Текст книги "Людовик XIV"

Автор книги: Франсуа Блюш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 82 страниц)

Большие корабли и галеры

Версальский музей хранит любопытное полотно Жан-Батиста де Лароза. На нем представлены Сеньеле, преемник своего отца Кольбера, герцог де Вивонн, галерный генерал, и Бродар, интендант, присутствующие при чудо-монтаже в Марселе осенью 1679 года галеры, сконструированной из отдельных частей. Сборка длилась меньше одного дня; в пять часов после полудня спущенная на воду галера^{202} плывет к замку Иф^{293}. Кольбер и Сеньеле, придерживавшиеся того же мнения, что и самые высокородные офицеры королевского флота, были очарованы этими грациозными кораблями Востока. На Средиземном море их навигационные качества отличны: галеры могут плавать против ветра, не лавируя. С ними нет таких осложнений, как с античными триремами. Они легки, быстры и маневренны благодаря своему латинскому парусу и необычному изяществу своих форм. У галерного флота отборный состав высших офицеров – какой-нибудь Ларошфуко, к примеру, предпочитает быть здесь, а не на полуюте корабля, – на нем используются в качестве гребцов осужденные, которые в большинстве своем солдаты-дезертиры. В штиль галеры ходят на веслах, что обеспечивает им временное преимущество над большими кораблями. Но галеры стреляют только в направлении своего хода. Их вытянутый корпус служит лафетом для пушек, установленных на носовой части.

Галеры – при условии, что их не будут выводить за пределы Средиземного моря, – могут еще некоторое время быть использованы: их флот будет расформирован в Марселе только в 1748 году. Впрочем, наши противники (король Испании), наши «враги» (турки) и наши друзья (Папа, Мальтийский орден) продолжают вооружать галеры. Вот почему для Людовика XIV галеры – вопрос престижа (королевская французская галера будет такой же большой, такой же красивой, такой же быстрой, как королевская испанская галера), и он поощряет своих министров прилагать все усилия, чтобы довести численность флота до сорока единиц и быть на равных по количеству боевых кораблей с католическим королем или даже превзойти его. Разделяя пристрастие своего короля, будучи, как и он, покоренными красотой этих кораблей, Кольберы – отец и сын – мечтают в течение тридцати лет, а затем даже заражают своей страстью Поншартренов, перегнать несколько соединений галер к западным берегам Франции. Таким образом, вдруг появляются то в Рошфоре, то в Дюнкерке эти анахроничные суда, не приспособленные к океанским волнам. За небольшим исключением, они здесь совершенно не нужны.

Хорошо зарекомендовали себя в навигационном отношении у западных берегов корабли округлой формы, которые являются объектом постоянных забот министра и королевских кораблестроителей. Стремясь поскорее сравняться с Голландией и Великобританией, Кольбер хочет иметь много таких кораблей, хочет чтобы это произошло в самый короткий срок, чтобы эти корабли были хорошими, быстроходными и красивыми. Министр считает, что искусный мастер верфи должен уметь построить линейный корабль за пять месяцев. Он организует индустриальный шпионаж, чтобы построить прочные морские корабли, привлекает во Францию голландских кораблестроителей, суля им денежные премии и предоставляя социальные преимущества. Вскоре Франция переходит от стадии практиков, достигших мастерства на верфях, к стадии инженеров-специалистов, которые в своем даровании могут сравниться с такими военными инженерами, как Вобан. В конце правления Людовика XIV англичане, в свою очередь, будут пытаться украсть у нас формы и габариты наших кораблей. Вот так-то осуществляется прогресс во флоте. А пока наши инженеры и наши мастера военных верфей могут воспользоваться книгой Дассье «Кораблестроение» (1677) и «Теорией строительства кораблей» отца Оста (1697). Предполагается, что отец Ост – подставное лицо графа де Турвиля.

Кольбер хочет также иметь быстроходные военные корабли: скорость и маневренность могут быть определяющими в бою. К 1670 году анонимный верфенный мастер написал, что он сделал чертежи легкого фрегата, взяв за образец формы некоторых рыб^{276}. Для славы короля нужны еще и престижные корабли. Поэтому министр должен заботиться об их импозантности и красоте. Скульптурно вырезают бушприты, спереди – фигуры, сзади – кормовые надстройки^{146}. Большие корабли начала правления Людовика XIV украшены самим Лебреном, как, в частности, «Солей руаяль», построенный в Бресте в 1669 году и потопленный в 1692-м, во время битвы при Ля-Уге, в которой он принимал участие под флагом де Турвиля. Украшения на кораблях делал также скульптор Пюже.

