Текст книги "Кровная месть"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

37

   Даже очевидность убийства Люсина не явилась достаточным доказательством для руководства прокуратуры в вопросе идентификации убитого Бэби. Сколько я ни бился, объясняя, что таможенные разборки тут ни при чем, что Люсин относится к списку Бэби и мог быть убит только им, мне не хотели верить. Главным противником поисков Бэби был, конечно, заместитель генерального Леонид Васильевич Пархоменко, для которого вопрос оказался неожиданно принципиальным. Сам генеральный жалобно напоминал, что может ожидать нас, когда история об убийстве невиновного Алексея Дуганова дойдет до прессы и высшего руководства страны, но сам при этом определенной позиции не занимал. Он был бы не прочь позволить нам продолжать расследование, но Пархоменко встал стеной, угрожая огласить служебную тайну в случае, если наши поиски будут продолжаться. Я пытался найти Костю Меркулова, но он со своей комиссией вообще выбыл из пределов досягаемости.

   А в это время где-то в Тюмени было совершено «дерзкое нападение» на известного нефтяного магната, в результате которого были арестованы сразу пятеро агентов Суда НС. Они сказали, что являются наемниками, что им платят сумасшедшие деньги в долларах, и история эта была широко подхвачена средствами массовой информации. Правда, в ответ на это были убиты крупные мафиози в Волгограде и Воронеже, но даже при том, что там были оставлены протоколы заседания Суда Народной Совести, милиция посчитала это внутренними разборками враждующих кланов, прикрывающимися политической спекуляцией. В Новосибирске прошло открытое заседание Суда Народной Совести, где судьями были возмущенные безработицей работяги, пенсионеры и домохозяйки. Результатом их заседания было осуждение террора и принятие обращения к Президенту и Верховному Совету. Естественно, что при такой активности «народных судей» отыскать Меркулова было немыслимо.

   И тут грянуло убийство бизнесмена Лихоносова, которое мы поначалу вовсе не думали вносить в наш список. Тело нашли на квартире, в криминальных связях убитый замечен не был, поговаривали о каких-то женщинах, к которым ходил убитый. Но когда поступили результаты баллистической экспертизы изъятой на месте преступления пули, Грязнов прилетел к нам в прокуратуру, будто на крыльях.

   – Снова он! – воскликнул Слава. – Тот самый «Макаров», что и в Брянске. Ребята, это Бэби!..

   Я с новыми силами штурмовал кабинет генерального прокурора, воспользовавшись отсутствием нашего принципиального заместителя, и генеральный, все выслушав, вздохнул.

   – Я все понимаю, Александр Борисович. Вы, безусловно, правы, Бэби наверняка жив, но не могли бы мы повременить с объявлением?

   – Я не жажду славы, – возразил я. – Дайте только свободу действий. А то Леонид Васильевич наверняка заподозрит меня в уклонении от исполнения служебных обязанностей.

   – Все,– отрезал генеральный решительно.– Я поручаю вам расследование дела об убийстве Лихоносова и родственного ему случая в Брянске. Вас это устраивает?

   – Вполне, – сказал я. – Но там еще четырнадцать нераскрытых дел...

   – Это мы будем держать в уме, – заверил меня генеральный.

   Итак, мы официально вернулись к нашим баранам и даже отметили это пивом в моем кабинете. Грязнов с постановлением генерального прокурора в руках отправился изымать дела Лихоносова и Люсина из родственных организаций, а Сережа с Ларисой засели за свои машины.

   Бэби был, конечно, фигурой неординарной. Мы уже почти открыто восхищались им, потому что действия его не укладывались ни в какие рамки. Какой бы преступник не воспользовался уникальным случаем с убийством Дуганова, чтобы хотя бы отсидеться, отдохнуть. Он мог избавиться от четырнадцати убийств, но он посчитал это недостойным себя. Но если бы он, как тот же Дюк, жаждал славы, он бы нашел случай объявиться и другим способом. Но нет! Он презирает славу, он презирает открывающиеся возможности выйти сухим из воды, он знает только свое кровавое ремесло и занимается им без всяких сомнений. Конечно, на нем было достаточное количество заказных убийств, но главным делом его жизни была месть за убийство капитана Ратникова. И при этой удивительной целеустремленности мы никак не могли его определить!

