Текст книги "Людовик XIV"

Автор книги: Франсуа Блюш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 82 страниц)

Усовершенствование совета

Арест Фуке имел два немедленных политических последствия. Во-первых, освободившееся в совете место министра финансов было предоставлено его злейшему врагу. Вместо временной триады – Фуке, Лионн, Летелье – появилась другая: Кольбер, Лионн, Летелье. Во-вторых, король решил никого не назначать на должность опального суперинтенданта. Он напишет в своих «Мемуарах»: «Самое лучшее решение, достойное быть отмеченным и выгодное для моих подданных, которое я принял в данной ситуации, – это решение упразднить должность суперинтенданта и взвалить эту обязанность на самого себя»^{63}. Людовик стал, таким образом, своим собственным суперинтендантом.

Уже 5 сентября Людовик уверял, что ему эта работа нравится. Он писал королеве-матери: «Я уже начал получать удовольствие от самостоятельной работы»^{252}. От Бартелеми Эрвара, генерального контролера, он потребовал два миллиона ливров в письме, написанном в ультимативном тоне, в котором последний почувствовал авторитет короля и угадал советы Кольбера. Эрвар, у которого хватило ума быстренько раздобыть два миллиона, номинально сохранит свой титул до 1665 года, но не станет хозяином налоговой системы.

Отныне государственные финансы управлялись – по крайней мере, в принципе – коллегиально. Согласно постановлению от 15 сентября (черновик составил Кольбер)^{252} был образован новый правительственный отдел: королевский совет финансов (в дальнейшем, в порядке сокращения, будет называться королевским советом). Предполагалось, что он будет работать под председательством короля, который зарезервировал за собой исключительное право «подписывать единолично все распоряжения, касающиеся подотчетных и специальных расходов», а также ведомости по распределению средств, счета Казначейства и грамоты о тальях. Тем же, кто мог подумать, что это сказано для красного словца, канцлер Поншартрен ответил, забегая вперед, что «король пишет больше, чем наемный писатель»^{116}. Тем, кто мог бы подумать, что опала Фуке ничего не изменила в финансовом устройстве королевства, Людовик ответил, смело взвалив на себя «всю огромную бумажную волокиту»^{116}. Королевский совет состоял из короля, главы совета финансов, трех советников: Кольбера, Этьена д'Алигра и Александра де Сева. Но с самого первого заседания все поняли, что Кольбер, несмотря на свой скромный титул интенданта финансов, был главной пружиной нового механизма. Он, кстати, лично сам составил касающуюся его статью: «Интендант финансов, который будет иметь честь состоять в вышеназванном совете, будет ведать Гсударственным казначейством и, следовательно, будет вести запись всех приходов и расходов, но никому не сообщит о них без особого разрешения Его Величества»^{252}. Король хотел, чтобы совет финансов собирался три раза в неделю, по вторникам, четвергам и субботам. Но с 1665 года и до конца правления Людовика XIV частота собраний будет сведена к двум. Правда, с этого года Кольбер, получивший звание генерального контролера, стал выполнять вместе с Людовиком основную часть финансовой работы, ставя потом королевский совет перед свершившимся фактом.

В сентябре 1664 года Кольбер добьется от короля разрешения на образование четвертого государственного совета, королевского совета торговли, которому надлежало стать новым инструментом в руках этого сильного министра, призванного решать все вопросы общей экономики (ибо в это время торговля – синоним экономики, в то время как индустрия считалась лишь одной из ветвей торговли). Но на практике часто было непонятно, к чьей компетенции относится то или другое дело: совета торговли или совета финансов, что самому Кольберу скоро надоело. Четвертый отдел просуществовал не более трех-четырех лет, ив 1676 году он прекратил окончательно свое существование.

