Текст книги "Кровная месть"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

Теперь в его голосе звучала даже угроза.

   – Я должна возвращаться домой?– спросила Нина кротко.

   – Да,– сказал он.– Но поездом. Машина останется здесь, мне она нужнее.

– Что я должна делать дома?

   Он раздраженно выхватил из кармана разорванный конверт.

   – Вот ваши инструкции, я их прочитал. Предполагаю, однако, что там вам тоже готовится райская обитель. Не рассчитывайте на нее.

– А если это гонорар за проделанную работу? Он даже рассмеялся от возмущения.

   – Что это за работа, которую так оплачивают? Не надо со мной играть, душечка, это та самая операция, необходимость в которой уже отпала. Я позволяю вам все это принять, но имейте в виду, все это моя собственность!

– Ваша? – спросила Нина. – Или организации?

– Забудь про организацию, детка, – заявил гость резко. – Для тебя организация – это я. Ты будешь делать все, что я тебе скажу. Посмей только ослушаться меня!

   Он все более возбуждался, становясь грубым и агрессивным. Нина подумала, что это от сознания собственной неправоты.

– И что будет, если я попытаюсь вас ослушаться? Он даже удивился наглости этого вопроса.

   – Ты не понимаешь? Стоит мне полслова сказать о том, что твое прикрытие готовил Феликс, и тебя уберут в секунду. От тебя и следа не останется!..

   – Да, – сказала Нина, – но ведь вы сами признались, что, кроме вас, об этом никто не знает.

Он некоторое время соображал, хмуря лоб.

   – Не думаешь ли ты мне угрожать, курва плоскодонная? – произнес он.

   Нина вынула из кармана халата свой газовый пистолет и сказала:

   – Только не надо шевелиться. Я попадаю в глаз не целясь с расстояния двадцати пяти метров.

   – В какой глаз, дура! – проговорил он хоть и напористо, но не очень уверенно. – Вспомни, где ты находишься!.. Положи свою игрушку и не смей со мной так разговаривать!..

   В конце этой фразы он метнулся к ней, вытянув руку, но она увернулась и ударила его по затылку рукоятью тяжелого пистолета. Верблюдоподобный гость из Барселоны рухнул на ковер.

Остальное было делом техники.

39

   Никаких сигналов от Грязнова не поступало, и я продолжал пребывать в сомнениях относительно средств, им избранных. Хотя дело Бэби оставалось для меня главным, но Леонид Васильевич Пархоменко, дабы я не скучал на рабочем месте, все же подкинул мне несколько нераскрытых убийств, совершенных в Московской области. Не знаю, хотел ли он таким образом выявить мою непрофессиональность, но, когда я уже после первых допросов определил и выявил сразу двух убийц, он поздравлял меня с очень кислой миной на лице. Там-то все было ясно, никакой политики, одна затяжная пьянка, в ходе которой иногда пускаются в ход ножи и прочие подручные средства. Наш Бэби был героем другого романа.

   В среду во второй половине дня ко мне зашла Галина Викторовна, секретарша Кости Меркулова:

   – Александр Борисович, не могли бы вы помочь мне отыскать Константина Дмитриевича?

– А в чем дело? – насторожился я.

   – Какой-то посетитель требует его немедленно, – сказала она растерянно.

   – Галина Викторовна, вы меня пугаете,– сказал я. – Неужто вы не умеете отделываться от назойливых посетителей?

   – Это человек из Верховного Совета, – сказала она чуть обиженно, – к тому же явный ветеран труда, они все нервные и агрессивные.

   – Ветеран труда из Верховного Совета? – насторожился я. – Его случайно не Леонардом Терентьевичем Собко величают?

Она посмотрела на меня с уважением.

   – Именно так, – сказала она. – Леонардом Терентьевичем. Ужасно, да?

– Пойдемте, – сказал я, – попытаюсь вам помочь.

   Леонард Терентьевич Собко, тот самый старый мухомор, который вывел нас на Суд Народной Совести еще на заре больших дел, сидел в приемной заместителя генерального прокурора этаким суровым и принципиальным просителем.