   Но теперь, когда в руках у нас оказался козырь с парнями в Баку, мы вполне могли рассчитывать на успех. Надо было только все это как следует проработать, все рассчитать, и Бэби был бы наш. Честно говоря, рассматривая планы его захвата, мы не столько думали этим победить его, сколько привлечь на свою сторону против Суда Народной Совести. У него были все основания не любить своих прежних хозяев.

   – Прежде всего,– говорил Грязнов,– этих подонков следует этапировать сюда.

   – Каким образом? – интересовалась Лариса, в нашей группе признанный скептик.

   – Да просто потребовать выдачи как уголовных преступников!

   – Вы забываете, господин майор, – сказала Лариса, – что преступниками они объявлены не были. Официальное расследование по делу об убийстве капитана Ратникова прекращено по причине смерти обвиняемого. Им не предъявлялось постановление о привлечении в качестве обвиняемых.

   Я слушал их перепалку и невольно обращал внимание на то, что напряжение между ними превышало необходимый уровень. Это заставляло меня приглядеться к ним пристальнее. Конечно, у Грязнова была семья, а у Ларисы существовал Жак, но чего только в этой жизни не случается!..

   – Если нельзя организовать официально этапирование, надо как-то заманить их в Россию, – сказал Сережа.

– Как? – спросил я.

   – Ну не знаю. Наследство, родственники, еще что-нибудь...

Я покачал головой.

   – Есть другое предложение, – сказал я. – Нам надо выкурить их из Баку, из Азербайджана.

– А это как? – поинтересовался Сережа.

– Это уже проще,– ответил Грязнов.– Они там на птичьих правах, стоит только замешать их в какое-нибудь грязное дело... И их выдворят из солнечного Азербайджана.

   – Но это же... – растерялась Лариса, – это же... не по закону!

   – Ты хотела сказать, подло, – подсказал я. – Не стесняйся, Слава не будет обижаться. Это действительно не слишком законно, но разумно. Мы имеем дело с такими негодяями, Лариса, которые не знают понятия чести. И мы сделаем все, чтобы закон до них добрался.

   – И у меня на этот счет есть хорошая идея, – сказал Слава Грязнов, подняв указательный палец.

   Речь шла о торговле наркотиками. Стоял когда-то у Курского вокзала киоск, торгующий мороженым. Обычный киоск, такой же как все, я сам пару раз брал там мороженое в жаркую погоду. Но когда сменились времена, то сменились и мороженщики. В частности, в том самом киоске у Курского вокзала появились какие-то азербайджанцы, которые из простого киоска сделали настоящую крепость, хотя продолжали продавать все то же мороженое. Всегда в киоске было непременно двое продавцов, хотя ассортимент у них был самый никудышный, и тот единственный стаканчик мороженого, который был виден за стеклом, выглядел музейным экспонатом, настолько он был дряхл. Основная торговля шла через заднюю дверь, обращенную к стене дома, и там продавали не мороженое, а наркотики. Это знали почти все, об этом возмущенные люди писали в газету, но киоск продолжал стоять, и когда участковый инспектор заходил туда с проверкой, его встречали, как лучшего друга.

   Конечно, прихлопнуть киоск вместе с участковым инспектором было бы проще всего, и, на мой взгляд, правильнее. Но в МУРе мудрые головы рассудили иначе и держали этот киоск под пристальным наблюдением, регистрируя и покупателей, и поставщиков, и просто прохожих. Конечно, с помощью этого наблюдения было решено немало дел, но меня лично всегда раздражало, что он продолжал стоять, все так же там продавалась всякая дрянь, и это убеждало людей в безнаказанности наркомафии.

   Грязнов решил использовать именно этих парней, они его тоже давно раздражали. Он дождался момента, когда к ним поступила партия товара (не мороженого), и нагрянул туда с милицейской группой захвата. Азербайджанцы страшно перепутались, предлагали какие-то деньги, потом потребовали вызвать их адвоката.