Однако главное внимание уделяется техническим качествам. Усилия инженеров постоянно направлены на то, чтобы совершенствовать конструкцию кораблей и приспособить их для выполнения тех целей, которые перед ними поставлены. Кольберы открыли знаменитого Пти-Рено и помогли ему (Кольбер де Террон оплатил его обучение, Сеньеле устроил его в административное бюро флота). Этот баск (его настоящая фамилия Бернар Рено д'Элиссагаре) «изобрел машину для вычерчивания моделей кораблей, затем придумал галиоты для бомб, маленькие военные корабли, на которых устанавливали большие пушки, стреляющие на ходу судна разрывными или зажигательными снарядами» на расстоянии трех четвертей лье^{274}. Абраам Дюкен самым суровым образом использовал это оружие, когда его эскадра бомбила город Алжир в 1682 году.

Чтоб быть в состоянии изготовить такое разнообразное оборудование – строить и оснащать корабли, содержать в исправности боевые эскадры, лить пушки для флота, изготовлять паруса, перлини, пеньковые тросы, малые якоря, боеприпасы, – Кольбер и Сеньеле вводят в строй, по крайней мере, в трех военных портах (Бресте, Рошфоре и Тулоне), «целый индустриальный комплекс»^{276}, объединяющий лесопильные и литейные заводы, канатное и парусное производства и другие специализированные цехи. Ремонт подводной части корабля первого класса требует (лишь для него одного) огромного количества леса, льняных оческов, смолы, краски.

Кольбер не смог до конца убедить Людовика XIV в том, что выгодно развивать дальние и колониальные плавания. Министр и его король вскоре, во всяком случае, поняли, что голландцы, эти «ломовики моря», и англичане имели морской флот с многолетней традицией и очень сильно в этом опережали других. Идея довести тоннаж торгового флота до уровня военного вскоре была отброшена. В одном вопросе Жан-Батист Кольбер проявил большую дальновидность, чем Ришелье; он предложил наиболее приемлемое для Людовика решение, которое даже вызвало его молчаливый восторг: вместо того чтобы конкурировать напрямую в торговле с морскими державами, королевство Франции могло вкладывать больше средств в военный флот и именно таким образом превзойти возможности своих соперников. Король и его министр не только мечтали о большом военном флоте, они его создали и сделали оперативным в течение сравнительно короткого времени (1664–1674 годы).

Риск, конечно, был в том, что можно было поддаться соблазну и использовать этот флот.

Эффективное оружие: дипломатия

У войны свои причины, которые необязательно приемлемы для разума, но с которыми дипломатия обязана считаться. Дипломатия, как и война, является основным предметом обсуждений и забот совета министров; она, как война, входит в сферу исключительной компетенции короля. «Руководил ли Людовик XIV лично иностранной политикой? Это очень простой вопрос, так как на него можно сразу ответить утвердительно»^{281}. Ничего не представляется более важным для монарха старого режима, чем ведение переговоров, заключение альянсов и договоров. Мощь государства, его авторитет, его величие измеряются при сравнении его с другими государствами. Дипломатия – это по преимуществу оружие короля, управляющего как добрый отец семейства своими наследственными землями. Он может управлять внутри государства, передавая свою власть или даже позволяя ее разделить (король делает интендантов; интенданты, в свою очередь, создают себе подчиненных). Но он никому не передает высшее управление иностранными делами. Он внушает дофину, что нет более приятного занятия для монарха, чем дипломатия: «Иметь возможность видеть все, что творится на земле, узнавать ежечасно новости <…> обо всех народах, тайны всех дворов, настроение и слабые стороны всех королей и всех министров других государств»^{63}. И чтобы никто не имел ложного об этом представления – ни Монсеньор, ни потомство, – он посвящает дипломатии львиную долю своих «Мемуаров».