   – Здравствуйте, Леонард Терентьевич, – радостно шагнул к нему я. – Вы меня помните? Я был у вас с Константином Дмитриевичем.

   Он некоторое время вспоминал, я бы даже сказал – идентифицировал.

– Да, я вас помню. Александр... Э-э?..

– Борисович, – подсказал я. – Вы к Меркулову, не так ли?

– Да, но мне говорят, что его нет.

   – Увы,– вздохнул я.– Константин Дмитриевич на важном государственном задании. Не мог бы я вам чем-нибудь помочь?

Он подумал и кивнул.

   – Да, могли бы. Помогите мне срочно найти Константина Дмитриевича.

   – Это вам совершенно необходимо? – спросил я еще на всякий случай.

– Совершенно, – подтвердил он.

Я кивнул, наклонился к нему и тихо предложил:

   – Тогда давайте пройдем в мой кабинет. Я попробую что-нибудь сделать.

   Он сразу встал и пошел за мной. Мы поднялись на наш этаж и вошли в мой кабинет, где находился Сережа Семенихин с какими-то распечатками.

   – Александр Борисович, – обратился он ко мне, – тут у меня товарищи Ратникова по военной службе.

– Эти-то тебе зачем? – удивился я.

   Я никоим образом не поощрял их рвение по части поисков кандидатов в Бэби, но они и без этого уже просмотрели тысячи разных лиц. Они слепо верили в компьютерное следствие и горели желанием доказать мне его широкие возможности. Пока получалась одна насыщенная цифрами статистика, а следствие не шло.

   – Между прочим, он служил в батальонной разведке, – сказал чуть обиженно Сережа. – Это то, что сегодня называется спецназ.

– Он что, поддерживал с ними отношения? – спросил я.

– Это и надо проверить, – сказал Сережа. Я махнул рукой.

– Проверяй. По солнечногорскому делу анализ провел? Тут он засиял.

   – Все, Александр Борисович. Преступник уже арестован, дает показания.

   Это был для меня сюрприз – ребята без меня раскрыли одно из наших параллельных дел, не отходя от своего компьютера.

   – Подробности потом, – сказал я, кивая на Собко. – У меня важное дело. Но я восхищен!»

   Он ушел, и я предложил Леонарду Терентьевичу присесть. Старик внимательно за мной наблюдал, и у меня было неприятное ощущение, будто я нахожусь в рентгеновском кабинете.

   Я позвонил на квартиру Меркулова и застал там его дочь Лиду.

   – Лидочка, детка, – сказал я, – мне срочно и смертельно нужен Костя.

– Саша, ты же знаешь, он замотался со своими делами, – пожаловалась мне в ответ Лида. – Третий день торчит где-то на Урале и каждый вечер звонит с обещаниями вернуться в ближайшие дни.

   – На Урале, – повторил я. – Ну ладно. Когда вечером он позвонит, скажи ему, что все самое интересное происходит все-таки в Москве.

Я положил трубку и тяжело вздохнул.

   – Секретная командировка, – сказал я. – Будет в ближайшие дни.

Собко усмехнулся и покачал головой.

   – И с каких пор выезды заместителя генерального прокурора стали обставляться такой секретностью?

   – Он там вовсе не как заместитель генерального, – возразил я. – Он там как член президентской комиссии по наведению порядка в стране любыми средствами.

   – Вот как? – чуть удивился Собко. – Так, значит, он тоже в этом участвует?

– В чем – в этом? – переспросил я.

   – В этой глупой затее с провокациями против «Народной воли».

   Конечно, любой нормально мыслящий человек мог и сам вычислить эту комиссию по сообщениям в печати, но я почему-то обиделся за Костю.

– А что вы об этом знаете? – спросил я с вызовом.

   – Я знаю об этом больше, чем сообщается в прессе, – сказал Собко. – Вы забываете, что я работаю в аналитическом отделе Верховного Совета. Ничего глупее они и придумать не могли, мне досадно, что Константин Дмитриевич оказался замешан в этой суете.

   Мне тоже было досадно, но признаваться в этом я не собирался.

