался, – немедленно заявил я.

   Он посмотрел на меня с подозрением, фыркнул и покачал головой. Мое лицемерие разрядило атмосферу.

   – Разумеется, он был занят проблемами не только депутатскими, – буркнул он. – Но если вы думаете, что он был занят спасением чести краснодарского управления...

– Мы уже не думаем, – сказал Меркулов.

   Дмитрий Сергеевич еще посопел некоторое время и сказал:

   – В его задачу входило, напротив, потопить краснодарское управление. Там собрались махровые мракобесы, знаете ли... Он постарался, сделал все что мог, но этого оказалось тогда недостаточно. Дело хоть и спустили на тормозах, но вопреки стараниям Соснова. Вот так, хотите верьте, хотите нет.

24

   После того как в среду Стукалова никто не вызвал на допрос, соседи по камере в следственном изоляторе шутили:

   – Позабыли тебя, корешок, кончилась твоя слава. Все, теперь до суда будешь мариноваться.

   Соседи относились к Стукалову уважительно, до них доходили газетные сообщения о его подвигах. В числе нескольких человек в его камере были рэкетиры, финансисты и хулиганы, и среди них террорист являлся фигурой экзотической.

   Но в четверг его снова вызвали на допрос, и соседи снова почтительно загудели. Рэкетиры с хулиганами протянули ему ладони, и он поочередно по всем хлопнул.

   – Поклон гражданину начальнику, – буркнул проштрафившийся финансист, и Стукалов помахал ему рукой.

   Для него каждый вызов на допрос уже был своего рода выходом на аплодисменты к приветствующей его публике. Он шел уверенно, довольный собой, не слишком вникая в существо собственного положения. Когда следователь Турецкий пытался образумить его предупреждением о возможной ликвидации, он испугался только вначале. Потом вспомнил, как с ним разговаривали перед отправкой сюда, вспомнил пачку денег, оставленную в надежном месте, и страхи сами собою отошли. Он знал, что связан с серьезной, солидной организацией, и верил, что они не станут его подставлять.

   Возили его в специальной бронированной машине, с сопровождением, на большой скорости, и, слыша сирену, он в очередной раз внутренне ликовал, сознавая собственную значительность. Его, как ребенка, волновали все эти встречи с солидными политическими фигурами, он говорил с ними на равных, и это искупало все неудобства его пребывания в изоляторе. Он вполне мог представить, что и потом, в лагере, слава его будет ему щитом и опорой. От этих мыслей жить становилось веселее.

   На этот раз его привезли в городскую прокуратуру. Он уже бывал здесь у следователя Дьяконова, но на этот раз его еще раз вызвали для персонального разговора с прокурором Москвы. Они уже встречались, прокурор считал Суд Народной Совести собранием маразматиков и искал возможности выйти с ними на переговоры. Своей эмоциональностью и хитростью он вызывал у Стукалова лишь неприязнь, и потому предстоящая беседа была тягостна для подследственного.

   Часа за два до его появления в прокуратуре Феликс Захарович подобрал Нину с условленного места и повез на дело. Нина была спокойна, как всегда, и этим своим сверхъестественным спокойствием перед самыми ответственными делами она внушала Феликсу Захаровичу почти суеверное восхищение.

   – Сегодня твой бенефис, – говорил Феликс Захарович, ведя машину к центру города. – На нас все прожектора, к нам пристальное внимание критиков, а мы поем с галерки, – он хихикнул.

– Надеюсь, ты все продумал, – сказала Нина.

   – Я-то продумал,– говорил Феликс – Да грош цена моим думам, если чего не так пойдет. Ты эту винтовку знаешь?

   – Все винтовки одинаковы, – отвечала Нина. – Был бы прицел на месте. Мне бы из нее пострелять, привыкнуть.

   – Увы, – сказал Феликс, – привыкать уже нет времени. Но ты будь уверена, с ней поработали специалисты, прицел выставлен. Кстати, он там оптический, японский, с просветленными линзами, хотя я и не знаю, что это такое.

– Пули?

