Текст книги "Людовик XIV"

Автор книги: Франсуа Блюш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 82 страниц)

Труд короля и его сподвижников

Если король представлен в лице своих интендантов, сборщиков податей, военных комиссаров, которые дают о власти противоречивое представление – здесь она выглядит как положительный институт, а там как давящий и самоуправный, – он также представлен в десятках творений человеческих рук художественного и быстрого назначения. Эстетика, правда, – всего лишь оболочка великого или полезного, ибо сам Версаль ничего общего не имеет с идеей искусства для искусства.

Города, укрепленные Вобаном или построенные им (как Неф-Брейзах), прекрасны, ибо красота в то время кажется явлением само собой разумеющимся в глазах сподвижников короля, дополнением к его славе и к славе государства. Их жители не проводят время в размышлениях об искусстве, но они одновременно и лучше защищены, и могут наслаждаться, взирая на грандиозные сооружения, которые им подарили. Те, кто живут в укрепленных портах, скоро узнают, что даже невысокие укрепления и их пушки могут надежно защищать от английских десантов. Но что сказать о тех, кто живет в городах, выросших как грибы во время царствования Людовика XIV, в Версале, Рошфоре, Мон-Досрене, Сете, Лориане? Они больше, чем кто бы то ни было, сознают, что недаром платили налоги.

Государство не оставляет без внимания отдаленные провинции. Об этом в первую очередь свидетельствует построенный между 1667 и 1681 годами Канал двух морей: от тулузской Гаронны до пруда То. Это было поистине «чудо Европы»! Водная артерия, финансовое и техническое чудо, избавила торговое судоходство от необходимости делать крюк в восемьдесят лье, чтобы пройти от Пор-Вандра до Байонны или до Бордо через Гибралтарский пролив. Канал, в сущности, – не королевское детище, он обязан своим существованием личной инициативе финансиста из Битерруа Рике, сборщика налога на соль. Этот человек мечтал придумать способ «сообщения между морями запада и востока^{4}, достать необходимые миллионы, заручиться поддержкой и найти нужное время, чтобы вырыть землю на расстоянии около шестидесяти лье, построить около дюжины мостов и около десятка шлюзов, нанять десять тысяч работников, чтобы осуществить трассировку не только главного пути канала, но еще и боковых ответвлений, обеспечивающих обмен воды. Он преодолел главное естественное препятствие (горы Монтань-Нуар высотою в 132 метра), затем бюрократическое препятствие в лице Жан-Батиста Кольбера. Последнего удалось убедить в том, что это титаническое сооружение представляет большой торговый, финансовый, налоговый и даже стратегический интерес. Соединение компетенции и упорства Рике, благожелательности архиепископа Нарбоннского, понимания сословий Лангедока и покровительства короля позволило реализовать этот грандиозный проект. 2 марта 1681 года интендант д'Агессо открыл канал. Обустройство города Сет стоило миллион (это не дорого), сам канал обошелся в пятнадцать миллионов (посты для взимания пошлины за использование канала, установленные вдоль сооружения, обеспечили амортизацию). Треть расходов взяла на себя королевская казна. Верхний Лангедок приобрел неожиданные рынки сбыта, а Нижний Лангедок стал сетовать. Но сколько выгоды принес канал в повседневной жизни! В выигрыше оказались и король, и казна, и сословия, и епархия, и города, расположенные вдоль пути, и торговцы, и водники, и, особенно, земледельцы. Удобная, экономная доставка местного зерна довершила здесь процесс, который позже стали называть «кукурузной революцией»^{181}.

Но присутствие короля, его забота об обездоленных подданных проявляются прежде всего в строительстве и содержании приютов. Первым из них по времени и самым знаменитым, самым большим и самым красивым в Париже был приют «Сальпетриер». Он существует до сих пор, поражая своими благородными архитектурными формами. Увеличение количества нищих и бродяг во время Фронды, милосердная деятельность Венсана де Поля, энергичное сотрудничество набожных мирян подали мысль Мазарини дать Людовику XIV на подпись в апреле 1656 года эдикт «Об учреждении Главного приюта для бедных, нищих города»^{201}. В 1670 году, после Лево и Лемюэ, Либераль Брюан назначается руководителем стройки. Возведенное здание было размером с небольшой город. Восьмиугольная часовня, творение Брюана, – настоящее произведение искусства. Это было то, чего хотел король. Король желал также соединить в Доме инвалидов – еще одно сооружение, на которое его вдохновил Эскориал, – престиж династии и государства с делом милосердия, восславить одновременно Евангелие и наихристианнейшую монархию. Дом инвалидов, с точки зрения Флешье, – «одно из величайших сооружений века»^{39}.