   – Кто знает, – сказал я, – может, и до вас не все доходит. Во всяком случае, вся эта работа начата с вашей подачи, Леонард Терентьевич.

Он посопел, сдерживая свое негодование.

– Я говорил вам о «Народной воле» вовсе не для этого.

   – В прессе принято другое наименование этой организации, – заметил я. – Суд Народной Совести.

Он вздохнул.

   – Первоначальный проект носил название «Народная воля», а появление этого самого Суда – это демагогическая выдумка нового поколения.

   Я выдержал паузу, чтобы предельно уважить его откровенность.

   – Леонард Терентьевич,– сказал я,– вы понимаете, что только что вы признали себя участником противоправительственного заговора.

Он посмотрел на меня все еще в нерешительности.

   – Но вы действительно являетесь доверенным лицом Константина Дмитриевича?

   – Смотря в чем, – сказал я. – Он полностью доверяет мне в выборе напитков, но приготовление, скажем, бараньих ребрышек на углях он не доверит никому. Вы знали эту сторону его личной жизни?

   – Я говорю с вами совершенно серьезно, – сказал Собко. – Я действительно был деятельным участником проекта «Народная воля», с некоторых пор меня отставили, но пришел я не для того, чтобы жаловаться на жизнь.

   – Буду серьезен и я, – сказал я. – Я занят именно вашей «Народной волей», и Костя, как вы правильно догадались, тоже. Когда-то вы позволили себе лишь слегка намекнуть на существование подобной организации, но теперь нам нужен серьезный материал, Леонард Терентьевич.

   – Я слишком стар для того, чтобы становиться осведомителем, – сказал Собко. – И дело это начиналось с благословения самых высоких лиц государства. Беда в том, что во главе движения оказались недостойные люди, и все перевернулось.

– И что же вы можете нам рассказать? – спросил я.

   – Не знаю, могу ли, – сказал он. – В той, предыдущей нашей беседе я дал вам ключ, но вы не воспользовались им. Затеяли какие-то провокации, от которых движение только укрепляется.

   – Это не наша идея, – сказал я. – Костя только хотел обратить на это внимание государственных мужей, а они затеяли эти игры. Что вы хотите от интеллектуалов? А какой ключ вы давали нам тогда?

   – Я назвал вам имя Синюхина,– напомнил Собко.– Он был своего рода генеральным конструктором проекта.

– Но он умер!

   – И вы не удосужились шагнуть дальше! А как он умер, почему и кому была выгодна его смерть – на другой день после путча.

– Если вы подталкивали нас к расследованию его смерти, то это было сделано очень деликатно, – сказал я. – А потом, время уже ушло. Никакая эксгумация уже не поможет.

   – Вот именно, – сказал он. – Я и не помышлял об эксгумации. Я полагал, что вы хотя бы изучите сферу его деятельности. У него была работа, значит, были и сотрудники.

   – Для расследования, Леонард Терентьевич, нужен состав преступления в действиях подозреваемых, – сказал я со вздохом.

– Так ведь его убили!

– А почему вы сразу не подняли шум?

   Он перевел дух, потом ткнул пальцем в мой графин. Я налил ему стакан воды, и он запил какую-то таблетку.

– Сердце? – спросил я с сочувствием.

   – Неважно, – отмахнулся он. – Если бы вы проявили старание, то вышли бы на его ближайшего помощника Феликса Захаровича Даниленко. Этот человек знал о «Народной воле» больше, чем кто-либо другой.

   Я уловил прошедшее время в описании заслуг вышеуказанного лица и потому спросил:

– Мы опоздали?

– Увы. Даже я узнал об этом только недавно. Он умер.

– Когда?

   – Об этом вы можете узнать и сами,– буркнул Собко. – Но я убежден, что его убили. Можете вы по моему заявлению возбудить дело?

   – Это надо обсудить с генеральным прокурором, – осторожно сказал я.

   – Его убили именно потому, что из команды мечтателей и утопистов «Народная воля» превратилась в сборище карьеристов и негодяев. Он был последним, кто мешал им повернуть все по-своему.

Я почесал нос и сказал:

   – История учит нас осторожно относиться к мечтателям и утопистам.