   Грязнов позволил им позвонить, и они чуть успокоились. Разговор был прослушан, они звонили не адвокату, а некоему Рустаму Мамедову и просили о помощи против «чужих ментов». Грязнов приехал на квартиру к этому Мамедову еще до того, как тот успел начать действовать, потому что жил тот рядом, на «Новокузнецкой».

   Открыв дверь, он был ошарашен появлением целой группы оперативников, но нашел в себе решительность потребовать:

– Ордер имеете?

   – Ага, – улыбнулся Грязнов и показал свой пистолет. – Подходит?

Тот развел руками и впустил их.

– Ты все понял? – был первый вопрос Грязнова.

   – Чего тут непонятного, – вздохнул тот. – Остается выяснить – сколько?

   Грязнов усмехнулся, спрятал пистолет и бросил милиционерам:

– Все, ребята, свободны.

Он упал в кресло и вытянул ноги.

   – Только имей в виду, командир, – предупредил Мамедов. – Я уже плачу, и те, кому я плачу, могут оказаться повыше тебя.

   – Ты что, сдавать их надумал? – спросил Грязнов на всякий случай.

– За «чайника» меня держишь? – нахмурился Мамедов.

   – Тогда вот что, Мамедов, – сказал Грязнов. – Тут недоразумение вышло. Моя фамилия – Грязнов, может, слышал?

   Мамедов налил себе газированной воды из сифона и спросил:

   – А чего ты тогда мелочевкой промышляешь, Грязнов? Ты же из МУРа, если ты, конечно, тот Грязнов.

   – Я тот,– подтвердил Слава, – и мелочевкой не промышляю. Ты понял, что ты у меня на крючке?

   – Тут можно поспорить, – уклончиво заметил Мамедов. – Но мне интересно, а что ты, собственно, хочешь?

   – У вас в Баку, – объяснил Грязнов, – есть лагерь для русских военнопленных. Тех, кто на стороне армян. В этом лагере работают охранниками два типа. Они нужны мне здесь, в Москве.

– А почему ты ко мне обратился? – спросил Мамедов.

   – Я не к тебе, Мамедов, – усмехнулся Грязнов. – Я к вам. Я терплю вас уже пять лет, и терпение мое кончается. Тебе рассказать, что начнется потом, когда оно кончится?

   – Э-э...– отмахнулся Мамедов. – Зачем нам портить друг другу настроение. Тебе их нужно доставить в упаковке или сам паковать будешь?

   – Сам, – сказал Грязнов. – Вы их вербуете на выгодное дело в любом городе России. Остальное наша забота.

– А с киоском как? – спросил Мамедов.

   – Слушай, Мамедов, не наглей,– рассердился Грязнов. – Ты вот здесь, на «Новокузнецкой», живешь, а я каждое утро от «Выхино» до Петровки своим ходом. Чувствуешь разницу?

   – Чувствую, – кивнул Мамедов. – Если бы ты только захотел, майор, то уже бы на улице Горького жил.

   – Чтоб киоском этим там больше не пахло,– сказал Грязнов.

   – А если я его узбекам продам? – спросил Мамедов с заискивающей улыбкой.– Они ко мне давно подкатывают, а?

Грязнов покачал головой.

   – Ну вы жулики, – сказал он. – Да продавай, аллах с тобой. Я им все равно жизни не дам.

   – Так это им, – заулыбался Мамедов. – Куда тебе звонить, говори.

   И хотя Грязнов рассказывал про этот эпизод с плохо скрытым восторгом, я слушал его хмуро. Меня эти близкие контакты с мафией никогда не радовали, и я прекрасно знал, что добрую треть всех преступлений совершают люди, состоящие осведомителями милиции и контрразведки. Но дело было особым, и выбирать средства, которые бы устраивали всех, нам не приходилось.

