Текст книги "Людовик XIV"

Автор книги: Франсуа Блюш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 82 страниц)

Глава XXVI.
ИСПАНСКОЕ НАСЛЕДСТВО

Скажем правду: никогда не было более законной войны.

Вольтер

Со времени заключения Рисвикского мира некоторые совсем не узнают Людовика XIV: «никаких провокаций.., разумное смирение перед тем, чему невозможно помешать; желание установить согласие с европейскими державами, чтобы сохранить мир»^{281}, – вот его черты в этот период. Видимая причина перемены кроется, может быть, в нашем официальном дипломатическом руководстве, в старом маркизе де Помпонне (умер в 1699 году) и его зяте де Торси, государственном секретаре иностранных дел (с июля 1696 года) и министре с января 1699 года. Оба этих государственных мужа не отличаются такой жесткостью, как де Круасси. Но основная причина кроется где-то глубже. Как и прежде, министерство иностранных дел является вотчиной монарха. Его стремление к разрядке – не новое явление. Оно нам помогает сегодня понять, насколько Десятилетняя война со стороны Франции была, вопреки видимости, войной оборонительной, как и войны за присоединения, которые способствовали развязыванию Десятилетней войны. Это его стремление вполне в духе Рисвикского мира, так как Франция, вышедшая победительницей, могла либо продолжать войну, либо потребовать заключения мира на более выгодных условиях, но она ничего такого не сделала.

Несмотря на свое отвращение к переговорам с Вильгельмом III, король не замедлил, с помощью Торси, начать тайные переговоры относительно возможного раздела испанского наследства, который, из-за отсутствия прямого наследника при Мадридском дворе и плохого состояния здоровья занимающего престол в Эскориале, представляется почти неизбежным.

«Никогда не надо продавать шкуру неубитого медведя»

В течение двух последних лет XVII века болезни Карла II, кажется, управляют всеми современными событиями. 14 мая 1699 года Данжо записывает на своих листках: «Последние новости из Мадрида не принесли ничего хорошего о здоровье короля Испании». 12 июля: «Сейчас ему лучше», а с 6 августа: «Королю Испании хуже, чем когда бы то ни было… Утверждают, что все дела о наследовании урегулированы»; 14-го: «Считают, что он не переживет осень». Проходят десять дней – новости совершенно противоположного содержания. 24 августа вид у Карла II стал «несколько лучше», а 28-го – «значительно лучше». Это всех удивляющее выздоровление радикально меняет со дня на день настроения в Европе, внимательно следящей за здоровьем этого монарха. Тот же Данжо записывает 5 ноября: «Из Мадрида сообщают, что король Испании чувствует себя значительно лучше; и даже можно надеяться, что у него скоро будут дети»^{26}. Этот монарх – эпилептик и сифилитик по наследственности, но ему всего лишь 38 лет, и он изо всех сил пытается произвести на свет наследников.

Двенадцатого января 1700 года Данжо записывает: «Здоровье короля Испании укрепляется», но он узнает 19-го, что Его католическое Величество больше часа лежал в обмороке. 23-го в Версале думают, что Карл II «полностью оправился после своего обморока». 1 марта, напротив, «последние мадридские новости не приносят ничего хорошего о здоровье короля Испании». Данжо записывает 5-го: «Он сильно опухает, и очень боятся, что он не выдержит»^{26}. Больше восьми месяцев он и не выдержит.

Мадридский двор – рассадник интриг. Людовика XIV ненавидит его шурин так же, как и очень влиятельная австрийская партия. Европа замерла в ожидании. Венские Габсбурги пристально следят за событиями и надеются, что они будут единственными наследниками короны. Три морские державы – Англия, Франция и Соединенные Провинции, – напротив, предполагают раздел, не желая ни в коей мере восстановления империи Карла V. Дворы и канцелярии пришли в движение, заранее деля королевские богатства и земли умирающего: наследство огромно и соблазнительно. Оно включает Кастилию, Арагон, Наварру, Бельгию, большую часть Италии (Миланскую, Тосканскую, Неаполитанскую провинции и Сицилию), Сардинию, всю Латинскую Америку (кроме Бразилии), Филиппины. В Испании плохое управление, но она остается четвертой морской державой. Кажется, что с 1680 года бедность несколько уменьшается на этом полуострове. В Каталонии наблюдается некоторый подъем. Американские драгоценные металлы вновь появляются в Кадисе.