   – Поверьте, – сказал Собко, – это были лучшие люди прежней системы.

   – Но, Леонард Терентьевич! – воскликнул я. – Террор омерзителен в любых руках!..

   – Террор – это только средство пробуждения народной воли, – сказал он мечтательно. – Стихия народной глубинной инициативы могла бы стать энергией созидания нового общества. Вы можете говорить что угодно, но мы верили в наш народ. А те, кто пришли, верят уже в другие ценности.

– Вы можете назвать какие-нибудь имена? – спросил я. Он покачал головой.

   – Я их просто не знаю. Только предупреждаю, не считайте их бандой недобитых партийных функционеров. Там есть всякие, это да, но среди прочих могут оказаться и люди нынешней власти. Учтите это.

   – Не понял, – сказал я. – Зачем им устраивать заговор против самих себя?

   – Потому что речь идет не о видимых инструментах власти, – горячо ответил мне Собко. – Речь идет о власти тайной. Или, может, вы из тех, кто верит в демократию? – Он посмотрел на меня с насмешкой.

   – До сих пор мне казалось, что эта форма правления меня устраивает, – сказал я уклончиво. – Но ваши слова заставляют меня задуматься.

   На самом деле я понял одно, старик дал нам ниточку к Суду НС, и ею надо срочно воспользоваться. Его политические сентенции меня уже не волновали, и я думал лишь о том, как спровадить старика без обид. Он еще попросил воды, но уже не запивал лекарство, а просто выпил, после чего, к моей радости, стал подниматься.

   – Во всяком случае, – произнес он на прощанье, – передайте мои слова Константину Дмитриевичу

   – Я и сам попробую предпринять какие-то шаги, – пообещал я.– Могу я пользоваться вашей информацией со ссылкой на ваше имя?

Он важно кивнул.

   – Я их не боюсь, – сказал он, – но если со мною произойдет несчастный случай или приступ эпилепсии, то знайте – это их работа.

   Он ушел, а я срочно метнулся к Пархоменко с предложением о возбуждении уголовного дела и проведении эксгумации трупа Феликса Захаровича Даниленко. Основание – заявление гражданина Собко. Превентивно подозрительный к моим инициативам Пархоменко долго изучал поданный мною рапорт и вынес из этого документа, что я вышел на дело, никак не связанное с Бэби.

   – Наконец-то вы начали работать по-настоящему, – буркнул он, имея в виду и наши подмосковные успехи.

Я позвонил в МУР, разыскивая Грязнова, и, узнав, что он на какой-то операции, велел передать ему, что срочно его разыскиваю. Потом я направился к членам своей пока не расформированной бригады и провел с ними кратенькое производственное совещание, мобилизовав их всеми силами налечь на установление данных в отношении Феликса Захаровича Даниленко. Некоторое время после этого я был занят другим делом, ко мне на допрос привели одного из подмосковных убийц, и я провел его на образцово-показательном уровне, добившись от подследственного целого ряда важных признаний. Впрочем, большой моей заслуги в этом не было, потому что убийца уже совсем размяк и ради содействия следствию был готов на все.

   К концу рабочего дня Сергей нашел упоминание о Феликсе Даниленко в архивных документах КГБ. Во время войны выполнял задания командования в тылу врага, после войны – тоже. Сообщалось, что за выполнение государственного задания на территории зарубежного государства он был представлен к награде, ордену Красного Знамени. Перешел на аналитическую работу еще в конце семидесятых, работал под руководством полковника Синюхина. В конце восьмидесятых благополучно ушел в отставку, обличаемый молодыми реформаторами от КГБ в беспринципности и аполитичности. Вряд ли из этой информации можно было извлечь криминальный подтекст.

   Грязнов позвонил в конце дня, сообщил, что занят по уши ликвидацией владимирской бандитской группировки, но сообщений от Мамедова не было. Я рассказал ему вкратце про дело Даниленко, и он пообещал включиться, как только освободится. Эксгумация умершего пенсионера его не интересовала, и я даже обвинил его в бессердечности.