Эта примеры показывают, как королевская власть при Людовике XIV далека от абстрактного подхода к делам. Совет торговли просуществует очень недолго, так как король не любит болтовни и не стремится к коллегиальности ради коллегиальности. Его интересует в первую очередь эффективность. А вот королевский совет будет играть все большую и большую роль, отодвигая на второй план совет депеш. Но проявление эмпиризма на этом не закончится. В июне 1700 года Людовик создаст простую чрезвычайную комиссию по торговле при частном совете, а на самом деле намного более важный организм, чем бывший королевский совет торговли. Она просуществует до 1722 года. Этот новый совет и подготовит знаменитый эдикт 1701 года о сохранении дворянского достоинства (Статья 1: «Чтобы все наши подданные, дворяне по происхождению, по должности или в силу других обстоятельств, за исключением тех, которые в данный момент облечены должностными полномочиями, могли бы свободно заниматься различной оптовой торговлей как внутри, так и вне королевства, работая как на себя, так и занимаясь посредничеством, не отступая от принципов поведения дворянства»). В этот совет войдут трое государственных советников, государственный секретарь по морским делам (Жером де Поншартрен), генеральный контролер финансов, шесть докладчиков, вскоре произведенных в интенданты по делам торговли, два откупщика, наконец, тринадцать депутатов от торговых палат. Привлечение компетентных людей короля и представителей свободной экономики будет одним из плодотворных новшеств, характерных для монархии эпохи Людовика XIV.

Еще одним удачным новшеством было развитие работы короля: организация технических аудиенций, призванных, с одной стороны, подготовить работу совета, а с другой – осуществить выполнение его решений. Это позволяет Людовику быть в курсе всех дел и контролировать их в широком объеме. Он может также, сохраняя министров второго эшелона, сильно влиять на дела, усиливая de facto авторитет лучших своих управляющих делами. Такая работа способствует созданию атмосферы непринужденности в отношениях между Людовиком XIV и его сотрудниками, что редко наблюдалось при старом режиме и чему Франция давала благодаря своему королю если не уникальный, то, по крайней мере, достойный подражания пример.

Такие порядки достаточно долго защищали страну от двойной опасности: от произвола всевластного хозяина и от министерского деспотизма, что не менее страшно. Итак, двигаясь вперед вполне человеческим темпом, абсолютная монархия, едва достигнув вершины, начинает постепенно превращаться в монархию административную.

Министры и «министерские соколы»

Создается впечатление, что Людовик XIV управляет при помощи крохотной команды сотрудников из шести человек. Если фактически во Франции существует только одна большая канцелярия, один общий контроль финансов и только четыре государственных секретаря, на самом деле король использует других начальников ведомства и других лиц, непосредственно входящих в состав правительства и высшей администрации.

Каждому свое. Государственный совет, или «верхний совет», или совет министров, число членов которого колеблется между тремя (1661 г.: Кольбер, Летелье, Лионн) и семью членами (1709 г.: Монсеньор, герцог Бургундский, герцог де Бовилье, маркиз де Торси, канцлер Поншартрен, Демаре и Вуазен), не состоит только из членов «банды шести». С 1691 по 1714 год в него включат герцога де Бовилье, министра без портфеля. Он также будет открыт Дофину, потом герцогу Бургундскому. Справедливости ради, нельзя забывать об этих трех «министрах».

Рангом выше стоит начальник королевского совета финансов. Король всегда предоставляет это место какому-нибудь большому вельможе, пользующемуся его доверием, – обоим маршалам де Вильруа, герцогу де Бовилье. Начальник королевского совета наследует начиная с 1661 года почести бывшего суперинтенданта финансов: в это время интендант Кольбер, ставший чуть позже генеральным контролером, готовится унаследовать власть суперинтенданта финансов.

Далее следуют люди, которых герцог де Сен-Симон шутливо называет «министерскими соколами». Как и государственных секретарей, их допускают «в связку», то есть в команду, работающих с королем. Самые крупные из них руководят настоящим ведомством. Таков, например, суперинтендант королевского строительства (в 1661 году – Антуан де Ратабон, в 1699 году – знаменитый Ардуэн-Мансар). Таков суперинтендант почт и почтовых станций Франции (в 1661 году он еще безвестный Жером де Нуво де Фромон, а в 1668-м – Лувуа). Позже к группе прибавится еще генеральный директор фортификаций. К величайшему негодованию Сен-Симона, занимающий эту должность Лепелетье де Сузи допускается в команду работы с Его Величеством, он может ночевать в Марли и, как настоящий министр, являться к королю с «палкой в руке и без плаща»^{94}.

Для непосредственной работы с королем выделяются еще три важные персоны. Духовник, который всегда является членом ордена иезуитов (в 1661 году это Франсуа Анн&), работает с Людовиком XIV утром по пятницам. Эта серьезная беседа называется «духовным советом». Цель беседы: подобрать кандидатов для вакантных бенефициев. Его Преосвященство архиепископ Парижский будет привлекаться либо к участию в «духовном совете», либо король будет принимать его отдельно. Эти двое могут рассматриваться как «соколы» некоего невидимого министерства церковных дел Франции; третьим был в 1661 году Генего, а в 1669 году – Кольбер, то есть государственный секретарь, совмещающий руководство делами Парижа и королевского дома с делами духовенства.