   Константин Дмитриевич Меркулов появился на своем рабочем месте в среду, словно упав с неба. У него состоялся краткий и содержательный разговор с генеральным, потом он принял нескольких ответственных посетителей и, наконец, вызвал к себе меня. Вид у него был совершенно измученный, смотреть жалко.

– Да, – покачал я головой, – укатали сивку президентские горки... Можно подумать, это ты сам в Тюмени на этого типа нападал.

   – Что, очень мерзко получилось? – спросил он с сожалением.

   – Шито белыми нитками,– ответил я.– Чего еще ждать в ближайшие дни?

   – Узнаешь из газет, – буркнул он. – У тебя нет желания поработать в президентской комиссии?

   – Ни малейшего, – сказал я. – Тем более что если все пойдет, как мы планируем, то сдадим вам весь ваш Суд Народов очень скоро.

   – Это каким же способом? – спросил Меркулов равнодушно.

   – Способом умело проведенной операции. Мы выходим на Бэби, Костя! Можно сказать, что он у нас в руках.

   – Зациклились вы на вашем Бэби, – вздохнул Меркулов. – А он уже и не игрок, а так, хулиган на трибуне. Если он начнет мелькать, его прихлопнут в минуту.

– Мы рассчитываем на обратную реакцию, – сказал я.

– То есть?

   – Хотим направить его праведный гнев на бывших хозяев.

   Эта простая мысль так его поразила, что он даже некоторое время задумчиво покачивался в кресле.

– Глупости, – сказал он. – Он никого не знает.

   – Это же Бэби, Костя! Как он узнал про Люсина, а? А как он вышел на Стукалова? Ты хочешь сказать, что все произошло случайно? Без наводки?

   – Мне не нравится ваше отношение к этому убийце, – хмуро заметил Меркулов.

   – Я сам об этом часто думаю, – сказал я. – Меня мои ребята заразили. Они на почве своих кибернетических извращений занимаются черной магией: одушевляют протокольные фигуры. Это они придумали Бэби и характер, и какие-то слабости, и даже рисуют ему психологический портрет. Но подумай сам, как он себя ведет! Ты бы себя так повел?

– Вряд ли, – сказал Меркулов с усмешкой.

   – И я бы нет, – сказал я. – Это психосоциальный феномен.

– Это кто определил?

– Сережа, разумеется. Но этот Бэби действительно так выразительно плюет на всю нашу возню, что это не может не восхищать.

   Он хмыкнул и ничего не ответил, его волновали другие заботы.

   – Ты-то как? – спросил я. – Думаешь к родным пенатам возвращаться?

– Мечтаю, – вздохнув, ответил Меркулов.

38

   Вначале все действительно походило на сказку. В день расставания с Феликсом Захаровичем уже вечером она с чужими документами на руках поднималась на борт самолета, улетавшего в Рим. Все произошло как по мановению волшебной палочки. Она пришла на указанную квартиру, ее встретил незнакомый человек и вручил билет, деньги и документы. Для нее были заготовлены вещи, целый чемодан вещей, и все свое она была должна оставить для дальнейшего уничтожения.

   Ей очень мало что говорили, сказали только, что в Риме ее встретят и все объяснят. Но в Риме она успела лишь проехать на автобусе с дешевой экскурсией, которую проводил какой-то эмигрант с жутким еврейским акцентом, – вначале это звучало очень мило, но к концу экскурсии она совсем перестала его понимать. Проведя в Риме два дня, и из них лишь несколько часов в прогулках по городу, она отправилась на Сицилию. Ей опять пообещали, что там ей все объяснят. Только в дороге она обнаружила, что у нее снова новые документы.

   На Сицилии ей дали понежиться в приличном пансионе несколько дней, но она не знала языков и потому чувствовала себя очень неуверенно. Какая-то женщина проводила с ней курс обучения французскому языку и жаловалась на ее слабые способности. Однако после трех дней интенсивного обучения она уже без труда могла заказать себе обед в ресторане.

   Из Палермо она улетела в Испанию, где ее ждала новенькая машина, чудный и простой «фиат». Права на нее уже были готовы, но кое-какие навыки она должна была приобрести, и с нею занимался милый молодой испанец, очень хорошо говоривший по-русски. Именно здесь, в Барселоне, с ней впервые поговорили по существу.

