Текст книги "Игры Обмена. Материальная цивилизация, экономика и капитализм в XV-XIII вв. Том 2"

Автор книги: Фернан Бродель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 55 страниц)

==207

271

Следует отметить присутствие польской монеты в Грузии. См.доклад Р. Керсновского (Kiersnowski R.), Неделя Прато, апрель 1975 г. В 1590 г. польский обоз доставил в Стамбул испанские реалы (Albert; Т. Viaggio a Constantinopoli, 1609—1621.Bologna, 1889; Braudel F. Wait...,I, p. 183). Польские и московские купцы приезжали в Индию с германскими рейхсталерами (Tavernier. Op. cit.,Il, p. 14).

272 См. настоящую работу, т. 3, гл. 5. "3 A.N. G7, 1686, 99, 31 августа 1701 г.

или Венецию. Балтийский бассейн как экономическое целое – достигает ли он Черного моря или Адриатики? 271 Во всяком случае, существовала корреляция между балтийскими торговыми потоками и экономикой Восточной Европы. То была музыка на два, на три или на четыре голоса. Начиная с 1581 г., когда русские лишились Нарвы 272, воды Балтики утратили часть своей активности в пользу сухопутных дорог, по которым теперь вывозились товары Московии. Началась Тридцатилетняя война – и внутренние пути срединной Европы были разорваны. А из этого воспоследовало разбухание торговых потоков Балтийского моря.

К ГЛОБАЛЬНЫМ БАЛАНСАМ

Но оставим эти двучлены: Франция – Англия, Англия – Португалия, Россия – Англия, Европа Западная – Европа Восточная... Главное – это наблюдать экономические единицы взятыми в совокупности их взаимоотношений с внешним миром. Именно это уже в 1701 г. утверждали перед Советом торговли «представители Запада» (понимай: антлантических портов), выступая против депутатов лионских: «их принцип в отношении баланса»– отнюдь такового «не подводить особо, между одной нацией и другой, но вывести общий баланс торговли Франции со всеми государствами», что, по их мнению, должно было бы повлиять на торговую политику .

По правде говоря, такие целостные балансы, когда на них задерживаешься, открывают нам лишь те тайны, в какие легко проникнуть заранее. Они отмечают скромные пропорции объемов

Картина французского импорта в середине XVI в.

По данным рукописей

2085 и 2086

Национальной

библиотеки

(Chamber-land A.

Le commerce

d'importation en

France au milieu du

XVIe siècle.—

«Revue de géographie»,1892—1893).

==208

Schulin E. Op. cit.,p. 220

275 Gascon R. Op. cit.,p. 48.

внешней торговли во всем национальном доходе – даже если вопреки всяким разумным правилам вы понимаете под внешней торговлей сумму экспорта и импорта, тогда как два этих перемещения [ценностей] должны вычитаться одно из другого. Но если брать один только баланс, положительный или отрицательный, речь пойдет лишь о тоненькой «стружке» с национального дохода, которая, по-видимому, почти не могла повлиять на последний, прибавлялась ли она к нему или вычиталась из него. Именно в таком смысле понимаю я высказывание Николаев Барбона (1690 г.), одного из составителей многочисленных памфлетов, через которые пролагала себе дорогу экономическая наука в Англии, высказывание, гласящее: «Капитал [я предпочел бы переводить это не как «капитал», а как «достояние»] какой-либо нации бесконечен и никогда не может быть потреблен целиком» (« The Stock of a Nation [is] Infinite and can never be consumed»)274.

Проблема, однако, сложнее и интереснее, чем это кажется. Я не стану распространяться по поводу вполне ясных случаев общих балансов Англии или Франции в XVIII в. (относительно них обратитесь к графикам и комментариям к ним на с. 196—197). Я предпочту заняться таким случаем, как Франция к середине XVI в., не из-за данных, какими мы располагаем об этом сюжете, и даже не потому, что эти глобальные цифры рисуют нашему взору появление несовершенного еще национального рынка, но скорее потому, что общая истина, которую мы констатировали для Англии и Франции XVIII в., была ощутима уже за два столетия до появления статистики века Просвещения.