   – Соответственно припилены как надо. Да ты не волнуйся, там всего-то метров, может, двести расстояния. Для тебя это словно в упор.

– Они что же, не учитывают такой возможности?

   – Когда-то, может, и учитывали, – сказал Феликс. – В прежние времена вокруг наших зданий все крыши контролировались. А теперь где людей взять, кто им платить будет? Полный развал.

   – Может, тебе не стоит меня ждать? – предложила Нина. – Вряд ли они будут оцеплять район. Пройдусь до метро, поеду как все люди.

   – Конечно, правильнее было бы бросить винтовку на месте, – согласился Феликс. – Но я хотел бы ее забрать. У меня насчет нее есть кое-какие соображения. Если будешь выходить из минуты, бросай ее немедленно. Если же сможешь разобрать, то лучше унести.

– Ладно, я попробую, – сказала Нина.

   Он считал, что она не волнуется вовсе, но это было не так. В моменты сосредоточения она переходила в какое-то особое состояние, ее сознание словно деревенело, и она действовала, следуя лишь инстинкту. Порою она даже ухитрялась наблюдать за собой со стороны, и ей казалось, что это состояние близкое к ознобу, к болезни, но, когда в результате все получалось отлично и сознание оттаивало, она восхищалась своими собственными действиями.

   Дом, выбранный Феликсом для операции, стоял через дорогу от здания городской прокуратуры. Место было оживленное, на первом этаже дома были магазины, в квартирах сталинских времен жили люди в основном состоятельные. Когда Феликс Захарович готовил операцию, он изучил их подробно. Хозяйка квартиры на четвертом этаже, чьи окна выходили на центральный подъезд городской прокуратуры, жила одиноко, работала в каком-то министерстве и пропадала там с утра до вечера. Ее уход на работу Феликс Захарович проконтролировал лично. В этой операции он уже не полагался на агентов, все делал сам.

Он остановил машину у тротуара на параллельной улице, метрах в пятидесяти от места предполагаемой акции. Они вышли из машины вместе, он провел ее до подъезда нужного дома, по дороге давая последние наставления.

   – Если что, ты направляешься к Клавдии Петровне Онучкиной, она проживает в шестнадцатой квартире на четвертом, последнем этаже. Можешь не волноваться, она на работе. На площадке три квартиры, но одни соседи на работе, а другие за двумя дверьми ничего услышать не могут. Там одна старуха остается, она даже в случае взрыва открывать не будет. Смело поднимайся, открывай дверь и действуй.

   – Когда ты только успел подобрать ключ? – покачала головой Нина.

   – Я успел столько, сколько не успевал никогда, – вздохнул Феликс. – Винтовка снабжена и глушителем, и пламегасителем. Единственная проблема – это окно. Открывать его по такой погоде – это привлекать внимание. Хорошо бы использовать форточку.

   – Каким образом? – поинтересовалась Нина. – Залезть на шкаф?

   – Ладно, открывай окно, – согласился Феликс Захарович. – Но прикрой его сразу после выстрела. После результативного выстрела, разумеется.

– Успокойся. Все получится. Феликс Захарович только усмехнулся.

   – Эх, милая... Все самое интересное только после этого и начнется!

   На этом они расстались. Нина вошла в подъезд, а Феликс Захарович прошел к киоску, купил пакетик орехов и пошел назад к машине.

   Она поднялась по лестнице, никого не встретив. За спиной у нее был рюкзак с винтовкой, и по общему стилю одежды она выглядела как современный молодой человек спортивного типа. Из маскировочных средств она на этот раз использовала только пластину под нижней губой и черные очки. Волосы были под вязаной шапочкой, куртка скрывала фигуру, и ее шаг был энергичен и порывист, как у подростков. На лестничной площадке четвертого этажа она огляделась, достала ключ и легко открыла нужную квартиру.

   Шорох, который она услыхала, замерев в прихожей, заставил ее напрячься. Через некоторое время она осмелилась шагнуть в комнату и увидала толстого рыжего кота, который устраивался в кресле среди забытых газет. На появление незнакомой женщины кот отреагировал, только глянув на нее с подозрением, и мяукнул. Нина глянула на часы, сняла рюкзак и стала осваиваться.