   – Не расстраивайтесь, Александр Борисович, – сказал мне Семенихин. – Проведем эксгумацию совместно с Семеном Семеновичем и медиками из Московского бюро судебной медицины. Только что мы будем делать с этим трупом, даже если окажется, что смерть насильственная?

   – О чем ты? – не понял я. – Если смерть насильственная, расследуем дело и начнем хоронить «Суд народников».

   – В том-то и дело, – возразил Сережа. – Судя по секретности, этот Даниленко так прикрыт, что к нему на вонючей козе не подъедешь,

   – Подъедем, Сережа, – сказал я уверенно. – Была бы только коза...

40

   Возвращение ее было утомительным и затяжным. Многочисленные таможенные инспектора очень внимательно изучали ее машину, содержимое ее чемоданов, да и ее саму, напрашиваясь то ли на взятку, то ли еще на какое встречное предложение. Придраться было не к чему, и она их игнорировала. Проезжающие водители посматривали на нее с интересом, а в Белоруссии ее даже попыталась остановить пара прытких «Жигулей». Нина легко ушла от них, но при переезде в Россию стала искать возможность приобретения оружия. Она понимала, что представляет собою великий соблазн для дорожных грабителей, и потому обзавелась в Смоленске милицейской резиновой дубинкой, парой газовых баллончиков и даже гранатой со слезоточивым газом. Какой-то подозрительный тип предлагал ей автомат Калашникова, но она предусмотрительно отказалась. Гаишники по дороге останавливали ее так часто, что она успела привыкнуть к их стандартным расспросам и отвечала столь же стандартно. Они надеялись, что она иностранка, и под надуманным предлогом пытались вытянуть из нее штраф без квитанции, но она была знакома с правилами дорожного движения даже лучше их и каждый раз сажала их в лужу.

   – Командир, – говорила она снисходительно, – я, между прочим, сама старший лейтенант милиции в прошлом, так что мне не надо заливать.

   Обычно этот аргумент становился решающим. Очевидность совершившихся с нею перемен производила на них вдохновляющее впечатление.

   К Москве она подъехала в особенно жаркий день, и кондиционер в ее машине своим гулом вызывал у нее головную боль. Последний раз ее остановил инспектор ГАИ на въезде, внимательно проверил документы, осмотрел машину, покачал головой.

– На таких «джипах» только рэкетиры ездят,– сказал он.

   – Не хотите ли вы сказать, что вы их регулярно останавливаете? – усмехнулась Нина.

Он вернул документы и отдал честь.

   – Отнимут, – сказал он со вздохом.– Вы ее продайте лучше.

– Разберемся, – сказала Нина.

   В конверте, который ей передал бывший житель Барселоны, был адрес почтамта, куда ей следовало обратиться за письмом до востребования. Хотя она и прожила в Москве почти год, но город знала плохо и потому изрядно поплутала, пока нашла нужное почтовое отделение. Ей передали старый, потрепанный конверт и даже сказали:

– Долго же вы за ним шли.

   Нина глянула на почтовый штемпель, конверт был послан на имя Нины Шимовой еще в то время, когда она готовилась к убийству Стукалова. Феликс действительно готовился ко всему загодя.

   «Милая моя девочка, – писал он еще тогда, – странно прощаться с тобою, когда все мы живы, дела идут неплохо, и еще некоторое время мы с тобой будем работать в предельной близости. Но время подходит, я это чувствую, и потому я запускаю эту программу. Конечно, за свою работу ты получила какие-то деньги, но к тому времени, как ты получишь это письмо, от них и следа не останется. По моим расчетам, ты должна пройти длительную адаптацию за рубежом, после чего вернешься в новом облике для продолжения уже своих личных дел. Я знаю, ты не успокоишься, пока не найдешь всех своих врагов. Если все будет хорошо, я сам тебя встречу, но если это письмо попало к тебе в руки, значит, все не так уж хорошо. Ты осталась одна. Но не пугайся, у меня в Москве остались друзья, которые смогут тебе помочь. Прежде всего отправляйся по указанному адресу и поселяйся в той квартире, что будет тебе предоставлена. Она со всем своим содержимым приготовлена для тебя. Тебя также ждет новая машина и валютный счет в банке. Надеюсь, экономическая ситуация к тому времени не ухудшится настолько, чтобы все это было аннулировано. О деньгах этих не думай, они твои. Не так чтобы очень много этих денег, но больше я достать уже не смог. Они оформлены, как наследство твоего мужа, умершего полгода назад, и налог за них уже уплачен. Каждый, кто сунется к тебе с попыткой отстегнуть свою часть, заслуживает пули. Но оружие тебе уже придется добывать самой. Итак, квартира, машина, деньги и несколько телефонов, по которым тебе окажут помощь, вот и все мое наследство. Ты спросишь, почему я так поступаю? Наверное, потому, что чувствую тебя родной. Я вовлек тебя в грязное политическое дело, я сам во многом оказался обманут и должен буду заплатить за свои ошибки, но ты должна жить,