В течение всего правления Людовика XIV французской дипломатией управляли четыре высокопоставленных чиновника: де Лионн (умер в 1671 году), Симон Арно де Помпонн (временно впал в немилость в 1679 году), Кольбер де Круасси (умер в 1696 году) и его сын маркиз де Торси (который был отстранен от должности по нелепой причине в 1715 году). Кроме них, было много других советников, у которых не было соответствующих полномочий, но которые оказывали влияние на внешнюю политику. Это были виконт де Тюренн, Жан-Батист Кольбер, маркиз де Лувуа, маркиз де Шамле, де Шамийяр, канцлер де Поншартрен, даже граф де Бержик. И кто может утверждать, что Людовик XIV изменил бы свою иностранную политику трижды, десять или пятнадцать раз с одним-единственным желанием: последовать совету тех, к кому он обращался. Вероятнее всего, он подбирал людей, которые больше всего подходили для осуществления его замыслов. На самом деле, король нисколько не отступает от выбранного им курса, заставляет принимать нужные решения и проводить их в жизнь^{281}. Он берет на себя целиком ответственность за все.

Накануне Деволюционной войны Людовик будет смотреть на столкновение с Испанией как на «обширный полигон», который ему даст большие возможности проявить себя. Но он тотчас же сделает поправку: «Наша храбрость, как бы велика она ни была, не должна пренебрегать советами нашего разума»;^{63} следует отметить, что в то время «слава» короля или его оружия является всего лишь символом славы нации, нации, которую обязаны защищать донкихоты, но которую кормят и обслуживают санчопансы.

Славу королевство приобретает явно в 60-е годы, как и в годы правления кардиналов; и предшествовало этому прямое или косвенное принижение Австрийского дома и потеря влияния Испании и ее империи. Все, кажется, тогда благоприятствовало Франции: демографическая обстановка, которая компенсировала с лихвой экономическое опережение Соединенных Провинций и Англии; ослабление императорской власти в Германии; раздел Италии; возросший авторитет наихристианнейшего короля, победившего Его католическое Величество. В тот самый день, когда в 1660 году Людовик XIV и Мария-Терезия, его молодая супруга, въезжали в Париж, можно было прочитать надпись на Триумфальной арке (рядом с которой стоит статуя Генриха IV), где молодой король сравнивается со своим предком. Текст в переводе на французский язык звучит так: «Один и другой подарили своим народам благополучие мирной жизни, но второй распространил его на весь мир, утихомиривая все королевства благодаря своему посредничеству».

Посредничать можно успешно в том случае, если уметь поддерживать, создавать сторонников за границей. И король Франции в этот момент достаточно богат, чтобы осуществить такую программу «золотой ценой и этим крепко привязать к себе монархов и министров других государств. Можно было подумать, что вся Европа продажна»^{281}. На землях Священной Римской империи князья и епископы оспаривают друг у друга преимущество быть включенными в список получающих нашу денежную помощь. Но Франция должна еще отправить мешки с золотыми экю восстановленному на троне Карлу II, королю Англии, двоюродному брату Людовика XIV, недовольным в Венгрии, польскому королю, своим шведским союзникам. Наше правительство надеется такой ценой досадить британскому парламенту, разыграть карту князей Священной империи против императора, поддержать союзников, способных нанести ему удар с тыла, укрепить шаткую верность нерадивых своих протеже. До Нимвегенского мира, по крайней мере, но иногда и после него дипломатия Людовика XIV пользуется этим старым способом, доведя его до такой степени эффективности, которая привела бы в изумление самого Людовика XI. Однако ничего нет прочного в этом грешном мире, так что предательства, отход от альянсов, увертки и отречения от данных обещаний союзников, которым мало заплатили, не вызывали, судя по всему, у министров Короля-Солнце ни малейшего удивления.