   Подъезд прокуратуры просматривался неплохо, разве что ветви деревьев чуть мешали. Хорошо, листва еще не появилась, иначе вся операция сорвалась бы. Нина сбросила куртку, раскрыла рюкзак и стала собирать винтовку. Она едва успела изучить ее сборку, но справилась с делом легко и быстро. Оптический прицел стал на место, пламегаситель с глушителем тоже не доставили хлопот. Она вынула патроны из магазина, изучила их и выбрала для выстрела тот, что понравился ей больше других. Когда закончила с винтовкой, стала готовить место. У нужного ей окна стоял письменный стол, и это было очень удобно. Она даже могла сесть в кресло, что было вообще верхом комфорта для такой работы. Устроившись, она навела прицел на человека, который стоял у подъезда, и некоторое время изучала его через оптику. Промахнуться с такого расстояния казалось ей немыслимым, но чем ближе подходил момент выстрела, тем больше возникало сомнений.

   Феликс Захарович сидел в своей машине и тоже нервничал. Он решительно пошел против плана коллегии и пока не очень представлял себе, чем для него все это может кончиться. То есть, конечно, варианты поведения он уже продумал, но реакция руководства пока была для него трудно предсказуема. Председатель Суда, молодой и напористый функционер, подчас ставил его в тупик своими действиями.

   И вдруг Феликс Захарович увидел такое, от чего мгновенно вспотел, несмотря на прохладную погоду. По другой стороне дороги в расстегнутом длинном плаще с развевающимися полами спешила в сторону собственного дома Клавдия Петровна Онучкина, хозяйка квартиры на четвертом этаже, где сейчас расположилась Нина. Феликс Захарович заставил себя успокоиться, посчитав до двадцати, потом неторопливо вышел из машины и подошел к ближайшему телефону-автомату. Подобные ситуации были заложены в схему операции, и волноваться не следовало. Он набрал номер квартиры Онучкиной и после трех звонков перезвонил снова. Нина взяла трубку.

– Хозяйка неожиданно вернулась, – сказал Феликс Захарович, стараясь говорить спокойно. – Можешь действовать по плану экстремальной ситуации.

   Нина положила трубку и огляделась. Ей предстоял выбор: либо спрятаться на время в ванной и уповать на то, что хозяйка туда не заглянет, или встретить хозяйку в соответствии с ситуацией. В последнем случае она получала свидетеля.

   Колебания ее продолжались до того самого момента, как послышался звук поворачиваемого в замке ключа. Прятаться было поздно. Нина стала за дверь и сжала в руке резиновую дубинку.

Хозяйка вошла, задыхаясь от спешки.

   – Тимоша, дорогой мой, я так виновата... – успела сказать она, входя в комнату.

   Кот из кресла кинулся к ней, но Нина уже опустила дубинку на голову его хозяйки, и та упала на ковер. Кот жалобно замяукал.

   – Спокойно, Тимоша,– проговорила Нина.– Если речь идет о завтраке, то ты его получишь.

   На этот случай в рюкзаке был широкий медицинский пластырь. Нина связала хозяйку, стараясь не причинять ей лишних неудобств, залепила ей рот, чтобы она не подняла шум, придя в себя раньше времени, и уложила ее на тахту. Потом, видя как крутится вокруг хозяйки обеспокоенный кот, Нина прошла на кухню, нашла кошачьи консервы и положила их ему в мисочку. При этом она внимательно следила за тем, чтобы не оставить следов. Кот посматривал на нее по-прежнему недружелюбно, но голод вынудил его принять пищу из рук врага.

   Машина со Стукаловым подошла к подъезду точно по расписанию Феликса Захаровича. Нина проследила через оптический прицел, как Стукалова выводили из машины и заводили в подъезд. Времени для выстрела было достаточно, но окно было еще закрыто. Следовало ждать выхода.

