Текст книги "Игры Обмена. Материальная цивилизация, экономика и капитализм в XV-XIII вв. Том 2"

Автор книги: Фернан Бродель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 55 страниц)

По мере того как продажность должностей приобретала всеобщий характер, весь буржуазный класс, особенно во Франции, зажил в свое удовольствие. Для него государство было машиной, создающей богачей. Источником значительной части французских состояний было именно оно. Можно было бы, впрочем, сказать то же самое о большинстве стран, существовала в них продажность должностей или не существовала,– об Англии, Соединенных Провинциях, о католических Нидерландах. В Испании продавались лишь низшие должности городской администрации – рехидоров (regidores).Но как раз эти самые чиновники, дворяне или получившие «дворянство колокола», как сказали бы во Франции, готовились на рубеже XVI—XVII вв. расколоть утвердившееся дворянство, завладеть его землями и двинуться к верхним ступеням общества. И к тому же кто ссужал деньги иностранным «деловым людям» (hombres de négocias),как не эти нувориши? И кто в XVII в. рефеодализовал и наполовину опустошил кастильскую деревню, если не они? Точно так же в таком городе, как Венеция, продажность должностей существовала только на нижнем этаже, на потребу cittadini,этих «буржуа». Магистратуры, замещавшиеся дворянами, обычно бывали краткосрочными и сменяли одна другую, как некий «путь чести» (cursus honorum),на античный манер. Это не мешало дворянам косвенным образом заниматься сбором налогов для Синьории, торговлей, управлять своими обширными имениями.

Эта очень узкая часть общества, умещавшаяся в рамках государственного аппарата, обретала в своих функциях дополнительную силу. Для буржуазии должность была тем, чем был двор для высшего дворянства: способом удовлетворить самолюбие и средством добиться успеха на жизненном поприще. Такой успех принадлежал крайне устойчивым семейным династиям. Таким образом, группы семейств добились того, что подменяли собой государство. Если последнее было сильным, такое испытание протекало, не нанося ему чрезмерного ущерба. Это именно то, что подразумевает важная мысль Я. Ван Клаверена 314, а именно: что продажность должностей, даже во Франции, где она раз-

К оглавлению

==560

Юный король

Карл IX. Фото Н.Д.

Роже-Виолле.

рослась больше, чем в прочих странах, не влекла за собой β силу самого своего существованияни коррупции, ни катастрофического ослабления государственной власти. Не то чтобы должность, передаваемая по наследству, отправлялась с мудростью отца семейства, внимательно следящего за тем, чтобы все сохранить. Но такой монарх, как Людовик XIV, продавая должности, изымал часть достояния буржуазии, то был своего рода эффективный налог; с другой же стороны, защищал низшие классы против возможного лихоимства. Должностных лиц достаточно крепко держали в руках. Однако после авторитарного правления Людовика XIV дела довольно быстро станут ухудшаться. Начиная с середины XVIII в. просвещенное общественное мне-

==561

315

По данным доклада Мунье и Хартунга (Mousnier R., Härtung), продажность должностей во Франции стала нетерпимой только после войны за Австрийское наследство.– Congrès

international des sciences historiques.P., 1950, цит. И. Валлерстайном (Wallerstein I. Op. cit.,p. 137, note 3). 31 δ Klaveren J., van. p. cit., S.305. 317 См. блистательную картину, нарисованную Режин Перну (Pernoud R. Op. cit.,II, p. 8 sq.). 3" Champion P. Catherine de Medicis présente à Charles IX son royaume, 1564– 1566.1937. э'9 British Museum, Add. 28368, f° 24. Мадрид, 16 июня 1575 г.

320 Pfandl L. Philipp II. Gemälde eines Lebens und einer Zeit.1938; французский перевод 1942г. (с. 117).

321 Variétés,II, p. 291.

322 Les Mémoires de Jean Maillefer,p. 55.

323 Labrousse E. Le XVIir siècle.– Histoire générale des civilisations.P. p. M. Crouzet, 1953, p. 348.

324 По данным Пьера Губера: Goubert P. Beauvais et le Beauvaisis,p. 338.