Пример со шведами говорит сам за себя. Франция осыпала милостынями этого северного помощника, страну, которая получила лакомый кусок в 1648 году, страну, в которой насчитывается менее трех миллионов подданных. Благоприятный Оливский мир (1660) был подписан лишь благодаря посредничеству Мазарини. И Франция, «традиционная союзница Швеции», подписала с ней в 1663 году торговый договор, укрепив тем самым союзнические пакты. Однако это не мешает Швеции вести переговоры с Англией в 1665 и в 1672 годах, с Голландией в 1675 и в 1679 годы, несмотря на состояние войны. В начале 1668 года она будет примыкать к Тройственному союзу, и англо-голландцы ей вручат за это, в качестве первого взноса, сумму в 480 000 риксдалеров серебром. Однако принятое ею обязательство, направленное против Франции, останется лишь на бумаге, если Париж даст ей дополнительные субсидии. В 1672 году, по Стокгольмскому соглашению, те же шведы будут гарантировать Франции в случае необходимости свое выступление против немецких князей и даже против голландских кораблей в обмен на незамедлительную годовую ренту в 400 000 экю, которая должна возрасти до 600 000 экю в случае открытого военного столкновения. На этот раз они выполняют свои обязательства, подписанные, благодаря дипломатическим усилиям маркиза де Помпонна, и за которые в данном случае не пришлось, по крайней мере, слишком дорого заплатить»^{257}.

После Нимвегенского мира дела пойдут не так легко. Политика «присоединений» будет вызывать все большее и большее раздражение в землях Империи. Злоязычные католики будут упрекать наихристианнейшего короля в том, что он не помог, как поляки и лотарингцы, защитить Вену и христианство от турецкой опасности. Протестантские государства не простят отмену Нантского эдикта (1685). Будет намного труднее содержать штат сторонников за границей. К тому же эта политика субсидирования по-настоящему разорительна. Франция, слишком часто находившаяся в состоянии войны с Европой, будет медленно приближаться к своему финансовому краху. Но в шестидесятые годы мы еще до этого не дошли. Французская дипломатия не нуждается даже в секретности. Она в открытую претворяет в жизнь свои замыслы, опираясь на свой большой авторитет. В одном случае она запугивает, в другом – обольщает, но почти везде и всегда производит сильное впечатление.

Акты великолепия

Франция 1661 года и последующих лет, у которой было 18 миллионов подданных, хорошо обученная армия, быстро растущий современный флот, обновленное административное управление, блестящее духовенство, где наблюдался расцвет науки и искусств, не могла не продемонстрировать в стиле барокко, в стиле эпохи свое могущество, не могла не воспользоваться им, не злоупотребить им. Казалось, что все эти положительные факторы, которыми тогда располагала Франция, уравновешивались почти полностью отрицательными или нейтральными моментами, которые позволят Людовику XIV установить в Европе свое личное правление, как это делает генерал армии, отдающий приказ трубить сигнал к атаке.

Леопольд I, который на два года моложе короля Франции и у которого тоже есть духовник-иезуит, почти полностью потерял непосредственное влияние на князей Священной империи. С 1662 года ему приходится противостоять на востоке армиям турецкого султана. В Мадриде, униженном заключением Пиренейского мира, будущее династии покоится исключительно на инфанте, будущем Карле II, хилом ребенке, родившемся 6 ноября 1661 года. С 1660 года Лондон живет в период правления восстановленных на троне Стюартов. В своих «Мемуарах» 1661 года Людовик XIV напишет: «Кромвель умер, и король восстановлен»; брак Месье с сестрой Карла II Английского должен был способствовать тому, чтобы этот монарх продолжил служить интересам короля Франции^{63}. Своевременные субсидии должны были довершить дело. В Соединенных Провинциях временно был отстранен от власти дом Нассауско-Оранских принцев, дом неспокойных ярых протестантов, стремящихся к захватам. Больше нет поста статхаудера (главного полководца). Патрициат Голландской провинции руководит политикой республики. Ян Де Витт, «великий пенсионарий», менее агрессивен, менее нетерпим и менее враждебен по отношению к католической Франции, чем были и будут позже статхаудеры и партия оранжистов. Людовик XIV уверяет, что Господь послал на землю Яна Де Витта «для свершения великих дел»^{216}. Итальянские государи – либо наши союзники, либо нас боятся. Наши связи простираются до ближневосточных портов, до Венгрии, Московии, Полыни. У Людовика XIV не было еще таких козырей: армии в 150 000 солдат (пока всего 50 000), флота из 100 линейных кораблей (пока всего 9 или 10), а он уже заранее с умыслом внушал в Европе мнение о себе как о блистательном короле, которого надо бояться. Его «акты великолепия» призваны продемонстрировать уже в 1661 году всем иностранцам – дворам, канцлерам, народам – величие правления этого короля.