В Главный приют принимали нищих, праздношатающихся безработных, бродяг, проституток, брошенных детей, порой сумасшедших. Иногда они появляются у входа в сопровождении двух стражников. Речь идет не о том, чтобы изолировать бедных, чтобы защитить от них богатых. Цель ставится иная: попытаться перевоспитать маргиналов, помочь им приспособиться к жизни и прежде всего внушить им чувство человеческого достоинства, создать из конгломерата случайно соединенных в одном месте асоциальных элементов здоровую и трудолюбивую общину. Выбор был один: либо так, либо возврат к профессиональному нищенству и к Двору чудес.

Европа это сразу поняла, и там тотчас же появились такие приюты, как «Сальпетриер», лжеприюты, рабски списанные с французской модели. Испания, которая выставляет напоказ своих бесчисленных нищих, удивляет и шокирует мир^{110}. В самой Франции успех парижского начинания побуждает короля принять меры, чтобы подобные заведения получили широкое распространение. В декларации, оглашенной в июне 1662 года, – спустя всего лишь четырнадцать месяцев после того, как он стал править лично, – Людовик требует, чтобы в каждом «городе и поселке» был основан приют^{201}. Городские общины повинуются ему с большим или меньшим рвением и с большим или меньшим успехом претворяют его требования в жизнь. Часто из соображения экономии объединяют новый приют и старую богадельню. Свод приютских законов становится непомерно объемистым. Указы и королевские грамоты следуют друг за другом, создавая, подтверждая или регламентируя эти провинциальные заведения. Так все и происходит в городах: Бурж (1669), Анже (1672), Ла-Рошель (1673), Осер (1675), Санс (1679), Руан (1682), Реймс (1683), Лион (1683), Витри-ле-Франсуа (1686), Мант (1688), Марсель (1689), Булонь (1692), Тулуза (1695), Марль (1697), Лион (1698), Гренобль (1699), Бурбон (1702), Шантийи и Невер (1711)^{201} и т. д.

Во время суровейших зим конца царствования Людовика XIV, в 1693, 1694, 1709 годах, эти заведения с весьма строгими правилами внутреннего распорядка (напоминающими казарменные и монастырские) спасут тысячи жизней. Лучше спать в дортуарах и есть супы приютов, чем бродяжничать в трескучие морозы.

Если мы будем и дальше перечислять примеры новых коммунальных услуг, созданных или расширенных Людовиком XIV, то мы, в конце концов, подменим историю короля историей королевства. А сколько было создано прекрасных заведений! «Кольберу (а стало быть, и Людовику XIV) мы обязаны созданием первой специализированной администрации дорог, той самой, которая будет называться «Службой мостов и дорог»^{151}. Он отбирает основную часть дорожной службы у казначеев Франции и передает ее в ведение интендантов. Последние используют, кстати, одного из казначеев Франции, но теперь уже наделенного особыми полномочиями и обладающего определенной компетенцией. Генеральный контролер, который возглавляет широчайшую сеть, становится своего рода министром общественных дорог. Начиная с 1668 года опять же Кольбер обеспечивает постоянное финансирование главных дорог благодаря регулярной месячной помощи каждого главного сборщика налогов. Министр дает интендантам четкие инструкции, касающиеся строительства или ремонта дорог, а также составляет общий план: он намечает дороги, начинающиеся в Париже и разветвляющиеся по разным направлениям, дороги, которые связывают столицу не только с пограничными фортами и с королевскими арсеналами, но также с главными городами каждой провинции. Парижский округ (из-за перемещений двора) и пограничные зоны (в силу стратегических соображений) поглотили основную часть нового бюджета, но королевство в целом извлекло пользу из этого начинания^{151}.