У Франции Генриха II, несомненно, были положительные сальдо со всеми окружающими ее странами, за исключением одной. Португалия, Испания, Англия, Нидерланды, Германия несли убытки в торговле с Францией. Благодаря этим «отклонениям» [от баланса], которые ей были выгодны, Франция в обмен на свои зерновые, свои вина, свои холсты и свои сукна, даже не учитывая поступления от постоянно шедшей эмиграции в Испанию, накапливала золотую и серебряную монету. Но этим преимуществам противостоял вечный дефицит в торговле с Италией, причем утечкой денег она была обязана прежде всего посредничеству города Лиона и его ярмарок. Аристократическая Франция слишком любила шелк, дорогие бархаты, перец и прочие пряности, мрамор. Слишком часто прибегала она к отнюдь не бывшим даровыми услугам итальянских художников и негоциантов из-за Альп – хозяев оптовой торговли и векселей. Лионские ярмарки служили итальянскому капитализму эффективным всасывающим насосом, как были им в предшествовавшем столетии ярмарки женевские и, вероятно, также в большой мере и старинные шампанские ярмарки. Вся прибыль от положительных балансов, или почти вся, таким образом, собиралась и делалась доступна для доходных спекуляций итальянца. В 1494 г., когда Карл VIII готовился перейти Альпы, ему нужно было добиться пособничества, благосклонности итальянских деловых людей, обосновавшихся в королевстве и связанных с купеческой аристократией Апеннинского полуострова 2'5. Последние, будучи предупреждены в нужное время, поспешили ко двору, без особых возражений дали со-

==209

"'Chamberland A. Le Commerce d'importation en France au milieu du XVI' siècle.—"Revue de géographie",1892—1893, p. 1-32.

277 Boisguilbert. Op. cit.,II, p. 586; Clamageran J.J. Histoire de l'impôt enFrance.1868, II, p. 147. 278 Samsonowicz H. Untersuchungen über das damiger Burgerkapital in der zweiten Hälfte des 15. Jahrhunderts.Weimar, 1969.

гласие, добившись в обмен «восстановления четырех ежегодных лионских ярмарок», что само по себе уже есть доказательство того, что последние им служили. А также доказательство тому, что Лион, вовлеченный в иноземную надстройку, уже был весьма своеобразной и двусмысленной столицей богатства Франции.

До нас дошел исключительный документ, к сожалению, в неполном виде: он сообщает подробности французского импорта к 1556 r.276; но следующая «книга», в которой фигурировал экспорт, исчезла. Схема на с. 207 обобщает эти цифры. Общая сумма импорта составляла от 35 до 36 млн. ливров, а так как баланс деятельной Франции тогда определенно был положительным, то экспорт несколько превышал эту сумму в 36 млн. Следовательно, экспорт и импорт достигали в целом по меньшей мере 75 млн. ливров, т. е. громадной суммы. Даже если бы эти два течения, которые друг другу сопутствовали, сливались, создавали обратное движение и движение по кругу, в конечном счете взаимно погашались в балансе, то были тысячи операций и обменов, готовых бесконечно возобновляться. Но повторяем: эта проворная экономика – не вся [экономическая] активность Франции, та полная активность, которую мы называем национальным доходом,которой мы, разумеется, не знаем, но можем вообразить.