ние восстанет против продажности должностей. Сама же продажа, быв определенное время выгодна монархическому режиму, перестала таковой быть 315. Тем не менее в 1746 г. в Голландии шли разговоры об установлении ради борьбы против городской олигархии и ее коррумпированности порядка вроде французского .

Таким образом, монархия во Франции – и во всей современной Европе – означала все общество. Быть может, следовало бы сказать прежде всего «высшее общество». Но через него охватывалась и вся масса подданных.

Все общество, но также и вся, или почти вся, культура. С точки зрения государства, культура – это язык напоказ, язык, несущий, обязанный нести в себе определенный смысл. Коронация в Реймсе, исцеление золотушных, великолепнейшие дворцы 317– это были превосходные козыри, гарантии успеха. Показывать короля было другой формой демонстративной политики, неизменно выигрышной. На протяжении двух лет, с 1563 по 1565 г., Екатерина Медичи настойчиво представляла юного Карла IX его подданным по всему королевству 318. Чего могла бы желать Каталония в 1575 г.? 319 Да увидеть лицо своего короля («ver el rostra a su геу»)Испанский нравоучительный сборник, восходящий к 1345 г., уже утверждал, что «король для народа – то же, что дождь для земли» . И пропаганда рано предложила свои услуги, пропаганда такая же древняя, как цивилизованный мир. Во Франции мы имели бы в этом плане чересчур богатый выбор. «Мы себя полагаем,– писал в 1619 г. один памфлетист,– мелкой мошкою перед сим королевским орлом. Пусть он бьет, пускай убивает, пусть рвет на куски и кусочки тех, кто противится его велениям! Даже ежели бы то были наши жены, наши дети, наши близкие родственники» 321. Кто сказал бы, кто мог бы сказать лучше? И все же испытываешь радость, когда время от времени встречаешь диссонирующие нотки. «Разве Вы не слышите, любезный мой читатель, трубы, гобои и походную песню нашего великого монарха – тра-ра-ра, тра-ра-ра, тра-ра-ра? Да, вот он, сей несравненный, сей непобедимый, который отправляется короноваться» в Реймс, где жил и писал наш буржуа-купец Майефер 322 (3 июня 1654 г.). Следует ли видеть в нем типичного буржуа, хоть Эрнест Лабрус и описывал его как социального отщепенца? 323 Буржуа, который последовательно был лигистом, янсенистом 324, фрондером. Но до великого движения века Просвещения он чаще всего ворчал за закрытыми дверями.

Слишком многое следовало бы сказать об этом оперативном поле культуры и пропаганды. Так же точно, как и о форме, какую принимала просвещенная оппозиция: парламентской, враждебной королевскому абсолютизму или дворянским привилегиям, но не привилегиям капитала. Мы еще вернемся к этому. Мы также не станем обсуждать патриотизм и национализм. То были еще новички, почти что в первом цвете молодости. Они никоим образом не отсутствовали в XV—XVIII вв., тем более что войны благоприятствовали их росту, питали их огонь. Но в конце концов не будем забегать вперед. Не станем также записывать нацию в актив государству. Как всегда, действитель-

36

–==127

==562

* По имени Клода Бюльона (ум. 1640), суперинтенданта финансов, сотрудника Ришелье.– Прим. перев.325 Weber M. Op. cit.,II, p. 698.

ность была неоднозначной: государство создавало нацию, придавало ей обрамление, существо. Но верно и обратное, и нация через тысячи каналов создавала государство, питая его своей живительной влагой и своими бурными страстями.