В 1667 году, когда создадут генеральное наместничество парижской полиции, его начальник, Габриэль Никола де Ларейни, частично вышедший из-под опеки министра Парижа, будет также допущен в команду, работающую непосредственно с королем.

Наконец, ввиду того, что сеть финансовых организаций чрезмерно разрасталась в государстве и что бывшее ведомство Фуке занималось не только государственными финансами и налогообложением, но еще и администрацией, промышленностью и торговлей (пять или шесть наших министров в XX веке не справились бы с такой нагрузкой), королевский совет и генеральный контроль, являющиеся наследниками суперинтендантства, используют, прямо или косвенно, несколько десятков компетентных персон. Полномочия некоторых можно сравнить с полномочиями сверхштатного государственного секретаря. Есть такие, которые работают тихонько, почти подпольно; даже сегодня мы еще не имеем точного представления о размерах их могущества, о котором можем только догадываться. В 1661 году, к этим скромным и влиятельным людям относятся оба советника в королевском совете по делам финансов (Этьен д'Алигр и Александр де Сев), оба интенданта финансов (сам Кольбер и Дени Марен), высокие должностные лица (главный казначей по экстраординарным военным расходам, хранители королевской казны, генеральные казначеи флота и т. д.), откупщики, наконец, которых можно сравнить с коллегиальным министерством косвенного налога.

К тому же, как при всех режимах и во всех администрациях, высшие «функционеры» так хорошо помогают начальникам ведомств, что начинают приобщаться к их общественной и политической власти. Во французской иерархии эпохи Людовика XIV первые заместители государственных секретарей, генерального контролера финансов, королевских казначеев и даже казначеев казуальных доходов приравниваются к рангу командующих эскадрами. Таково желание короля, в соответствии с которым он перестроил иерархию чинов^{138}. Когда в 1664 году Кольбер откроет свое ведомство культуры при суперинтендантстве строительства, он назначит первым заместителем (а потом и генеральным контролером) не какого-нибудь незнакомца или простого бюрократа, а Шарля Перро, видного литератора, будущего академика.

С развитием административной монархии впоследствии увеличится число таких «главных пружин» государственного механизма. Государство не становится чудовищным (его громоздкость – наследие прошлого; более сорока тысяч купленных должностей – это и залог преемственности и стабильности, но также сопротивления и рутины). С 1701 по 1708 год король использует, чтобы усилить контроль и облегчить работу бедного де Шамийяра, услуги двух главных директоров финансов, благодаря чему ловкий Никола Демаре сможет весьма сенсационно вернуть себе милость короля. А потом вместо двух интендантов финансов Людовик будет иметь шесть (1690–1701), потом только четыре (1701–1704), еще позже снова шесть (1704–1708) и, наконец, семь (1708–1715). Миру ведомственной рутины противопоставляются гибкость, эмпиризм, необычайная приспособляемость к нуждам, свойственные правлению Великого короля. Людовик не только усилил команду интендантов финансов, он еще создает в 1708 году шесть интендантов, ответственных за торговлю.

Итак, благодаря воле, большому прагматизму короля и его лучших советников (кто мог бы превзойти по части эмпиризма Кольбера, Лувуа и Демаре?) мы можем наблюдать полный разрыв между видимой, официальной государственной властью и тем, что мы назвали бы социологией власти. (Эта последняя сфера представляет обширное поле деятельности для исследователя.) Сколько же есть еще плохо известных или совсем неизвестных тайных советчиков! Только немногие посвященные знают, что список «министерских соколов» далеко не исчерпывает весь объем тех, кто способствует хорошей, слаженной работе центральной власти. Итак, благодаря воле короля Францией ежедневно управляет целая плеяда ревностных и, как правило, очень компетентных слуг монарха. Истории следовало бы помнить об этих «великих помощниках». И читатели Сен-Симона уже догадываются, что в конце правления Людовика XIV к графу де Бержику прислушивались как к министру. Флот маркиза де Сеньеле, самый мощный в мире, вероятно, достиг совершенства только благодаря де Юссону де Бонрепо, выполнявшему неопределенные функции. Военная администрация и армии Лувуа находятся в руках кропотливого монарха и гениального министра, но этот король и этот министр не могли бы так эффективно действовать без содействия Вобана в деле сооружения укреплений и организации осад, без маркиза де Шамле, специалиста по материально-техническому обеспечению и организации тыла. Король будет больше прислушиваться к Вобану (который знает все (решает все), говорит с королем уверенным тоном и является в стране одним из создателей современной статистики), чем к трем Фелипо де Лаврийер, безвестным государственным секретарям.