Основываясь на расчетах, которые вы еще раз-другой встретите в ходе наших объяснений, я оценил душевой (pro capite)доход населения Венеции около 1600 г. в 37 дукатов, а доход подданных Синьории на [материковой] итальянской территории, зависевшей от Венеции (Terraferma), примерно ь 10 дукатов. Это, вполне очевидно, цифры «без гарантии» и, вне сомнения, слишком низкие для самого города Венеции. Но они, до всяком случае, фиксируют чудовищный разрыв между доходами господствующего города и доходами территории, над которой этот город господствует. Если с учетом сказанного я приму для дохода на душу французского населения цифру, близкую к доходу в материковых владениях Венеции (десять дукатов, т. е. 23 или 24 турских ливра), то можно было бы оценить доход 20 млн. французов в 460 млн. ливров. Сумма огромная, но не поддающаяся мобилизации, ибо она оценивает в денежном выражении продукцию по большей части не комме рциализованную.Для подсчета национального дохода я могу также исходить из бюджетных поступлений монархии. Они были порядка 15—16 млн. 277 Если принять, что то была примерно одна двадцатая национального дохода, последний составил бы сумму от 300 до 320 млн. ливров. Цифра оказывается меньше первой, но намного выше [цифр] объемов внешней торговли. Мы вновь встречаемся здесь со столь часто обсуждавшейся проблемой соотношения веса [в экономике] развитого производства (в первую голову земледельческого) и относительно «легкой» внешней торговли, что не означает, на мой взгляд, ее меньшего экономического значения.

Во всяком случае, каждый раз, как дело касалось относительнопередовой экономики, ее баланс, как общее правило, сводился с превышением. Так наверняка было в некогда доминировавших городах – Генуе, Венеции; так же обстояло дело и в Гданьске с XV в. 278 Взгляните на балансы английской и французской торговли в XVIII в.: на протяжении почти столетия они рисуют си-

14

–127

К оглавлению

==210

279

Chydenius A. Le Bénéfice national(1765) (перевод со шведского, предисловие Φ. Кути).– «Revue d'histoire économique et sociale»,1966, p. 439.

Монкретьен Антуан де (1575—1621)– французский писатель и экономист, автор трактата о политической экономии.– Прим. перев.

ш"Ссылка, к сожалению, утеряна; сведения почерпнуты в АВПР в Москве. 2в' A.N., А.Е., В', 762, f° 401, письмо Эрмана, французского консула в Лондоне, от 7 апреля 1791 г.

туации с превышением доходов. Мы не удивимся тому, что в 1764 г. внешняя торговля Швеции, изучением которой занялся шведский экономист Андерс Хидениус 279, тоже была отмечена превышением доходов: Швеция, познавшая тогда бурный расцвет своего флота, насчитывала на экспортной чаше весов 72 млн. далеров (медная монета) против 66 млн. – на импортной. Значит, «нация» получила прибыль более 5 млн. далеров.

Разумеется, не все могли добиться удачи в этой игре. «Никто не выигрывает без проигрыша другого» – эта мысль Монкретьена * подкрепляется здравым смыслом. Иные и в самом деле проигрывали: так было с обескровливаемыми колониями; так было и со странами, которые пребывали в зависимом положении.

А непредвиденное могло случиться и с «развитыми» государствами, которые, казалось, были защищены от неожиданностей. Как раз такой случай представляла, как я понимаю, Испания XVII в., «отданная» своим правительством и силой обстоятельств на волю опустошительной инфляции медных денег. А также, в общем, и революционная Франция, о которой русский агент в Италии писал, что «она ведет войну своим капиталом, тогда как ее враги воюют своими доходами» . Такие случаи заслуживали бы глубокого изучения, ибо Испания, поддерживая свое политическое величие ценой обесценения меди и дефицита, вызывавшегося ее [внешними] платежами в серебре, обрекала себя на внутреннюю дезорганизацию. И внешний крах революционной Франции, еще до испытаний 1792—1793 гг., тяжко сказался на ее судьбе. С 1789 г. до весны 1791 г. обменный курс французских активов] в Лондоне быстро катился вниз 281, и движение это усугублялось еще и широким бегством капиталов. По-видимому, в обоих случаях катастрофический дефицит торгового баланса и баланса платежного вызвал разрушение (или по меньшей мере ухудшение состояния) экономики изнутри.