Нина. Ты молода, у тебя еще будет любовь, будут дети, и жизнь продолжится. Думая об этом, я считаю, что прожил жизнь не зря. Прости мне эти сентиментальные строки, я стал стар и чувствителен. Любящий тебя Феликс Даниленко.

   Кто-то постучал в стекло, и Нина отвлеклась от воспоминаний. Какой-то кавказец приятной внешности, лучезарно улыбаясь, предлагал ей выйти и побеседовать с ним. Нина опустила стекло и спросила:

– Что, купить хочешь?

   – Зачем купить? – расплылся кавказец.– Туда-сюда, шашлык, шампанское... Не пожалеешь, да?..

   – Ладно, – кивнула Нина. – Жди здесь, на углу. Я сейчас подъеду.

   И она тронула машину с места. Конечно, было весело представить этого болвана, дожидающегося ее здесь полдня, но веселиться в этот момент ей не хотелось. Голос Феликса звучал в ее ушах, его старческое лицо, всегда гладко выбритое, с грустными глазами, всплывало перед ее взором, снова безмолвно прощаясь с ней. Она вдруг поняла, что с самого начала безоговорочно приняла его опеку именно потому, что чувствовала это родство душ, приняла его отеческую заботу и держалась за него, как за единственно близкого человека во всем свете.

   Дом, в котором располагалась ее новая квартира, находился в районе Строгино, но вдали от многоэтажных жилых построек, недалеко от берега Москвы-реки. Таких домов было несколько, они образовывали отдельный район и ярко выделялись как неординарными формами, так и внешней респектабельностью. Когда Нина вышла из машины, у двери дома ее встретил охранник в пятнистой униформе. Он успел заметить ее машину и потому был вежлив:

– Вы к кому?

   – Мне нужен управляющий, – сказала Нина, заглядывая на оборотную часть письма, где была вся информация. – Сенькин Аркадий Глебович.

   – Он у себя, – сказал охранник, указывая на дверь служебного помещения.

   Нина прошла в указанную дверь и оказалась в кабинете управляющего. Это был мужчина средних лет, чуть полноватый, но приятной внешности. Он сидел за столом без пиджака и работал на маленьком компьютере.

   – Вы по делу?– спросил он.– Или зашли познакомиться?

   – И то, и другое,– сказала Нина. – Я Шимова Нина Алексеевна, у вас должны быть документы на мою квартиру.

   Он сразу отвлекся от своей работы, выключил компьютер и стал надевать пиджак.

   – Наконец-то, – сказал он. – Наконец-то вы вернулись. Насколько мне известно, вы долго жили во Франции, не так ли?

   – Извините, я устала, – сказала Нина. – От самого Парижа я добираюсь на автомобиле.

   – На автомобиле? – удивился Сенькин. – Но у нас в гараже уже стоит ваш автомобиль, новенькая «девятка».

   – Прекрасно, – сказала Нина. – Вы мне покажете мою квартиру?

   – Конечно-конечно, – воскликнул Сенькин. – Мы сразу же пройдем туда.

   Они вышли в холл, и Сенькин первым делом обратился к охраннику

   – Вадик, доставай свой «Поляроид». Извините, Нина Алексеевна, это необходимая, так сказать, формальная часть.

   Охранник достал из ящика стола фотоаппарат, поставил Нину к стене и сфотографировал ее.