Таков парадокс, а также такова сила нашего старого режима. Людовик XIV прославляет, формирует и управляет не окоченелым государством, государством-спрутом, государством-машиной; и сам Людовик, который руководит и судит, – полная противоположность королю-роботу.

Пределы власти короля

На первый взгляд власть Людовика XIV огромна, и многие монархи его времени, видя в нем самого авторитетного монарха в Европе, монарха, добившегося беспрекословного подчинения своих подданных, испытывали сильное чувство зависти. Людовик, к примеру, может вводить новые налоги, а этого не может сделать король Англии. Он может обойтись без генеральных штатов, а Габсбурги, правящие в Вене, не могут. Но если он и не подвержен контролю народного представительства, если он, теоретически, объединяет в своем лице «три власти», в некоторых вещах он не так свободен в своих действиях и решениях, как многие главы государств нашего времени.

Часто мы думаем, что он выбирает, тогда как на самом деле выбор ему навязывают или, в лучшем случае, он просто его не отвергает. Велико в XVII веке давление, оказываемое принципом преемственности. Ришелье открыл Мазарини и воспитал его, особенно сформировал его как дипломата. Людовик XIII буквально навязал кардинала Мазарини будущей регентше и Людовику XIV. Мазарини, в свою очередь, воспитал Жан-Батиста Кольбера в финансовом, политическом и артистическом планах. Тот же кардинал Мазарини завещал своему королевскому крестнику трех больших министров начала эпохи личного правления: Кольбера, Мишеля Летелье, де Лионна. Устранение Бриенна (1663) и Генего (1669) не проводится в грубой форме. Один-единственный раз король поступил резко, полностью разорвав с Фуке, своим суперинтендантом финансов, это произошло после смерти Мазарини; Людовик мог бы поступить менее жестоко по отношению к опальному, но не принять своего решения относительно Фуке он не мог.

Посты министров часто передавались от отца к сыну (Летелье, Лувуа, Барбезье возглавляют один за другим без перерыва военное ведомство с 1643 по 1701 год; Сеньеле блестяще продолжает деятельность своего отца Кольбера во главе важнейшего ведомства, отвечающего за управление Парижем, флотом и королевским домом). Людовик XIV возлагает на себя обязанность следить за сыновьями и преемниками. Он посылает в отставку маркиза де Кани, посредственного отпрыска посредственного Шамийяра. Он устраняет Куртанво, старшего сына де Лувуа, предпочитая ему Барбезье. Король поощряет министерские династии, если не сомневается в порядочности и компетентности министров и их преемников, выходцев из одной и той же семьи. Одновременно с Кольбером (а потом и после него) мы видим во главе ведомств его брата (маркиза де Круасси, в министерстве иностранных дел), его сына (Сеньеле), его племянников (маркиза де Торси, в министерстве иностранных дел; Николя Демаре, в министерстве финансов). Но прочнее всего укоренилась в министерстве семья Фелипо. Ее члены пребывают в высших эшелонах власти с 1610 года и будут там держаться до 1780 года. При Людовике XIV семья насчитывает пять государственных секретарей: два высокопоставленных чиновника – Поншартрены, отец и сын; три добросовестных статиста – Фелипо де Лаврийер. Последние занимают наследственные должности секретарей, ведающих делами протестантизма. Но даже в этой четко очерченной области их влияние весьма ограниченно. Члены семьи Лаврийер выполняют также в некоторой степени функцию министров внутренних дел, ибо в их обязанности входит переписка с большей частью интендантов королевства. Не случайно под текстом многих королевских актов фигурируют две подписи: Людовик и чуть ниже – Фелипо.