ИНДИЯ И КИТАЙ

Даже когда ситуация не бывала столь драматической, если дефицит обосновывался прочно, это означало определенное структурное ухудшение экономики на более или менее длительный срок. И вот конкретно такая ситуация создалась для Индии после 1760 г. и для Китая – после 1820 или 1840 г.

Появление на Дальнем Востоке одних европейцев за другими не вызвало немедленного расстройства. Они не сразу поставили под вопрос структуры азиатской торговли. Давным-давно, за века до того, как европейцы обогнули мыс Доброй Надежды, по всему Индийскому океану и окраинным морям океана Тихого протянулась обширная сеть маршрутов. Ни оккупация Малакки, взятой штурмом в 1511 г., ни водворение португальцев в Гоа, ни их торговое внедрение в Макао не нарушили старинного равновесия. Первоначальные хищнические действия новоприбывших позволяли им захватывать грузы без оплаты, но правила дебета и кредита восстановились быстро, как хорошая погода после грозы.

Но ведь постоянное правило состояло в том, что пряности и другие азиатские товары можно было получить только за белый

==211

"2 Van Rechteren S.

Voyage aux Indes

Orientales1706, V, p 124

283 Panikkar K. M

L'Asie et la domination

occidentale du XV'

siècle à nos Jours,p 68-

72

m Ibidem

w!> Ibid , ρ 95—96

металл, иногда – но не столь часто – за медь, денежное использование которой было в Индии и в Китае значительным. Европейское присутствие ничего не изменит в этом деле. Вы увидите португальцев, голландцев, англичан, французов, берущих займы серебром у мусульман, у бания, у ростовщиков Киото; без этого нечего было делать на пространстве от Нагасаки до Сурата. Именно ради решения этой неразрешимой проблемы португальцы, а потом великие Индийские компании отправляли из Европы серебряную монету, но цены пряностей возрастали на месте производства. Европейцы, шла ли речь о португальцах в Макао или о голландцах, пытаясь внедриться на китайский рынок, в бессилии созерцали груды товаров, которые им были недоступны. «До сего времени,– писал в 1632 г. один голландец,– мы испытывали нехватку отнюдь не в товарах... скорее у нас не было серебра, чтобы их купить» . Решением для европейца окажется в конечном счете внедриться в локальную торговлю, очертя голову заняться торговлей каботажной, какой и была торговля «из Индии в Индию». Португальцы извлекали из нее значительные прибыли с того времени, как добрались до Китая и Японии. Вслед за ними – и лучше всех прочих – приспособились к этой системе голландцы.

Все это было возможно лишь ценой огромных усилий по внедрению. Уже португальцам, слишком немногочисленным, трудно было удерживать свои крепости. Им потребовалось для торговли «из Индии в Индию» строить на месте суда, на месте набирать команды – этих «ласкаров» («lascares»)из окрестностей Гоа, «кои имеют обыкновение брать с собою своих жен». Голландцы тоже обосновались на Яве, где они в 1619 г. основали Батавию, и даже на Формозе, где они не удержатся. Приспособиться, дабы господствовать. Но «господствовать»– слишком уж сильно сказано. Довольно часто речь не шла даже о торговле между равными. Посмотрите, с какой скромностью жили англичане на своем острове Бомбей – подарке Португалии королеве Екатерине, португальской принцессе, жене Карла II с 1662 г. Или же как, не менее скромно, вели они себя в тех нескольких деревнях, что были уступлены им вокруг Мадраса (1640 г.) 283, или в первых своих жалких факториях в Бенгалии (1686 г.) 284. В каких выражениях представлялся Великому Моголу один из директоров Ост-Индской компании (East India Сотрапу)7«Смиреннейший прах Джон Рассел, директор сказанной компании», не поколебался «припасть к ногам». Подумайте только о совместном поражении англичан и португальцев от Каноджи Ангрии в 1722 г., о жалкой неудаче голландцев в 1739 г., когда они попробовали высадиться в царстве Траванкур. «В 1750 г., – резонно утверждает индийский историк К. М. Паниккар,– невозможно было бы предсказать, что спустя пятьдесят лет европейская держава, Англия, завоюет треть Индии и приготовится вырвать у маратхов гегемонию над остальной частью страны» 285.