Когда барон де Ваттевиль, представитель в Лондоне католического короля, грубо отказал графу д'Эстраду 10 октября 1661 года в приоритете – до сих пор признаваемом, – Людовик XIV выгоняет в отместку из Фонтенбло и из своего королевства графа Фуэнсалданья, посла Филиппа IV. А когда король Испании предложил отозвать Ваттевиля и посоветовал своим послам воздержаться от появления на публичных церемониях в Лондоне, Людовик тут же потребовал, чтобы обязательство не соперничать с посланниками Франции было распространено на все дворы. 24 марта 1662 года в присутствии послов, министров, посланников на торжественном приеме король Франции принимает извинения, приносимые Испанией. Составляется протокол и подписывается нашими четырьмя государственными секретарями. Людовик XIV напишет своему сыну: «Этот успех можно было бы, конечно, назвать значительным, поскольку я добился того, на что мои предшественники даже не надеялись, заставив испанцев не только признать, что они не претендуют на соперничество, но даже пойти на то, чтобы торжественно и документально закрепить это свое признание. И я не знаю, был ли за всю историю монархии более славный для нее факт: ибо короли и монархи, которых наши предки видели иногда у своих ног оказывающими им почтение, выступали не как короли и не как монархи, а как простые сеньоры небольших княжеств, которые у этих сеньоров были в ленном владении и от которых они могли отказаться. Здесь же почтение совсем другого рода – короля королю, короны короне, которое не оставляет ни малейшего сомнения даже нашим врагам в том, что наша монархия является первой во всем христианском мире. Этот успех, впрочем, не был бы таковым, я могу это с уверенностью сказать, если бы я не действовал от начала и до конца по своей собственной инициативе гораздо чаще, чем следовал бы советам других, и это было для меня в течение долгих лет поводом для радости»^{63}.

Этот «повод для радости» будет длиться еще дольше, так как станет одной из тем официальной истории правления Людовика XIV и отражен будет в надписи на медали («Jus praecedendi assertum confitente hispanorum oratore XXIV MARTII M. DC. LXII» – «Право первенства подтверждено признанием посла Испании»^{71}). Это будет запечатлено, по карандашному наброску Шарля Лебрена, на медальоне, который можно увидеть в Галерее зеркал в Версале («Франция и Испания там представлены в образе двух женщин, которых можно узнать по их атрибутам. Испания представлена женщиной, приносящей извинения, а ее лев, который является символом Испании, расположился у ног Франции, рядом с которой стоит богиня правосудия и держит в руках весы, чаши которых находятся в равновесии, что должно означать: она вынесла свое решение»).

Этого унижения Испании было достаточно, чтобы подтвердить, что Франция стала играть главенствующую роль. Не к этому, однако, стремился Людовик XIV. В течение лишь одного 1662 года – года, который закончился славным въездом короля Франции в город Дюнкерк, купленный у англичан, – Европа наблюдает за тем, как Людовик XIV пытается вырвать с помощью тайного договора Лотарингию у ее герцога Карла IV;[49]49
  Смотреть главу XIII.


[Закрыть] как Людовик XIV хочет навязать свою волю Папе, воспользовавшись ничтожным инцидентом, связанным с выходкой корсиканской гвардии;[50]50
  Смотреть главу XI.


[Закрыть] как, наконец, Людовик XIV навязывает де-факто королю Англии новый порядок морских салютов. В морях, считающихся английскими, корабли Франции отказываются салютовать первыми; в морях, считающихся французскими, «от мыса Финистера в океане и от Гибралтара в Средиземном море»^{216}, корабли английского флота отныне будут «так же» приветствовать корабли наихристианнейшего короля. Если бы Карлу II Стюарту не были срочно нужны наши субсидии, то вопрос о салютах мог бы стать причиной войны. Но ему нужны были наши субсидии, и по всему видно, что в шестидесятые годы король Франции ими распоряжается как ему заблагорассудится. Но Людовик XIV знает, до какой точки можно дойти, чтобы не зайти слишком далеко. Как было бы хорошо, если бы он соблюдал эту меру!