Нужно было действительно вывести короля из терпения, чтобы он принял решение уволить министра или какого-либо другого ведомственного руководителя. Скрепя сердце Людовик XIV отнял у Шамийяра – одного из общественных деятелей, к которому он испытывал сильное чувство дружбы, – пост министра финансов (1708) и пост руководителя военного секретариата (1709). Но общее состояние страны было тогда весьма плачевным. Как второразрядный чиновник мог в то время продолжать совмещать две должности, одну из которых занимал до него Кольбер, а другую – Лувуа?

Отстранение 18 ноября 1679 года Арно де Помпонна было единственным – если не считать случая Фуке, – которое было совершено в грубой форме. Помпонн не был посредственностью. Как и его предшественник, де Лионн, он был дипломатом высокого класса, человеком весьма образованным, чрезвычайно общительным и ловким. Его уволили, придравшись к каким-то мелким служебным оплошностям. Настоящие же причины опалы были другие: во время войны с Голландией он смел высказывать мнение, противоречащее мнению самого Лувуа. Смерть в апреле герцогини де Лонгвиль почти полностью разрушила «Церковный мир». Помпонн же был выдающимся представителем семьи Арно, сторонником Пор-Рояля. Наконец, Кольбер де Круасси делал все, что мог, чтобы навредить министру, место которого он хотел занять. И оно ему будет предоставлено умышленно, ибо в атмосфере империалистического угара, которая установилась после Нимвегенского мира, король решил проводить политику территориальных «присоединений». Чтобы ее проводить в жизнь, требовался министр, который был бы одновременно опытным юристом и жестким человеком. Круасси представлялся в этом отношении королю самой подходящей кандидатурой.

Но Людовику XIV было неловко, что он прогнал Помпонна. Король написал по этому поводу прекрасным стилем, как бы в порядке дополнения к своим «Мемуарам» «Рассуждения о ремесле короля», так как ему нужно было оправдаться перед самим собой, и изложил в «Рассуждениях» вероятные – хотя и малоправдоподобные в данном частном случае – причины, которые побуждали его действовать так, а не иначе. «Короли, – пишет он, – часто вынуждены действовать вопреки своим склонностям, совершать поступки, не свойственные их доброй натуре, поскольку интересы государства должны всегда быть превыше всего… Нет ничего опасней слабости, какой бы она ни была… Ремесло короля – великое, благородное, дивное ремесло, особенно для того, кто чувствует себя способным достойно выполнять свои обязанности; но это ремесло не лишено трудностей, волнений, чрезвычайно утомительно». Людовик думает (вернее, делает вид, что думает), что Помпонн не годится для работы в министерстве: «Должность, которую я ему дал, оказалась слишком большой, слишком масштабной. Я несколько лет страдал от его слабости, от его упрямства, от его неусердия… И наконец, пришлось его уволить, потому что все, что шло через него, теряло величие и силу, которую нужно проявлять, когда выполняешь приказы короля Франции, который вовсе не несчастен»^{63}. Иными словами, моральная скрупулезность министра-янсениста и его куртуазное нюансированное представление о дипломатических отношениях были несовместимы с агрессивной политикой «мира на грани войны», которую Людовик стал навязывать после 1679 года. Правильность нашего суждения подтверждается тем, что после смерти Лувуа в 1691 году король снова введет Помпонна в совет министров (где ему придется работать с Круасси) и поручит ему суперинтендантство почт в 1697 году.

Достоверно известно, что Людовик XIV с большой терпимостью относился к чрезмерной мягкости Шамийяра и к заурядности де Лаврийеров, мы знаем, как ему трудно было производить перетасовки в министерствах и как принятое им решение об отставке Помпонна мучило его совесть. Все это показывает, как королевская власть во Франции была далека от деспотизма и от произвола. Она была произвольной, самоуправной лишь в том смысле, как ее понимали современники Фюретьера, то есть арбитражной, иными словами, выполняла функцию третейского судьи. Часто король всего лишь констатирует наличие того или иного соотношения сил в министерстве и, при случае, выступает в роли арбитра. Несмотря на предвзятое отношение и антипатию к Людовику XIV, герцог де Сен-Симон, судя по всему, в душе признает это. Вот уже двести пятьдесят лет вся историография повторяет за ним, что в течение пятидесяти лет Людовик всего лишь шесть раз принял решение, противоречащее мнению большинства его государственного совета. А ведь, по сути, Сен-Симон ничего об этом не знал. Его творчество показывает, что он так же невежествен в вопросах настоящей политики, как сведущ в вопросах этикета. К тому же на заседаниях совета министров не вели, как известно, протокола, поэтому непонятно, на каких документах основана его мини-статистика. А если при этом учесть далеко не теплые чувства, которые мемуарист питал к Людовику XIV, его оценка в данном случае имеет большую моральную и психологическую силу. Сен-Симон признает, что Людовик слывет монархом, который с уважением относится к обоснованным мнениям, которые высказывают его лучшие советники. Если ему приходится стукнуть кулаком по столу в совете один раз в девять лет, в то время как его заседания имеют место два или три раза в неделю, то это означает, что он действительно соблюдает принцип коллегиальности, в противоположность турецкому султану и даже многим христианским монархам Европы.