Французские дороги Людовика XIV, которые в XVIII веке замечательным образом усовершенствуются, были предназначены исключительно для двора, для войск Его Величества, для купцов и для конной дорожной стражи страны. По ним циркулирует большое количество различных видов многоместных экипажей и телег. В конце царствования «Королевский альманах», маленький карманный справочник, предшественник административных «Боттенов», информирует о днях и о часах отправлений из столицы^{1}. Открыв «Альманах», к примеру, на букву «А», мы узнаем, что Амьен обслуживается три раза в неделю и что есть два еженедельных отправления в такие города, как Анже, Авранш, Аннеси. По вторникам можно воспользоваться экипажем, едущим в сторону Арраса. По субботам есть отправления в Ангулем. Пассажиры, едущие в Эльзас и в Германию (по-французски: Альзас и Аллемань. – Примеч. перев.), также отправляются по субботам. Но самый оживленный день в почтово-пассажирской конторе – среда. В ней скапливаются люди, едущие в Абвиль, Алансон, Аржантан (и в другие города, названия которых начинаются на букву «А». – Примеч. перев.). Экипажи часто останавливаются; проезд на них недорогой, но они уж слишком долго едут. Дилижансы – предки наших скорых поездов. Фюретьер дает им следующее определение: «Дилижансы – своеобразные удобные корабли или кареты с хорошей упряжкой, которые следуют в разные многонаселенные пункты, затрачивая на переезд меньше времени, чем другие. На дилижансе добираются из Парижа в Лион за пять дней»^{42}, то есть покрывая двадцать пять лье в день. В 1715 году вы могли сесть на дилижанс у Отель-де-Санс, около «Аве Мария».

Тем же, кому нужно было добраться побыстрее – военным, гонцам, посланникам короля, спешащим дворянам или даже богатым купцам, – приходилось пользоваться почтовыми станциями, сеть которых покрывала все королевство. Этот вид транспорта особенно интенсивен между Парижем и пограничными фортами. Лувуа, ведавший этим видом транспорта с 1667 по 1691 год, довел эту общественную службу до совершенства.

Этот же министр, в качестве суперинтенданта дорожных работ, организовал параллельно почтово-пассажирскую службу, вызывающую восхищение и зависть всей Европы, а также почту для пересылки писем, которая функционировала с быстротой и точностью, дотоле неизвестными и даже невообразимыми^{165}. Это приносит пользу государству, всем общественным службам и, в частности, службам Лувуа (военным, фортификационным, административно-пограничным), тем более что суперинтендантство позволяет контролировать содержание писем: этот «черный кабинет», созданный, чтобы осведомлять короля о возможных заговорах, а также о состоянии общественного мнения, дает маркизу де Лувуа полицейские полномочия, которые позволяют ему мешать Кольберу в той сфере, на которую распространялась власть последнего.

Люди конечно же негодовали, что их письма вскрывают, но они вместе с тем были счастливы, что имеют возможность пользоваться хорошо отлаженной почтовой службой. Восхитительные письма, в которых маркиза де Севинье рассказывает о придворных сплетнях и о слухах, циркулирующих в городе, доходят всего лишь за пять дней в Прованс, где живет ее дочь, госпожа де Гриньян, муж которой был назначен туда генеральным наместником. «Общий распорядок почтовых отправлений… как в королевстве, так и за его пределами, в течение 1715 года» занимает не менее десяти страниц, написанных убористым почерком «Королевского альманаха». И здесь буква «А» может снова нам дать кое-какие сведения. Каждый день в восемь часов утра из Парижа отправляют письма в Абвиль, Амьен, Антверпен, Ардр, Армантьер, Аррас, Ат и другие города. Каждый день в полдень почта отправляется в Абленвиль, Амбуаз, Анд ели, Андреси, Анжервиль, Армантей, Арк… Каждую полночь, кроме воскресенья, почта отправляется в Авиньон. Письма, адресованные в Авен, отправляются утром по вторникам, четвергам и субботам. «В Александрию и в другие места Ближнего Востока они идут по понедельникам в полночь. Письма оплачиваются до Марселя». Корреспонденция, адресованная в Северную и Центральную Германию, отправляется утром, по понедельникам и пятницам; в Баварию и Австрию – по понедельникам, средам и субботам в полдень (оплачивается до Рейнхаузена)^{1}. Тот факт, что вскоре после длительной европейской войны внутренние и международные почтовые связи смогли стать такими регулярными и четкими, дает лучшее представление, чем любые комментарии, об административных и технических успехах, которых добилась абсолютная монархия.