ГОСУДАРСТВО, ЭКОНОМИКА, КАПИТАЛИЗМ

По ходу изложения мы также оставили в стороне целый ряд интересных проблем, но стоили ли они того, чтобы на них долго задерживаться? Так, не следовало ли мне всякий раз, как на первый план выступали драгоценные металлы, говорить о бюльонизме *, а не о меркантилизме? В то время как последний непременно заключал в себе первый, который, как бы это внешне ни выглядело, был смыслом его существования. Не следовало ли говорить о «фискализме»всякий раз, когда заходила речь о налоге? Но разве этот «фискализм»не сопровождал неизменно государство, никогда не исчезая? Государство, которое, как говорил Макс Вебер 320, есть такое же предприятие, как фабрика, и в силу этого обязано непрестанно думать о своих денежных поступлениях, которые, как мы видели, никогда не бывали достаточными?

Наконец, и это главное, следовало ли оставлять в стороне, не давая на него определенного ответа, вопрос, задававшийся десятки раз: продвигало ли государство капитализм или нет, подталкивало ли оно его вперед? Даже делая оговорки по поводу зрелости современного государства, даже если, будучи полон современной картиной, от него дистанцируешься, приходится констатировать, что в XV—XVIII вв. государство касалось всех и вся, что оно было одной из новых сил в Европе. Но все ли оно объясняло, все ли оно подчиняло своему порядку? Нет, тысячу раз нет. К тому же разве не играла своей роли обратимость перспектив? Государство благоприятствовало капитализму, приходило ему на помощь – это бесспорно. Но перевернем это утверждение: государство не благоприятствовало подъему капитализма, который в свою очередь был способен его стеснять. И то и другое было справедливо, происходя последовательно или одновременно, так как реальность – это всегда сложности, поддающиеся и не поддающиеся предвидению. Благоприятствующее, не благоприятствующее, но современное государство было одной из тех реальностей, среди которых прокладывал себе дорогу капитализм, то стесняемый, то поощряемый, и довольно часто продвигавшийся по нейтральной почве. Да и как могло быть иначе? Если интересы государства и интересы национальной экономики в ее целостности часто совпадали, ибо процветание подданных государства обусловливало в принципе доходы предприятия-государства, то капитализм всегда находился в том секторе экономики, который обнаруживал тенденцию включиться в самые оживленные и самые доходные потоки международных дел. Таким образом, он играл, как мы это говорили, на куда более обширном поле, чем обычная рыночная экономика, и в более широкой области, чем область государства и его специфических забот. Естественно, что в силу этого капиталистические интере-

==563

326

ΑΒΠΡ, 72/5—299, л. 22. Лисабон, 22 февраля 1791 г.

Микромегас – инопланетянин, герой одноименной философской повести Вольтера.– Прим. перев.

327 Об этом дроблении аппарата власти см.: Fourquet F. Op. cit.,особенно с. 36—37.

сы в прошлом, как и ныне, выходили за пределы интересов ограниченного национального пространства. Это искажало или по меньшей мере усложняло диалог и отношения между капиталом и государством. В Лисабоне, который я выбрал в качестве примера, предпочтя его десятку других городов, никто не видел, чтобы капитализм негоциантов, деловых людей, сильных мира сего суетился, чтобы он обнаруживал свое существование. Дело в том, что для него главное происходило в Макао, у этой открытой потайной двери в Китай, в Гоа в Индии, в Лондоне, который диктовал свои распоряжения и требования, в далекой России, когда дело касалось того, чтобы продать алмаз небывалой величины 326, и в обширной рабовладельческой Бразилии плантаторов, золотоискателей и гаримпейру(старателей, искавших алмазы). Капитализм всегда был обут в семимильные сапоги, или, если предпочитаете, у него были нескончаемой длины ноги Микромегаса *. Именно этим измерением прежде всего остального и займется третий, и последний, том этого труда.