   – Дорогуша моя, это операция по внедрению, – говорил ей седой человек с верблюжьими губами. – Вас водят, чтобы потом не смогли отследить. Вы уже знаете, что вы побывали замужем?

   – Я не понимаю, – пожала плечами Нина. – Я действительно побывала замужем, ну и что?

   – Не то, – возразил седой «верблюд». – Вы должны хорошенько запомнить свою легенду, Ниночка. После смерти своего первого мужа, капитана Ратникова, вы некоторое время провели в депрессии и попали в психушку.

– Это легенда? – спросила Нина.

   – Да. Выйдя из психушки, вы не смогли оставаться в родном городе и уехали в Сочи. Там вы случайно познакомились с немолодым французом Гюставом Шимом, запомните?

– Мне это еще предстоит? – спросила Нина.

   – Да нет же! – воскликнул ее собеседник, выходя из себя. – Это уже было! Мало того, вы уже развелись с этим самым Шимом и оставили себе фамилию Шимова. Нина Алексеевна Шимова.

– Но у меня другие документы, – сказала Нина.

   Этот терпеливый человек поднялся и вышел в соседнюю комнату. Нина невольно досадовала на саму себя, потому что никак не могла проникнуть в замысел Феликса. После долгого отсутствия седой вернулся и принес ей документы на имя Нины Шимовой.

– Теперь вы удовлетворены? Нина пожала плечами.

– А когда я смогу вернуться домой? Он смотрел на нее с изумлением.

– Вы уже хотите вернуться?

– Да, – сказала Нина.

Он распрямился и сунул руки в карманы.

   – Если честно, – сказал он, – я ведь ничего не знаю о ваших делах, Нина. Но вы меня поражаете. Предполагается, что вы поживете здесь не меньше полугода.

– Это невозможно, – сказала она. – У меня много дел.

   – Так для этого вас сюда и направили, – пояснил седой. – Вы должны вернуться домой к своим делам с чистой биографией. Понимаете, ведь по легенде вы уже полтора года живете во Франции. Для этого надо хоть немного действительно пожить во Франции.

– Сколько? – спросила она. Он развел руками.

   – Я не могу вам подсказывать. Как только вы почувствуете себя готовой к вашей легенде, можете возвращаться.

– Что я должна для этого сделать?

   – Ничего такого, что могло бы вам не понравиться, – улыбнулся он. – У вас есть машина, у вас есть документы, у вас есть деньги. Вы должны поехать во Францию и пожить там не менее трех недель. Никто не собирается вас контролировать, с этого момента вы свободный человек, и даже ваше возвращение домой будет делом вашего личного выбора.

– Значит, я могу ехать? – спросила Нина.

   – Разумеется,– произнес он с некоторым сожалением. – Но вы все-таки подумайте, сколько сил и средств вложено в вашу легенду, и не делайте поспешных поступков.

   Единственное, что он ей дал, – это свой телефон в Барселоне на случай непредвиденных осложнений.

   Через три дня она пересекла границу Испании и Франции, начиная новую жизнь. Конечно, она рвалась домой, чувствовала себя очень неуверенно, да и язык понимала с трудом, но, привыкшая к дисциплине, она поставила себе цель освоиться во Франции за три недели и стремилась к этому всеми силами. Прежде всего она определилась с местом проживания, выбрав для этого небольшой курортный городок во французских Альпах, где без труда нашла недорогой и уютный пансион. Ее выбор был сознателен, она никогда не бывала в горах и именно таким путем могла приобрести новый стиль жизни. Ее неуверенное катание с гор вызывало смех у местных ребятишек, ее попытки объясниться с продавцами в магазине собирали целые группы подсказчиков и помощников, ее нарушения правил местного дорожного движения стали привычным делом для местных полицейских. Скоро уже почти весь городок знал про эту странную русскую женщину, что развелась с французом и ищет утешения в провинции.