Однако с 1730 г. (дата приблизительная!) торговый баланс Индии начал колебаться. Европейское судоходство умножило число своих рейсов, увеличило долю своих товаров и белого металла. Усиливая и расширяя торговые сети, оно завершало приведение в негодность обширного политического строения империи

==212

lsb Mauro F.

L'Expansion européenne. 1964,p. 141. * Годеё – губернатор французских владений в Индии в 1754 г.– Прим. персе.

287 Bolts W. Etat civil, politique et commercial du Bengale, ou Histoire des conquêtes et de l'administration de la Compagnie anglaise de ce pays.1775, I, p. XVII.

288 Unwin G. Indian Factories in the 18th century.—"Studie', in economic history",1958, p. 352—373.—Цит. в кн.: Mauro F. Op. cit.,p. 141.

289 «Gazette de France», p. 104,13 марта 1763г., из Лондона.

290 A.E., Asie, 12, f° 6. 2!" АВПР, 50/6, 474, л. 23, Амстердам 12/23 марта 1764 г.

Великого Могола, которая после смерти Аурангзеба в 1707 г. была уже только тенью. Европейские купцы приставляли к индийским государям [своих] активных агентов. Это медленное движение коромысла весов наметилось еще до середины века 286, хоть оно и было почти незаметно в те годы, когда на авансцене происходили шумные распри между английской и французской компаниями, в эпоху Дюплекса, Бюсси, Годеё *, Лалли-Толландаля и Роберта Клайва.

В самом деле, тогда происходило медленное загнивание индийской экономики. Битва при Плесси 23 июня 1757 г. ускорила его завершение. Искатель приключений Болте, жертва и противник Р. Клайва, скажет: «Английской компании не стоило большого труда овладеть Бенгалией; она воспользовалась некоторыми благоприятными обстоятельствами, а ее артиллерия довершила остальное» 287. Суждение поспешное и довольно малоубедительное, так как компания не только завоевала Бенгал, она там осталась. И не без последствий. Кто определит значение того дарового «первоначального накопления», каким было для Англии ограбление Бенгала (как утверждали, 38 млн. фунтов стерлингов, переведенных в Лондон с 1757 по 1780 г.) ? Первые нувориши, «набобы» (еще не носившие этого названия), переправляли на родину свои состояния в серебре, золоте, драгоценных камнях, алмазах. «Уверяют,– писала одна газета от 13 марта 1763 г.,– будто стоимость золота, серебра и драгоценных камней, каковые, независимо от товаров, были доставлены в Англию после 1759 г., достигает 600 тыс. фунтов» 289.

Цифра ничем не подтверждаемая, но свидетельствующая о балансе, сделавшемся весьма положительным для Англии, в первую очередь для нее и, может быть, уже и для Европы [вообще] : даже прибыли французской Ост-Индской компании с 1722 по 1754 г. свидетельствуют о наступлении благоприятных времен 290. Но прежде всего «у истока» этих выгод находилась Англия. Ни один наблюдатель не ошибался относительно «громадных состояний, кои разные частные лица и все посланцы компании сколачивают в той стране. Эти азиатские губки,– объясняет Исаак де Пинто,– правдами и неправдами, per fas et nef as,периодически доставляют в отечество часть индийских сокровищ». В марте 1764 г. в Амстердам пришли известия о беспорядках, вспыхнувших в Бенгале. Здесь их комментировали без снисхождения, рассматривая как естественный ответ на ряд злоупотреблений, завершавшихся сказочным обогащением. Состояние губернатора Бенгала было попросту «чудовищным»: «Его друзья, кои, вне сомнения, не преувеличивают оное, дабы прославить губернатора, полагают его равным самое малое 1200 тыс. фунтов стерлингов» 291. И чего только не делали посылаемые компанией в Индию младшие сыновья английских семейств, развращенные, даже не желая или не понимая этого, которых, с момента их приезда прибирали к рукам их коллеги, а того больше – банияВ противоположность компании голландской английская разрешала своим служащим торговать от своего имени при условии, что дело пойдет об обменах «из Индии в Индию». Это означало давать слишком много возможностей для всякого рода злоупотреблений, ежели только убытки от них будут нести «туземцы». Что застав-

==213

«Gazette de France»,апрель 1777 г.