В данный момент вывод, который надлежит запомнить, состоит в том, что аппарат власти, сила, которая пронизывает и обволакивает все структуры,– это гораздо больше, чем государство. Это сумма иерархий – политических, экономических, социальных, культурных, это сосредоточение средств принуждения, где государство всегда может дать почувствовать свое присутствие, где оно зачастую было замковым камнем всего сооружения и где оно почти никогда не бывало единственным хозяином Ему даже случалось отступать, терпеть крах, но всегда оно должно было восстановиться и неизбежно восстанавливалось, как если бы его существование было для общества биологической потребностью.

00.htm – glava27

НЕ ВСЕГДА ЦИВИЛИЗАЦИИ ГОВОРИЛИ «НЕТ»

328

Necker J. De l'importance des idées religieuses.– Œuvres complètes de M. Necker.Publiées par le baron de Staël, son petit-fils. 1820, t. XII, p. 34. Цит. в ст.: Lutfalla M. Necker ou la révolte de l'économie politique circonstancielle contre le despotisme des maximes générales.— «Revue d'histoire économique et sociale»,1973, № 4, p. 586.

Цивилизации или культуры – здесь два этих слова взаимозаменяемы без ущерба для смысла – представляют океан привычек, ограничений, одобрений, советов, утверждений, всех этих реальностей, которые каждому из нас кажутся личными и спонтанными, в то время как пришли они к нам зачастую из очень далекого прошлого. Они – наследие, точно так же как язык, на котором мы говорим. Всякий раз, когда в обществе обнаруживается тенденция к появлению трещин или провалов, вездесущая культура заполняет или по меньшей мере маскирует их, окончательно замыкая нас в рамках наших повседневных задач. То, что Неккер говорил о религии (самом сердце цивилизации) – она-де служит для бедняков «мощными оковами и каждодневным утешением» 328,– можно сказать о цивилизации и для всех людей.

В Европе, когда с наступлением XI в. жизнь стала возрождаться, рыночная экономика, денежные сложности были как бы

36

·

==564

«возмутительными» новшествами. В принципе цивилизация, особа старая, враждебна инновации. Следовательно, она будет говорить «нет» рынку, «нет» капиталу, «нет» прибыли. Самое малое она отнесется к ним подозрительно, сдержанно. Но прошли годы, требования повседневной жизни, ее давление возобновились. Европейская цивилизация оказалась вовлеченной в постоянный конфликт, разрывающий ее на части. И тогда ей пришлось без особой радости дать новому зеленый свет. И этот опыт – не только опыт Запада.

КАЖДОМУ СВОЯ ДОЛЯ В КУЛЬТУРНОЙ ДИФФУЗИИ МУСУЛЬМАНСКАЯ МОДЕЛЬ

Цивилизация – это одновременно постоянство и движение. Существуя в каком-то пространстве, она удерживалась там, цеплялась за него на протяжении столетий. И в то же время она принимала определенные ценности, которые предлагали ей соседние или далекие цивилизации, и распространяла собственные ценности за своими пределами. Подражание и «заразительность» действовали наравне с определенными соблазнами внутри общества против привычки, против уже сделанного, уже известного.

Капитализм не избежал действия этих правил. В каждое мгновение своей истории он был суммой средств, орудий, практических приемов, мыслительных привычек, бывших, бесспорно, культурными ценностями и в качестве таковых странствовавших и обменивавшихся. Когда Лука Пачоли опубликовал в Венеции

Торговля в старинных левантинских портах Миниатюра из «Путешествий Марко Поло» Собрание Виолле

==565

329

Meus F. Tracce dl una storm ecotiomica^p. 62.

330 Выступление

Э. Эштор (Ashtor E.)

наНеделе Прато, апрель

1972 г.

331 Labib S Capitalism

in medieval Islam.—

"Journal of Economic

History",march 1969, p. 91.

3" Hausherr H. Op.

cit., S.33; Dollinger

Ph. La Hanse.1964, p. 207, 509.