   Феликс Захарович в это время стоял на другой стороне улицы и грыз орешки. У него, несмотря на преклонный возраст, еще оставались для этого зубы, чем он не уставал гордиться. Он позвонил из автомата Нине, опять через уговоренные три предварительных звонка, и та подтвердила свою готовность.

   – Хорошо, – сказал Феликс Захарович. – У тебя не будет много времени, когда его поведут назад.

   Рама открывалась вовнутрь, и это было хорошо. Ей не было необходимости распахивать окно настежь, достаточно было лишь приоткрыть его. Потом она села в кресло и стала ждать. Кот Тимоша устроился на тахте рядом с хозяйкой и урчал от сытости. Нина подумала, что она сейчас тоже похожа на кошку, которая сторожит мышку у норки.

   Разговор у прокурора был недолгий. Тот снова предложил Стукалову обеспечить контакт с представителями Суда, и снова Стукалов отказался, мотивируя это возможной местью со стороны коллег.

   – Что вы можете им предложить?– говорил он.– Деньги? Я не убежден, что они в них сильно нуждаются. Власть? Но они не согласны делиться! Поймите, им нужны ваши трупы, не меньше.

   Прокурор столицы понимать этого не хотел, он верил, что идет хитрая политическая игра, и пытался понять правила этой игры. После получаса бесплодной беседы он отпустил подследственного.

   Выходя из кабинета прокурора и проходя по коридору, Стукалов обратил внимание, что вокруг было как-то уж слишком много людей с оружием. Сам он был в наручниках, да и не собирался бунтовать, и такие предосторожности его лишь рассмешили.

   – Мужики, – сказал он весело, – в городе разгул преступности, а вы тут ошиваетесь!

– Иди, иди, – мрачно подтолкнули его охранники.

   И вот он вышел из дверей прокуратуры, и Нина напряглась.

– Перекурить бы, – сказал Стукалов охраннику.

   – В машину, быстро,– буркнул тот, подхватывая его под руку.

   Нина выстрелила. В конце концов у профессиональных убийц вырабатывается определенная привычка, они стреляют в одно и то же место. Нина стреляла в голову. Пуля угодила Стукалову в висок, разворотила ему череп и вышла чуть ли не под лопаткой. Он умер еще до того, как упал на землю.

   Охранник поначалу решил, что он споткнулся. Выругался, стал его поднимать, позвал напарника.

   – Эй, – сказал напарник, – он себе, кажется, башку разбил. Смотри, кровь.

– Где? – не понял первый. – Да поднимайся ты, козел!..

   Но «козел» уже подняться не мог, и, чтобы понять это, охранникам потребовалось некоторое время.

   В это время Нина уже закрыла окно и спешно разбирала винтовку. В голове ее словно стучал секундомер, наступило время спринта. В этот момент пошевелилась на тахте хозяйка, и Нине пришлось подняться и натянуть ей на глаза вязаную шапочку, пока та не увидела слишком много. Собрала все вещи в рюкзак, опрыскала все дезодорантом и вышла из квартиры.

   Когда она закрывала дверь на ключ, послышался звук открываемой соседней двери. Нина быстро отвернулась, надела черные очки и поспешила вниз по лестнице. Она успела заметить, как из двери вышла старушка, глянувшая ей вслед с подозрением. На площадке первого этажа ей навстречу попалась девочка, возвращавшаяся из школы, а в подъезде она столкнулась с почтальоншей. Нина вела себя уверенно, но вполне могла себе представить, что в случае проведения тщательного расследования эти свидетели непременно что-то про нее скажут.

   Феликс Захарович, наблюдавший суматоху у подъезда горпрокуратуры с другой стороны улицы, неторопливо дошел до своей машины, сел в нее, завел двигатель и почувствовал, что сжимает руль слишком сильно. На часах бежала секундная стрелка, время уходило, а Нина все не появлялась. Когда постучали в боковое стекло, он даже вздрогнул. Нина подошла с другой стороны незамеченной.

   –  На «Полежаевскую» подвезете? – спросила Нина с улыбкой.

–     Садись, – выдохнул он. – Сделаем.