В 1698 году Карл II хочет, чтобы его наследником стал внучатый племянник, у которого было преимущество: он не был ни Габсбургом, ни Бурбоном – Баварский принц, сын курфюрста Иосиф-Фердинанд (умер в 1699 году). Смерть этого кандидата свела к двум число претендентов, имеющих серьезные шансы: либо эрцгерцог Карл, племянник короля Испании, родившийся в 1685 году, либо Филипп, герцог Анжуйский, родившийся в 1683 году, второй сын наследника Франции, следовательно, внучатый племянник Карла II, как это видно из следующей таблицы.

Возможные испанские наследники[109]109
  Приведенная в книге таблица неточна. Из нее не видно, что Иосиф I и Карл VI были детьми Леопольда I не от Маргариты-Терезии. Последняя была матерью лишь Марии-Антуанетты, чем и объяснялись преимущественные права баварского принца. Зато Иосиф и Карл были по матери племянниками жены Карла II Испанского. – Примеч. ред.


[Закрыть]

В 1698 году кандидатов на раздел было трое. Людовик XIV через посредство графа де Таллара убедил Вильгельма III принять следующий раздел (или расчленение): эрцгерцог Карл получает Миланскую провинцию, Монсеньору достаются обе Сицилии, Тоскана и Сардиния, Иосифу-Фердинанду Баварскому – все остальное; при этом Франция меньше всего заботилась о том, чтобы стать итальянской державой, скорее здесь речь шла о том, чтобы овладеть «обменным капиталом» для приобретения Савойи и чтобы еще больше округлить свою территорию.

Смерть Иосифа-Фердинанда аннулировала де-факто (1699) этот прекрасный замысел. Появился также новый фактор: Карловицкий мир (26 января 1699 года) означал ослабление наших турецких союзников, отдавал Леопольду I Венгрию и Трансильванию, тешил его самолюбие и позволял этому императору из Дома Габсбургов круче повернуться в сторону Западной Европы.

Людовик XIV и де Торси в связи с этой новой ситуацией вновь возобновили переговоры с Вильгельмом III. Эрцгерцогу Карлу должна была достаться Испания, Бельгия и Вест-Индия; герцог Лотарингский получил бы Милан; Неаполь перешел бы к герцогу Савойскому; Монсеньор получил бы Лотарингию и Савойю. 5 июля 1699 года император решился на раздел, но при условии, что его младшему сыну достанется вся Италия, а Франция, в качестве компенсации, получит Вест-Индию. Но англичане воспротивились принятию этой последней статьи договора, да и Людовик XIV предпочитал сохранить свою округленную территорию. Таким образом был сорван общий договор, и Людовик XIV подписал с Англией (13 марта 1700 года) и с Соединенными Провинциями (25 марта) новое соглашение о разделе. Эрцгерцог Карл получал Иберийский полуостров, Вест-Индию и Бельгию. Миланскую провинцию должен был получить герцог Лотарингский. Монсеньор получал Неаполь и Сицилию, все испанские форты Тосканы, провинцию Гипускоа (Фуэнтарабия, Сан-Себастьян) и герцогство Лотарингское.

«Европейские канцелярии, принимавшие участие в этих переговорах, совершенно не считались с испанцами и их национальными чувствами. Испанцы же, несмотря на слабость монархии, не желали соглашаться с расчленением своей империи; в 1700 году положение в Мадриде резко изменилось. Карл II осознавал величие Испании и относился с большим уважением к своему королевскому дому. Он не хотел мириться с тем, что рвут на части его королевство, которое еще совсем недавно было первой европейской державой»^{124}. Карл II много потрудился над составлением завещания и назначил законного наследника; через месяц, в день Всех Святых, 1 ноября 1700 года, он скончался.