свою книгу «Об арифметике» («De Arithmetica»,1495), он резюмировал, в том, что касается двойной бухгалтерии, решения, уже давно известные, во Флоренции, скажем, с конца XIII в.Когда Якоб Фуггер Богач (der Reiche)находился в Венеции, он изучил там двойную бухгалтерию, которую и увез с собой в Аугсбург. Тем или иным путем, но она в конечном счете завоевала часть торговой Европы.

Вексель тоже навязывал себя одному рынку за другим, путем диффузии, выйдя из итальянских городов. Но не уходит ли он своими корнями в гораздо более далекие времена? По мнению Э. Эштор 330, мусульманская сутфайяне имела ничего общего с векселем западного мира. Она глубоко отлична от него по своей юридической сущности. Пусть так. Но она, вне всякого сомнения, существовала гораздо раньше европейского векселя. Можно ли предположить, чтобы итальянские купцы, издавна посещавшие мусульманские гавани и рынки, обошли вниманием это средство простым росчерком пера обеспечивать перевод на дальние расстояния определенной суммы денег? Вексель (изобретателями которого якобы были итальянцы) решал в Европе ту же задачу, хотя ему, правда, пришлось приспосабливаться к условиям иным, нежели условия мусульманского мира, в частности к предписаниям церкви, запрещавшим заем под проценты. Мне все же представляется вероятным заимствование у Востока.

Так же могло быть и с торговым товариществом типа комменды (commenda),которая была в мире ислама весьма древней (пророк Мухаммед и его жена, богатая вдова, образовали такую комменду331) и представляла там обычную форму торговли на дальние расстояния, распространившись вплоть до Индии, Индонезии и Китая. Что достоверно, так это то, что комменда,возникла ли она спонтанно или была заимствована, появилась в Италии только в XI—XII вв. И тогда она отправилась в путь из города в город, так что мы без удивления встречаем ее в XIV в. в ганзейских городах, однако видоизмененной, ибо местные влияния сыграли свою роль. В Италии агент – тот из участников товарищества, кто предоставлял свой труд и разъезжал с товаром,– нередко участвовал в прибылях от операции. В то же время в ганзейском мире «слуга» (der Diener)обычно получал фиксированную сумму от того, кто предоставлял капитал; таким образом он приобретал облик наемного работника 332. Но встречались и случаи участия.

Следовательно, порой бывали изменения модели. А в определенных случаях существовала возможность того, что то там, то тут оказывалось необходимым одно и то же решение, которое не обязательно было заимствованием. В данном случае темные века европейского раннего средневековья лишают нас всякой уверенности. Но, принимая во внимание привычку средневековых купцов к странствованиям и хорошо известные пути их торговли, заимствование по меньшей мере некоторого числа форм торговли должно было иметь место. Именно на эту мысль наводит тот лексикон, который Запад позаимствовал у мусульманского мира: таможни (douanes), склад (magasin), левантинские каботажные суда (mahones), торговый двор (fondouk), продажа на срок с немедленной перепродажей (mohatra,которую латинские

==566

тексты XIV в.,рассматривавшие ростовщичество, именовали contractus mohatrae).Другой признак – это дары Востока Европе: шелк, рис, сахарный тростник, бумага, хлопок, арабские цифры, система подсчетов на счетной доске, греческая наука, обретенная вновь в передаче мусульман, порох, компас – сколько же драгоценных благ было передано!

Согласиться с реальным характером этих заимствований означает отказаться от традиционных представлений о Западе многих историков, о Западе, якобы гениально и самостоятельно создавшем себя во всех отношениях, в одиночку двинувшемся вперед по путям научной и технической рациональности. Это означает лишить итальянцев средневековых городов заслуги открытия орудий современной торговой жизни. Больше того, это даже означает, следуя путем дедукции, выступить против Римской империи как непреложной модели. Ибо эта столь восхваляемая империя, пуп земли и собственной нашей истории, раскинувшаяся по всем берегам Средиземного моря с несколькими, то тут, то там, континентальными «наростами», была лишь частью античной мировой экономики, куда более обширной, чем она сама, экономики, которой суждено было на века пережить эту империю. Римская империя была связана с обширной зоной обращения и обмена, простиравшейся от Гибралтара до Китая, с мировым хозяйством (Weltwirtschaft),где на протяжении столетий люди будут циркулировать по нескончаемым дорогам, перевозя в своих вьюках драгоценные товары, слитки, монеты, золотые и серебряные изделия, перец, гвоздику, имбирь, камедь, мускус, амбру, парчу, хлопковые ткани, муслины, шелка, атласы, затканные золотом, красильное и благовонное дерево, лаковые изделия, нефриты, драгоценные камни, жемчуг, китайский фарфор, ибо этот фарфор совершал путешествия задолго до появления прославленных Ост-Индских компаний.