Область, в которой король, являющийся жертвой светских обычаев, предрассудков, давления, оказываемого на него королевскими институтами, кажется менее всего властен – это мир учреждений, управлений. Сорок пять тысяч владельцев должностей (согласно статистике 1664 года) – больших, средних и малых, – занимающих эти покупные административные должности, могут быть назначены, вознаграждены, повышены в должности, переведены на другую должность без ведома и вмешательства самого могущественного монарха в мире. Короли Франции самое большее, что могут, – назначать на должности первых президентов верховных судов (эти места непокупные) и жаловать патенты государственного советника (их три десятка) лучшим, самым усердным и самым любимым докладчикам в государственном совете (их восемьдесят, и они владельцы своих должностей). Король оставляет также за собой право, поскольку интендантские функции (будучи «поручениями») зависят только от его воли, выбирать лично среди восьмидесяти докладчиков государственного совета тридцать администраторов, каждому из которых он потом доверит судьбу какого-нибудь финансового округа. Итак, сорока пяти тысячам владельцев своих должностей, независимым и даже несменяемым, противостоят менее ста пятидесяти высокопоставленных полновластных должностных лиц, отобранных и назначенных самим королем. В области судейских и административных должностей королевства вмешательство наихристианнейшего короля очень ограничено. Тот факт, что королевские грамоты, на основании которых происходит назначение на должности, подписаны королем, ничего в деле не меняет. Начальники любого управления, если только они не ведут безнравственный образ жизни и на них не налагает запрет канцлер (что случается крайне редко), если им не предъявляют обвинения в оскорблении Его Величества, в вероломстве или в измене, самые свободные люди на свете. Искушение покупать должности (что являлось большим злом для Франции) основано не только на нежелании платить налоги.

Зато (это нужно понимать в полном смысле слова) Людовик сохраняет полную свободу действия в военной области. Он не только оставил за собой право назначать командующих сухопутных и морских сил, жаловать маршальский жезл, место вице-адмирала, генерал-лейтенанта, командующего эскадрой или бригадного генерала, но еще и привилегию назначать морских офицеров всех рангов, а также обер-офицеров сухопутных сил, по крайней мере, до уровня полковника. Каким бы могущественным ни казался Лувуа между 1683 и 1691 годами, ни один полк не был никому вверен без четкого и обоснованного на это решения Его Величества. Большинство полков покупается, но еще недостаточно обладать богатствами, чтобы можно было купить какой-то полк. Для этого недостаточно даже протекции военного министра. Король, и только один король, все решает в данном случае. Он это решает лично, потому что сам всегда хотел реально командовать своими армиями. Он это решает лично, потому что хочет воспитать у французов вообще и у дворян в частности определенное отношение к военной службе, используя для этого всю силу своей власти при назначениях на посты и продвижениях военных. Он это решает лично потому, что считает: неправильный отбор военачальников часто бывает чреват тяжелыми последствиями (он должен был бы хорошенько взвесить, прежде чем доверить войска маршалу де Таллару, маршалу де Вильруа, второму Лафейяду). Возможно, наконец, король так энергично принимает решения в военной области потому, что власть здесь персонифицируется и ее индивидуальное и человеческое начало эффективнее проявляется, а структура судейских ведомств не дает такой возможности.

Несмотря на такое отсутствие равновесия, он перекраивает и формирует в течение пятидесяти четырех лет верхушку французского общества, постоянно заботясь о сложном и необходимом соотношении между понятиями элиты и дворянства. Для этого он поставил перед собой в качестве одной из первых задач обуздать дворянство, этого чересчур «строптивого коня».