Ловкий ход

Карл II не так беспокоился о том, чтобы выбрать личность наследника, как о том, чтобы обеспечить единую судьбу всем землям, принадлежащим испанской короне. Когда уже было составлено первое завещание, дававшее эрцгерцогу Карлу право на полное наследство, кардиналу Портокарреро удалось убедить короля подписать новое завещание в пользу Филиппа, герцога Анжуйского (а если не его, то герцога Беррийского, его брата, если не последнего, то эрцгерцога Карла, а если не эрцгерцога Карла, то герцога Савойского). Любая мысль о расчленении исключалась, но ставилось условием, что обе бурбонские монархии не сливаются в одно государство.

«Новость о завещании в пользу герцога Анжуйского разорвалась, как бомба, в Мадриде 2 ноября 1700 года и привела в замешательство австрийскую партию, но вызвала всеобщее удовлетворение испанцев»^{124}. Эта новость стала известна и за границей, о чем узнал Таллар, находившийся до этого в Лондоне и прибывший в Фонтенбло уже 2 ноября 1700 года; он и сообщил Людовику XIV о беспокойстве и раздражении британского правительства; 5 ноября собрался совет министров и решил оставаться верным проекту расчленения, об этом тотчас же уведомили пенсионария Хайнсиуса. Между тем уже стала образовываться партия, благоприятствующая восхождению Бурбона на испанский престол; она включала маркиза д'Аркура, нашего посла в Мадриде, Барбезье, государственного военного секретаря и, конечно, почти прямо заинтересованного Монсеньора. Вот почему нельзя продолжать утверждать, что завещание короля Испании произвело впечатление грома среди ясного неба. Но оно вынуждало политических деятелей и Людовика XIV принять в наикратчайший срок одно из серьезнейших решений в нашей истории. Отсчет времени начался во вторник 9 ноября в Фонтенбло. «Так как король был утром на совете финансов, Барбезье явился к нему с докладом о смерти короля Испании»^{124} и принес ему выписку из его завещания, пришедшую с почтой, которую передал Ноай. «Король отменил намеченную на этот день охоту и просил всех министров собраться в 4 часа у мадам де Ментенон». Монсеньор, который утром охотился на волков, уже находился во дворце. Совет продолжался до семи часов. Мадам де Ментенон, в апартаментах которой собрался совет, тоже присутствовала»^{26}.

Так как не велся протокол совета, а будущие рассказы о нем пестрили противоречиями (в рассказах, впрочем, передавалось содержание дискуссий двух заседаний совета – 9-го и 10-го), невозможно совершенно четко и подробно узнать, о чем говорили выступающие^{22}. Об этом можно иметь представление только в общих чертах. Но воссоздание этого совещания, которое позволяет теперь, триста лет спустя, оценить Людовика XIV как направляющую и решающую личность, объяснившего причины, по которым следует принять и исполнить волю Карла II, представляется совершенно соответствующим истине. Возможно, что принять предложение Карла II означало подвергнуться риску возникновения всеобщего конфликта. Но при пристальном рассмотрении доводов заседаний совета в ноябре 1700 года легче будет принять знаменитое утверждение Вольтера: «Никогда не было более законной войны».