Именно от этой торговли с одного конца света до другого жили в пору своего блеска еще Византия и мир ислама. Византия – мир реликтовый, несмотря на неожиданные вспышки энергии, погруженный в свою тяжеловесную пышность, которая должна была очаровывать варварских правителей, обеспечивать господство над народами, бывшими у империи на службе,– ничего не отдавала иначе, как за золото. Ислам, напротив, был оживленным, он привился на Ближнем Востоке и на лежавших в его основе реальностях, а не на старом греко-римском мире. Странам, покоренным мусульманским завоеванием, принадлежала активная роль в восточной и средиземноморской торговле допоявления новых пришельцев. И они вновь станут играть эту роль, как только на мгновение поколебленные привычки снова возьмут свое. Два главных инструмента мусульманской экономики – золотая монета динари серебряная монета дирхем —были один византийского (динар = denarius),а другой – сасанидского происхождения. Исламу достались страны, из которых одни были верны золоту (Аравия, Северная Африка), а другие – серебру (Иран, Хорасан, Испания) и которые остались им верны, потому что этот биметаллизм, «территориально распределенный», варьировал тут и там, но встречался и столетиями позднее. Следовательно, то, что мы называем экономикой мусульманского мира,

==567

333

Inalïlk H. Capital formation in thé ttoman Empire.– «Journal of Economic History»,march 1969, p. 102.

334 Ibid.,p. 105—106.

335 Rodinson M. Islam et capitalisme,p. 34.

было приведением в движение унаследованной системы, эстафетой с участием купцов испанских, магрибинских, египетских, сирийских, месопотамских, иранских, эфиопских, гуджаратских, купцов с Малабарского побережья, китайских, индонезийских. Мусульманская жизнь сама находила там свои центры тяжести, свои сменявшие друг друга «полюса»: Мекку, Дамаск, Багдад, Каир; выбор между Багдадом и Каиром зависел от выбора пути на далекий Восток: через Персидский залив, из Басры и Сирафа, или же через Красное море, из Суэца и Джидды, порта Мекки.

Принимая во внимание доставшееся ему наследие, ислам даже еще до того, как он появился, был торговой цивилизацией. Мусульманские купцы издавна пользовались, по крайней мере у политических владык, уважением, на которое Европа в том, что касалось ее купцов, будет весьма скупа. Сам пророк будто бы сказал: «Купец равно блажен в сем мире и в будущем»; «Кто зарабатывает деньги, угоден Аллаху». И этого почти достаточно, чтобы представить ту атмосферу уважения, которая окружала торговую жизнь и ясными примерами которой мы располагаем. В мае 1288 г. мамлюкское правительство попробовало привлечь в Сирию и Египет купцов Синда, Индии, Китая и Йемена. Можно ли вообразить на Западе правительственный декрет, который высказывался бы по этому поводу следующим образом: «Мы обращаемся с приглашением к прославленным особам, крупным негоциантам, ищущим прибыли, или мелким розничным торговцам. Всякий, кто прибудет в нашу страну, сможет там жить, приезжать и уезжать по желанию своему... воистину, это райский сад для пребывающих в ней... Да будет благословение Аллаха над поездкою всякого, кто побудит к благому деянию посредством займа и совершит благое деяние посредством ссуды». Вот традиционные рекомендации государю в Османском государстве двумя веками позднее, во второй половине XV в.: «Благосклонно относись к купцам в стране; неизменно проявляй о них заботу; никому не дозволяй их притеснять, отдавать им приказания; ибо посредством их торговли страна достигает процветания, а благодаря их товарам повсюду царит дешевизна» .