   Инструктор по горным лыжам с труднопроизносимым именем Жерар Фонтанель первым попытался разделить ее одиночество. Сначала это ей показалось просто забавным, его ухаживания, повышенное внимание, галантность, но, когда после ее падения он поднял ее на руки, она почувствовала, что у нее закружилась голова. Некоторое время она просто пряталась от Жерара, думала уехать, потому что ситуация грозила выйти из-под ее контроля, но не решилась. Одиночество и расслабленность сказались, она вдруг страстно возжелала мужского внимания. Слишком долго она была мужеподобным существом, и впервые за долгое время ей удалось почувствовать себя женщиной.

   И она отдавалась своей судьбе. Уже первый невинный поцелуй при встрече заставил ее почувствовать прилив внутреннего восторга. Потом был вечерний ресторан в горах, долгие и страстные объятия в машине, и, наконец, он поднялся к ней в номер. Ее возмущало его самоуверенное поведение, ей казалось, что он слишком рано посчитал себя победителем, она даже искала причину, чтобы прогнать его вон, но так и не нашла. И когда Жерар начал медленно расстегивать «молнию» на ее платье, она уже ничего не соображала. Как он томительно тянул со всеми этими приготовлениями, как долго и нежно целовал ее, как гладил и ласкал!.. В момент близости она испытала бурю чувств, она едва не рыдала от счастья и боготворила своего мужчину, а он весело над нею посмеивался и снова и снова повергал ее в огонь любовного восторга. Она никогда в жизни не была так переполнена счастьем.

   Уже на другой день их отношения изменились, она уже не уходила от его внимания, даже тянулась к нему, зато он уже почувствовал себя хозяином и даже несколько раз, посмеиваясь, осаживал ее. Вторая ночь тоже была преисполнена переживаний, но в них уже не было новизны, и если и была в этом какая-то радость, то чисто физиологического свойства. Но память о той, первой ночи не угасала в ней, и ее страстно тянуло к этому человеку, открывшему в ней женщину. Это было чувство, ей неподвластное, и когда на третий день в лесу он поставил ее перед собою на колени, прямо на снег, и преподал ей урок французской любви, она исполнила все со сладким ужасом унижения. Но это уже был предел, за которым начиналось отрезвление. В тот же вечер он стал жаловаться на финансовые трудности, которые мешают ему отдавать ей все свое время, и она, давая ему деньги, уже чувствовала, как кончается его магическая власть над нею.

   Вечером он пришел к ней с каким-то журналом, где демонстрировались позы любви. В конце концов, он отрабатывал свои деньги, и Нина подумала, что у нее нет никаких шансов объяснить ему свое неприятие. Она просто сослалась на женское недомогание и всю ночь проплакала от досады. Никто не хотел ее обмануть, она обманулась сама, и теперь злилась сама на себя. В чемодане лежал ее заветный альбом с фотографиями, но она не решилась открыть его. Ей показалось даже, что она не скоро на это решится. Наутро она собрала вещи, расплатилась с хозяевами и уехала из городка, так и не попрощавшись с Жераром.

   Следующим этапом своего внедрения в новую биографию она избрала Париж. Она сразу была сильно разочарована тем обстоятельством, что Париж не состоял из одних Елисейских полей, площади Этуаль и Триумфальной арки. Большая часть этого огромного города показалась ей довольно-таки бестолковой. Но она исправно посетила все упомянутые в проспектах достопримечательности города, заглянула даже в российское посольство, чтобы напомнить о своем существовании и предупредить о возможном скором возвращении. Оказалось, в бумагах посольства было упоминание о гражданке Шимовой, российской подданной, временно проживающей во Франции, и некий молодой сотрудник даже изъявил желание провести ее по тем местам в Париже, где она не успела еще побывать. Нина предусмотрительно отказалось от его услуг, почувствовав в сердце боль от недавно пережитого.