Но это достижение почты послужило вектором другого прогресса – прогресса цивилизации.

Образование и цивилизация

Во времена Людовика XIV провинция – что бы ни думали по этому поводу Фюретьер, Мольер, Лабрюйер и другие парижане (слишком уж парижские) – стала быстро и хорошо обтесываться. Этим она обязана как почтово-пассажирскому транспорту, так и международным почтовым связям. Таким образом, можно сказать, что маркиз де Лувуа, который завоевал себе репутацию отличного администратора и военного организатора, оказался еще, работая для короля и вящей пользы нации, ревностным проводником цивилизованного быта. Регулярность сообщений, быстрота передачи информации (столь ценные для королевства, которое было уже бюрократическим и современным) держат в напряжении одних и способствуют полезному соревнованию среди других. В провинции любое должностное лицо гражданского и уголовного суда, любой судья судебного округа был оповещен меньше чем за неделю о настроениях, высказываниях и о стиле поведения своих старших собратьев, должностных лиц парламента столицы. Кюре и паства извлекали выгоду из относительно частых отлучек своих епископов. Челночное сообщение между Парижем и епископскими центрами позволило обмениваться новостями и идеями, дающими пищу для размышлений и открытости.

Сфера действия французского языка расширяется, распространяясь от Версаля и Парижа до захолустных городов, деревень и усадеб, двигаясь со скоростью перекладных. В королевстве, где большинство населения говорит на местных наречиях или диалектах («По всем провинциям народ изъясняется на жаргоне, который отличается от языка порядочных людей»^{42}) и где школьники выучивают сперва латинские слова, самые новые и изысканные французские выражения проникают в глубокую провинцию гигантскими шагами. Слова и понятия, которые формируются в Париже (как, например, «умение жить в светском обществе» или «иметь практику общения в свете»), распространяются, как говорит нам отец Буур, «через общение порядочных людей из провинции, которые ездят в Париж почти каждый год и привозят оттуда все эти новшества»^{15}.

Благодаря соседству, в результате подражания, а также в силу снобизма это влияние языка, хороших манер, умения держать себя в обществе сказывается, в конце концов, не только на средней и мелкой буржуазии, но и на народе. Городской дворянин посещает помещика. Господский служащий подражает своему хозяину, купец путешествует, разносит не только товары в своей корзине. Не следует также забывать о той цивилизующей роли, которую играют благочестивые книжечки Контрреформы. Они приобщили наших предков «не только к внутренней душевной жизни, но еще и к манерам и языку благовоспитанного общества». В то время как Пеллиссон, которому Людовик XIV поручил отвоевывать души в протестантских областях, составляет молитвенники, Французская академия, вернувшись к выполнению своей первоначальной миссии, защищает ради блага народа наш язык и прославляет его^{145}. В конце царствования первые издания «Правил христианской благопристойности и вежливости», бестселлера святого Жан-Батиста де Ласаля, приобщают не только к религиозной практике, но и к хорошим манерам по кодексу, который немногим отличается от кодекса дворянства^{135}.

Мобильность населения, которую обеспечивает во Франции хорошая организация транспорта, влияет в свою очередь на воспитание молодежи. Во Франции Людовика XIV уже существует народное образование. Но оно вовсе не огосударствляется: городские и провинциальные власти, духовенство на разных уровнях, разные общины жителей являются естественными двигателями школьного образования. Оно не однородно. На севере образование лучше, чем на юге; в городе лучше, чем в деревне; мальчики имеют больше знаний, чем девочки. В конце XVII века в Руане свидетельство о браке подписывают собственноручно 100% именитых граждан, 85% лавочников, 75% ремесленников и 38% рабочих^{121}. Все зависит в первую очередь от местных инициатив и от тех соображений, которыми будут руководствоваться родители. Среднее образование находится на высоком уровне. Использование латыни в качестве разговорного языка и соперничество между крупными заведениями (иезуитов, ораторианцев, доктринеров), подталкивающими к соревнованию, во многом способствовало этому. В престижных коллежах преподаются гуманитарные дисциплины, но вместе с тем там воспитываются будущие слуги короля. Приобщение к прикладной математике, к искусству построения фортификаций, к фехтованию, верховой езде, танцам, геральдике способствует формированию дворянина, подготовленного к благородному образу жизни и способного переносить тяготы военного ремесла. И надо знать, что «в 1715 году уже двести французских городов имеют свои коллежи»^{294}.