Маркиз де Торси в качестве докладчика на совете министров первым высказал свое мнение. Он постарался – что соответствовало его роли – представить два возможных варианта: или принять новый вариант профранцузского завещания Карла II, или остаться верными обязательствам, взятыми по отношению к Вильгельму Оранскому. Принятие завещания могло бы повлечь войну, так как Европа упрекала бы короля, что он претендует на всемирную гегемонию. Поставив на сомнительный выигрыш, мы могли бы потерять предложенную нам аннексию Лотарингии, которая гарантировала спокойствие наших границ со стороны империи. Торси казался не очень уверенным в преимуществах принятия предложения испанцев и поэтому говорил о них не очень убедительно. А герцог де Бовилье не колебался в выборе варианта. Он «считал, что нужно придерживаться договора о разделе, так как был убежден в том, что война (а она, естественно, начнется в результате принятия предложения Карла II) разорит Францию». Канцлер, как и Торси, рассмотрел все «за» и «против». Но, в противоположность своему молодому коллеге, отдал предпочтение испанскому завещанию. Канцлер думал, что в случае войны нам нечего слишком бояться императора, сюзерена независимых князей (он забывал, что мы потеряли с 1699 года поддержку, оказываемую нам турками, и не представлял себе, что нашими единственными союзниками на земле империи были Баварский курфюрст и его брат, Кельнский архиепископ^{124}). Он с уверенностью говорил, что Франция имеет достаточно мощную силу, чтобы защитить Испанию и торговые пути, связывающие ее с колониями. Связанный с негоциантами портов Атлантики и Ла-Манша, с коммерческими палатами и их депутатами, с членами совета по торговле (созданного 29 июня 1700 года), Поншартрен отлично знал, чего хотят эти энергичные люди. Он знал, что от Дюнкерка до Байонны только и мечтали о том, чтобы развивать американский импорт и наводнить Латинскую Америку бретонскими холщовыми тканями и черными рабами^{124}. По сравнению с преимуществом, получаемым при условии принятия завещания, которое усилило бы влияние в заморских странах нашего королевства и приумножило бы его выгоды, уменьшая влияние и выгоды Англии и Голландии, приобретение Лотарингии было бы ничем, так как эта страна была разоружена и нейтрализована после Рисвикского мира. Оставался неразрешенным вопрос, как быть с Англией (кто мог заверить Францию в честности Вильгельма Оранского?), и оставалась опасность войны. Но если существовала подобная опасность, может быть, стоило подвергнуться ей в надежде приобрести большое и богатое наследство, а не крохи от какого-то раздела?

После этого высказывания Поншартрена выступил Монсеньор и поддержал его со всей силой. Он почтительно, но твердо потребовал «свое наследство», и тем настойчивее, что он лишался надежды на личную власть в Италии, предпочитая обеспечить своему сыну Филиппу большое королевство согласно воле своего дяди. Мнения разделились. Людовик XIV выступил в конце дебатов, сказав, что он оставляет за собой принятие решения. Он желает подумать и подождать новых сведений.

Новая информация пришла 10 ноября. Она содержала неизвестные ранее детали о «пожелании вельмож и народа»^{124}. Оно очень сильно отражало национальный испанский дух. Вот почему 10-го вечером во время нового заседания Бовилье лично временно присоединился к этому решению. Во всяком случае, каким бы ни был выбор, решать нужно было немедленно: 11 ноября посол Испании был неофициально уведомлен о положительном ответе. Даже если Людовик XIV и принимал в расчет династические интересы, он сумел – и хронология событий об этом свидетельствует – предпочесть им интересы нации. Если уже 9-го он инстинктивно склонялся к решению, предложенному его шурином, Карлом II, он не менее ясно отдавал себе отчет в том, что его совет не единодушен в принятии решения, и решил подождать, чтобы познакомиться детальнее со знаменитым завещанием, дал себе возможность поразмыслить и постараться убедить маркиза де Торси.