   В баре гостиницы она подружилась с парой американских студенток, которые приехали в Париж на каникулы и говорили на французском приблизительно так же, как и она. Именно они затянули ее ради смеха в стрипбар для лесбиянок, где девушки на сцене медленно и томно совершали танец осязательной любви. Американки краснели и бледнели, а Нина невольно вспоминала Аню Назарову с ее патологическими влечениями, и жалела, что ее в этот момент не было рядом. Она все еще не понимала этой патологии, но уже чувствовала глухую тоску по любви, не обремененной унижением. Встреча с миловидным и обаятельным Жераром Фонтанелем все же изрядно ее травмировала.

   В одну из воскресных поездок за город, куда они выезжали втроем, к ним прицепились юнцы на мотоциклах. Почему-то они были убеждены, что американки дочери Нины, но предлагали свои услуги всей семье сразу. Нина показала им свой газовый пистолет, и юнцы немедленно отстали.

Американки были восхищены ее «подвигом» и принялись расхваливать ее на все лады. Ночью одна из них пришла к Нине со слезами, упрекая ее в том, что она отбивает у нее подружку. Набравшись ярких впечатлений в баре лесбиянок, теперь эти девочки уже понимали ее одиночество по-своему, и ей не хотелось их разубеждать. Она даже попыталась приласкать симпатичную заплаканную американочку, и та сразу принялась с нею неумело целоваться, что отнюдь не вызвало в Нине ответного порыва. Конечно, американки приехали познать Европу, но зачем приехала сюда она?

   Она продала по дешевке свой «фиат», купила комфортный и вместительный «джип» и собралась возвращаться в Россию. Американки увязались с нею до Берлина, и в дороге они немало повеселились, пытаясь объясняться с немцами на англо-французском языке. Последняя остановка была в Берлине, где Нина предполагала провести три дня. С американками она распрощалась, устроив шикарный вечер в ресторане, и они плакали, целуясь с нею в последний раз. Потом она принесла огромную охапку цветов к памятнику советским воинам в Трептов-парке, чем вызвала недоумение окружающих. Наконец, уже совсем собравшись в путь, она решила позвонить седому человеку в Барселоне. Звонила она из гостиницы, где уже стояли готовые в дорогу чемоданы, и, когда телефон долго не отвечал, уже собралась повесить трубку, как вдруг на том конце отозвались. Кто-то произнес несколько слов на испанском, и она сказала:

– Алексея Петровича можно?

   – Это я, – сухо отозвался человек в Барселоне. – С кем я говорю?

   – Это Нина Шимова, – сказала Нина. – Вы меня помните?

Некоторое время он молчал, возможно, вспоминал.

– Где вы находитесь? – спросил он.

   – В Берлине, – сообщила Нина. – Я собираюсь возвращаться домой и хочу с вами попрощаться.

   – Погодите прощаться, – сказал он. – Я завтра же буду у вас. У меня есть для вас важное сообщение.

– Как? – растерялась Нина. – А я уже расплатилась...

   – Прекрасно,– сказал он.– Переезжайте в другой отель и перезвоните мне через полчаса. Завтра в это же время вы поедете домой, будьте уверены.

Нина сделала все, как он сказал: переехала в другой отель, позвонила ему снова и пообещала никуда не выходить из номера, пока он не появится утром.

   Но он появился раньше. Она еще не легла, сидела в кресле в халате и смотрела по телевизору французскую программу, радуясь тому, что понимает хоть одно слово из пяти. В дверь постучали, и она крикнула на английском, чтоб входили, забыв, что уже закрыла на ночь дверь. Вспомнив, она поднялась и пошла открывать. Перед ней стоял улыбающийся седой «верблюд».

– Вот и я, – объявил он весело. – Можно к вам?

   – Заходите,– буркнула Нина.– Я вас ждала завтра утром.

   Перед тем как войти, он глянул по сторонам, и это Нину сразу насторожило. Да и веселость его была какая-то противоестественная.

– Что-нибудь случилось? – спросила Нина.

   – Кое-что, кое-что, – сказал он, проходя в комнату и устраиваясь в кресле, в котором только что сидела она.– Ага, – отметил он, глянув на телевизор, – значит, язык вы уже начали понимать, не так ли?

– Чуть-чуть, – сказала Нина.