– Зачем это? – спросила она.

   – Для охраны,– пояснил Сенькин.– Они должны знать жильцов в лицо, но пока познакомятся, будут узнавать их по фотографиям. Пойдемте, у вас второй этаж.

   Этажи здесь были значительно выше, чем Нина привыкла, так что потолки в квартире были действительно высоки. Сенькин открыл дверь и тут же с улыбкой отдал Нине связку ключей. Они вошли, и она испытала внутренний восторг. Такие квартиры она видела только в кино. Хотя те отели и пансионы, в которых она успела пожить за границей, тоже не были совсем нищими, но здесь все было куда добротнее, уютнее и надежнее. Чувствовалось, что оформление внутреннего интерьера производилось специалистами – дизайнерами, вся мебель в комнатах была подобрана удивительно гармонично.

   – Вам нравится? – спросил Сенькин, наблюдая за нею с улыбкой.

   – Нравится, конечно,– сказала она,– но сколько же все это стоит?

   – Хороший вопрос, – согласился он. – Лично я такую квартиру себе купить не могу, признаюсь сразу. Мало того, недавно пара американских бизнесменов восторгалась одной из квартир в соседнем подъезде, но цена их остудила. Они утверждают, что такие квартиры даже в Нью-Йорке дешевле, но это неправда. Они здесь стоят столько же, сколько и в Нью-Йорке.

– Муж купил ее? – спросила Нина.

– Да, – сказал Сенькин. – Видимо, он очень любил вас.

   – Вероятно, – отозвалась Нина. – Я не успела это оценить, мы быстро развелись. А во что мне обойдутся расходы по содержанию?

   – Ну, поскольку мне известен ваш счет в банке, они вам по силам, – сказал Сенькин, улыбнувшись.

– Вам известен мой счет в банке? – удивилась Нина.

– Вы забыли, что ваши финансовые документы у меня.

   – Но у меня еще есть несколько кредитных карточек, – вспомнила Нина.

   – Можете положить их в сейф, – предложил Сенькин и, открыв настенную дверцу, закрытую картиной, продемонстрировал ей домашний сейф с наборным диском.

– А как он открывается? – спросила Нина.

   Сенькин улыбнулся, снял с ручки сейфа запечатанный конверт и сказал:

   – Здесь код вашего сейфа. Имейте в виду, он напечатан на особой бумаге, и, после того как вы его прочтете, цифры в течение пяти-шести минут исчезнут. Если вы забудете свой код, придется обращаться в фирму-изготовитель.

– Как все сложно, – заметила Нина.

   – Это не сложно, – сказал Сенькин. – Тут больше рекламного рвения, чем действительной необходимости. Открывайте конверт, я отвернусь.

– Да ладно, – сказала Нина, – я вам верю.

   Код был простой, четыре поворота диска в разные стороны. Она бросила бумагу с цифрами на журнальный столик и тут же попыталась открыть сейф. Он открылся, и внутри оказалась бутылка шампанского с письмом на французском языке.

   – Вероятно, это письмо от вашего мужа, – предположил Сенькин.

– Я успею его прочитать, – сказала Нина.

   Бумажка с цифрами на журнальном столике меж тем действительно потемнела, и различить на ней что-либо было уже невозможно.

   – Вы теперь одна из самых богатых вдов Москвы, – заметил Сенькин.

   – Мне бы меньше всего хотелось этой славы, – сказала Нина. – Я не представляю, как я со всем этим буду справляться.

   – Мы будем вам помогать, – сказал Сенькин. – Имейте в виду, вы можете обращаться ко мне с самыми разными вопросами и предложениями. Уборку, стирку, даже готовку мы вам обеспечим без проблем. А также доставку продуктов, услуги рассыльных, даже ресторанную кухню.

– А кто мои соседи? – спросила Нина.

   – В основном иностранные и отечественные бизнесмены, – сказал Сенькин охотно. – Мужья пропадают допоздна на работе, и жены большей частью общаются между собой. Если вы хотите познакомиться с соседями, я мог бы оказать вам содействие.