Во вторник, 16-го, в Версале в торжественной обстановке Людовик XIV пригласил утром посла Испании, позвал герцога Анжуйского и сказал первому: «Вы можете приветствовать его как своего короля». Испанец произнес длинный комплимент, король Франции ответил: «Он еще не знает испанского языка; за него отвечу я». При этих словах были открыты двери кабинета. Старый король перед собравшимися придворными произнес краткую речь: «Господа, вот король Испании; его происхождение призывает его к этой короне; все испанцы пожелали его иметь своим королем и тотчас же меня об этом попросили, и я с удовольствием исполнил их просьбу; такова была воля Всевышнего». Затем он повернулся к Филиппу V и объявил: «Будьте хорошим испанцем, теперь это ваш первый долг; но помните всегда, что вы родились французом, чтобы поддерживать единение между обеими нациями; это единственный способ сделать их счастливыми и сохранить мир в Европе»^{26}. После мессы посол Испании сказал во всеуслышание: «Какая радость! Больше нет Пиренеев». Маркиз де Торси старался успокоить заграницу, без устали повторяя, что «принятие завещания было лучшим из всех возможных решений, потому что раздел увеличил бы Францию, спровоцировал бы войну с императором (не принявшим раздела) и с Испанией (которая была категорически против раздела своей страны)»^{224}. В течение двенадцати лет он будет помогать королю так же результативно, с такой же гибкостью и большой практичностью во всех делах, стоя твердо на своем, если это было необходимо, с его точки зрения. Уже 5 декабря 1700 года Филипп V в сопровождении своих двух братьев, герцога де Бовилье и маршала де Ноайя выехал в свое королевство. 13 января 1701 года королевский кортеж прибыл в Байонну, где своего короля встречали 3000 испанцев. 18 февраля Филипп V благополучно прибыл в свой дворец Буэн-Ретиро. «По его прибытии собралась такая толпа народа, что шестьдесят человек оказались затоптанными насмерть»^{26}. Казалось, что испанский народ был рад, что их католическим королем стал внук наихристианнейшего короля. Такое изъявление чувств, такое согласие определяли будущее в пользу Бурбонов, несмотря на готовую низвергнуться лавину опасностей.

Европа опять в смятении

Завещание в пользу Бурбонов не было блестящим решением проблемы. Уже в Мадриде видно, что Филипп V, хотя и проявляет себя «хорошим испанцем», нуждается не только во французских войсках и французских кораблях, но и в советниках, находящихся по ту сторону Пиренеев. Кардинал Портокарреро это, может быть, и приемлет, но это не значит, что Испанский двор придерживается такого же мнения. Испании не хватает крупных политических деятелей и хороших военачальников, но испанцы слишком горделивы, чтобы признать это. Молодой испанский король проявит себя мужественным и упорным, но не очень способным правителем. Не был ли он под слишком большим влиянием своей жены Марии-Луизы-Габриэли Савойской (умерла в 1714 году) и первой фрейлины, чрезвычайно энергичной принцессы Дезюрсен, урожденной Латремуй? «Это придает истории отношений Франции с Испанией в период с 1701 по 1703 год какой-то неопределенный характер и вносит в них некоторую сумятицу, которая из-за личного соперничества в верхах немного смахивает на Фронду»^{224}, но все-таки на Фронду без вооруженных столкновений.

Но более серьезными для Франции Людовика XIV являются те водовороты, в которые ее ввергает ситуация, созданная для нас Карлом II и принятая нами. Король Франции был вынужден выставить кое-где заслоны. Это, конечно, вызвало беспокойство у голландцев и разозлило англичан. Парижский парламент, например, регистрирует 1 февраля 1701 года королевские грамоты, сохраняющие за Филиппом V его право быть наследником короны Франции. В тот момент (5–6 февраля) Людовик XIV оккупирует в Нидерландах, предварительно договорившись со своим внуком, крепости называемые «Барьер», и выгоняет оттуда голландских наемников. Хайнсиус вне себя от ярости. А Вильгельм III ловко использует ситуацию, представляя ее как якобитские действия и папский заговор, хотя шпионы этих морских держав прекрасно знают, что король Франции, будучи реалистом, «принимает меры предосторожности», чтобы обеспечить себе надежное будущее. 25 января королевским указом укрепляются кавалерийские и драгунские полки. На следующий день король подписывает еще один указ по набору милиции. 5 февраля Шамийяр, который стал преемником скончавшегося Барбезье, тоже ставит свою подпись под королевскими грамотами, предписывающими создание 72 новых драгунских полков, а 10 февраля – 20 новых кавалерийских полков. 15 февраля, в то время как Франция возобновляет свой союз с Кельнским курфюрстом, Людовик XIV восстанавливает королевский полк карабинеров. 1 марта он приказывает создать 120 кавалерийских полков; 20-го – увеличить каждую роту на 10 человек во всех пехотных полках^{201}. В Европе опять та же атмосфера вооруженного мира. Эти военные меры предосторожности подкреплялись нашими союзами, заключенными с Кельном (в феврале; об этом союзе мы уже говорили выше), с Баварией (в марте), с Савойей (в апреле), с Португалией (в июне).