Что значили в сравнении с такой значимостью торговых экономик религиозные щепетильность и тревоги? Однако мусульманский мир, как и христианский, терзал своего рода ужас перед ростовщичеством – язвой, обретшей новую жизнь и получившей всеобщее распространение из-за обращения монеты. Купцы, которым выказывали благосклонность государи, возбуждали враждебность простонародья, особенно ненависть ремесленных цехов, братств и религиозных властей. Слова первоначально нейтральные, «такие, как базаргани матрабаз,которыми в официальных текстах обозначали купцов, в народном языке получили уничижительное значение „рвач" и „мошенник"»334. Но эта ненависть народа была одновременно признаком богатства купцов и их гордости. Не стараясь извлечь из сравнения слишком многое, мы все же поражаемся словам, которые ислам приписывает Мухаммеду: «Если бы Аллах дозволил жителям рая торговать, они бы торговали тканями и пряностями»335, сопоставляя их с поговоркой, распространенной в христианском мире: «Торговля должна быть свободной, без ограничений до самой преисподней».

==568

336

Это дата начала чеканки золотого флорина. См. статью «Fiorino» φ.Мелиса (Melis P.) в кн.: Enciclopedia Dantesca.1971, р. 903.

Этот облик ислама был ранним обликом той эволюции, которую еще предстояло пройти торговой Европе. Торговля на дальние расстояния раннего европейского капитализма, начавшаяся с итальянских городов, вела свое происхождение не от Римской империи. Она приняла эстафету у достигшей блестящего расцвета в XI—XII вв. торговли мусульманской, у того ислама, который был свидетелем рождения стольких промыслов и стольких видов изделий, предназначавшихся на экспорт, стольких экономик с широким радиусом действия. Долгие плавания, регулярные караваны предполагали активный и действенный капитализм. Повсюду в мире ислама существовали ремесленные корпорации, и изменения, какие они претерпевали (возвышение мастеров, надомная работа, ремесло вне городских стен), слишком сильно напоминают ситуации, какие познает Европа, чтобы не быть следствием некой экономической логики. Были и другие черты сходства: городские экономики ускользали из-под контроля традиционных властей – так было на Малабарском побережье, так было в Ормузе, таким был на африканском побережье запоздалый случай Сеуты, таким был даже в Испании случай Гранады. Так же обстояло дело и в городах-государствах. Наконец, ислам выдерживал дефицитные платежные балансы, он оплачивал золотом свои закупки в Московской Руси, в Прибалтике, на Индийском океане, даже в итальянских городах, рано оказавшихся к его услугам, в Амальфи, Венеции. И здесь он тоже предвещал будущее торговой Европы, которая тоже опиралась на денежное превосходство.

Если бы понадобилось в этих условиях выбирать дату, знаменующую окончание обучения торговой Европы в школе мусульманских и византийских городов, то 1252 г.– год обращения Запада к чеканке золотой монеты 336– представлялся бы достаточно обоснованным, настолько, насколько одна дата может быть предложена для процесса столь медленной эволюции. Во всяком случае, то, что в западном капитализме могло быть заимствованными ценностями, вне всякого сомнения, происходило из мира ислама.

ХРИСТИАНСКИЙ МИР И ТОВАР: РАЗДОРЫ ИЗ-ЗА РОСТОВЩИЧЕСТВА

См. статью «Usure»Дю Пассажа (Du Passage H.) в кн.: Dictionnaire de théologie catholique,t. XV, 2e partie, 1950, col. 2376. 338 Ibid..col. 2377—2378.