   – Нет-нет, – отказалась Нина. – Я должна со всем этим освоиться. Боюсь, я не смогу сразу войти в этот круг.

   – Вы напрасно этого боитесь, – рассмеялся Сенькин. – Никакого круга нет, он только формируется. Наши бизнесмены, как вы наверное знаете, выходцы из самых разных слоев.

   – Спасибо вам, – вздохнула Нина. – Я бы хотела отдохнуть. Тут, я надеюсь, уже подключены все коммуникации? Вода, газ, телефон?..

   – Я распоряжусь об этом немедленно,– сказал Сенькин. – Отдыхайте. Вадик принесет ваши чемоданы, а вашу новую машину поставим рядом с вашей же «девяткой». Вы не против?

   – Делайте, как вам будет удобно,– сказала Нина.– Возьмите ключи от машины, они лежат на столике у входа.

   Сенькин распрощался и вышел, а она начала осматривать свою квартиру, ликуя от восторга, заглядывая в каждый ящик каждого шкафа. Здесь была роскошная спальня, прекрасный кабинет с компьютерной техникой, книгами на полках, кожаными креслами на колесиках, гостиная с огромным телевизором, видеомагнитофоном и музыкальным центром, видеотекой и набором лазерных дисков. Квартира представляла собой какое-то грандиозное рекламное шоу, и Нина буквально купалась во всем этом благополучии. Кухня со всей бытовой техникой, о которой только можно было мечтать, привела ее в восторг. Но холодильник был пуст, да и вообще, кроме обилия кухонной посуды, она не нашла там ни крошки съестного. Но в этот момент раздался мелодичный звонок, и она пошла впустить охранника Вадима, поднявшегося с ее чемоданами.

   – Скажите, – спросила она, – тут Аркадий Глебович говорил о возможности заказа продуктов. У меня совершенно пустой холодильник, не могла бы я сделать заказ?

   – Я скажу ему, – сказал Вадим, – он пришлет к вам человека.

   Нина по европейскому обычаю попыталась сунуть ему несколько марок, оставшихся у нее еще с Германии, но он решительно отказался.

– Нам здесь хорошо платят, – сказал он.

   Лишь только он ушел, Нина отправилась в ванную, снова приведшую ее в восторг обилием косметических и моющих средств, полотенец и халатов, а главное – удивительной ванной. Вода уже была, и холодная, и горячая, и она искупалась, чувствуя приятное расслабление. Ей все еще не верилось, что она дома, что все это великолепие принадлежит ей, но она отгоняла сомнения, откладывая их на потом.

   Вежливый молодой человек зашел к ней чуть позже, записал все, чем ей пожелалось наполнить холодильник, а также составил вместе с Ниной список некоторых необходимых в обиходе вещей и пообещал доставить все в ближайшее время. Он оставил ей свой телефон, по которому она теперь могла совершать каждодневные заказы.

   Потом она в халате упала на широкую кровать и немедленно заснула.

   Когда она проснулась часа через два и открыла глаза, то не сразу вспомнила, где находится. Опять нахлынул восторг, расслабленная радость достигнутого, но в это же время она почувствовала, что в ней присутствует какое-то большое сомнение. Она села на кровати, но именно в этот момент принесли провизию, и она отложила самокопание на потом. Только теперь она вспомнила, что в этот день едва успела утром что-то перехватить в дорожном кафе. Она с удовольствием приготовила себе бутерброды, выпила чашку густого кофе и почувствовала себя значительно лучше. И только после этого вернулся вопрос, который ее мучил: а дальше что? Эта квартира, этот дух сытого благополучия тянули ее совсем в другую сторону от той дороги, что она себе избрала. Феликс хотел, чтобы она получила свободу, но одарил ее самыми крепкими цепями – благополучием. И главное, здесь она вдруг остро почувствовала свое одиночество, какого никогда не чувствовала в своей скромной квартирке на «Полежаевской». Конечно, она легко могла найти себе партнера (со сладкой смесью ужаса и волнения вспомнился Жерар), но разве не будет это лишь утверждением одиночества? Ее жизнь была посвящена делу, и она не должна была топить ее в болоте сытого безделья.