   – Вы садитесь, садитесь, – сказал ее гость, усмехаясь. – У нас с вами будет серьезный разговор.

Нина запахнула халат и села на диван.

– Может, выключить телевизор, – предложила она.

   – Пусть работает,– махнул рукой гость из Барселоны. – Так даже удобнее. Вы своего хозяина хорошо знаете?

– Хозяина? – не поняла Нина. – Хозяина гостиницы? Он хмыкнул.

   – Нет, не гостиницы. Я имею в виду того человека, который направлял вас на операцию прикрытия. Вы с ним хорошо знакомы?

Нина насторожилась.

– В общем, неплохо... А в чем дело?

– И как его зовут? – спросил седой.

   – Феликс Захарович Даниленко,– отвечала Нина. – Разве вы не знали?

Он кивнул.

   – Я-то знал, – сказал он. – В том-то и дело, что я единственный и знал. Больше никто. Вы чувствуете?

– Ничего не чувствую, – сказала Нина.

   – О вашей связи с Феликсом больше никто не знает, – сказал седой.

– А какое это имеет значение?

   – А теперь поговорим о значении,– развеселился гость. – Я должен вас огорчить, дорогая моя. Очень огорчить. Наш общий друг Феликс Захарович Даниленко скоропостижно скончался

   Нина мгновенно окаменела, почувствовав где-то глубоко в очерствевшем сердце острый укол боли.

– Когда это произошло?

   – Произошло это давно, – сообщил седой. – Чуть ли не в день вашего отъезда. Но известно стало несколько позже. Кто обращает внимание на смерть одинокого безработного пенсионера, а?

   Ей стало понятно угрюмое настроение Феликса в день прощания, он-то прощался с нею навсегда. Она предполагала встречу при возвращении, и он не спорил с нею, а сам уже прощался.

   – Тем более мне пора возвращаться,– сказала она.– Если бы я узнала об этом раньше, я бы вернулась немедленно. Его убили.

   Он посмотрел на нее очень внимательно, и в улыбке, возникшей на его губах, была настороженность.

– Не хотите ли вы мстить за него? – спросил он.

   – Во всяком случае, хочу разобраться, – упрямо сказала она.

   – Деточка моя,– сказал он сострадательно.– Подумайте сами, что вы такое без своего шефа? Вы просто ничто, пустое место, ноль. Вы понимаете?

– Что вы хотите мне предложить? – спросила Нина.

   – Сами можете догадаться, – сказал он. – Я предлагаю вам работать на меня.

   Нина не спешила отвечать. В этом предложении был разумный резон, но в поведении ее гостя не было искренности.

– Что я должна буду делать?

– А что вы делали для Феликса?

– Работу, – буркнула она.

   – Для начала, – предложил он, – вы мне напишете подробный отчет о всей проделанной вами работе. Я, к сожалению, не знаю, что за операцию он затевал с вашим участием, но это не беда. Дел у нас много, без работы не останетесь.

   – Какого рода работа мне предстоит? – поинтересовалась Нина, чувствуя в себе нарастание привычного рабочего озноба.

Он усмехнулся.

   – На какую работу может рассчитывать женщина, в которую вкладывают столько средств? Не смущайтесь, милая, но ваша работа – это быть красивой женщиной.

   – Мне кажется,– возразила Нина,– я недостаточно красива для той роли, которую вы мне предлагаете.

   – В вас есть изюминка, – улыбнулся он. – Многим это нравится. Будь вы сексуальной куклой, мы бы с вами говорили по-другому.

– Еще что? – спросила она.

   – Еще, – произнес он чуть смущенно, – вы сдадите мне все ваши кредитные карточки. Старик явно питал к вам слабость, он решил сделать вас миллионершей. В этом нет необходимости, тем более что это казенные средства.

   – Вы возвратите их в кассу? – спросила она чуть насмешливо.

   – Это мои проблемы, – ответил он с вызовом. – Если вы думаете, что я собираюсь с вами церемониться, то не заблуждайтесь. Будете зарабатывать работой, и только работой.