Вильгельм Оранский тоже хочет себя обезопасить. Он заставляет парламент проголосовать за знаменитый Act of Settlement (Акт установления), по которому в Великобритании было гарантировано протестантское наследование (июнь 1701 года). Эта предосторожность была вдвойне актуальна. Вильгельм III умрет 19 марта 1702 года. Но еще раньше скончается его тесть, король Англии в изгнании, Яков II (он умрет 16 сентября 1701 года). И Людовик XIV, открыто пренебрегая положениями Рисвикского мира по этому вопросу и осаждаемый английской королевой, Папой и маркизой де Ментенон, признает принца Уэльского, ставшего Яковом III, королем по праву. Казалось, он сделал это под влиянием своего католицизма и семейных чувств. Однако, по всей видимости, он допустил довольно большую политическую ошибку, руководствуясь добрыми побуждениями и чувством солидарности.

На деле все обстояло не так просто. Если Вильгельм III и признал Филиппа V (17 апреля 1701 года), английские торговцы оказывают давление на своего короля и парламент; и этот последний голосует за предоставление больших кредитов для подготовки войны. Генеральные штаты Гааги бурлят. Леопольд же обеспечил себе альянс с Бранденбургским курфюрстом и направил свои войска завоевывать, не объявляя войны, Миланскую провинцию. Старый Катинй, который не располагал достаточным количеством войск, отступил под напором имперцев, которыми командовал талантливый принц Евгений Савойский. И почти тотчас же император, Англия и Соединенные Провинции заключают Гаагский договор (7 сентября). В этом лицемерном тексте не объявляется война Людовику XIV, но государства, подписавшие текст этого договора, обязуются не заключать сепаратный мир. Они хотят разделить Францию и Испанию. Они требуют восстановления для морских держав потерянных привилегий в торговле с Вест-Индией. Они вновь осуществляют передел наследства Карла II: Милан, Неаполь и Сицилия должны отойти к императору; Испанские Нидерланды должны стать нейтральными и играть роль простого барьера между Голландией и Францией («Gallus inimicus et non vicinus» – «галл враг и не сосед» было заменено на «Gallus amicus sed non vicinus» – «галл друг, но не сосед»[110]110
  «Француз – друг, но не сосед». – «Француз враг и не сосед!»


[Закрыть]). При рассмотрении всех этих фактов легко понять, что признание Людовиком XIV сына Якова II является во всех отношениях всего лишь одним из поводов для этой «холодной» войны.

Вильгельм III рвет отношения с Версалем, добивается новых выборов, которые проводят в парламент воинствующих вигов, очень враждебных по отношению к Филиппу V и к Франции, заставляет проголосовать за новые субсидии для войны и восстанавливает свою приемную нацию против претендента[111]111
  Яков-Эдуард, или Яков Ш, сын и наследник короля Англии Якова II.


[Закрыть], настраивает против нас общественное мнение так, что даже его собственная смерть ничего не изменит в решениях Англии и ее союзников. Королева Анна Стюарт, свояченица Вильгельма Оранского, никак не может изменить политику. В Голландии Хайнсиус, более свободный в своих действиях, очень быстро становится во главе коалиции. Император, ободренный своими успехами в Северной Италии, не намерен держаться в стороне от неизбежного конфликта, в котором он выступает как получающая сторона. 15 мая 1702 года Англия, император и Соединенные Провинции объявляют войну обеим бурбонским монархиям. Людовик XIV находится больше чем когда-либо в оборонительном положении.