293 Panikkar K. M. p. cil.,p. 120—121.

ляет испытывать еще большую симпатию к кавалеру Джорджу Сэвиллу, который в апреле 1777 г. в открытую поносил Ост-Индскую компанию, ее азиатские владения, чайную торговлю и «эти публичные хищения, коих он не желал быть сообщником каким бы то ни было образом» 292. Но разве праведники когда-либо одерживали верх? Уже Лас-Касас не принес спасения американским индейцам и в некотором роде даже подтолкнул [европейцев] к рабству негров.

Отныне Индия была предана безжалостной судьбе, которая низведет ее с почетного места великой производящей и торговой страны до положения страны колониальной, покупательницы английских изделий (даже тканей!) и поставщицы сырья. И так почти на два столетия!

Эта судьба предвещала судьбу Китая, которую он познал с запозданием, так как Китай был более удален от Европы, чем Индия, более сплочен и лучше защищен. Однако в XVIII в. «торговля с Китаем» начала воздействовать на него всерьез. Нараставший в Европе спрос побуждал бесконечно расширять площади, отводимые под выращивание чая,– и чаще всего в ущерб хлопку. Последнего станет не хватать; в XIX в. на него появится спрос в Индии – удобный случай для нее, т. е. для англичан, выравнять свой баланс с Китаем. А завершающим ударом станет начиная с 80-х годов XVIII в. появление индийского опиума 293. И вот Китаю платят дымом, и каким дымом! К 1820 г. (грубо говоря) баланс становится противоположным, в момент, когда к тому же меняется мировая конъюнктура (1812—1817 гг.), которая пребудет под неблагоприятным знаком вплоть до середины XIX в. Так называемая опиумная война (1839—1842 гг.) закрепила эту эволюцию. На доброе столетие она открыла разрушительную эру «неравных договоров».

Следовательно, судьба Китая в XIX в. повторяет судьбу Индии в XVIII в. И здесь также имели значение внутренние слабости. Против маньчжурской династии действовали многочисленные конфликты, сыгравшие свою роль, несшие свою долю ответственности, как несло ее медленное распадение Могольской империи в Индии. В обоих случаях внешний толчок был усилен недостатками и беспорядками изнутри. Но разве не столь же верно и обратное? Эти внутренние беспорядки, протекай они без нажима Европы извне, наверняка получили бы иное развитие. Экономические последствия были бы другими. Не желая особенно вдаваться в рассмотрение вопроса об ответственности в моральном плане, следует [все же] признать очевидное: то, что Европа расстроила к своей выгоде старинные системы обмена и [старинное] равновесие на Дальнем Востоке.

00.htm – glava12

ОПРЕДЕЛИТЬ МЕСТО РЫНКА

Можно ли попробовать в качестве заключения к двум предшествующим главам «поместить» рынокна его истинное место? Это не так просто, как оно кажется, потому что слово это само по себе весьма двусмысленно. С одной стороны, его в самом ши-

==214

294

Avenel G., Découvertes d'histoire sociale.1920, p. 13.