Западная цивилизация не знала изначальных и как бы даровых возможностей мусульманского мира. Она начинала с нулевой отметки истории. Диалог между религией (бывшей этой цивилизацией по преимуществу) и экономикой завязался с первых же шагов. Но по мере того, как шло время, один из собеседников, экономика, ускорил шаг, предъявил новые требования. То был трудный диалог между двумя мало между собой согласующимися мирами – земным и потусторонним. Даже в протестантских странах голландские Штаты только в 1658 г. объявят, что практика финансовых операций, иначе говоря – заем под проценты, касается только гражданской власти 3 7. В христианском мире, сохранявшем верность Риму, бурная реакция заставит папу Бенедикта XIV подтвердить в булле Vix pervertit-

338

==569

339

Turgot. Mémoire sur les prêts d'argent.Éd. Daire, 1844, p. 110.

– Turgot. Œuvres.Éd. Schelle, III, p. 180—183.

340 Carrière Ch. Prêt à intérêt et fidélité religieuse.– Provence historique.1958, p. 107.

31 Закон от З сентября 1807 г. и декрет-закон от 8 августа 1935 г. См .: Nouveau Répertoire Datiez.1965, S. v. «Usure»,IV, p. 945. 342 Nelson B. The Idea f usury from tribal Brotherhood to universal therhood.1949. 0 проблеме в целом см.: Le Bras G., Du Passage H. Dictionnaire de théologie catholique,t. XV, 2e partie, 1950, col. 2336—2390.

Второзаконие, 15, 2-3.

313 Le Bras G., Du

Passage H. Op. cit.,col. 2344—2346.

от 1 ноября 1745 г. старинные запреты по поводу займов под проценты. А в 1769 г. ангулемским банкирам, затеявшим судебный процесс, было отказано в иске к недобросовестным должникам под тем предлогом, что «они ссужали [тем] деньги под процент»339. В 1777 г. постановление Парижского парламента запрещало «любой вид ростовщичества [читай: займа под проценты], осуждаемый священными канонами»340, и французское законодательство будет неустанно его официально запрещать как преступление вплоть до 12 октября 1789 г. Но споры будут продолжаться. Закон 1807 г. установит процент в делах гражданских в размере 5, а в коммерческих – в размере 6; все сверх этого считалось ростовщичеством. Точно так же декрет-закон от 8 августа 1935 г. рассматривал как ростовщичество, подлежащее уголовному преследованию, чрезмерную ставку процента 341.

Следовательно, то была долгая драма. Если в конечном счете она ничему и не помешала, то она все же была связана с глубоким кризисом сознания по мере того как ментальности адаптировались к требованиям капитализма.

В своей оригинальной книге Бенджамин Нельсон 342 предложил простую схему: раздоры по поводу ростовщичества в самом сердце западной культуры были якобы вызваны сохранением на протяжении двадцати пяти веков древнего предписания Второзакония: «Чтобы всякий заимодавец, который дал взаймы ближнему своему, простил долг и не взыскивал его с ближнего своего или с брата своего... с иноземца взыскивай, а что будет твое у брата твоего, прости»*. Прекрасный пример долголетия культурных реальностей, этот далекий источник, теряющийся в глубине веков, дал начало неиссякаемому потоку. Различие между займом брату и займом иноземцу не могло удовлетворить христианскую церковь с ее универсалистскими претензиями. То, что было действительно для немногочисленного еврейского народа, окруженного опасными врагами, не было таковым для христианского мира: по новому вероучению, все люди были братьями. И следовательно, ростовщический заем запрещался кому бы то ни было. Именно так объяснял это св. Иероним (340—420). Его современник св. Амвросий Медиоланский (340—397) допускал, однако же, ростовщичество по отношению к врагам в случае праведнойвойны (ubi jus belli, ibi jus usurae).Таким образом он загодя открывал двери для ростовщического займа в торговле с миром ислама; то был вопрос, который встанет позднее – во время крестовых походов.