Но огромное распространение народного образования в среде широких слоев населения в течение этого длительного царствования поражает еще сильнее. В течение полувека появляются по всему королевству новые просветительные конгрегации. Отец Барре в Нормандии, каноник Демья в Лионской епархии, каноник Никола Ролан, а затем его продолжатель Жан-Батист де Ласаль в Реймсе – это самые выдающиеся люди в области образования. Школа перестает быть закрытой для девочек. Самые новаторские и замечательные решения принимаются в отношении девочек из бедных семей. «Учительницы христианских и благотворительных школ» Никола Барре, «Ассамблея для дам милосердия, призванных следить за хорошим функционированием школ для слабого пола» аббата Демья, народные школы для девочек Реймсской епархии творят чудеса.

Братья христианских школ Жан-Батиста де Ласаля, первые учебные заведения которого начинают действовать с 1680 года, доводят до совершенства упрощенную педагогику. Ласаль самолично отменяет латынь в начальной стадии обучения. Братья учат детей в первую очередь молиться, а затем читать по-французски. Латынь включается в программу лишь после того, как ученик научится правильному и четкому французскому произношению.

Правительство не считает себя обязанным вмешиваться. Король выдает или отказывает в выдаче грамот, которые разрешают создавать коллежи, семинарии или маленькие школы, а также утверждает уставы и внутренний распорядок вновь созданных просветительских конгрегаций. Но на уровне провинций скоро отчетливо проясняется роль, которую может играть интендант, часто действующий вместе с энергичным епископом. Государство же, со своей стороны, предпринимает шаги в области развития технического образования. «При королевских мануфактурах, созданных Кольбером, имеются курсы для подмастерьев. Мебельная мануфактура короны в Гобеленах, созданная в ноябре 1667 года, содержит за счет короля тридцать пять подмастерьев-плотников, которых обучают ремесленники, работающие на мануфактурах»^{294}.

Но все меняется во второй половине царствования. Два королевских акта, эдикт от апреля 1695 года и декларация от 13 декабря 1698 года, вменяют в обязанность учредить как минимум одну начальную школу при каждом церковном приходе. Эта инструкция связана с обучением католическому катехизису, которое обязательно для детей «вновь обращенных» в католичество. Следовательно, школа была создана религиозным, точнее, антипротестантским постановлением за сто восемьдесят лет до ввода Жюлем Ферри обязательной, бесплатной и светской школы. Теоретически «обязательное школьное образование было введено Людовиком XIV, а не Жюлем Ферри», если не считать того факта, что многие приходы продолжали оставаться без своей школы и что санкции, предписанные в отношении уклоняющихся родителей, оставались мертвой буквой. И тем не менее меры, которые Людовик XIV предпринял для поощрения малых школ, принесли свои плоды: в епархии Монпелье некоторые церковные округа насчитывали в 1715 году 80% приходов, имеющих свою школу. Только в двух округах (Курнонтеррале и Бриссаке), управляемых деканом, их менее 60%. В этой же епархии – здесь проходит фронт борьбы против протестантизма – насчитывается в 1716 году восемьдесят восемь мужских школ и сорок семь женских^{189}. Содействие весьма ревностного епископа Кольбера де Круасси и очень динамичного сотрудника короля интенданта Ламуаньона де Бавиля позволило эффективно воплощать в жизнь королевскую декларацию 1698 года.

Вот так продолжаются до самых окраин Франции внутренние завоевания Людовика XIV, а битва против невежества далеко не самая последняя по важности. Однако все это не отвлекает короля от заботы о своей столице.