роком смысле прилагают ко всем формам обмена, стоит лишь им выйти за рамки самодостаточности, ко всем простейшим и более высокого порядка системам шестерен, которые мы только что описали, ко всем категориям, которые касаются торговых пространств (городской рынок, национальный рынок) либо же того или иного продукта (рынки сахара, драгоценных металлов, пряностей). Тогда это слово равнозначно обмену, обращению, распределению. С другой же стороны, слово «рынок» зачастую обозначает довольно широкую форму обмена, называемую также рыночной экономикой,т. е. систему. Трудность заключается в том, что: – комплекс рынка может быть понят, лишь будучи помещен в совокупность экономической жизни и в не меньшей степени – жизни социальной, которые с годами изменяются; – этот комплекс не перестает эволюционировать и видоизменяться сам, а следовательно, в разные моменты имеет неодинаковый смысл или неодинаковое значение.

Чтобы определить рынок в его конкретной реальности, мы подойдем к нему тремя путями: через упрощающие теории экономистов; через свидетельство истории в широком смысле, lato sensu,т. е. взятой в самой длительной ее временной протяженности; через запутанные, но, может быть, полезные уроки современного мира.

САМОРЕГУЛИРУЮЩИЙСЯ РЫНОК

Экономисты придавали роли рынка особое значение. Для Адама Смита рынок был регулятором разделения труда. Его объем определяет уровень, которого достигнет разделение – этот процесс – ускоритель производства. И более того: рынок есть местопребывание «невидимой руки», там встречаются и там автоматически уравновешиваются через механизм цен предложение и спрос. Еще красивее формула Оскара Ланге: рынок-де был первым счетно-решающим устройством, поставленным на службу людям, саморегулирующейся машиной, самостоятельно обеспечивавшей равновесие экономической деятельности. Д'Авенель говорил, пользуясь языком своего времени, эпохи добросовестного либерализма: «Даже если в государстве ничто не было бы свободным, цена вещей тем не менее оставалась бы таковой и не дала бы себя поработить кому бы то ни было. Цена денег, земли, труда, цены всех съестных припасов и товаров никогда не переставали быть свободными: никакое законодательное принуждение, никакое частное соглашение не смогли их поработить» 294.

Эти суждения в неявной форме признают, что рынок, которым никто не управляет, есть движущий механизм всей экономики. Рост Европы и даже всего мира был будто бы ростом рыночной экономики, не перестававшей расширять свою сферу, охватывая своим рациональным порядком все больше и больше людей, все больше и больше ближних и дальних торговых операций, что все вместе вело к достижению единства мира. В десяти случаях против одного обмен порождал разом предложение и спрос, ориентируя производство, вызывая специализацию обширных экономи-

==215

295

См. Brinkmann C Ftnanzarchiv,1933, I, S. 46.

ческих регионов, с этого времени ради собственного выживания связанных со ставшим необходимым обменом. Нужно ли приводить примеры? Виноградарство в Аквитании, чай в Китае, зерновые культуры в Польше, или на Сицилии, или на Украине, последовательное экономическое приспособление колониальной Бразилии (красящее дерево, сахар, золото, кофе)... В общем, обмен соединяет экономики друг с другом. Обмен – это соединительное звено, это шарнир. А дирижирует в делах между покупателями и продавцами цена. На лондонской бирже она, повышаясь или понижаясь, будет превращать «медведей» («bears»)в «быков» («bulls»),и наоборот; на биржевом жаргоне «медведи» – это те, кто играет на понижение, а «быки» – те, кто играет на повышение.

Вне сомнения, более или менее обширные зоны на окраинах и даже в самом сердце активной экономики едва затрагивались движением рынка. Лишь отдельные штрихи – монета, прибытие редких иностранных изделий – показывали, что эти маленькие мирки не были полностью закрытыми. Подобные вялость или неподвижность встречались еще в Англии при первых Георгах или в чрезмерно активной Франции Людовика XVI. Но как раз экономический рост означал бы сокращение этих изолированных зон, призванных во все большей степени участвовать во всеобщих производстве и потреблении; в конечном счете промышленная революция сделает рыночный механизм всеобъемлющим.

Саморегулирующийся рынок, завоевывающий, рационализирующий всю экономику,– такой будто бы была главным образом история [экономического] роста. Карл Бринкман мог в недавнем прошлом утверждать, что экономическая история – это исследование происхождения, развития и возможного в будущем распада рыночной экономики . Такой упрощенный взгляд вполне согласуется с тем, чему учили поколения экономистов. Но ведь таким не может быть взгляд историков, для которых рынок – не просто эндогенное явление. И более того, он не представляет [ни] совокупности всей экономической деятельности, ни даже строго определенной стадии ее эволюции.

296

Hanoteau A., Letourneux A. La Kabylie et les coutumes kabyles.1893; см. также великолепную книгу Педро Чалыяетты – Chalmetta Gendron P. «El Senor del Zoco» en Espaha,1973, p. 75 sq.

СКВОЗЬ МНОГИЕ ВЕКА

Поскольку обмен столь же древен, как и история людей, историческоеисследование рынка должно охватывать все вообще прожитые и поддающиеся наблюдению времена и попутно принять помощь других наук о человеке, их возможных объяснений, без чего оно бы не сумело охватить эволюцию, долговременные структуры и конъюнктуру – созидательницу новой жизни. Но если мы принимаем подобное расширительное толкование, мы втягиваемся в громадное, по правде говоря без начала и конца, обследование. Свидетельствуют все рынки – ив первую голову обращенные в прошлое пункты обменов, еще видимые сегодня то тут, то там формы древних реальностей, подобные все еще живущим [биологическим] видам допотопного мира. Признаюсь, меня приводят в восторг нынешние рынки Кабилии, регулярно возникающие посреди пустого пространства ниже уровня громоздящихся на Окружающих скалах деревень 296; или сегодняшние рынки Даго-

==216

• Ныне Народная Республика Бенин – Прим перев

297 Basllde R , Verger P Contribution sociologique des marches Nagô du Bas Dahomey —"Cahiers de l'Institut de science économique appliquée1959, № 95

298 Gourou P Les Paysans du delta tonkinois1965, p 540 sq ·* Здесь имеется в виду так называемая социальная (культурная) антропология, более или менее аналогичная этнографии

отечественной научной традиции – Прим перев

299 Личные впечатления от поездки в 1935 г ""'Malinowski В Les Argonautes du Pacifique ccidental,1963, p 117, (Оригинальное издание Argonauts of the Western PacificL, 1922 )

301 Смвсе труды Карла Поланьи и особенно Polanyi К , Arensberg С Les Systèmes économiques1975 (Оригинальное издание Trade and Markets in the Early

EmpiresEd Polanyi К e a N Y , 1957 )

302 Смдалее, с 462

Традиционный рынок в Дагомее (Бенин) сегодня – посреди природы, вне пределов деревень Фото Пику

меи * с их ярчайшими красками, тоже располагающиеся вне деревень 297; или же примитивные рынки в дельте Красной реки, тщательнейшим образом обследованные недавно Пьером Гуру 2М.И множество других – ну хотя бы еще недавние рынки хинтерланда Баии, поддерживавшие контакт с пастухами полудиких стад внутренних районов 2". Или еще более архаичные церемониальные обмены, виденные Малиновским на островах Тробриан, к юго-востоку от [бывшей] английской Новой Гвинеи . Здесь сходятся сегодняшний день и глубокая старина, история, предыстория, полевые антропологические исследования **, ретроспективная социология, изучающая архаические общества экономическая наука.

Карл Поланьи, его ученики и его верные сторонники приняли вызов, брошенный этой массой свидетельств . Они кое-как овладели ею, чтобы предложить объяснение, почти что теорию: экономика, которая представляет собой лишь «подсовокупность», «подмножество» социальной жизни 302 и которую последняя включает в свою сеть и в свою [систему] принуждения, только поздно – и то с оговорками!– освободилась от этих многообразных уз. Если верить Поланьи, то потребовалось бы ждать полного, «взрывного» распространения капитализма в XIX в., чтобы произошла «великая трансформация», чтобы «саморегулирующийся» рынок приобрел свои подлинные размеры и подчинил себе до того времени господствовавшую социальную сферу. До